Сирень сажали у церквей: Она цвела, ползла, кустилась, Когда влюблялся соловей, В ней песнь полночная таилась. Колоколов медовый глас Перекликался с чистым свистом, Ввергая публику в экстаз, Как флейта с юным пианистом, Ночь коротка, звонарь крестился, Кряхтел, придерживал стихарь, Почти оглох, но всё трудился И бил с молитвою, как в старь. Он соловья почти не слышит, Но знает, где-то там внизу, Пичуга чуть от страха дышит, Набат считая за грозу. Звон умолкал, все реже трели Встречали теплый свет лучей, Бока колоколов «горели», И сквозь туман сверкал ручей. Звонарь спустился с колокольни Под скрип ступеней и колен... Стояла церковь возле штольни (Не брали в сорок третьем в плен) Сто сорок душ в одной могиле: Старшин, сержантов, рядовых. Их не стреляли, просто били Прикладом, связанных, под дых. Потом ногой толкали в спину, Крик продолжался 5 секунд, За час четвертую машину: Конвой считал: "...Zwei, Drei, Vier, F;nf ..." Потом для верности граната, Опять «Und Zwei, Und Drei, Und Vier», И для души из автомата... Тот, что с часами – командир В блокноте крестиками метил, Храня немецкий педантизм, Всех, кто зарю уже не встретил, Чей путь на небо - камнем вниз, Послал солдат нарвать сирени, Нашел счастливый лепесток. И набросал стихотворенье На тот же, в крестиках листок. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
