(Осенняя критика Метамуравьиного Разума).

 

Меня зовут Брыль Горбонос, я муравей в изгнании.

Моим роковым наваждением стала восьмерка. Если бы я мог нарисовать свое будущее, то я нарисовал бы восьмерку. Земля под моим брюшком вибрирует. Я со всех ног удираю от этой вибрации и её восьмеричного ритма.

Восьмерка гонит меня по меандрам высохшего ручья. Каждый его изгиб может быть сегментом окружности, одной из двух в коварной восьмерке… Меня окружают травяные джунгли, они обволакивают мой путь бурыми волокнистыми стенами. Если прибавить ходу, возникнет увлекательный оптический эффект: стебли злаковых трав разойдутся в стороны, их косматые верхушки сомкнутся надо мной, и я окажусь в травяной трубе. Именно поэтому я не превышаю скорости – сечение любой трубы круглое, а я с недавних пор не выношу окружностей.

Передо мной сверкающие очи земли. Они круглы и смертоносны, в них отражается небо. Взгляд земли безжалостен, он останавливает дыхание. Я миную его, раз за разом огибая очи земли по широкой дуге. Всякий раз я вижу, как дрожь земли кругами расходится в её зловещих очах…

Воздух неподвижен и густ от сырости, поднимающейся из гниющих покровов земли. В ней рождаются планы на будущую весну. Как описывать восьмерку: снизу вверх или сверху вниз? Число осени – восемь, она восходящее начало и нисходящий конец растительного мира.

Я петляю под угрожающим облачным небом. Сердце впрыскивает в мышцы новую дозу гемолимфы – холодной и бледной как небо. Мои рефлексы молчат. Небо не пугает меня. Нечто в восемь раз более страшное выдавило меня из муравейника на этот осенний ландшафт.

 

 

…я подсчитал, сколько у меня ног. Их оказалось шесть. Удерживая в сознании шестерку, я установил, что каждый из моих глаз состоит из шести элементов, каждый из которых имеет светочувствительные клетки и хрусталик. Число шесть заметно окрепло в моем сознании. Стоп. Вы, наверное, не доверяете сознанию муравьев. Казалось бы, какой ментальный процесс может протекать в примитивной нервной системе, не претерпевшей эволюционных изменений за миллионы лет? Позвольте встречный вопрос: почему вы решили, что повествование ведет замкнутая нервная система? Что вы знаете о муравьях? А о грибах? О грибах и грибнице?

Я не ограничен пределами нервной системы. Мое сознание - Метамуравьиное роевое сознание. В ясную погоду оно клубится вокруг нашего муравейника как радужный нимб. В его вихревых потоках кружатся роскошные кленовые листья, вокруг него растут деревья и вращаются небесные светила. Оно наша мудрость и сияющая броня, ограждающая от вторжений. Его гармоничной манифестацией стал Муравейник, который зовется Трачкачкачкачкатрачк, то есть Золотое Сечение Тверди Земной и Небесной. В нем живет память бесчисленных муравьиных поколений, живших, трудившихся и сражавшихся задолго до появления млекопитающих, задолго до развития оных в приматов и людей, обучавших этих последних сложной науке общественного устройства, живших с ними бок о бок и немало от них перенявших.

Мой предок в шестом колене жил в энциклопедии. Именно поэтому я с легкостью обращаюсь с терминами, которые изобретены людьми.

По соседству с генетической памятью предков прочно укоренилась шестерка. Шестерка стала шаблоном, в котором интерпретировались мои дальнейшие наблюдения. Общая сумма коленцев на муравьиных усиках равна шести. Шестью суставами снабжена каждая пара лап. Если муравей повернется в профиль, откроется правильная окружность головы и полукружие усиков – конфигурация, имеющая едва ли случайное сходство с цифрой шесть. Головная капсула муравья сложена из шести сегментов. Грызущий аппарат муравья состоит из шести конечностей – мандибул, максилл и нижней губы. Тело муравья состоит из трех отделов: головы, груди и брюшка. Прибавьте к ним три пары лап и получите шесть! Средний возраст рабочего муравья равен шести годам. Метамуравьиное сознание подсказывает, что человечеством описано шесть тысяч видов муравьев. Недавно наш Центурион сразил в джунглях диверсанта из враждебного клана Мирмицин – рыжего муравья. Я пересчитал лапы поверженного врага. Их оказалось шесть!

Похоже, шесть – универсальное число, проявляющееся повсеместно и единообразно. Сияние Шести подобно Философскому Золоту. Могучими волнами оно исходит из радужных слоев Метамуравьиного разума, общего для всех муравьев.

Коль скоро это так, я не должен отличаться от своих коллег. Но вот беда: я, похоже, особенный муравей. Меня зовут Горбонос. У меня горбатый нос, этакое позорное тавро, и самые рискованные трудовые функции. Иногда я скелетирую листья на безумной высоте. В другое время я бываю теплоносцем, то есть забираюсь на дерево, нагреваюсь под солнцем до предела и несусь в муравейник излучать тепло. Положительный момент: во время нагревания и остывания мой надглоточный ганглий – нервный узел, своего рода процессор – получает расширенный доступ к архивам Метамуравьиного разума. Это воистину роскошный дар – быть свободным для размышлений! Отрицательный момент: мои трудовые функции не вписываются в муравьиный полиэтизм, то есть существующее в нашем Муравейнике разделение рабочих особей на подкасты. Я полностью одинок, когда скелетирую листья или ношу тепло… Чем же я отмечен?! Может быть, третий сегмент моей головы – такой же таинственный, как шишковидная железа у людей, - забит нетипичными для муравьев нервными клетками?

Досадно, что я не могу увидеть себя со стороны, чтобы избавиться от мрачных фантазий и получить реальное представление о своем уродстве. Я могу видеть когда и кого угодно, но никогда себя самого. Однако я отличаюсь от коллег – это факт, неоднократно подтверждавшийся ими же. Неужели мои выводы о шестерке и её универсальности ошибочны? Положение, похоже, именно таково: теорема нарушается в самом её создателе…

Итак, мои теоретические построения оказались под угрозой крушения. Крушение теоретических построений так же катастрофично, как и кораблекрушение. Что будет, если распад моих ментальных схем высвободит энергию, конфликтующую с энергией Метамуравьиного разума? Аннигиляция?! Вы когда-нибудь видели горящий муравейник?

Нервная система муравьев основательно подготовлена на случай катастроф: я поднял голову и выделил феромоны Тревоги. Феромоны тут же привлекли Центуриона, Убийцу в Хитиновых Крагах. Шутка ли дело: сигнал поступил из подземной камеры, в которой я издавна поддерживал постоянную температуру – из Царских покоев.

Центурион так и не нашел подходящего материала для своих кровавых упражнений. Не мог же он истребить идеи, витающие в потоках Метамуравьиного разума! Поэтому он просто выгнал меня на работу.

Если бы вы знали, с какой радостью я покинул свой андерграунд! Окрыленный спасительным озарением, я взлетел на высохший тополь и с облегчением подставил голову полуденному солнцу. Голова начала нагреваться.

Сам того не ведая, Центурион спас мою теорию. Его головная капсула, инкрустированная шрамами, состояла из тех же шести сегментов, однако она была крупнее головы рабочего муравья и сложена немного иначе. Разумеется, величина устрашающих мандибул была не такой, как у простых работяг. А это означало…

…Это означало следующее: случайные изменения размера и формы (флуктуации) не отменяют принцип, организующий муравьиный мир. Различные начертания цифры Шесть не искажают значение этой цифры!

Это удивительное открытие примирило меня с фактом, на существование которого я старательно закрывал глаза. Коварный факт касается нашего врага из клана Мирмицин, о котором я уже рассказывал. Яйцеклад рыжих муравьев в процессе эволюции трансформировался в ядовитое жало. Мы же, муравьи из клана Формицин, не имеем жала. Его заменяет мощный бионический брандспойт, выстреливающий яд на расстояние до 60 сантиметров.

Только неумелое сравнение нас и дикарей-Мирмицин может привести к заключению о принципиальных различиях. У кого-то, возможно, появились подозрения на счет «натянутости» моих выводов о Шести. Ага, скажут недоброжелатели, на сравнении Мирмицин и Формицин твоя теория не работает – у одних жало, а у других жала нет. Не торопитесь. Горбонос, конечно, сильно перегревается, когда день за днем носит тепло, но из ума еще не выжил!

Яды Формицин и Мирмицин имеют общую химическую формулу. Это Три элемента – H, CO и OH, объединенные Двумя химическими связями (атомная группа СО двухвалентна, тогда как Н и ОН одновалентны). Немедленно умножьте Три на Два… Получилось?… Кто был прав?! Маленькое пояснение для тех, кто считает мои достижения «притянутыми за уши» по той причине, что я умножаю Три на Два, а не складываю Три и Два. Атомы и химические связи – разнопорядковые явления. Их можно сопрягать, но нельзя складывать, то есть смешивать в кучу. Я не вычитаю из Трех Двойку и не делю Три на Два, так как объединение атомных групп – прогрессивный процесс, он развивается в порядке возрастания.

Итак, каждая отдельная особь – конечное полукружие, соединяющееся с бесконечной окружностью – Метамуравьиным разумом. Полукружия-особи могут иметь разные протяженности, тогда как протяженность окружности постоянна и вечна. Конечная протяженность полукружия-особи не играет решающей роли для значения цифры Шесть, так как её признак – Круг, вечный, как движение Солнца…

 

 

…я понимаю, что в тот момент получил солнечный удар. Мой перегревшийся ганглий выдал порцию информации, взорвавшей реестры Метамуравьиного разума. Я простираюсь за пределы своей нервной системы, а мои идеи, похоже, пошли и того дальше…

 

 

…я едва не свалился с дерева от мощнейшего муравьиного «сатори».

Метамуравьиный разум великодушно транслировал образы людских толп, уподобившихся рою под символами солнцеворота. Почему я решил, что Шесть распространяется только на муравьев?

…Круг, вечный, как движение Солнца…

Солнце отражается в очах земли. Земля ищет общения с небом: отворяет блестящие очи, тянется к небу травами, деревьями и холмами… Небо отвечает безразличием, земля никогда не отражается в небесных очах.

Небо вечно и отрешенно, как Метамуравьиный разум.

Я могу видеть Аватары Метамуравьиного разума: радужную ауру вокруг Муравейника и сам Муравейник - Золотое Сечение Тверди Земной и Небесной. Однако рассчитывать на взаимность не приходится. Если я попытаюсь найти себя в недрах Метамуравьиной памяти, мне придется «перелистать» десять в двадцать седьмой степени мнемонических образов, то есть потратить на это дело остаток жизни. Никто не станет мне помогать. Никто не подкинет искомый зрительный образ. Я так же безразличен Метамуравьному разуму, как небу безразлична земля…

 

 

…я пугаюсь той легкости, с которой я перешел на критику Метамуравьиного разума. Я словно бы абстрагировался от него, вышел из него. Что же в те мгновения думало за него? Неужели нервный узел в моей головной капсуле? Нет! Нет!! Ганглий думать не может!!!

 

 

…я вспомнил, что земля населена шестиногими. Семьдесят пять процентов живых существ на земле – насекомые (сложите семь и пять; сумму семи и пяти разделите на два, так как в числе семьдесят пять две цифры). Пропорции Шести ощущаются в устройстве окружающего мира: небо вечно и пассивно, как окружность; земля конечна и активна, как полукружие…

 

 

…постараюсь внести ясность. Цифра Шесть состоит из окружности, которая внизу и полукружия, которое наверху. Однако вчера я понял, что окружности в цифре Шесть тождественно небо, которое люди видят над головой, наверху. Противоречие? Перевернутая шестерка? Нет! Не забывайте, что я насекомое и вижу как таковое, «вверх тормашками»: небо для меня внизу, а земля наверху. На эту картинку накладывается цифра Шесть, которая родилась в Метамуравьином разуме, так как мой ганглий думать не может. Получается следующее:

Земля (глазами Горбоноса)

 

6 (данность Метамуравьиного разума)

 

Небо (глазами Горбоноса)

 

Да, именно так все и выглядело. Вчера.

 

 

…я получил озарение. Мгновение! Новые выводы попадают под удар устоявшихся Истин. Наш Муравейник – Золотое Сечение Тверди Земной и Небесной. По определению у земли и неба должны быть общие пропорции, запечатленные в Муравейнике, мои же наблюдения показывали обратное: между небом и землей есть существенная разница. Оставалось только одно – проверить свои выводы экспериментом!

Путь к Муравейнику был недолгим. Инфракрасный след медленно таял за моей спиной. Ни один рефлекс не потянул меня под землю излучать тепло.

Я забрался на вершину Муравейника и поднял голову. Небесной Тверди не было.

Я поднялся на задние лапки и, балансируя в этом неудобном положении, помахал передними лапками в воздухе. Небесной Тверди не было! Не было никакого «общего сечения»!

Совсем недавно я пережил угрозу крушения своих идей. Теперь же я ощутил удар по идее, которая была «встроена» в меня при рождении почти как причина жизни. Причинно-следственная связь, убегающая от меня куда-то очень далеко, покрылась зловещими трещинами. Что мне оставалось делать? Я поднял голову и выделил феромоны Тревоги.

Мои коллеги тут же скрылись под землей: никто не желал умирать. Наружу вывалилась наша гремящая Центурия во главе с Центурионом.

- Что случилось? – прокричал Центурион.

- Наш Муравейник – Золотое Сечение Тверди Земной, - сообщил я.

- И Небесной, - поправил меня Центурион.

- А небо само по себе! – торжественно объявил я.

Зря, зря я это сказал.

 

На каторге…

 

…темно и тесно. Меня заставили рыть горизонтальные тоннели глубоко под землей. Поначалу я считал «подземку» временной мерой и предпринял несколько попыток выбраться наружу. Это едва не стоило мне головы: Центурион лично караулил у входа в «слепой» тоннель, место моего заточения.

Мне оставалось только работать. Коротких перерывов едва хватало на то, чтобы перекусить сахарной патокой, которую приносила одна из наших «медовых бочек» – рабочая особь с гипертрофированным зобом, в котором хранились сахарные выделения тли. В нашем Муравейнике так заведено: я не единственный, кого кормила «медовая бочка». Сахарная патока это лакомство, которое пускается «по кругу». Это интересное мероприятие, люди называют его «трофаллаксис» - не только трапеза, но и муравьиный способ общаться на расстоянии, что-то вроде муравьиной почты.

Трофаллаксис приносил удивительные известия.

Муравейник переживал странные перемены. Рабочие особи переместили нижние (остывшие) слои нашего полиса наверх, а верхние слои (нагретые под солнцем) переместили вниз. В Муравейнике стало очень жарко. Развитие личинок ускорилось. Особи-воспитатели начали выращивать из личинок Крылатых Муравьев. Такое развитие событий было бы нормальным, если бы кто-то из людей посыпал Муравейник сахаром, и отпала необходимость в муравьях-рабочих и муравьях-фуражирах. Еда валялась бы под ногами! Но я то знаю, что мы объели окрестности до костей и уже не брезгуем дикарями из клана Мирмицин…

Происходило что-то нелогичное. Метамуравьиный разум собирался улететь! Что он нам приготовил? Орбитальный Муравейник? Нежели мои идеи разрушили строй Метамуравьиного разума?!

В тоннель протиснулась голова Центуриона… Работать, работать!

 

 

…я жалею, что не зарылся поглубже. Нужно было работать усерднее. Возможно, на глубине я был бы спасен от странного постукивания по земле…

 

 

…наступила тишина. Казалось, реконструкция Муравейника завершена, и все его население приготовилось к полету. Что если я рою отводку для реактивного выхлопа?

Чтобы отстраниться от тревожных предположений я продолжил работу с удвоенной силой. Земля сыпалась из-под моих лап шепчущими струями. Не знаю, сколько я проработал в этом сумасшедшем темпе.

…Меня отвлекла странная дрожь, потряхивавшая стенки тоннеля. Я замер и насторожился. Источник вибрации находился на поверхности земли. Это была аритмичная вибрация. Создавалось впечатление, что орды Мирмицин водят хороводы вокруг нашего Муравейника.

Это явление было мне знакомо: какая-то аномалия внешней среды. При первых же признаках её приближения подавался сигнал Тревоги, и все – все, включая Центуриона, – скрывались в Муравейнике.

Внешняя вибрация являлась симптомом чьего-то могущественного вмешательства в нашу жизнь. Повторяюсь: вибрация была лишена ритма, и в то же время она оказывала суггестирующее воздействие на каждого из нас.

Дрожь земли отдавалась в моих рецепторах, которые добросовестно её обрабатывали, и рассылали по разным концам моего организма какую-то аномальную чепуху. Нервные синапсы выстукивали полифоническую дробь. Довольно скоро я пустился в пляс. Это был экстатический танец гипнотизированного муравья.

В тоннель хлынуло радужное сияние. Метамуравьиный разум клубился вокруг меня, как раскаленный воздух, пронизанный жилами яркого света. Облако разума дрожало в такт вибрирующей земле. Короткое мгновение – я словно бы отделился от своего скачущего тела, едва не получил заветную возможность увидеть себя со стороны… Затем пришли видения.

…С неба падало хрустальное вещество, со стуком отворявшее очи земли. Земля вибрировала под влажными ударами неба. К небу тянулась трава… Какая-то странная трава - гигантские хвощи, выше деревьев. Воздух наполнен туманом, опасностью и криками незнакомых тварей. В небе проносились невероятные крылатые существа…

- Это реликтовые москиты, - произнес Метамуравьиный разум, - наши далекие предки.

- Мои предки ползали по земле, - недоверчиво ответил я.

- Мы из отряда перепончатокрылых, дурачок.

- Где мы? - спохватился я.

- В моей памяти, - ответил Метамуравьиный разум, - очень давно, в дождливых временах. Здесь небезопасно. Это время населено Существами Силы – избегай попадаться им на глаза.

Облака окрасились в розовый цвет. Появилось солнце – такое молодое... Солнце отражалось в хрустальной пыли, падавшей с небес. Крылья москитов вспыхивали спектральным огнем. Москиты кружились в воздухе, описывая радужные Шестерки…

Затем видение пропало. Я бесчувственно лежал в тупике своего тоннеля. Меня тянуло к москитам. Летая в небе, они из полукружия стали окружностью… В мифологии муравьев реликтовые москиты то же, что и ангелы у людей. Я решил выбраться наружу и присоединиться к москитам!

 

 

…я догадываюсь, в чем я ошибся, выбирая дорогу наверх. Я ошибся в самом принципе, в самом направлении «вверх». Неудивительно: я только что покинул Пространство Метамуравьиного разума с его специфической системой измерений, к которой успел привыкнуть. У Метамуравьиного разума нет физических глаз, которые различают «верх» и «низ» с оптическими искажениями. Где у муравья «верх», у Метамуравьиного разума – «низ»!

Я вижу «вверх тормашками»: земля у меня наверху, а небо внизу.

Поэтому, решив прорываться к небу, я начал прорываться вниз!!!

 

 

…я ожесточенно впился в землю. Я никогда еще не рыл землю с таким усердием. Я рыл и рыл, рыл и рыл не отвлекаясь. За мной вырос опадающий пыльный хвост, в котором проносились комья земли.

Не знаю, сколько я работал. Настало время, и мои лапки провалились в пустоту, и внушительный пласт земли вывалился наружу. Я был свободен! В отверзнутый лаз проникали знакомые звуки «кап-кап», сырость, запах хвощей и жужжание москитов.

Я осторожно высунулся наружу… и едва не упал на землю, темневшую далеко внизу!!!

Подо мной плыли облака, высыпавшие на землю и верхушки хвощей хрустальную пыль. Подо мной земля открывала блестящие очи. Под облаками летали реликтовые москиты, огромные и торжественные, как птицы. Я поджал лапки и приготовился упасть навстречу этим невероятным существам. Но вот незадача! Я не упал, а выпал на небосвод, который простирался над землей как перевернутая чашка. В центре небосвода зияла черная дыра, которую я только что прорыл. Я мог спуститься вниз одним лишь путем – пробежав по небосводу до горизонта!

Я понял, что наш муравейник – Золотое Сечение Тверди не только Земной, но и Небесной. Кто сказал, что Муравейник воплощает пропорции того, что в глазах муравья – физических глазах - находится внизу?! Небо – оно над головой, наверху, на том самом «верху», которое Метамуравьиный разум различает без оптических искажений. Получается вот что:

Верх (данность Метамуравьиного разума) – «реальное» Небо

Земля (глазами Муравья)

 

9Муравейник6

 

Низ (данность Метамуравьиного разума) – «реальная» Земля

Небо (глазами Муравья)

Воистину, Муравейник попирает и Небо, и Землю – как ни крути.

Стоп, стоп, стоп! Кто поместил эти шестерки на схему?! Они разрушают гармонию модели. Если «9» наложить на «6», получится «8». 8 – символ Анархии, стирания различий между тем, что наверху и тем, что внизу. 8 – символ вечности, врага конечных суждений, на которых построено наше мышление. Все мои расчеты, завершающиеся знаком равенства и конечным итогом, пойдут насмарку, так как бесконечность не признает конечных итогов…

Я возбужденно забегал вокруг черной дыры в небосводе. Моему возмущению пришел конец, когда я понял, что мои лапы – не единственное, что топчет небосвод.

Тк –Тк – Тк, - донеслось со стороны горизонта, а затем уже ближе: Тк – Тк – Тк – Тк – Тк.

Восемь «Тк»! Нечто, издающее Восемь «Тк», поднималось от горизонта к Зениту, к тому месту, где находился я!

На этот раз я выделил не только феромоны Тревоги, но и струю НСООН – яда, губительного для всех организмов. Наверное, это было лишним: то, что основывалось на Восьми, не имело организма, так как мной было доказано, что все живое основывается на Шести. Если же Оно не имело организма, то чем же, скажите мне, чем же Оно вышагивало по небосводу? Чье тело Оно присвоило, чтобы добраться до меня?

Ко мне крался неорганический кошмар!

Я пулей влетел в дыру, зиявшую в небосводе, и понесся по своему тоннелю, рассеивая феромоны Тревоги. Меня преследовала восьмитактовая дробь. Никто не спешил мне на помощь. Муравейник опустел… Теряя голову от страха, я несся по тоннелям, галереям и камерам нашего Муравейника. Восьмерка не давала моим следам остыть. Я слышал грохот чудовищных разрушений у себя за спиной. Впереди маячил затененный Портал, а за ним – бледное небо. Последний рывок, и я на свободе.

Я оказываюсь на осеннем ландшафте, сегодня, сейчас…

 

 

…я едва успеваю затормозить, чтобы не свалиться в огромное Око земли, протянувшееся на моем пути. Небесный хрусталь, плескавшийся в очах земли, выстрелил в меня пронзительными бликами.

Я развернулся, что обежать Око стороной… Поздно! Джунгли зашевелились. Над верхушками трав маячил птичьи перья. Птица? Птицы за мной не охотились, но я слышал, что они очень опасны. Из тела птиц растут два крыла, две лапы, голова и хвост, всего Шесть конечностей… Какое отношение имеют птицы к цифре Восемь? Стебли травы падают на пути чего-то поистине огромного. Джунгли расступились, и я с ужасом пячусь назад… Генетическая память транслировала леденящий образ: мой далекий предок падает в песчаный котлован, навстречу чудовищным жвалам Муравьиного Льва. Из травяных джунглей на меня пялилась голова Муравьиного Льва.

Похоже, под знамением Восьми за мной явились дьяволы Муравьиного мира - Птица и Муравьиный Лев.

Набравшись мужества, я пересчитал глаза Муравьиного Льва… Их было два, но они были незрячими… Над ними – прямо во лбу - были пробиты дырки, слишком много дырок. В дырках блестели другие, живые глаза. Лев стоял на месте, но его глаза блестели так, как будто он летел, опережая ветер.

Я приготовился выстрелить в чудовище прощальной порцией яда. Муравьи не сдаются!

Чудовище зашевелилось, выползая из джунглей. Появилось вздутое брюхо, одна нога, вторая, третья… Джунгли выпустили чудовище и сомкнулись. Передо мной стоял паук-птицеед. Его массивную голову украшал убор из птичьих перьев и маска из головной капсулы Муравьиного Льва. На паучьей груди покоились хитиновые панцири безымянных насекомых. Вокруг паука клубилась призрачная аура, в которой вспыхивали и гасли фантомы фасеточных глаз, жвал и клешней. Бесспорно, на меня охотился Реликтовый Паучий Шаман.

Паук опирался на Восемь полосатых лап. Когда я их пересчитал, паук поднял две передние лапы. Теперь он стоял на Шести.

Разум, не покинь меня! Я едва не бросился в паучьи объятия, увидев родную Шестерку. Только не это! Лучше уж погибнуть в Очах земли!

Я развернулся и прыгнул в необъятное водяное Око…

 

 

Я застыл над водой в отчаянном прыжке муравья, выбирающего Смерть из Смертей. Я отражаюсь в небесных очах. Я вижу себя. Я Горбонос. За моей спиной – огромный Горб. Небесные очи смотрят в мои глаза. Небесные очи отражают мои глаза, а мои глаза – мое отражение в небесных очах.

В отражении небесных очей я вижу себя - с глазами, отражающими меня - с глазами, отражающими меня - с глазами, отражающими меня - с глазами, отражающими меня снова, снова и снова… Когда это закончится?

- Никогда, - отвечает Метамуравьиный Разум, - это бесконечный регресс.

Метамуравьиный Разум замолкает навсегда.

Для того, чтобы найти себя в недрах Метамуравьиной памяти, мне придется «перелистать» десять в двадцать седьмой степени мнемонических образов. Бесконечный регресс играючи переплюнул этот показатель.

Мои бесконечные отражения проглотили все пространство Метамуравьиного разума - все, без остатка. Мое отражение проецировалось на него так же, как земля «глазами муравья» проецируется на «реальное» небо. Я стал равен Метамуравьиному разуму, а он стал равен мне.

Постойте, постойте… Метамуравьиный разум – окружность, а я полукружие. Какое здесь может быть равенство?

Позвольте встречный вопрос: а почему вы решили, что полукружие не может свернуться в окружность?!

 

 

Мой Горб лопнул. Наружу вырвались радужные крылья. Я описал мягкую дугу и, едва коснувшись воды, устремился к небу. Тысячи Крылатых Муравьев летели за мной.

 

Конец.

 

Гремлин.

 

Сентябрь 2005 г.