— Же-ня! Немедленно убирай игрушки! Иди кушать!

— Сейчас. Сейчас, мама.

Мальчик вздохнул и стал медленно, неохотно складывать солдатиков в коробочку. Вот что в них такого? Ведь неживые? А как приятно держать их в руках, рассматривать, тайком от родителей брать с собой в постель... А может, все-таки живые? Только притворяются неподвижными и холодными? Почему нет? Ведь у них могут быть свои секреты. Когда надо, солдатики смело идут в бой, не нарушая приказ. Да и не так уж холодны они — особенно если в руке отогреть...

Женя очень любил эту незатейливую игрушечную забаву — воинов, отважно марширующих на войну и неизменно остающихся живыми и здоровыми. И хотелось думать, что в мире нет других войн, кроме таких, где один побеждает, другой проигрывает, но все остаются целы и невредимы. Неудивительно поэтому, что мальчик мечтал стать военным. Торжественные марши, парады, грохот танков, крики «Ура!», гудение самолётов — что может быть увлекательнее, интереснее? А для начала — вот они, солдатики.

Среди них... Почему-то среди них больше всего нравился Женьке один. Прямо скажем, бракованный. Дефектный. Тот, у которого была всего одна нога. Из-за этого он напоминал Женьке стойкого оловянного солдатика из сказки Андерсена. Женьке было очень обидно, что там, в знаменитой сказке, всё завершилось так печально для храброго героя и прекрасной танцовщицы. Наверное, именно поэтому мальчик обычно не клал одноногого в коробку с остальными, а носил с собой — вроде как талисман. Оставаясь один, рассматривал его, поглаживал, брал в постель тайком от родителей.

Вот и сейчас Женя оглянулся и воровато спрятал оловянного бойца-инвалида в кармашек, прежде чем уложил коробочку с остальными солдатиками на полке среди других игрушек.

 

* * *

 

— Иванов! К доске!

Женя вздрогнул и судорожно спрятал в портфель солдатика, прежде чем подняться. Как это глупо — таскать в школу детскую игрушку. Не ровен час, одноклассники увидят, засмеют, задразнят. Ой, стыда не оберёшься...

— Так, Иванов! Домашнее задание — вторжение Ганнибала в Италию. Вот и расскажи нам всем, как это происходило.

Вторая Пуническая война. Тразименское сражение, Каннская битва, кольцо вокруг грозных римских легионов... До чего же это увлекательно!

Вот только Вторая Пуническая была отнюдь не из тех войн, в которых все солдатики остаются живыми и здоровыми.

 

* * *

 

— Рядовой Иванов! На огневой рубеж!

Рядовой Евгений Иванов чуть вздрогнул, сдёрнул с плеча автомат и, забежав «в укрытие», растянулся на земле, привычным взглядом высматривая мишень.

Правая рука сместила предохранитель и машинальным движением ощупала боковой карман. Это было совершенно излишне, потому что любимый солдатик-талисман — тот самый, стойкий одноногий — находился далеко, дома. Призывник Евгений Иванов не стал брать его с собой на военную службу. Ведь нечего делать детским игрушкам там, где взрываются учебные и боевые снаряды, где свистят пули... которые и вовсе никогда не бывают учебными.

 

* * *

 

«Здравствуй, сынок, милый, дорогой мой. Давно не писала тебе, извини. Как ты там? Всё ли в порядке? Лишь бы ты был здоровенький, родненький мой Женечка. Пусть у тебя всё будет благополучно. Чтобы служилось тебе легче, а возвращение домой было скорым и радостным! Сынок, я нашла среди твоих игрушек вот этого солдатика, почему-то он лежал отдельно. Решила отправить тебе его с письмом. Пусть он будет с тобой на нелёгкой воинской службе».

Евгений с трепетом поднял на ладони своего любимого одноногого солдатика. Надо же, как это мама правильно угадала, что именно его не хватает здесь, сейчас...

 

* * *

 

— Значит, так, Иванов! В перестрелку не суйся! Твоё место — на правом фланге, в ложбинке. Вон там, среди кочек, есть сухой участок, откуда противник может попытаться обойти нас. Как бы слева ни стреляли, лежи тихо, будто тебя нет. Но вот если нас начнут обходить с той стороны — огонь! Вопросы есть?

— Никак нет!

Комвзвода внимательно посмотрел в лицо Евгению и повернулся к следующему бойцу. Ему предстояло каждому во взводе правильно поставить боевую задачу. Они должны отразить нападение вооружённой банды нарушителей на этом участке государственной границы.

 

* * *

 

Как медленно тянутся минуты! Ни курить, ни разговаривать нельзя. Рядовой Иванов, тебя нет. Что бы ни происходило слева от тебя, ты не существуешь, пока на вверенном участке не появился противник.

А противник – это такие же молодые ребята, как мы. Их тоже ждут домой матери. Сёстры. Невесты. И сегодня придётся отнять у кого-то из этих матерей, сестёр, невест самого близкого, дорогого им человека. Если не сделать этого, то завтра вместо тебя, демобилизованный рядовой Иванов, домой отправится похоронка.

А может, ничего не случится? Ложная тревога? Так всё тихо, спокойно вокруг...

Громкий щелчок — выстрел! И сразу же — взрыв. Ещё. Ещё. Автоматные очереди. Совсем рядом — болью отдаёт в ушах. Хочется закрыть уши ладонями, но нельзя, нельзя выпускать из рук оружие, всё могут решить секунды. Взрыв... Правда, уже совсем негромко… Надеюсь, это не глухота? Слабый треск очередей. В нос ударяет запах сгоревшего пороха. Ну, где вы, где? Появитесь, наконец! Сил нет — так вот лежать без дела, пока слева дерутся наши ребята!

Вот! Сразу... двое… трое... пятеро — цепочкой, пригибаясь, между кочками... Знают, как пройти, не иначе кто-то из них местный. Ну, Иванов, пришла твоя пора — огонь!

Руки, ладони, пальцы сами делают всё, что нужно. Выстрелов не видно, не слышно, только мерно и часто бьёт в правое плечо приклад. Те, впереди, где? Они уже упали, я просто не заметил этого. Они убиты?.. Может быть, просто ранены? Можно прекратить огонь? Да, можно. Тишина. Бой окончен? Я не оглох? Что с нашими — они живы? А вдруг кто-то ранен и нуждается в помощи?

Рядовой Евгений Иванов приподнялся, осторожно осматриваясь по сторонам. Слишком поздно услышал он свист приближающейся мины.

 

* * *

 

— Ну, герой? Как дела? Будешь жить теперь сто лет!

Голос словно из темноты. Можно открыть глаза. Белый потолок. Белые стены. Молодая девушка в белом. Это, наверное, медсестра.

— Как ты себя чувствуешь, солдатик? Всё в порядке? Плечо не очень болит?

Увы. Плечо болит очень. Видимо, осколок попал туда. Но жить всё-таки можно. Пожалуй, теперь даже нужно.

— А... что с нашими?

— Ты имеешь в виду — твой взвод? Всё в порядке, не волнуйся, все живы-здоровы. Ждут в коридоре. Сейчас я их впущу. Только учти: ненадолго. Тебе пока нельзя много разговаривать. Обещаешь?

Евгений молча кивнул. Обещай — не обещай, на долгие разговоры просто нет сил.

Медсестра улыбнулась и направилась к двери.

«Надо попробовать приподняться, присесть в постели, чтобы разговаривать с ребятами не лёжа. А то вдруг с ними ещё и взводный!

Какая чистая, аккуратная палата. Справа — тумбочка. На ней...

На тумбочке — мой стойкий оловянный солдатик. Видно, его вынули из кармана гимнастёрки, решили не разлучать со мной.

А почему у него, моего солдатика, оловянная грудь расплющена... словно от удара осколком?»

 

* * *

 

— Здравствуй, мамочка! Вот видишь — всё хорошо! Я жив, невредим! Зачем же ты плачешь? Не надо, успокойся, не плачь, мамочка, родная!

Бедная мама, ведь молодая ещё совсем, а уже седина... Как обидно...

— Женечка, миленький... Это я от радости. Я так счастлива, что ты вернулся здоровенький...

— Знаешь, мамочка, а ведь мой оловянный солдатик, которого ты мне прислала, спас мне жизнь! Он лежал в моём нагрудном кармане, и когда рядом разорвалась мина, в него попал осколок, метивший мне в грудь! Так что ты очень правильно сделала, что послала мне его с письмом! Пусть он постоит на почётном месте, на моём столе, ладно?

Мама вдруг перестала всхлипывать и как-то странно посмотрела — сперва в глаза сыну, будто проверяя, не шутит ли он, а затем на искалеченного оловянного героя.

— Женечка... я не отправляла тебе никаких солдатиков. Последние полгода я пролежала в больнице, меня едва спасли врачи. Ни звонить, ни писать тебе не могла...

Женя с удивлением взглянул на мать. Потом — на искалеченную игрушку.

Молодому человеку показалось, будто по оловянному лицу солдата пробежала лукавая улыбка. Но, разумеется, это была всего лишь игра солнечных зайчиков.