Сергей открыл холодильник и с тоской оглядел его пустое нутро, достал последнее, что в нем было, три куриных яйца. Аккуратно положил их в небольшую кастрюльку и, толкнув ногой дверь, вышел из своей комнаты.

Коммуналка оживала. У Семеновых из-за двери неслась ругань и нытье ребенка, Желунов мылся в ванной, напевая какую-то одному ему известную песню. Сергей прошел на кухню. Венедикт Анатольевич, как всегда уже сидел там, в углу, сиротливо сутулясь. Справа от него на столе возвышалась бутылка дешевого красного вина опустошенная уже наполовину. Венедикт Анатольевич пил почти каждый день, просиживая на кухне, на этом самом месте практически круглосуточно. Как он еще был жив, Сергей ума приложить не мог, старику шел девятый десяток, при таком образе жизни его долголетие удивляло. На пиджаке висели ордена и медали, старик никогда не расставался с ними, он воевал, всю вторую мировую прошел, его историю знала вся коммуналка, ни о чем больше Венедикт Анатольевич и не говорил. Сергея это тоже поражало, старик частенько забывал, что было вчера, мог забыть, что было полчаса назад и вообще всю свою жизнь после войны помнил довольно смутно, а вот войну помнил всю, от начала до конца. Казалось, мог по секундам рассказать все, что там с ним произошло.

Сергей наполнил кастрюлю водой из под крана, зажег газ на плите и поставил яйца вариться. Старик же тем временем опять налил в стакан вина и слегка пригубил красную жидкость.

- Что ж это вы Венедикт Анатольевич все пьете? – поинтересовался Сергей, скорее от нечего делать, чем от беспокойства за старика. Венедикт Анатольевич поднял на него подернутые хмельной дымкой глаза и слабо улыбнулся.

- А что мне еще остается делать Сереженька? – спросил он, - Вот смерть свою жду, а она все проклятая не идет никак.

- Зачем же вы ее ждете? - вновь спросил Сергей, подобные разглагольствования об ожидании смерти, от старика можно было услышать довольно часто и это уже не поражало.

- А что же мне еще делать? – казалось, старик искренне удивился.

- Ну не знаю. Мало ли дел. Вон дожили до восьмидесяти пяти, многие вам позавидовали бы, жили бы и радовались.

- А чему радоваться то Сереженька. Восемьдесят лет, эка невидаль. Не так жизнь то считать надо, не годами. Моя то уже шестьдесят пять лет назад кончилась, в Берлине, в 45 году. Потом уж пустота одна была, - посетовал старик.

Это было что-то новенькое, Сергей решил развить тему, делать все равно было нечего, яйца еще не закипели.

- Что за новости? Как же она кончилась? Вы же живы. Вот сидите тут передо мной, винцом балуетесь. У вас после войны, сколько всего было. Вы женились, работали, страна полностью поменялась перед вашими глазами, вон, сколько интересного не каждому такое дано.

-Это что. Это чепуха все Сереженька, не жизнь, не почувствовал я ее. Вот ты мне говоришь сейчас что-то, да будто не про меня, будто и не было этих лет. И жены не было, и работы, и страны. Ничего не помню, старый слишком, а войну помню, как будто вчера она кончилась. Ну как домой пришел еще помню, как мать счастливая плакала, помню, а остальное дым, туман. Я ведь на фронт в пятнадцать рванул, с Ильюхой на пару, с соседом моим. Его дом аккурат напротив нашего стоял.

- Все старика понесло, - мелькнуло в голове у Сергея. Он не ошибся. Венедикт Анатольевич продолжал: - А потом помню, как его хоронили, это после войны было, через два дня после того как пришел. Да и то слово одно, что хоронили. Хоронить то нечего было. Его в 43-м гранатой разорвало, ничего не осталось. Я в окопе сидел все видел, стоит Ильюха, а потом и нет уж его, нога одна в сапоге осталась и все.

Сергей поморщился: - Венедикт Анатольевич, давайте без подробностей, я тут завтракать собираюсь, а вы про ноги оторванные.

Старик вновь поднял глаза, в них стояли слезы, Сергея он как будто и не слышал:- Вот и вся жизнь Сереженька. Там она вся осталась, а с войны уж одна оболочка пришла, и работала оболочка, и женилась, и пила, и на страну пустыми глазницами смотрела. А жизнь то она там осталась, плохая жизнь, грустная, но уж, сколько ее там было, не пять лет, а 160 прожил.

Старик тяжело вздохнул и одним залпом осушил бокал:- А все вспоминать то страшно и не хочется. Вон и ты ругаешься, не хочешь слушать, да и никто не хочет. А не могу остановиться я, все одно в голову лезет, все воюю. Устал я воевать то и от воспоминаний этих устал. А выпью вроде чуть легче становиться.

Яйца тем временем сварились и Сергей, сняв их с плиты, поставил под холодную воду. Пение в ванне прекратилось, это означало, что Желунов заканчивает и скоро освободит помещение. Надо быстрее завтракать и занимать место пока Семеновы не заперлись, а то ждать их потом полдня, а ему еще на работу надо успеть. Сергей выключил воду и, достав яйца, быстренько очистил их от шелухи. Сел за стол, макнув в солонку, быстренько затолкал в рот первое. Старик все еще продолжал что-то там бормотать, но уже больше про себя, чем в слух и ничего нельзя было разобрать.

- Напился уже, - подумал Сергей, да он и не трезвел ни фига. Зачесал мне тут бред какой-то про оболочку. Воюет он все еще, с зеленым змеем по ходу воюет. Белка у него началась, вот и воюет.

Сергей быстренько прожевал яйцо и, взяв с плиты чайник сделал два больших глотка из носика. Затем он потянулся за вторым яйцом, но сделал это с излишней поспешностью и случайно задел солонку, последняя упала, подкатившись к краю стола, полетела на пол. Сергей глянул под стол, слава Богу, цела, солонка принадлежала Семеновым, разбей он ее, скандала было бы не избежать. Солонка лежала прямо у самых ног старика. Сергей нагнулся, взял солонку, поднял глаза на ветерана, тот продолжал сидеть, понуро опустив голову. Взгляды их неожиданно встретились и Сергей в ужасе замер, завороженный увиденным. В глазах старика плясали отблески огня вырывающегося из сотен орудий, метались какие-то люди, а на переднем плане стояла оторванная нога в сапоге. Сергей в страхе отшатнулся и растянулся на полу. Видение было столь отчетливым, что он мог поклясться, что по настоящему видел это. Венедикт Анатольевич поднял голову, глаза его были вновь затянуты пьяной дымкой, старик наполнил стакан, долив остатки из бутылки, и пробормотал чуть слышно: - Вот так Сереженька, вот так все и было.