«А ведь я счастлива», - думала я, глядя на прозрачную воду августовского моря. Вода для купания мне не подходила, прохладновата, но народ с берега это не отпугивало. Вокруг на пляже лежали и сидели. Влюбленные пары миловались, ни на кого не обращая внимания. Молодежь и не молодежь сидела группами с пивом и закуской, а некоторые даже с чем-то покрепче. Бабули с дедулями, чаще с подругами в импровизированных купальниках из нижнего белья шумно фыркали и, как баржи, выплывали на берег.

В воде сновали мелкие рыбки, и заманчиво перемигивались разноцветные камешки.

На меня, что называется, накатило ощущение счастья. В последнее время оно стало появляться всё чаще. Очевидно, не безосновательно.

И всё реже мне могли испортить настроение. Хотя… Вот сегодня, к примеру, иду, никого не трогаю. Обгоняет меня бабулька со злобными глазками-буравчиками, какие бывают только у ведьм. И говорит таким ехидным голоском: «Жееенщина». И звучит это как шипение гадюки. Надо сказать, что я даже со спины больше похоже на девушку, тем более для неё, бабки лет за шестьдесят. Что дальше скажет эта фурия мне, понятное дело, уже абсолютно неинтересно. Да и ей похоже тоже, потому как эффект от её обращения достигнут, чему мое счастливое выражение лица резко сменившееся растерянным послужило доказательством. Или вот как на днях, стою в очереди за свежим мяском, а сзади тётка хорошо за пятьдесят, отходя в сторону, кому-то тычет в мою спину и мужским басом гундит: «Я вот за этой женщиной». Мои гордо расправленные до этого плечи грустно опустились. И мяса перехотелось. Когда муж лежал в больнице, косоглазая блёклая, как моль, медсестра не первой свежести сопровождала врача на осмотре. Увидев посетителей она, чтобы выслужиться перед вышестоящим по чину, услужливо потребовала «посторонних» покинуть палату. Я чуть замешкалась, забирая сумочку с тумбочки, так она душу отвела по полной: «Жееенщина!» Опять по-гадючьи за моей спиной, на что даже доктор её одёрнул…

Я не знаю, кого такое обращение может возрадовать, разве что старуху лет ста.

На всю жизнь запомнилось мне высказывание одного военного пенсионера весьма преклонных лет. В школе вместо практики я устроилась на работу в совет ветеранов одного небольшого города. Иван Иванович был частым гостем нашего заведения, причем человеку попросту не хватало общения. Моя начальница была весьма своеобразной пожилой женщиной, с виду лет шестидесяти. Мне она напоминала дворовую кошку, видавшую виды. Правый глаз у Тамары Алексеевны был вставной, на руках следы от сведенных татуировок, а ещё она очень интересно учила жизни работавшую с нами свою дочь. Не стесняясь в выражениях, называя вещи своими именами, она рассказывала, как надо «отшить неподходящий вариант". Так она называла парней. Иван Иванович приходил пофлиртовать с Тамарой Алексеевной. И называл он её всегда «девушкой», что ей весьма льстило.

Вот как-то заглянула к нам по делам из округа работница лет пятидесяти. Наш фронтовик расшаркался перед ней и назвал её тоже «девушкой». После ухода посетительницы Тамара Алексеевна кинулась к вояке с укорами, дескать, я думала, я одна у тебя «девушка», а ты, изменник такой растакой. На что Иваныч с доброй улыбкой объяснил: «У меня есть золотое правило. Если представительнице слабого пола до шестидесяти лет, она девушка. После шестидесяти – это женщина, а уж когда согнулась пополам и с палочкой ковыляет, тогда бабушка».

Ох, как бы хотелось, чтобы злобные женщины всех возрастов превратились в представительниц слабого пола. Прекратили брызгать ядом хотя бы на незнакомых им людей, и стали хоть капельку нежнее. Так глядишь, и их сморщенные и вечно недовольные лица разгладились и стали бы приятнее. Порой кажется, что им, как энергетическим вампирам, остро необходимо, выцепив из толпы прохожих чьё-то улыбчивое, доброе или просто красивое лицо, подскочить и напакостить в душу, чтобы не улыбался больше прохожий. А то глянь какой довольный!..