Я потеряла последнюю строку своих итальянских рифм в городе на холме – брате студенческой Перуджи, среди каменных вен мостовых, улочек с шепчущимися фонтанами и почти лондонских туманов. Закат, расстелившийся передо мной откровением от Волтерры, казался сказочно-пугающим Адом, из которого, как из берлоги, выползала сама Ночь. Совсем ощутимое на вкус чернично-сиреневое небо, лепестки тумана с холма на холм внизу, там, где ютились одинокие огоньки в домах трудолюбивых гномов с аккуратными кустиками и огородиками. Тонкоиглые столетние сосны и каменный город-крепость. Город со слабыми огнями в железных пастях фонарей-драконов, почти игрушечные гирлянды, развешенные неизвестными жителями… а мы бродим: у каждого голова немного в тумане, немного потерянные, немного поэты или просто память сама подсказывает строки их осеннего Пастернака.

Голос стыдливо прячется в вуали незнакомых языков (а может, это заговоры?), взгляд поражается странно кривой стене местного Дуомо, который вдруг открывается драгоценным ларцем итальянского возрождения: голубой с золотом росписи потолок, иконы с философским старичком-котом, познавшим истину, которая нам лишь подмигнула в щелочку шторы. А ларчик закрывается тяжелой дверью за стеной и на мгновение слышишь фантастический шепот: а вдруг выхода и не было – и твоя судьба (как в Вие) ночь в соборе туманного города.

Может поэтому в Вольтерре нет открыток с видами города? Слишком фантастично, слишком рискованно – пытаться обмануть самих себя, пленка ведь не передает густую сырость, шелест или бой местного колокола, пленка не покроется гусиной кожей, все оттенки синего под ногами, в овраге… а сердце застучит громче, чтобы разбудить фотографа-память и запечатлеть волшебство реальности для, наверное, тебя.

Январь-Февраль 2004