I

B тёмной кухоньке было жарко. Баба Маня уже растопила печь,

замесила тесто для пирогов с поздникой, кряхтя, вымела мусор из-под

ящичка с цыплятами и сидела теперь за маленьким столом, водрузив

очки с поломанной дужкой на чуть вздёрнутый нос, и читала какую-то

засаленную книжку.

Санька соскочил с кровати, потянулся, скользнул за стол.

- Не умывшись - к столу? - баба Маня, не отрываясь от книжки,

недовольно буркнула себе под нос.

- Счас, я скоро, - Санька шмыгнул в коридор, погремел умывальником,

вернулся на косенький стульчик.

- Даже полотенце-то не намочил.

- Ой, я так, рукавчиком.

- Каким, коль ты без майки шлындаешь? Да и утирку я постирала,

чистую не вывесила.

- Да высохло уже, ба.

- Чего высохло-то? Вот кажный день одно и тож: умойся, грязное сыми,

причеши лохмы, а всё одно - як оборва мотаешься. И не стыдно тебе?

Вон Федька, Дуськи сын, як куклёныш ходит: рубашечка белая, сапожки

начищены, волосёнки рыжи набок зачёсаны - любо глянуть! Куды, куды,

несносный? Руки хоть помой, заноза! Эх, мать тебя увидела б, ремнём

отходила бы, - баба Маня ворчала негромко, скорее, для порядка,

налила в глиняную миску щей, до краёв наполнила эмалированную

кружку со сколотым боком тёплым парным молоком, отрезала

внушительный ломоть ещё горячего хлеба, придвинула всё к Саньке. -

Ешь, ешь, токмо дуй - горячо. А чегой-то ты с Федькой не дружишься?

- Гнида он, - Санька облизал ложку и зачерпнул из мисочки сметану.

- Чегой-то? И где слов-то таких нахапался? Чего не поделили?

- Мы с ребятами свирельку Митьке смастерили, Стёпка лупой на

свирельке узоры чудные вывел, все выходные на заднем крыльце

просидел. А Федька прознал, покажи да покажи. Показали ему, а он

возьми и сломай. Нарочно сломал! А у Митьки день рожденья в будущий

вторник. Чего теперь дарить ему?

- Это какому Митьке? Кузнецову? Это который в позапрошлом годе наш

забор раскурочил?

- Да нет, ба, не Кузнецову. Это который прошлым летом к нам в

деревню переехал, - намазав сметаны на хлеб, Санька хлебнул молока.

- Батеньки, да это ж... Да это ж... Вот что, Саня, - сменившись в лице,

баба Маня привстала со стула. - Не смей водиться с ним. Нехорошие это

люди. Вот тебе моё слово. Запорю! - осёкшись, баба Маня метнулась к

образам, утирая слёзы концом старенького передника. - Господи, за

что мне это? Дочку забрал, мужа схоронила, сыновья на чужой стороне

сгинули.... Одна радость в жизни - ты, Санюшка, а вот на тебе - с

дурными людьми дружбу завёл...

- Да что такого? - с трудом выговаривая слова набитым ртом, воскликнул

мальчик. - Что они, убивцы иль конокрады? Что такого-то? Митька

неплохой парень, выручит, если надобно. Сколько раз он мне крючки

свои давал! А мать его, тётя Зина, всегда чаем с земляникой напоит,

пирогом угостит. Батька ихний где-то в шахтах работает, редко

навещает их, только деньги шлёт. И родных у них никого. Что такого?

- Саня, не знаешь ты о них ничего. Да и рассказать тебе мне нельзя -

мал ещё. Не дружись с ними, прошу, добра от них не будет, - баба Маня

заломила руки, бормоча в ситцевый передничек непонятные слова.

Иногда Саня ясно различал имя матери в несвязных причитаниях,

иногда проскальзывало имя отца. Саня махнул рукой, сдвинул тарелку

на край стола и выбежал в сенцы. Из кухни всё ещё слышались

всхлипывания бабушки.

II

Выйдя на улицу, Саня постоял, немного раздумывая о бабе Мане и её

непонятных словах, ещё раз махнул рукой и опрометью бросился к

речке. В зарослях ивняка Санька припрятал с вечера самодельную

удочку и крючки. Всё оказалось на месте. Санька снова тщательно

замаскировал свой тайник и, задумчиво насвистывая, зашагал к

старенькому мостку.

На речке было тихо: по субботам деревенские бабы собирались здесь

на стирку, а по утрам, ещё до рассвета, местные мальчишки

соревновались в количестве пойманной плотвы, в изобилии водившейся

в этих местах. Но сегодня был понедельник, время было почти

обеденное, уже припекало, поэтому шансов встретить здесь кого-то

было ничтожно мало. По этой причине Санька пришёл сюда: посидеть

и поразмыслить в тишине. В кустах что-то зашелестело. Санька вскочил,

напрягся, как струна, готовый дать молниеносный отпор, но тут же

расслабился: из зарослей донника показалась кудрявая шевелюра

Стёпки.

- Выходи, ты обнаружен, - Санька снова присел.

- А ты чего так поздно? Наши уже в лес ушли. Чего, бабка опять лекции

читала? – Стёпка присел рядом с Санькой на гладкую, словно

отполированную, корягу.

- Да, прорвало её. Даже спокойно позавтракать не дала, - Санька зло

швырнул камень в прозрачную воду.

- Чего на этот раз? За сапоги досталось?

- Да нет, слава Богу, сапоги она ещё не нашла. А то совсем грустно

было бы. Так, жизни учила, - почему-то решил уйти от ответа Санька.

- Пойдём тогда? Ещё успеем догнать, - Стёпка, тряхнув своей гривой,

тут же вскочил.

- Я, наверное, пока тут посижу. Кстати, ты не знаешь, откуда Митька к

нам приехал? И почему в нашу деревню?

- Нет, я точно не знаю. Вроде бы с нижней Волги, из-под Астрахани они.

А к нам вроде как по распределению. Мать-то Митькина ветеринар. Она

ж на ферме работает, - Стёпка снова присел, задумчиво почесал

затылок. – А ты почему спрашиваешь?

- Так, вздумалось спросить. А отец Митькин где?

- Сам же мне говорил, что он шахтёр, - удивился Стёпка.

- А, помню, помню. Ладно, иди, я тут побуду.

- Хорошо, я до ребят сбегаю и вернусь. Ты что-то странный какой-то,

Сань. Ты не заболел?

- Да иди уже, здоров я! – Санька почти выкрикнул, не в силах дольше

терпеть присутствие друга.

- Ладно, я уже ушёл, - Стёпка словно испарился, так тихо он шмыгнул в

кусты. Но Санька даже не обратил внимания на это, погружённый в

свои мысли.

Над речкой, негромко жужжа, кружились разноцветные

стрекозы. Их прозрачные крылышки переливались в пробивающихся

сквозь ивовые ветви лучах солнца разноцветными красками. Возле

самого берега, в заиленных низинах, раскрылись кувшинки. В кустах

негромко тренькали кузнечики. Встревоженные кем-то птицы где-то

неподалёку громко защебетали. Санька не замечал всего этого. Он

сидел и думал о том, чем мог Митька, этот добродушный малец с синими

как небо глазами и широкой белозубой улыбкой так насолить бабушке.

Или во всём виновата тётя Зина? Но ведь бабушка и не общалась с ней

толком. Так, встречались у колодца, здоровались, не более того. А отца

Митькиного даже не видел никто в деревне. Вроде бы приезжал пару

раз, да то все на сенокосе, то посевная в разгаре. Так в чём же дело?

Единственный, кто мог пролить свет на эту историю, это сам Митька.

Хотя… Он действительно мал ещё, чтоб обо всём верно рассказать. Тётя

Зина? Да, пожалуй, только она может помочь разобраться.

Приняв решение поговорить с тётей Зиной, Санька как-то сразу ожил,

вскочил и бросился на ферму.

- Здорово, Сан Саныч! – председатель колхоза в заношенной курточке,

на ходу вытирая испачканные маслом руки, широко улыбнулся Саньке. –

По делу али так, из безделья?

- Шёл мимо, решил глянуть на Зорьку.

- Это хорошее дело, хорошее. После того, как вы её в Волчьем логе

нашли, она совсем на поправку пошла, Зинаида Семёновна выходила.

Так что крестница она ваша, проведай, Саныч, проведай. Ну, я на поля.

Бывай! – Председатель смахнул с лобового стекла старенького уазика

огромного шмеля, снял курточку, завёл машину и, махнув рукой, выехал

со двора мастерской. За мастерской, для чего-то остановившись, Санька

шумно вздохнул и зашагал в сторону фермы. Вот и она. Сердце бешено

стучало где-то в самых ушах, норовя выскочить наружу. «Да что такое?

Как будто воровать иду! Я же просто поговорить, ничего другого», -

успокаивал себя Санька, но легче ему не становилось. За тяжелыми

воротами протяжно мычали коровы. Ноги почему-то стали плохо

слушаться, как будто гири к ним стопудовые примотали. Санька не знал,

почему на плечи вдруг навалился огромный груз какой-то непонятной

вины, отчего в горле перехватило, почему щёки залило девичьим

румянцем. «Я спрошу просто, я же ничего такого не сделаю, не

обидится ведь тётя Зина, не заподозрит меня ни в чём. Я ей ничего не

скажу», - Санька бормотал про себя как заученную поповскую

проповедь какие-то оправдания своего нелепого появления и

неуместных вопросов. А вот и Зорька. На боках – зарастающие уже

проплешины, порванное ухо уже выглядит вполне здоровым, только

перевязанная левая нога не даёт Зорьке долго стоять, она припадает

на больную ногу, постоит немного и опять ложится на солому.

- Саня, ты как здесь? – Тётя Зина словно ниоткуда выросла за

Санькиной спиной в строгом белом халате.

- Я к Зорьке. Вижу, на поправку пошла?

- Да, лучше ей уже. Нога срастётся окончательно, совсем здорова

будет, - тётя Зина улыбнулась, подошла к Саньке, заглянула в его

красное лицо. – А с тобой всё в порядке? Горишь будто. Температуры

нет? – Тётя Зина дотронулась до Санькиного лба прохладной и такой

неожиданно мягкой ладонью.

- Нет, всё в порядке. От жары, верно, разгорячился.

- Ну, в порядке, так в порядке. – Тётя Зина не отрывала глаз от Сани,

словно пыталась заглянуть в самую душу. – А ты что ж, с ребятами не

пошёл в лес? Митька сказал, что ты всех сагитировал. И корзину самую

большую упёр ведь. Только какие грибы-то? Жара вон какая!

- Да мы не по грибы собирались.

- А зачем?..Ладно, у меня тут перерывчик небольшой, пойдём, самовар

поставим, заодно расскажешь, зачем в лес собрались и почему сам не

пошёл, хорошо?

Санька послушно пошёл следом.

III

В маленькой комнатушке пахло лекарствами. Окна были завешены

белыми простынями, от этого было немного темно, но чувствовалась

приятная прохлада. В стеклянном шкафчике возле двери аккуратно

были расставлены разноцветные пузырьки разных размеров, у окна

стоял небольшой письменный стол с крохотной тумбочкой, в правом углу

был небольшой платяной шкаф, возле которого на низенькой табуретке

важно пыхтел пузатый самовар. Тётя Зина придвинула к письменному

столу табурет, убрала со стола разные бумаги и тоненькие тетрадки,

достала из тумбочки газетный свёрток.

- Проходи же, присаживайся. Тут у меня плюшки, вчера пекла. Сейчас

чайку заварю, перекусим с тобой. А ты мне расскажи пока, что за дело

тебя на ферму привело, раз ты с ребятами даже не пошёл, а? – Тётя

Зина развернула свёрток, разложила плюшки, достала кружки. Аромат

свежезаваренного чая с мятой разлился по комнате. Санька присел на

самый краешек табурета, не зная, с чего начать.

- Зорька..

- Ты мне зубы Зорькой не заговаривай. Мало ли у вас, пацанят, дел,

чтобы корову проведывать? Рассказывай, - тётя Зина придвинула к

Сане кружку, глиняную миску с колотым сахаром, прищурилась хитро.

- Да так, мимо шёл.

- Врёшь. Ай, врёшь, Санька. Говори, что произошло?

- Ладно, если честно, с бабушкой недоразумение вышло.

- Да, дела семейные, значит, сюда привели? А почему сюда?

- Тёть Зин, бабка моя ополоумела, ей-богу. Чушь несёт всякую, вот и

пришёл разобраться, что к чему. А где мне правду искать, если не

здесь? – Санька вскочил, затараторил, аж щёки багровым румянцем

пошли.

- Да о чём ты? Сядь, успокойся. В чём дело-то?

- Бабка говорит, что нехорошая семья ваша. С Митькой дружить

запрещает. Говорит, с Федькой дружиться лучше. А зачем мне Федька?

С него друг, как с коня – кочет. Он себе на уме, товарищество для него

слово пустое. Привык, председательский сынок, на дармовщине жить,

всё под себя гребёт. Такие люди зря небо коптят. Верно? А Митька мне

– лучший друг. Я за него в огонь и в воду сумею, не струшу. Он как брат

мне…

Тётя Зина молчала. Санька осёкся, увидев, как она поджала губы и

невидяще уставилась куда-то мимо него.

- Тёть Зин…

- Сань, ты бабушку слушать должен. Она зла тебе не желает... Но и

наговаривает она на нас зря… Обида в ней говорит… Старая, злая

обида поедом её ест... Уберечь тебя она пытается от лиха разного, вот

и наставляет тебя на лучший путь…. Думала, пройдёт всё, забудется, ан

нет, всплыло… Да как всплыло! – Тётя Зина горько усмехнулась,

заморгала вдруг часто-часто, попыталась улыбнуться и … разрыдалась.

Санька стоял, словно оглушённый, забыв разом, зачем пришёл. Тётя

Зина горько плакала, скомкав белую косынку тонкими, будто

прозрачными пальцами. Санька подошёл к ней, тронул за плечо.

- Тёть Зин…

Тётя Зина вздёрнула голову, повернула к мальчику заплаканное лицо,

уткнулась ему в грудь и, всхлипывая, тихо зашептала:

- Не верь, сынок, не верь никому. Разное люди говорят, а только не

виновата я. Не знала я ничего, вот и не смогла мамку твою уберечь и

себя от беды оградить. Митька.. Он хороший, это верно, но ты сам

разобраться должен, вот вырастешь, до правды дойдёшь, свою правду

выстроишь. Сам всё поймёшь..Сам… Иди, сынок, иди. Пора мне, - тётя

Зина вскочила, вытерла красное от слёз лицо, оттолкнула Саньку. –

Иди, говорю, бабка тебя обыскалась, поди.

- Да о чём Вы? В чём виновата? Почему не скажете прямо? Мне уже

двенадцать, я вырос. Я хочу знать! – Санька упорно пытался заглянуть

тёте Зине в лицо, но она вдруг выскочила из комнатки и побежала

прочь. Санька потоптался, вздохнул и побрёл домой, намереваясь всё

же поговорить с бабушкой.

IV

По дороге домой возле маленького магазинчика Санька заметил

Федьку. Его было видно издали: белая рубашка пузырилась на

долговязой фигуре, начищенные красные сафьяновые сапоги горели на

солнце ослепительным блеском, рыжие волосы отливали медью. Санька

думал было свернуть, но было уже поздно: Федька заметил его,

подбоченился важно, выставил вперёд правую ногу. Санька решил

пройти мимо.

- Здорово, Сашок!

- Какой я тебе Сашок?

- Как какой? Я – старше, имею право тебя так назвать, - Федька

ядовито ухмыльнулся.

- Ну что ты цепляешься, заноза? Что тебе надо от меня? – Санька

пошёл в атаку, не в силах дольше сдерживать при виде этого надутого

индюка.

- Да кто к тебе цепляется? Ты сам, как чертогон, всех цепляешь.

Завидуешь ты мне.

- Да чему завидовать-то? С тобой в деревне только Яшка хромой

дружится, и то за твои подачки с барского стола. Да ему, сироте,

простительно. А мне нечего завидовать, - Санька гордо вскинул голову.

- Зато у тебя – что ни друг – видная личность. Умеешь дружков

выбирать, - Федька зло расхохотался.

- Чего ты несёшь?

- Да то и говорю тебе, что дружишь не с теми. Послушай, в моих

дружках тебе лучше будет. Что тебе Митька? Босота! Со мной – почёт

и уважение. На праздники – в райцентр, подарки опять же на Новый

год там или как. Давай, нам делить с тобой нечего. Ты – признанный

вожак в деревне, тебя любой слушает, поперёк слова не скажет.

Вместе мы такая сила будем! – Федькины глаза горели каким-то

лихорадочным блеском. Санька удивился такой открытости. Зачем ему,

Федьке, он, Санька? Власть над мальчишками ему нужна! Вот для чего

он Саньку давно уже обхаживает да поддеть пытается. Только

стерпеть уже не может, вот и открылся. Припекло его! Нужен ему

Санька. Для своих гадких дел нужен.

- Ну, соглашайся! Деревню под себя подогнём, почёт будет, уважение.

Мы – сила. Но только вместе. Давай, Санька, соглашайся. Мы таких дел

наворочаем, дух захватывает, как представлю. Ну, что молчишь? –

Федька бормотал вполголоса, оглядываясь и захлёбываясь от

предвкушаемых перемен. В уголках тонких губ его уже пенилась слюна,

глаза бегали по сторонам, руки даже начали трястись от

переполняющих Федьку эмоций. Санька отшатнулся, до того ему стал

противен вид Федьки.

- Ты чего, бесноватый? Тебе чего надо? Ты хоть знаешь, что значит

другом быть? Это значит – и в огонь, и в воду ради друга. Краюху хлеба

– пополам. Глоток воды – пополам. Всё – ради друга. А если помощь ему

нужна – первым броситься на помощь. А ты? Какие-то планы

непонятные, как у завоевателя. Тебе зачем деревню подминать? Аника-

воин, тоже мне. Наполеон местный, ха! – Санька отдёрнул руку Федьки,

вцепившуюся в его плечо.

- Да что тебе дружба такая, когда краюху делить надобно? Или на

помощь бежать, зачем собой рисковать? Да и чем таким тебе Митька

помог, скажи?

- А в прошлой году, когда ты меня в Гнилой Пади одного бросил, забыл

уже? Морошку упёр мою, а меня бросил. А я кричал, звал тебя. Только

Митька меня услыхал. Прибежал, выручил, я уже со светом белым

простился, затянуло меня по пояс, а ты дома плюшки за обе щёки

уплетал. А Митька вытащил меня, хотя он меньше ростом и сам чуть в

трясину не ушёл. Ты тогда выкрутился, а я того не забыл. Нет доверия

тебе, понимаешь? Как с таким гнилым человеком дружбу водить можно,

подумай, что говоришь! – Санька решительно шагнул прочь. Федька

рванул за ним, приглушённо затараторил:

- А Митьке доверять можно, да? Он тебе сегодня палку в трясину

протянул, а завтра – нож в спину воткнёт. Знаю я породу эту. Притянут

к себе человека, в доверие войдут, а потом исподтишка подножку

поставят, да так, что не сразу с земли подымешься и от грязи не в один

момент отскребёшься. Зато сами -чистенькие да хорошие! Мамашка –

то его – тоже ангел белый, а? Мать твоя на том свете гуляет, а его

мамашка – на этом радуется. Такие люди в друзья гожи?

Санька замер. Мир почему-то качнулся, голубое небо стало чёрным,

звуки исчезли, ноги стали ватными, язык будто присох к нёбу. Санька

медленно развернулся, схватил Федьку за беленькую рубашку, так, что

швы где-то подмышкой затрещали и поползли разом. Федька ойкнул,

попытался вырваться, но сильнее завяз в цепких Санькиных руках.

- Что ты сказал?.... – Санька хрипло выдавил из себя, не веря, что этот

сломанный будто голос принадлежит ему.

- Что ушами слышал! Вся деревня про то знает, а он – прикидываешься,

что ли? Или с убивцами лучше дружбу водить, чем с порядочным

человеком?

- Какими такими убивцами? Себя слышишь? Что несёшь, пустобрёх? –

Санька задохнулся от наступившего на горло гнева, в глазах странно

защипало, руки сжали Федькину рубашку так, что побелели костяшки

пальцев.

- То и говорю, что сам слышал. Убила Зинка мать твою, вот те крест!

Помнишь, после её смерти Зинку в райцентр вызывали? Помнишь? Вот

то-то и оно. Допрашивали, значит. Я от тётки Аглаи слышал, что Митьку

в детдом сдадут, ежели чего.

- А если она убила, почему ж её в тюрьму не посадили? – Санька

прохрипел едва слышно.

- Не доказали, значит. Может, откупилась. Про то не знаю, врать не

буду. Пусти же, рубаху порвёшь, - Федька с трудом высвободился.

Санька недвижно стоял, глядя перед собой. Его как будто обухом

ударили, он потерялся во времени, не понимал, где он. В ушах стучало

одно: тётя Зина убила его мать. Как? Как это могло случиться? Почему

она? Почему его мать?

- Ну, теперь ты с Митькой вряд ли дружить станешь, это как пить дать.

Не пристало с убивцами дружить. Но я жду твоего ответа. Ты пораскинь

мозгами, чего тебе лучше, да приходи, поговорим, - Федька, пятясь,

отряхнул руки, поправил рубаху и что было силы рванул в сторону дома.

Санька стоял один посреди широкой улицы. В ушах его звенело,

деревья перед глазами кружились в неведомом круговороте, руки

сводило судорогой. Не в силах больше стоять, Санька привалился к

огромному вязу, уткнулся лицом в жёсткую шершавую кору и неслышно

заплакал.

V

Незаметно спускались сумерки. Санька сидел под вязом, не обращая

внимания на надоедливых комаров. Где-то вдалеке протяжно мычали

коровы, возвращавшиеся с пастбища. «Баба Маня теперь обыскалась

меня, поди, глаза проглядела. Надо бы до дому двигать, неровен час,

плохо с ней будет», - с такими мыслями Санька поднялся земли,

надвинул на припухшие глаза кепку и уверенно зашагал домой.

Возле самого дома Санька неожиданно для себя остановился в

некотором смущении: долговязая тётка Наталья, местная почтальонша,

о чём-то еле слышно разговаривала с бабкой. Баба Маня молчала,

внимательно слушая Наталью, лишь кивала ей в знак согласия. Подойдя

ближе, Санька различил имя отца и перебил их:

- Здрасте, тёть Наташ, об отце что слышно? Писем нет?

- И тебе не хворать. Иди, малой, не мешай взрослым за жизнь

посудачить, - Наталья всегда была резка и неприветлива, но в этот

момент в её голосе сквозило, капало с каждого слова тягучим, липким

ядом непонятной злобы.

- Чёго ты мальца-то гонишь, сам не захочет ваши сплетни слухать,

уйдёт подальше от языков ваших колючих, без твоей подсказки

побежит, - просипел неподалёку Егор, пастух. Стадо, подгоняемое им,

шло неспеша, вразвалку, протяжно и певуче мыча. – Не с той ноги,

никак, встала, Наталья?

- Иди, Однокрылый, иди. Что тебе за дело, с какой ноги я встаю?

- Эх, и чёрная твоя душа, Наталья, чёрная. Я-то пойду, а ты, гляди,

осторожнее, язык не прикуси: неровён час, сама себя ужалишь и

помрёшь от чёрноты своей, - Егор рассмеялся, встряхнул пустым

рукавом, и пошёл дальше, громко цокая языком. Руку ему в войну

оторвало, вот Егора и прозвали Однокрылым – вроде как и не стыдное

прозвище, даже в чём-то ласково-сочувствующее.

Санька, воспользовавшись случаем избежать бабкиных расспросов,

юркнул в дом. Через некоторое время, кряхтя и бормоча себе что-то

под нос, зашла баба Маня.

- Где шлындал, шаромыга? Али дома тебе дела нет? Вон загон у утей

покосился, надо бы подправить. Мне подмог бы, чем пропадать цельный

день, где ни попадя. Эх, отец приедет, чего скажет-то, Сань? – бабка

громыхала вёдрами и незлобно высказывала Саньке о запавшей

завалинке, дыре в курятнике, заросшем огороде и прочей ерунде,

волновавшей её больше, чем Санькины переживания.

- Ба, я сделаю. Ты… Ты расскажи мне о маме, а? – Санька сполз с

маленького сундучка и пытливо заглянул бабке в лицо.

- Чего тебе рассказать-то?

- Расскажи, как она умерла? От чего? Она ведь не болела?

- Ты о Митьке, что ль переживашь? Об убивце энтом? Вся семья ихняя -

погань. А ты дружишь с энтим выродком! – Бабка опять начала

расходиться.

- Да почему «убивец»-то, а?

- Мать твою со свету сжили, вот почему! И не задавай вопросов, мал

ещё! – Бабка, схватив вёдра, ушла в коровник на дойку.

Санька долго бродил по дому, привалился на низенькую кровать и

забылся в беспокойном сне.

VI

Наутро, едва только рассвело, Санька вскочил, схватил раколовку, сунул

за пазуху теплую картошку и несколько варёных яиц и сломя голову

помчался на Цыганский пруд. На пруду уже сидели мальчишки, жребием

выбирая места для рыбалки. Федьки не было. Санька вздохнул

облегчённо и, отыскав глазами Митьку, подошёл к нему.

- Здоров! На пару сядем?

-Давай, - Митька взял ведро. – Мы под ивой напротив. Пойдём.

Раколовку пока расставишь, я удилища настрою.

Мальчики прошли к иве. По дороге разговор не клеился. Сидя под

деревом и исподтишка наблюдая за Митькой, Санька размышлял, может

ли Митька быть и другом настоящим, и врагом его семьи. Ведь вся эта

история, по кусочкам раскиданная по деревне и обросшая, по всей

вероятности, всякими досужими подробностями и вымышленными для

приукраски деталями, бросает тень на Митьку. Санька не хотел думать

о том, что Митька как-то в этом замешан, нет, но что-то в Саньке, в его

отношении к Митьке, изменилось. Нет, он не перестал верить Митьке,

но чтобы не разрушить тончайший хрусталик доверия, Санька должен

был узнать, что Митька ни в чём не виноват, что его семья ни при чем, а

выяснить это можно было, узнав всю правду этой тёмной, старательно

скрываемой взрослыми, истории.

- Сань, - Митька, прикрепив удочки, присел рядом с Санькой. – Я

тут хотел спросить у тебя…Я слышал….Федька мне сказал…

- О чём?

- Федька говорит, что вчера ты предложил ему дружить. А Федька

сказал, что друг бывает один, но настоящий. А ты со всеми дружишь, со

мной тоже… А ты ему сказал, что все твои друзья –так, мелочь, чтоб не

скучно было… А со мной … вообще у тебя никаких дружб нету… я тебя

не стою…Просто тебе со мной весело, я смешной….

- Ну, а ты что? – Санька почувствовал, как что-то вихрем поднимается в

груди. Он внезапно вскочил.– Ты что? Что ответил?

- Я ничего не сказал. Я решил с тобой поговорить, - Митька старательно

отводил глаза. – Понимаешь, если тебе действительно не нужна моя

дружба, я ведь не навязываюсь, но и в шуты не записывался. Не

веселить тебя мне хочется, а хочется друга настоящего, - Митька тоже

вскочил. Видимо, что-то в нём переломилось, придав какую-то звонкую

сталь в голосе и решимости в движениях. – Ты скажи, скажи, что для

тебя дружба? Чтоб не скучно было? Тогда извини!

- Митька, чего ты? Я вообще такого не говорил, это Федька мне вчера

дружиться предлагал. У него своя в этом выгода. А в дружбе выгоды не

ищут, потому весь его разговор – не стоящий. Не о том он говорил.

Другим словом это называется! – Санька рассказал Митьке, как всё

произошло. Митька стоял и слушал, не говоря ни слова. Когда Санька

замолчал, Митька присел на корягу и долго смотрел в землю

отстранённо. Санька присел рядом. Через какое-то время поплавок на

митькиной удочке задёргался, но мальчики не обращали на это

внимания. Они сидели рядом молча, осознавая происходящее. Наконец

Митька сказал:

- Дела, брат… Что же теперь делать?

- Знаешь, я думаю, надо выяснить, что произошло на самом деле. Если

всё это – правда, тогда…Тогда…

- Знаю, что ты хочешь сказать. Не надо, не придумывай ничего. Если

всё это – правда, то…

Мальчики не могли произнести вслух то, что тяготило обоих. Быть

другом убийцы, пусть и косвенного, - невозможно. Они боялись

признаться друг другу, что их дружба, почти братство, висит на

волоске. Им было страшно и больно осознавать это.

- Митя, нам надо узнать правду. Это так. А начать надо с твоей матери.

Она может сказать тебе, что произошло. Я начну с другого. Бабка

правды не скажет, она ослеплена ненавистью, и, скорее, скажет то,

чего не было, что она сама додумала. Давай, начнём действовать. Я

пока подумаю, с кого начать. Как узнаешь что-нибудь, дашь знать.

Встречаться будем вечером, как погонят коров, здесь, – Санька вынул

раколовку, очиcтил от водорослей. – На том и порешим. Давай, до

скорого.

Митька ещё долго сидел на коряге, не обращая внимания ни на

кружащих комаров, ни на беспрерывно скачущий поплавок. Он сидел и

думал.

VII

По дороге домой Санька повстречал тётку Наталью. Она шла медленно,

на плече висела большая сумка, в руках она держала свёрнутую в

несколько раз старую газету.

- Здрасте, тёть Наташ! – Санька постарался как можно приветливее

поздороваться с почтальонкой. Наталья остановилась, прищурилась,

выдавила из себя:

- Здравствуй. А ты откуда в рань такую скачешь?

- На рыбалку ходил. Но сегодня погода не располагает. Просидел,

комаров прокормил, так с пустым ведром и иду обратно. Сумка у Вас

больно тяжелая. Подмочь, тёть Наташ?

- Подмогни, подмогни, - с видимым усилием тётка Наталья стащила с

плеча сумку, Санька тут же подхватил один ремешок. Внезапно

подобревшая, Наталья вдруг разоткровенничалась:

- Сегодня в вашу деревню в первую иду. Писем накопилось много. И от

твоего отца есть телеграммка. Едет он. Скоро увидитесь.

- Правда?! Вот радость-то!! А можно прочитать?

Наталья остановилась, расстегнула сумку, покопалась в её пухлом

содержимом, вынула маленькую записку.

- Вот, держи. Я к бабке твоей позже загляну, вы, почитай, на самой

окраине живёте. Вот дойду до вас, она расписаться за телеграммку-то

должна. Вот, - Наталья распрямилась, засунула какую-то приписку к

телеграмме в карман, постояла чуть-чуть, распрямив спину, наблюдала

за читающим Санькой.

- Ну, что пишет-то? Едет? А? Не обманула? – Наталья ухмыльнулась,

отмахнулась от комара.

- Едет!!! Как есть, едет! Обещает к Купале прибыть. Немного ждать

осталось! Я побегу, тёть Наташ, бабку обрадую?

- Беги, беги. Здесь уже недалеко осталось. В сельсовете разгружусь и

дальше налегке уже пойду.

- Спасибо! – Санька крикнул уже на бегу.

Баба Маня стряпала, когда Санька буквально влетел в дом.

- Баб, баб, отец едет! - размахивая жёлтым листочком, прокричал

раскрасневшийся Санька.

- Не ори, як оглашенный! Чего говоришь-то?

- Отец едет. Вот, телеграмма от него.

- Господи, радость-то, - охнув, присела бабка. – А где взял-то?

- Тётку Наталью встретил. По дороге с Цыганского пруда повстречалась.

Сумку подмог нести, она мне и про телеграмму рассказала.

- Очки не нашарю никак. Видел, мож, куды я их сунула, а? А, вот они,

окаянные. Давай сюды, сама прочту, - баба Маня взяла бережно

телеграмму, расправила её на столе и начала читать. Негромко, по

слогам, старательно водя пальцем по буквам.

- Да, на Купалу приедет. Вот радости-то, вот радости!

- Ба, я на улицу, ребятам расскажу, а?

- Куды? Опять на улку? Токмо зашёл, опять сбегашь? Вот шаромыга,

прости Господи, не сидится тебе. Айда, хоть покормлю тебя. Ты ж с утра

не евши умчался, заноза. Сядь, покушай, потом иди куды хошь, - баба

Маня ворчала скорее из порядка, для острастки. Санька скользнул за

стол послушно, намереваясь беспрекословно слушать её ворчание,

чтобы бабка точно отпустила на улицу. В ближайшее время ей будет не

до Саньки, можно спокойно заняться своими делами, пока бабка будет

усердно готовиться к приезду зятя.

VIII

Санька вышел на улицу. Куры лениво разгребали кучу навоза возле

коровника, маленькие гусята под присмотром гусыни купались в

большом корыте, вкопанном перед птичником, коза Катька лежала под

большой раскидистой яблоней. «Окотится скоро – вон, ходить даже

тяжело: пузень больше её самой. Интересно, один или два козлёночка

там ворошатся?» - разглядывая Катьку, размышлял Санька. Пройдя в

палисадничек, Санька присел на завалинку. «Да, починить надобно.

Труха уж посыпалась,» - Санька поковырял скамейку, отодвинул в

сторону ветку шиповника, пролез в своё тайное место. Здесь они с

Митькой разрабатывали грандиозные планы наступления в «казаках-

разбойниках», резались в карты, чтоб бабка не приметила, зализывали

раны после ожесточенных боев на Цыганке. Митька… Лучший друг и

верный помощник. Почему так сложилось, что ему, Саньке, приходится

испытывать друга, копаться в делах, которые наворошили взрослые,

подставив их с Санькой дружбу под тяжелый удар?..

За спиной негромко свистнули. Санька раздвинул кусты и увидел Стёпку.

- Чего тебе?

- Саньк, там…Митька, в общем..Ну, это. ..Сшибло его. Насмерть, кажись,

ага!...Ты это, давай. Что ли, со мной…

- Чего говоришь-то, безумный?-Санька снова присел на трухлявую

скамейку. Сердце бешено колотилось в висках. Язык словно присох к

деснам, стало трудно говорить, в глазах закрутились предательские

слёзы.

- Айда до опушки, там он, - Стёпка снова исчез в кустах. Санька

вскочил, бросился вслед. Пробегая мимо резного крыльца с витыми

перилами, Санька краем глаза увидел огненно-рыжую шевелюру

Федьки и какую-то страшную, кривую, оскаленную ухмылку на сытом,

лощёном лице. Санька не успел обдумать это мимолетное виденье, как

деревенские домишки уже остались далеко позади и они со Стёпкой

уже бежали по узенькой лесной тропинке.

На бегу Стёпка успел рассказать Саньке о произошедшем. Играя с

пацанами из соседнего села в казаки-разбойники, мальчишки немного

увлеклись и позабыли об элементарных правилах безопасности. В

очередной раз отбиваясь от «врагов», отряд Митяя уходил по дну

Девичьего оврага, слывшего в этих местах гиблым местом.

Поговаривали, что с крутых склонов немало влюбленных девушек

сводили счёты с жизнью из-за несчастной любви. Каменистый разлом

местами порос колючей порослью, намертво вцепляющейся в кожу

случайно сорвавшихся. Ушлые пацанята не боялись ни крутых склонов с

торчащими из разломов острыми краями огромных булыжников, ни

противно-липкой, с закрученными и от того более устрашающими

шипами ядовитой поросли, считая, что такие естественные препятствия

вполне подходящи для мужественных бойцов «за мир во всём мире».

Протоптав на дне оврага немало потайных тропок, почти исследовав

его вдоль и поперек, мальчишки уже и не помнили страшных легенд,

полагая, что их просто-напросто придумали для острастки детей. И вот

в очередной битве, неся большие потери, отряд Митяя должен был

прорываться к «своим», как вдруг откуда-то сверху сорвался веками

торчавший в разломе камень. Ребята перепугались, бросились

врассыпную, но Митька, не успев отскочить от лавины мелких, но

острых, как бритва, камней, сорвался на самое дно оврага,

окончательно запутавшись в цепких лапках овражника. Ребята

побоялись спускаться за Митькой, кричали ему сверху, но он не отвечал.

В темном разломе было не разглядеть даже яркой Митькиной рубахи,

которую мать сшила для него из свой старой кофты. Несколько

мальчишек остались у оврага, чтобы не спутаться при поиске Митьки,

остальные побежали в деревню – кто домой, испугавшись, кто звать на

подмогу. Стёпка решил позвать и Саньку. Вот и овраг. Вот и Колька, сын

председателя соседнего села. Испуганные глаза его лихорадочно

вглядываются в Санькино лицо. Не-подетски серьёзен Санька. Да и

ребята притихли, ожидая самого ужасного.

-Что стали как вкопанные? – Санька на секунду охрип даже.

- А что делать-то? Кто полезет туда? Надо кого из взрослых дождаться.

..- мальчишки начали вполголоса что-то доказывать Саньке. Но он уже

не слушал их. Схватив Стёпкин пиджак, доставшийся тому от отца,

Санька натянул его, наглухо застегнул на все пуговицы, поднял

воротник. Штанины он расправил, закрепил их у щиколотки тонким

прутком, завязав настолько крепко, насколько смог. Босые ноги

прикрыть было нечем, но Саньку это не остановило. Перекинувшись

несколькими фразами с мальчишками, Санька стал спускаться.

Прошло с четверть часа. Вот уже показались первые «спасатели» из

числа оставшихся в деревне мужиков: Тихон, хромой кузнец да Афоня,

дьяк из соседнего села. Где-то вдали уже голосили бабы…

IX

Санька шаг за шагом спускался на дно оврага. В лицо пахнуло сыростью

и сладковатым запахом крови. Санька на секунду замешкался,

переставляя ноги на торчащих из разлома камнях, взглядом выискивая

наиболее подходящий для следующего шага. Внизу было совершенно

темно, но глаза уже начали привыкать к темноте. Неожиданно прямо

под своей ногой Санька заметил окровавленную кепку с заломленным

козырьком. Трясущимися руками Санька поднял кепку и торопливо

засунул её за пазуху. Прислушиваясь к пугающей тишине, Санька

позвал Митьку. Ответа не было. Санька двинулся дальше. Под ногой

хрустнула сухая ветка, разорвав тишину. Из-под руки, где он только что

цеплялся за отвес, сорвался вниз камень. Санька перевел дух и

продолжил спускаться. Сверху Санька уже не мог различать звуки, они

слились в какой-то неразборчивый гул, изредка лишь слышались резкие

выклики: звали его и Митяя. Санька решил не отвечать, боясь

прослушать голос Митьки. В очередной раз оторвав от рукава пиджака

цепкую траву, Санька наконец разглядел в темноте неподвижное тело.

Торопясь спуститься так низко, чтобы можно было дотянуться до

Митьки, Санька чуть было не соскользнул с липкого сырого камня. Едва

удержав равновесие, Санька попытался найти более подходящую

опору, что выдержала бы его вес. Наконец он спустился и смог

нащупать Митькину руку. Она была липкой от крови, но теплой. «Жив!»

- радостно подумал Санька. Теперь нужно было бы позвать на помощь.

Но Санька не подумал даже кричать. Он знал, что Митьке очень больно

и не решился тревожить его громкими криками.

-Терпи, Митяй! Я рядом, слышишь? Дай мне знать, что слышишь меня! –

Санька зашептал, хотя ему казалось, что он кричит, что его слышат

даже там, наверху, нет, даже в деревне должны были его услышать, не

слышал только Митька!

Санька потряс Митькину руку. Рука безжизненно повисла в его руке,

как-то неестественно изогнувшись. «Сломана», - подумал Санька.

Санька придвинулся ближе. Сверху посыпались мелкие камешки,

очевидно, кто-то спускался следом. Осторожно приподняв Митькину

голову, Санька краем рукава протер лицо друга, почувствовал, как

Митькины губы дрогнули.

-Митяй, я это, я! Ты слышишь меня? Это я, Санька, Митька, отвечай же!

– Санька горячо закричал, не соображая, что же делать дальше.

Митька слабо застонал, приоткрыл глаза, шепнул, стараясь улыбнуться:

-Са-анька….

-Молчи, тебе лучше помолчать, береги силы. Встать сможешь? – Митька

не ответил. Он попытался напрячься, толкнуть непослушное тело

вперёд, но не смог. Вопросительно глядя в глаза Саньке, Митька с

большими паузами и видимым усилием прошептал:

- Мы… ведь ….выберемся, ….а?

-Конечно, Мить, конечно выберемся. Сейчас передохнем и попытаемся

выбраться. Постарайся согнуть руку. Во-о-т, видишь, она в порядке.

Давай, согни ногу…другую….-Тем временем Санька осторожно пытался

распутать Митьку от коварного овражника, радуясь тому, что Митькины

ноги и рука могут двигаться.

- Ну, теперь можно потихонечку приподняться, сможешь? Давай, я

помогу тебе? – Митька приподнял голову, опираясь на Санькины

ладони. Санька подтянул Митькины ногу, согнув их в коленях и

попробовал чуть приподнять Митьку.

-Ну, давай же, помогай мне! Вот раскормила тебя тётка Зина! Здоровый,

как хряк центнерОвый! –Санька пытался шутить, чтобы немного

отвлечь друга и приободрить. – Да, точно трактор надобно, такого

борова без трактора не вытянешь, как пить дать! Ну, вот так, здесь

можно чуть присесть, передохнуть… Так, теперь обопрись на меня и

привстань… Вот скажу тётке Зине, чтоб мне за такую работу пироги

кажный день пекла,а? …Вот, получается, видишь? Теперь давай ползти

наверх, я снизу буду тебя подсаживать….Эх, пироги у мамки твоей

славные, мёдом завсегда пахнут… Давай, вот там у тебя прям под рукой

ветка торчит, крепкая такая, можно за нее подтягиваться, давай, я чуть

подтолкну тебя, - шаг за шагом мальчишки поднимались наверх. Саньке

приходилось заглядывать вперед друга, чтобы сориентировать и его и

себя. Им казалось, что они так быстро поднимаются, что ещё шаг, ещё

один уступ – и вот они будут свободны и от колючих лапок овражника,

и от дыхания темного оврага…

Митька подтянулся на очередном выступе, и вдруг рука его

соскользнула, пальцы впились в отвесную стену оврага, пытаясь

удержать плохо слушающееся тело. Внезапно чья-то сильная рука

перехватила обессилевшую ладонь, а другая тем временем подтянула

Митьку вверх. Запрокинув голову, Митька ничего не увидел, кроме

тёмной фигуры и ослепительно сверкавших звёзд. Почувствовав, что

силы покидают его, Митька криво улыбнулся и провалился в бездонную

тьму….

Х

В палате было тихо. У окна стояла Зина. Строгая. Какая-то

отстранённая. Стояла и молча слушала дождь, барабанящий по

блестящему отливу подоконника. Неслышно дверь открылась, и в палату

вошла медсестра с небольшим металлическим подносом, из которого

торчали стеклянные шприцы и пушистый клок ваты.

-Не пришёл в себя? – тихо спросила медсестра, поправив одеяло на

низенькой кровати.

-Нет, - тихо ответила Зина. Она обернулась, посмотрела на сына,

сплошь забинтованного, на гирьки и подвески, держащие сломанные

руку и ногу, подошла к кровати. Медсестра, сделав необходимы

процедуры, переместилась к соседней койке, где лежал какой-то

смуглый человек.

Зина присела на краешек кровати, прикоснулась к забинтованной руке.

-Ой, забыла сказать: спрашивают вас там, внизу, у стойки приемного

покоя, - медсестра, не отворачиваясь от больного, проговорила Зине.

-Что? – Зина очнулась.

-Спрашивают вас, говорю. Идите, спуститесь, я присмотрю пока.

Зина вышла. Глаза защипало, едва Зина вышла в коридор. Там, в

палате, она не давала волю эмоциям, зная, что сын может прийти в

себя в любую минуту, и он не должен увидеть её плачущей. Подавив

слёзы, Зина зашагала по лестнице, ведущей в приемный покой.

Внизу было тихо и свежо. Дверь на улицу была приоткрыта, утренняя

прохлада немного смягчала резких запах лекарств и чувства

непоправимой беды. У стойки на низкой кушетке сидел Семён, отец

Саньки. Увидев Зину, он поспешно поднялся ей навстречу.

-Как он?

-Да пока непонятно. В себя не приходил, но врач говорит, состояние

пока стабильное. Операция прошла успешно, поэтому вроде как нечего

бояться.

-Слава Богу, обошлось. Я думал, всё гораздо хуже, он же весь в крови

был… Да, кстати, Санька там рвался всё в больницу, но я его не взял.

Незачем ему пока. Только этому бесшабашному стервецу ничего не

стоит догадаться пешком притопать, ты уж не гони его, Зин, а?

-Ладно, о чём ты говоришь, конечно, не прогоню. Только вот пустят ли

его? Зазря прошагает двадцать три килОметра, боюсь.

-Ну, переживает он сильно, не утерпит дома-то сидеть, оно и понятно:

друг всё-таки…

- Я сказать тебе хотела, да случай не подворачивался. Семён, ты уж

поговори с Марией Афанасьевной, пускай черноту про нас не пускает,

жить-то невыносимо. А все бабки только её и слушают, потому что

грамотная она, читать умеет. Не виновата ведь я, что Дарья твоя

лекарство не спросивши из шкафчика взяла да и отравилась…

-Да знаю я, что ты оправдываешься? – Семён вскочил, щеки его стали

пунцовыми.

-Да присядь ты да не кричи, не дома! – Зина с силой дёрнула его за

рукав. – Знаешь…А толку от того, что знаешь? А? Тебя по году почти

дома не бывает, а сын твой с бабкой растет, она его жизнь направляет.

Вот и стращает его о семье нашей, слухи разные коверкает да дальше

пускает. Вон мальцы уже невесть что допридумывали, грех повторить

даже! – Зина вытерла краем платочка внезапно набежавшие слёзы.

- Поговорю я с нею, уж будь уверена!

-Да не в том дело, она, Дарья, дочь Марии Афанасьевне, а любая мать

своё дитё выгораживать будет и весь свет виноватым сделает, ежель

чадо кто обидеть посмеет! Понимаю я её, а смириться не могу! Не я

Дарью твою на мысль эту подбила, не я шкафчик тот ей указала, не я!

-Знаю…-Семён опустил голову.

-Но нелегче мне от того, понимаешь? Нас убийцами считают, и меня, и

сына….За спинами шепчутся, губы при встрече кривят, сквозь зубы

здороваются…А рот всем не закроешь… Уедем мы, житья здесь не будет,

нет…Камень у меня на сердце словно…-Зина почти шептала, но Семен

слышал каждое слово, каждый стон её израненной души. Кто же мог

знать, отчего решилась Дарья ту склянку выпить? Люди разное

говорили, но молва людская неверная бывает. Говорили, что спуталась

она с цыганским бароном, табор которого у пасеки прижился года три

назад. Говорили, что бежать она с бароном хотела. Да держало её что-

то… Говорили, что цыганского ребенка она под сердцем носила, вот и

решилась на грех смертный…Только не верил Семен слухам, любил он

Дарью, верил её ласковым глазам и не слушал никого….Знать бы, уехали

давно,но…Что случилось – того не поправишь. Только пропадать стал

Семён на заработках, с головой в работу ушёл, сыну чаще переводы

слал, чем ездил домой.

-Только вот за сына благодарна я тебе по гробовую доску буду. Не ты –

не смог бы он из того оврага проклятущего выбраться, спасибо тебе за

это, спасибо! Руки целовать тебе хочется, да люди кругом…

-Да что ты, что ты? Это Санька мой, не я! Я на телеге по натоптышу

проезжал, а крики услыхали, остановились. Увидали людей, побежали.

Там ребятёнки заплаканные, Афонька да Тихон хромой вдоль оврага как

бесноватые бегали, да бабы с села уж причитать начали. Пока

выяснили, что за беда приключилась, спускаться стал. А посеред оврага

уже и мальцов увидел. Митьку почти волоком тащили: в припадке он

был, а Санька сам посля выбрался. Да на той же телеге и привезли его в

больницу, всего в крови да в репьях. Хорошо, врач в село не уехал,

болезных не было. Принял сразу, операционную велел приготовлять.

Говорил, страшного ничего нет, переломы да сотрясение мозгов.

Хирурга из дома вызвонил, тот на закладной почти сразу примчался. Я и

опомниться не успел, как увезли его. А телегу к тебе отправил, за

тобой. Значит. Вот. А я ни при чем вовсе. Санька вот. Санька.

-Санька, - эхом повторила Зина. В дверях замаячила сгорбленная

фигура, спряталась, но, заметив, что его обнаружили, вновь появилась.

-Санька! Как ты здесь? – Зина бросилась к двери.

-Тёть Зин, ну не смог я усидеть дома! Бать, не мог я, не мог!- Санька

подскочил к отцу, в глазах которого блестели слёзы.

-Не смог он! Бабка, поди, с ума сходит, а? – Отец лукаво подмигнул

сыну, обнял его.

-Бать, он как? А, тёть Зин, как Митька?

-Хорошо, сынок, в порядке. Увидитесь скоро. Совсем скоро, - Зина

обняла Саньку и тихо заплакала.

-Я горжусь тобой, сын! Ты – настоящий мужчина!

-И настоящий друг! – Тётя Зина ещё крепче обняла мальчика.

-Бать, мне поговорить с тобой надо, - Санька совсем по-взрослому

нахмурил брови, чуть отстранившись от крепких рук.

-Поговорим. После. Потом. Обязательно поговорим, сын!

...А за стеклянной дверью начинался новый день...