Седой старик, её убийца, Передо мной. Хочу понять, Как же ты мог? Тебе не снится Моя расстрелянная мать? Год сорок первый. Двадцать маме. Как правнучке её сейчас. Мальчишка был и ты годами, Птенец Люфтваффе, юный ас. Косынкой, словно знамя алой, Гордилась неспроста она: Среди доярок лучшей стала, Правлением отличена! На пухлых щёчках конопушки. Смеясь, бежит — стройна, легка. Сама ещё совсем девчушка, Но груди полны молока. Дочурка заждалась уж, верно! Июньским утром через луг Кормить меня летела с фермы. Тишь. Зеркалом река. И вдруг Ревущий крестоносец-"Мессер". Под крыльями огонь сверкнул. Не веря, замерла на месте, Ладонью заслонясь от пуль. В крови косынка комсомолки. Не вскрикнув, падает: убил. Да что же мамы нет так долго? Зову родную что есть сил. Ору, голодная грудная. Из первых той войны сирот, Хлебнула горюшко до дна я. Что скажешь, ветеран-пилот? К тебе пришла в дом престарелых Спросить: жалеешь ты? Опять Вернуть бы миг, её в прицеле, И на гашетку не нажать? Нет, не жалеешь? Стар ты слишком, Склероз от угрызений спас? "Жаль... что не все, как я", — цедишь ты. "Под корень надо было вас!" |