Синопсис. В казематах современной, постсоветской,"крытой" тюрьмы (где отбывают срок растленнейшие из преступных) открывается картина возникновения на российских просторах ордена воров в законе...

_______________________________

Полный текст повести на моей страничке.....____________

... Отшумели баталии кровопролитной гражданской войны. Рули ОГПУ вели возню с рулями НКВД. Партийцы вышивали непредсказуемые узоры верховной власти. Идеологи-евреи отодвигались от кормушки, теряя политическое влияние. По Москве и Питеру угомонился разгул бандитского беспредела. Немеряное число разношерстных, обезбашенных мокрушных банд было ликвидировано чисто по-революционному. Звезда нэпмановского процветания уходила с небосклона советского бытия. Фантастическая инфляция, эра "лимонов" и "апельсинов", уходила в прошлое. Новая история, в потугах нищеты, но под флагом виртуальной идеи, набирала ход.

Фрезеровщица 5-го разряда Маша Стойкина добиралась домой после 3-й смены. В юной её голове продолжали шуметь станки, моторы, валы и пасы. Помимо воли девушка мысленно ложила и заштановывала в станок болванку. Этот мысленный образ преследовал её, как иной раз преследуют наше сознание слова и мелодия какой-нибудь пустой песни. Молодая советская работница остановилась и нервно затрясла головою. Из темени подворотни неожиданно выросли два силуэта. В свете яркой летней луны сверкнула финка:

-- Гражданочка, экспроприация материальных ценностей. Без хипежу и в добровольном порядке.

Машу затрясло в нервном припадке. Ещё одна фигура с бутылкой в руке появилась на "подмостках" представления:

-- Вы "массовые" или же фраера?

Силуэты обернулись к спрашивающему:

-- Не мешайте работать, уважаемый. Топайте себе, куда шли.

Под аккомпанемент машиных всхлипываний фигура дружески изрекла:

-- Какая же это работа, мужчины? Это же смех сквозь слёзы. Кого же вы штурмуете? Ребёнок же отпахал смену на красных за грошики, а вы его хомутаете. Бросьте же это гнусное дело и разойдёмся. Ништяк?

Один силуэт направил финку на непрошеного защитника и зашипел:

-- Кого ты лечишь, агитатор? Рисуй свои колёса в контору Моссельпроса.

-- Так вы свои или же бакланы? Почему вы без внимания к моей личности? Я же Графчик Карапет.

-- "Свой" не "свой", а на дороге не стой!

Графчик извлёк из-за пояса браунинг и снова по-дружески, но твердокаменно говорил:

-- "Машинка" системы Браунинга образца 1900 года. Калибр - 7.65 мм. Масса без патронов - 615 г.Длина - 163 мм. Емкость магазина - 7 патронов. Прицельная дальность стрельбы - 50 метров.

После рекламы "аргумента" Графчик предложил:

-- Гоп-стопников изволю попросить сейчас же удалиться. Благоволите раствориться. Не дрочите же судьбу.

Грабители исчезли под яростное шипение своего негодования, а Маша бессильно опустилась на корточки и разревелась.

-- Ну-ну, мадемуазель, - присев рядом успокаивал её Графчик, - опасность миновала. Жизнь продолжается. Советское государство крепнет, народ жаждет жить, все увлечены интересной работой, ударничеством, соцсоревнованием, темпами строительства. Забудьте об инцинденте. Это частное недоразумение, издержки-пережитки старого строя, наследие махрового империализма.

Маша успокоилась и устало сказала:

-- Очень, очень вам благодарна. Если бы не вы...

-- Пойдёмте, я провожу вас домой. Меня зовут Лев.

-- Мария, - в свою очередь представилась девушка с природным достоинством.

Графчик Карапет, он же Лев, поправив модный пиджак, колыхнул начатой бутылкой вина:

-- Мария, не расцените превратно мой совет. Однако же... Говорю вам, как психоаналитик, отчасти поклонник Зигмунда Фрейда. У вас неврастения. Случился к тому же стресс. Поэтому вам надобно немного выпить алкоголя. Благоволите. Прямо из горлышка, стаканчика-с нет-с, извольте простить. Прошу покорнейше, красавица.

Маша смутилась, но длительная депрессия и прошедшее "приключение" позволили пренебречь нормами этики. Девушка сделала несколько больших глотков, вино было отменное. Вокруг было немо, сыро, тепло, густо стоял белый туман, смешанный с лунным светом. Ухабистая улочка без единого деревца, ухабистые же тротуары, запыленные, некогда купеческие, дома - всё вдруг стало очень настоящим и вместе таинственным, загадочным и нечто обещающим. Маша посмотрела на Графчика. Не успев разглядеть и оценить правильные черты его лица, встретилась с ним глазами.

Три вещи непостижимы для мудрецов, и четырёх они не могут понять: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице. Графчик пропустил мимо внимания скромный, вернее даже антиизящный, гардероб во главе с шароварами, не успел "цинкануть" конституцию тела, как встретился с зеркалом души. Это был тот миг, известный всем временам и народам, когда двое чувствуют сразу, что они, наконец, встретились. Они ещё ничего не знают, ещё боятся думать о легендарной половинке своей сущности, но уже чувствуют, "подсознательно знают" взаимное влечение друг ко другу. Финал неизвестен, но к нему, даже трагичному, идут миллионы от сотворения мира.

-- Какое всё вокруг настоящее, - улыбнулась Маша своему спасителю.

-- И мы самые настоящие из всего настоящего, - серьёзно подтвердил Графчик.- Весь "цинус" реальности в нас.

Теперь они смутились вдвоём, синхронно. И поняли это взаимное чувство, трепещущее в сердцах. Тайное понимание незримою искрою пронизало их. И Графчик Карапет, известный жиган расейских просторов, некогда гроза нэпманов и удачливый ювелир, маравихер и медвежатник, профессиональный игрок, достойный ученик козырных мастеров-гувернёров и самый молодой пахан уже уничтоженного чекистами кодла, вдруг почувствовал себя кристаллом чистоты к невзрачной девушке-фрезеровщице.

У подъезда машиного дома Графчик галантно поклонился:

-- Вы удостоите меня чести лицезреть вас завтра?

-- Да, конечно, мне, ведь, на работу только в 3-ю смену. Седьмая квартира. Я живу с сестрой. Она вам будет рада.

-- До завтра.

... Ранним утром на Курском вокзале гремел оркестр, всё было облеплено красными транспарантами с лозунгами. Столица отмечала МЮД - Международный юношеский день. Дребезжащий автомобиль отъехал от торжественного шума, проехал по улицам, пёстрым от флагов и портретов, и остановился за кирпичным двухэтажным флигелем одного из неприметных домов. Неухоженный сад мозолил глаза покосившимся забором, вдоль которого вольно росла трава с зарослями лопуха. За рулём старенького механического экипажа марки "Дитрих" восседал Графчик и объяснял двум "громилам" с дореволюционным ещё стажем грубой "работы":

-- "Бобры", наши пациенты, создали два акционерных общества - "Прометей" и "Стройлеспром". В основной капитал не внесли ани грошика. Надули красных "бронзовыми векселями".

-- Это что же? - поинтересовался тверской громила.

-- Это голимые бумажки-писульки, которые "бобры" чиркали друг дружке. Но затем, в различных отделениях Госбанка по всей стране, по всей советской республике, эти бумажки с огромными суммами учитывались, как настоящие. Усекаете?

-- На манер "куклы"?

-- Где-то аналогия есть, Карась. Вобщем, с этими "куклами"- "бронзовыми векселями" они стали для Госбанка платежеспособными. Сечёте?

-- И назанимали там гору "форсов"? - догадался тверской.

-- Именно. Ссуды.

-- Ну, и резон? - затупил тверской. - Эти "форсы" всё-равно в банке. Если ты фалуешь на "экс", то какая разница, чьи "форсы" в банковских "медведях"?

-- Отчего же "экс"? Мы возьмём с них "абиссинский налог". Наложим на них монголо-татарское иго.

Через минуту размышлений угрюмый Карась, ходивший на Сахалинской каторге в "иванах", с сомнением изрёк:

-- Графчик, всё так мудрёно, что макитра не варит, брать на веру отказывается. Мы тебе зачем же?

-- Я же временно безлошадный, корней моих, всю кодлу, лягаши в расход пустили. А одному такая делюга накладна. Вот и высвистал вас, уважаемые, приковаться к правильной стрижке.

"Громилы" переглянулись, без лишних слов приходя к соглашению.

-- Наша доля?

-- Делюга тут хитрая. Хапком одноразовым брать не желаю. Да и мудрёно взять. "Бобры"-то крутятся с производством. Если требовать даже половину, то заартачатся. Дело их рухнет, и тогда им - тюрьма либо бега. Стричь будем понемногу, но регулярно. Будем получать зарплату. С каждой - ваши... ну, скажем, 33 %. Ништяк?

-- Что же ты, Графчик, старых урок в шпановый молодняк переводишь? Во-первых, грязная работа на нас. Опять же, риск. Уважить бы тебе нас надо половиною законной с куражей.

-- Придти и уши потереть нэпманам - это нынче грязная работа? А риск в чём? Не резон им в тюрьму сдаваться. 33 % вам не за работу, а за вашу надёжность и из уважения. Кумекайте. Я сказал слово.

-- И сколько же выйдет из 33 %?

-- 5000 деревянных. С ровного места. Есть резон?

-- По рукам. Едем.

Карась с напарником в одинаковых шёлковых рубахах и парусиновых брюках, в дешёвых сандалетах на босу ногу, бесцеремонно прошли сквозь канцелярию частного учреждения, облаяв по-ходу старшего бухгалтера, инструктора, курьера, кассиршу и регистраторшу.

-- Вся Москва празднует МЮД! А эти окопались тута, на фронте обогащения! Муравьи капитализма!

Перед кабинетом заведующего не в меру прыткий и правильный делопроизводитель получил порцию отборной брани. Дверь начальника шумно отворилась дерзкою ногою одного из наглых визитёров.

-- Не имею чести знать, господа, - поправляя пенсне в золотой оправе, встал из-за огромного дубового стола хозяин частного акционерного общества "Прометей".

-- Товарищи, - угрюмо уточнил Карась и бросил на стол папку от Графчика. - Ознакомьтесь с содержимым.

Лоснящийся от жира директор дрожащими пальцами листал "труды" Графчика. Карась курил "Дели". Немой застыл у дверей. А Графчик созерцал оживлённую суету советских граждан. Мысль о предстоящей встрече с Машей наполняла жизнь смыслом и радостью. Он не думал о шатком своём положении, о неимении достойной профессии и собственного жилья. Беспокойство это растворилось.

Карасю же надоело ожидание, и он полез шмонать по карманам афериста-руководителя.

-- Позвольте, - прошептал тот, истекая потом. - Убедительнейше попрошу…

-- Сопи в две дырочки, буржуй, - отвечал Карась, опустошая карманы пациента. - Радуйся, что мы тебя не отправляем в ОГеПеУ или на погост. В сейфе есть что?

-- Но позвольте, там профсоюзные суммы, мы ожидаем ревизионную комиссию. Так нельзя в конце концов, товарищи. Мы же цивилизованные люди, чёрт возьми.

-- Ша! Ключ от этой старой коробки. Не заставляй меня тратить минуту на возню со шпилькой.

Буржуй, поняв, что имеет дело с неврастениками, вынул из стола ключ:

-- Благоволите.

Карась выбросил из хозяйского портфеля бумаги и определил туда деньги из несгораемого шкафа. Забрав напоследок у буржуя золотые часы с цепочкой, громила подвёл итог:

-- Ежели не хочешь, чтобы твои афёры всплыли прямо на столе у Славика Менжинского, будешь платить 15000 рублей ежемесячно. Куда пересылать там указано.

-- Но это баснословная сумма! У меня нет такой возможности, господа!

-- На нет и суда нет, - плюнул на паркетный пол Карась, направляясь к выходу.- Не меня же на Соловки сошлют, а то и к стенке поставят.

-- Скажите вашему начальнику, что мне нужно с ним встретиться! - крикнул вдогонку толстяк, пытаясь быстро высвободить своё большое тело из-за дубового стола.

Карась на миг задержался и снисходительно объяснил:

-- Зачем же? Он всё продумал. Не парь нам мозги. Сумму будешь же платить не сам, а с подельщиком. Пёс знает, сколько, вообще, у тебя их, однодельцев-аферистов. Адью!

Старый "Дитрих" двигался к Марьиной Роще. На "малину", где временно обитали пожилые урки.

-- А ты где же этот драндулет выкопал? - спросил Карась.

-- Выиграл по случаю у ваньки из какого-то треста. Ксивы правильные, автомобиль служебный, в законе.

-- Ушлый ты, Графчик, - с открытой завистью резюмировал Карась.- Мы тоже по случаю прихватили у "бобра" взносы профсоюзные. Твои 33 %.

Графчик остановил машину.

-- Почему мне, а не вам, 33 %?

-- Дак, наша это работёнка! "Шабашка"! Внедоговорная! 33 % вам не за работу, а за вашу надёжность и из уважения, - ухмыльнулся Карась.

-- А то что, ежели бы вы так крутанулись в другом месте, то были бы в каталажке. Это как же?

-- Крутились и бывали, - отрезал Карась.- Берёшь свою долю или отказываешься в пользу бедных?

-- Давайте.

Деньги из портфеля поделились и компаньоны расстались. До срока уплаты "бобром" налога, до следующего дня. Графчик понял, что прокололся на выборе алчных партнёров. И демонстративно не стал напрягать ради них выигранного железного коня: на "малину" урки пошли пешком.

Графчик давно стал гражданином страны Уркагании и посему физически не мог отказаться от представления "миру" своего "подвига". Подмостками "театра" стал пустырь, облюбованный нынешним летом миграционною шпаною. Здесь ежедневно «праздновался» свой, "подземный" МЮД. Средняя полоса России и Малороссия, Кавказ и Крым, Подмосковье и Питер, Калуга и Тверь, Елец и Ростов, Одесса и Киев et cetera - чьих только уроженцев не было в этой трёхсотенной ораве. Состав менялся ежедневно и ежечасно, кто-то за неудачные хапки-скачки этапировался на Соловки или в Усть-Сысольские пустоши, а кто-то более осторожный или удачливый ехал на юга, и наоборот. Здесь Графчик был центровым жиганом, кумиром и героем легенд. Дикая толпа приветствовала воплями появление дребезжащего автомобиля. "Лучше бы из шпанки этой выбрал партнёров", - мимоходом подумал рэкетир по случаю. А советский "двор чудес" гудел восторгом. Сборище сие было не менее живописно, нежели какой-либо курень в запорожской вольнице на днепровских островах. Футболки-шнуровки, брюки-архиширочайший клёш, рубахи моднейшего покроя и рваные майки, грязные босые ноги и сверкающие лакированные туфли с острыми и квадратными носками, галифе с кожаными вставками и узкие брючки в знаменитую полосочку, летние шикарные пиджаки и драповые френчи, редко алели даже вишнёвые галстухи между бабочек на голых немытых шеях et cetera - всё это смешалось в буйной свободолюбивой толпе, на три четверти состоящей из беспризорников. На старом матраце лежал древний леапёрд, некогда известный вор, профи-маравихер, а ныне полностью раздетый, грязный, постоянно пьяный деградант роду людского. Мерзкие закопчённые его гениталии были открыты солнечным лучам. Но никто не обращал внимания на этот живой ещё и позорный символ, символ конца преступной стези, закономерного финиша дистанции жизненного воровского марафона.

В этот раз Графчику было не суждено спеть хвастливую арию. Толпа была чем-то взбудоражена, людское море было близко к шторму. "Ходоки" перебивали друг друга, что-то доказывали, кричали, божились, пока Графчик не выстрелил из браунинга в небо. Сразу наступила тишина и было слышно эхо от выстрела. Малолетняя шпанка бросилась врассыпную по мановению пальца дерзкого стрелка. Кому-то же надо было цинковать шухер, дабы не было "пожара".

Самые опытные, идейные и отчаянные расселись вокруг тлеющего костра во главе с центровым жиганом. Аудитория, удавом в несколько колец, расселась вокруг сиюминутного наикозырнейшего кагала. Образованный Графчик чувствовал себя Соломоном и Цезарем в одном лице, тщеславие кружило голову, как несколько стаканов хорошего вина.

Первым выступил джентльмен удачи лет 25-30, при пиджаке и трости с серебряным набалдашником:

-- В этой кодле гопстопкомитетов ты, Графчик, держишь масть. То бишь, я и моя шобла не могём не уважить твоё авторитетное жиганское мнение. Дело же такого рода. Гонят нас с усех майданов, не дают "мандату" на нашу честную воровскую работу, натравливают малолеток, да ещё и долю требуют с праведных трудов. Воровские "наркомы" объявились! Мыслимо ли такое среди порядочных людей? Рассуди!

В миг поднялся гвалт и крик. Толпа беспризорников готова была разорвать джентльмена удачи с изысканною тростью.

-- Ша! - рявкнул Графчик. - Кто же отвечает за предъяву?

Встал мощный, жилистый парень в рваной тельняшке и в брюках клёш на босу ногу:

-- Я.

-- Человек правду сказал?

-- Да.

-- Ну, и основание твоих репрессий?

-- Щёголь этот, пижон жуковатый, Васька юзовский - знакомый мой по Соловках, по 9-й роте. Я обыграл там с десяток вшивок. А играли "под ответ". Время тикало, а "ответа" не было. Чтоб не стать "заигранными" люмпики дешёвые упросили получить "заветным". Ну, я и получил. Не ставить же их на одну ступеньку с лягашами. А Васька в роте масть держал, пятеро амбалов гарантировали. Васька узнал про "заветное", предъявил мене, "проветрил мозги" мене со своими амбалами так, шо до сих пор они маются на плохую погоду. А потом экспроприировал мною полученное и вернул вшивкам. Мыслимо ли? И хочет теперь спокойной жизни. А возврат не хочет сделать?

Графчик повернулся к Ваське, и тот сказал:

-- Цыган забыл добавить, что вшивкам "проветрили мозги" точно так, как и ему.

-- Этого я не видел, да и что это меняет, - отвечал Цыган.

Толпа молча жаждала последнего вердикта, и Графчик умышленно тянул упоительный момент своего могущества. Он прикурил "Дели", протянул сигареты оппонентам, пустил по кругу специально приготовленные пачки сигарет, и многозначительно затягивался табачным дымом. Тщеславие вибрировало от молчаливого ожидания босоты. Наконец, он изрёк:

-- Вася юзовский прав.

Толпа взревела бушующим морем, теперь готовая порвать уже Цыгана и присных. Их схватили.

-- Ша!!!- взревел Графчик.- Отпустить!

"Судья" теперь обратился лично к "осужденному", но, конечно, для ушей аудитории:

-- Цыган, сын преступного мира должен быть благородным. Нужно было получить со вшивок не "заветным". Нужно было хорошенько "вправить мозги" тем вахлакам. Отчего же их сразу лягавыми делать? А как же благородство? У тебя же вместо уважения закона жаба проснулась. Вот почему Вася прав. И каждый, уважающий закон, должен так поступать. Пусть он теперь "получит" с тебя столько, сколько пожелает.

Цыган, играя желваками на скулах, держал руки по швам. Так предписывал неписаный закон. Вася отвесил "проигравшему процесс" звонкую пощёчину и объявил "городу и миру":

-- Получено!

... В это же время на Лубянке, после краткого tete-a-tete с заместителем председателя ОГПУ СССР, петлял с мандатами на все случаи жизни неприметный, молодой ещё человек в добротном костюме из шерсти лучших английских овец. Взгляд его был умён и проницателен, а манеры скромны и даже услужливы. Звонки же насчёт его protégé по неведомой паутине шли к большим товарищам - Вячеславу Менжинскому, Рыкову и Енукидзе, и ещё невесть кому от закулисных исторических лиц. Почти отошедший от государственных дел больной Пред чекистов звонил своему заму, Генрих же Ягода звякал далее вниз по вертикали. Параллельно Рыков и Енукидзе тоже кому-то звонили, пока неприметный, молодой ещё человек не встретился, наконец, с новым наркомом внутренних дел РСФСР. При чём Владимир батькович Толмачёв чётко не представлял, от обилия звонков, кто перед ним, то ли куратор от чекистов, то ли некто из дипломатического корпуса. А услыхав из уст гостя имя-отчество председателя Северо-Кавказского крайисполкома, замом которого он был 4 года, народный комиссар поспешил разрешить проблему. Но таковая была столь ничтожна, что Толмачёв даже рассмеялся. И вскоре неприметный, молодой ещё человек, натянув piens-nes, спокойно штудировал архивы в отдельном кабинете. Автоматически листая сведения о разных шопенфиллерах, шниферах, ювелирах et cetera, человек думал о самом себе, о своём месте в жизни и о смысле бытия. А он страшно устал от проживания в двух комнатах квартиры на Пречистенке, потому что жить приходилось с мамой-психопаткой, с сестрой и братом, юными полу-психопатами и эгоцентристами. Он устал от своей фиктивной полу-работы в подотделе конторы OGPU, от экономии, от неимения возможности завести собственную семью по неимению личной жилплощади, от собственной ничтожности в суетном море. Вот, великие мира сего принимают звонки насчёт protege его идейки. Но это лишь ироническая фикция, дьявольски тонкая насмешка над системой ценностей советской республики. А он лишь полу-орудие насмешки, не более. С надеждой на какие-то призрачные дивиденды в будущем! Авось, там, в заоблачном верху, как-то оценят его логику, его инициативу в создании Проекта, что-то сунут пешке шахматной игры. Ага, вот, кажется, то, что нужно. Графчик Карапет, он же: Лейба Бронштейн, Лев Бронский, Александр Ловкий. Интеллект должен иметь место, раз он выходец не из деклассированной среды. Так, где же он нынче бывает? Неприметный, молодой ещё человек подумал, могут сработать такие рычаги, что всю московскую уголовщину в течении суток определят по камерам. Даром, что милиция погрязла во взяточничестве. И только лишь для мелочи, нужной в создании его призрачного проекта - узнать, где можно просто встретиться с Графчиком!

.... С Графчиком же в этот час можно было встретиться у подножия трёхэтажного дома, в седьмой квартире которого проживала Маша Стойкина. Десяток беспризорников расставили по комнатам десяток ваз с цветами и телепортировались опять в своё измерение, шиковать на подаренные рублики и петь хвалебные оды жигану. Влюблённые же вышли в свет, где практический Графчик первым делом выкружил для Маши освобождение от работы по причине гипертонии 2-й степени. Стоило это недорого, на уровне благодарности беспризорникам. Знакомый фармазон лепил бумажки с печатями похлеще госучреждений. Восторженный Графчик хотел прикупить своей мадемуазель гардеробчик, но этот порыв разбился о глыбу идейного воспитания Маши. Они гуляли по городу, Театральный проезд, Неглинный и Лубянка брызгали лучами, выли сигналами, клубились пылью и красными транспарантами, но влюблённые были заняты друг другом. Жиган оказался самым внимательным слушателем девушки за всю её жизнь. А жизнь была искурочена гражданской войной. Голод, холод, страх, смерть близких, белые, красные et cetera. Сейчас же, благодаря революционности брата, у них с сестрой аж две комнаты в кв. № 7. И нудная, однообразная, постылая, изнуряющая серостью, работа на заводе. И одиночество, вакуум, усталость, хандра, тоска, тревога, подспудный страх.

-- Да, - комментировал Графчик, - жить винтиком ради будущего блага кого-то - это абсурд.

Маша тревожно всмотрелась в философа и задумчиво сказала:

-- Но, извиняюсь, я не могу признать существующий советский строй абсурдом.

-- И не надо, ибо всякая власть от Бога. Так говорит Писание. Значит это не абсурд, а Божий промысел.

-- Но я... материалистка... атеистка...

-- Ну, тогда твой бог - Ленин или Сталин, или, вообще, ВКП(б). Спроси у них, как сделать свою жизнь прекрасной. Впрочем, зачем спрашивать? Читай тезисы или руководства к действию. Но это потом, а сейчас давайте жить настоящим. Пойдёмьте-ка лучше подкрепим-с наши организмы хлебом насущным. Я приглашаю.

Тем временем, по подвальным застенкам NKVD уже проводилась лёгкая "пробивка" на предмет досуга Графчика Карапета. Идейная шпана только смеялась на такие вопросы, бормоча про Елисейские поля да Эйфелеву башню. Но во все времена и во всех народах её величество Зависть давала мотивацию миллионам поступков. А тут делов-то, капнуть парочкой названий! Нашлись нищие урки и голодные жиганы, назвали частные и общепитовские заведения, где Графчик щедрою рукою, с грамотных куражей, их же и угощал. Неприметный, молодой ещё человек в добротном костюме из шерсти лучших английских овец, поправляя piens-nes, спокойно принимал звонки, надмеваясь тем, что лишь он один в курсе ажиотажа. Впрочем, и ажиотажа-то не было, а просто рабочие будни для сирых энкавэдэшных муравьишек, не ведающих о чём речь.

....... Когда они проходили старый зал и приостановились в дверях нового, выбирая где поуютней сесть, оглядывая столы, покрытые белоснежными тугими скатертями, неприметный, молодой ещё человек радостно сверкнул взором сквозь piens-nes.

-- Лев, к чему эта роскошь? - шёпотом спросила фрезеровщица. - Мне не по себе, уйдёмте.

Но к паре уже подплыл сияющий чистотой и любезностью распорядитель и сделал скромный и изысканный жест в дальний угол, к круглому столу перед полукруглым диваном. Графчик уверенно сказал официанту:

-- Василий, как обычно, но без водки. Шампанского, пожалуйста.

Через минуту появились фужеры, белый и потный от холода ушат с шампанским, розовая семга, смугло-телесный балык, оранжевый квадрат честера, чёрная блестящая глыба паюсной икры et cetera.

-- И это у нас, в РСФСР? - прошептала Маша. – Я, дитя революции, поражена. Я в шоке.

-- Да, - шёпотом же подтвердил Графчик.- Здесь пьют и кушают избранники советского строя.

-- А как же равенство, братство, солидарность?

Официант принёс уже четвёртый ушат с шампанским, когда Графчик понял, какое получает огромное удовлетворение от общения с образованной фрезеровщицей. Они говорили про устройство вселенной, древние цивилизации, про фараонов и цезарей, реформаторов и католиков, Коминтерн и якобинцев, про киевскую Русь и чёрную магию, - души переплетались в диалоге. К их круглому столу подошёл человек в piens-nes и поклонился:

-- Яков Дольский, честь имею. Простите, но ваш диалог дошёл до моих ушей. И хотел бы услышать ваши мнения, ну хотя бы, про орден тамплиеров и про иезуитов.

-- Лев Бронский. Это вы про Игнатия Лойолу и всяких там рыцарей?

-- Ну, сие только верхушка айсберга. Я, вообще, хотел бы коснуться роли тайных организаций в мировой истории. Позволите присесть?

-- Окажите честь. Пожалуйста. Изволите водочки?

-- Я уже распорядился. С вашего позволения.

И на столе появились рюмки и бутылки с разноцветными водками.

-- Мадемуазель не возражает? - спросил Дольский, чокаясь рюмкой с Графчиком.

-- Помилуйте, - улыбнулась Маша, раскрепощённая шампанским и заинтересованная темой беседы.

Под эйфорию в меру принимаемого алкоголя мозги трепетали от могущества древних орденов, таинственных их уставов, влиятельных агентов при королевских дворах и правительствах. Дольский разгорячился, встал и громко доказывал Графчику:

-- Возможно ли народным массам спокойно, без соревнования, рассудить, управиться с делами страны, которые не могут смешиваться с личными интересами? Это не мыслимо! А возможно ли управление народом аппаратом, саморазрушающимся партийными раздорами, возбуждаемыми погонею за властью и почестями? Возможно, но только под страхом террора. А управление ли это в смысле народного блага?

Между тем, народу прибывало в центровом ресторане, и Графчик тронул оратора за рукав:

-- Милейший, ГеПеЮ не дремлет.

Дольский не обратил внимания на предостережение и по-менторски продолжил:

-- Это прелюдия, а суть в том, что для любой страны либо организации нужен план, план управления. Но таковой, разбитый на несколько частей, сколько голов в толпе, либо в правительстве, либо в партии, теряет цельность, становится непонятным и неисполнимым!

У Маши в голове всё перепуталось, трудно было осмыслить излагаемое. Превалировали страх и тревога. Философствования перешли в крамолу. Но смещения в партийных верхах - не раздоры ли?

За соседним столиком подозрительно зашушукались советские избранники от цеха "придворных" литераторов. Перед ними всплыл распорядитель:

-- Не извольте беспокоиться. Они-с друг Дзержинского. И сейчас тоже-с при департаменте.

Один, самый скромный и чужой в компании, набрался смелости и подошёл к оратору:

-- Мне кажется, что есть всегда одна голова при составлении разных планов управления.

-- Неужели? - с интересом спросил Дольский. - Чья же она, светлая?

-- Сатаны.

Дольский расхохотался и спросил:

-- Каким же вы его представляете?

-- Сын погибели многолик. В Писании о нём упоминается, как о царе Сидона, в описательном смысле. Мол, красота совершенства, утренняя заря и так далее. Впоследствии, думаю, он подистаскался даже внешне. В связи с постоянными интригами мирового масштаба.

-- А вы, прошу прощения, не писатель?

-- К несчастью. Но мои произведения не востребуются, хотя я принял советскую власть, как данность. Вот, открытое письмо на имя товарища Енукидзе написал, секретаря ЦИК СССР. О противупоставлении революционного процесса великой эволюции.

-- Давно написали?

-- Весной.

-- И ещё живы-с? Вы счастливчик, однако-с. Ну, хорошо, найдёте меня, я дам координаты, дадите прочесть ваши наброски про сатану, и, если это истинное творчество, то я распоряжусь, чтобы вы имели кусок хлеба в этой стране. За свободу же творчества, конечно, распорядиться я не в силах - больно хлопотно, как вы сами понимаете-с.

Графчик навострил уши на такое заявление. С кем свела судьба? Чёрт их разберёт, этих советских! Ведь, кто же здесь подумает, что он сам - жиган? Дольский же вручал писателю визитку, что-то объяснял, советские избранники от цеха "придворных" литераторов завистливо косились и язвительно шептались, а Лев и Мария не отрывали друг от друга глаз.

-- Да-с, Лев батькович, - отпустил Дольский мастера пера, - и вот о чём я мечтаю. Эх, создал бы я сам какой-нибудь тайный "орден"! Да негде материал нынче сыскать! Идея "равенства, братства и свободы", идея утопическая, монополизирована. Миллионы идут в коммунизм, прозябают ради светлого будущего. Белая гвардия, эсеры там, эсдеки и прочие - себя исчерпали. А почему? Нету материала-народа, чтобы уши развешивать на их пропаганду. Миллионы ушей повернулись к другому рупору. А сейчас и вовсе эти миллионы, наевшись передряг и крови, определены в жёсткое стойло. Негде народ сыскать для моего "ОРДЕНА"! А как бы славно было создать тайную, многотысячную организацию! Почувствовать себя верховным жрецом Амона-Ра, закулисным, но могущественным понтификом! Это ли не великий смысл жизни! Сплотить идеей тысячи людей! Как вы считаете?

-- Да, Яша, тайный гопстопкомитет в тысячи рыл - это нечто. Но и правда, где же сейчас в стране советов найти столько даже не инакомыслящих людей, а людей инакодействующих, да ещё под флагом одной идеи?

-- Только в одной текучей прослойке общества. В зыбком песке "сословия", профессионально живущего вне официального закона. Главное, идея налицо - идея противупоставления закону государства. Без политической платформы. Орден квалифицированного криминалитета. С уставом, со своим законом, со своею атрибутикой, с жёсткими рамками. Тем паче, что профессиональным преступникам дальше будет тяжелее.

-- Отчего же?

-- Не будьте младенцем, Лев. Вы, что, не видите, к чему идёт советская власть? Только террор ей поможет. Соловки - только начало, при чём - комичное. Полу-лагерь, полу-воля. Тысячи люмпенов выпускают под всякие даты, потому что негде их держать и нечем же кормить. Но скоро будет иначе. И уже началось. Это я вам говорю, соратник железного Феликса. Уже сейчас в трудовых колониях, в изоляторах особого назначения, в придурочных переходных домах, в дом-заках и прочих рабских резервациях - под 2.000.000 людишек. Не знали, уважаемые? Кстати, цифры лучше держать в тайне. Для вас лучше. Мне плевать.

Влюблённые удивлённо переглянулись.

-- Помимо Соловков уже функционирует группа лагерей особого назначения ОГПУ с центром в Усть-Сысольске. Но уже намечена более глобальная программа. Вся российская пустошь будет "возделываться"рабами. Римская империя не пляшет. По причине прироста с веками народонаселения. Именно поэтому профессиональным преступникам нужно сплотиться, чтобы как-то протянуть свою никчемную жизнь в лагерной стране, стране рабства. Но это возможно лишь при одном фантастическом условии, что в преступном мире сыщется одна гениальная голова, которая подаст великую идею. Это нереально.

Маша сосредоточилась на созерцании задумавшегося Льва. А тот летал в олимпийских высотах, строя прожекты союзного масштаба. Он уже мнил себя Наполеоном и Чингисханом, Карлом Великим и Вильгельмом Завоевателем. Дольский встал и протянул Графчику визитку:

-- Благодарю за общение. Вот, моя визитная карточка. Мало ли? Разрешите откланяться.

... Между тем, земля незаметно летела со скоростью 30 км в секунду. Планета летела по кругу в 1 миллиард километров. И сколько этих кругов было сделано, знал точно лишь Небесный Творец этого движения. Советская республика двигалась по курсу строительства коммунизма, а Графчик Карапет слал во все концы страны "устные послания" посредством идейного молодняка и лично искал известных, авторитетных и уважаемых уркаганов, тянувших "слободской" срок жизни по-разному. Ему самому казалось, что он производит глобальное движение, он весь кипел в работе. Но вся эта глобальность была, конечно, каплей в многомиллионном океане населения. Как бы там ни было, но скоро самый идейный, предприимчивый и авантюрный криминалитет подтягивался на Большую Сходку. Лишь сходки легендарных воров, промышлявших при царском режиме на кавказской железной дороге и собиравших авантюристов с других маршрутов, могли как-то равняться нынешнему сходняку. Но масштабы и цели нынешнего были, несомненно, обширнее, и эта грандиозность таилась в мозгах Графчика Карапета.

...Скорый поезд Москва-Севастополь остановился на маленькой станции за Подольском. Давно наступили сумерки, но на западе, за станцией, за чернеющими лесистыми полями, всё ещё мертвенно светила долгая летняя московская заря. Из вагона первого класса вышли четверо в широких белых брюках, в белых рубахах, в белых же просторных пиджаках, с увесистыми чемоданами в руках, и обозрели скучную местность. На станции было пустынно. Через рельсы переходил железнодорожный работник с красным фонарём. Вдруг чёртиком из табакерки нарисовался шпанёнок в кепке:

-- Же?*

-- Жужу,*- иронически улыбнулся один из четвёрки.

И без лишних "порожняков" компания двинулась за провожатым. Четверть часа пути прошли в молчании. "Жужу" поставил чемодан на дорогу, сел на него, достал золотой портсигар и спросил:

-- Может, покурим?

Портсигар, маякнув серебряной балериной с глазками-изумрудами, был по-свойски протянут и шпанёнку, который с благоговением вынул оттуда папиросу. После первой же хозяйской затяжки он раскашлялся, а компания лениво рассмеялась. Шпанёнок сквозь слёзы затянулся ещё, уже еле-еле, и взглянул на гостей. Они же передавали по-кругу одну папиросу.

-- Ты, малый, - между прочим вспомнили за "сусанина", - много-то не кури. "Сплющит" к чертям. Табачок из братского чуркестана.

Малый затушил папиросу, спрятал чуркестанского бекаса в карман и услышал равномерный скрип дергача и полёт стрекозы. Процессия после допинга двинулась дальше.

-- А, что, людей-то много уже подтянулось? - спросил обладатель золотого портсигара.

-- До сотни, наверно. Не считая полуцвет.

-- Интересно же глянуть на нонешний цвет.

...________________________________________ _________