Путевка

После долгих дождливых дней на Рижском взморье неожиданно установилась теплая, солнечная погода. Было тридцать первое августа. И было воскресенье.

С пригородных электричек выходили толпы горожан. На пляже было многолюдно и весело, как в разгар сезона. И все же в ласковом морском воздухе было разлито немного грусти. Люди знали, что лето все равно уже кончилось и с какой-то отчаянной ненасытностью наслаждались купанием, солнцем и всеми радостями, которые были доступны на пляже цивилизованного курорта.

Для трех закадычных подруг последний день августа был днем,когда они устраивали себе девичник именно в Юрмале. Началось это еще в юности. Однажды тридцать первого августа они приехали на взморье «попрощаться с летом». Это стало традицией, которая продолжается до сих пор.

Сегодня девичник не состоялся. Одна из подруг, Эмма, запланировала поездку одна. Поездка была деловая. Эмма вышла не в центре, а на удаленной от центра станции. Там находился детский санаторий, куда она мечтала устроить на лечение своего шестилетнего сына. Весной он тяжело переболел, и санаторий был бы ему очень полезен.

Первым делом, выйдя с электрички, Эмма пошла к морю. Ей тоже сегодня хотелось погреться на солнышке и подышать чистым воздухом. В открытом цветастом платье, в соломенной шляпке поверх светлых распущенных волос она, совсем как дачница, прогуливалась вдоль берега. Потом сняла босоножки и босиком походила по воде.

Здесь, вдали от центра, отдыхающих было мало; видимо, местные жители. Эмма видела, как детки весело сбежали с дюн и стали резвиться на пляже. И она представила, как и ее малыш, если попадет в санаторий, будет так же радостно сбегать с дюн прямо к самому морю.

Наконец Эмма поднялась по дощатой тропинке, свернула в лесок и, покрутив там немного, вышла на небольшую улицу. Встречный человек объяснил ей, как пройти к детскому санаторию, и она легко нашла его. Было послеобеденное время, и детей не было видно. «Тихий час», – с умилением думала Эмма, прохаживаясь по тропинкам и оглядывая территорию. Повсюду чистота, порядок, цветы на клумбах, видна большая площадка для игр, качели. И сосны, сосны кругом... Настоящий рай для детей!

Понимая, что в воскресенье никого из администрации нет, Эмма вошла в санатория все-таки с надеждой хоть что-нибудь разузнать. В коридоре никого не было, и Эмма, увидев полуоткрытую дверь, заглянула в нее. Это была просторная столовая с настежь открытыми окнами, выходившими на зеленую лужайку. Сейчас там шла уборка. «Как хорошо было бы здесь моему мальчику!» – снова подумала Эмма. В этот момент ее окликнула дежурная медсестра:

– Девушка, вы кого-нибудь ждете?

– Здравствуйте! Да, я хотела бы узнать... Дело в том, что моему ребенку нужен санаторий как раз такого типа. И я специально приехала, чтобы посмотреть, как тут, вообще, что дети получают.

– Ну, лечение назначает врач. Дети получают диетическое питание, есть лечебная физкультура и, конечно, развлечения. А так как санаторий круглогодичный, дети и учатся здесь.

– Чудесно! А как же сюда попасть? На месте нельзя приобрести путевку?

– Нет, путевки мы не продаем. Это по месту работы родителей или уж не знаю, как там еще.

Эмма и сама знала, что нужна путевка, но на работе у нее такой возможности нет, а поликлиника путевками не занимается. Она надеялась, что, может быть, здесь, на месте, что-нибудь получится; но, потеряв сейчас эту надежду, она все-таки не пожалела, что приехала. По крайней мере, знает, о чем мечтать, к чему стремиться.

Эмма возвращалась к станции уютными зелеными улочками, но улочки эти пустынны и тихи: кончился дачный сезон, завтра – школа. Многие домики с наглухо закрытыми окнами казались теперь одинокими и заброшенными. В чистых, прибранных двориках уже не валялись детские велосипеды, игрушки, убраны гамаки. Все говорило об ушедшем лете и наводило грусть. Уже хотелось в город, в центр, к людям.

Еще издали Эмма увидела, как в Ригу отошла электричка. Предстояло долгое ожидание. Но с собой у нее была редкая книга «С косметикой – к красоте». Сев на скамейку, она стала читать и делать записи, до чего дома все не доходили руки. И идя потом к поезду, Эмма похвалила себя за проведенный с пользой выходной.

В полупустой электричке Эмма села ближе к выходу, чтобы легче было выходить: она предвидела толпы пассажиров на следующих станциях.

На одной остановке в вагон вошел солидного вида мужчина лет под пятьдесят. В отличие от остальных пассажиров, одетых по-летнему, по-спортивному, этот был в темном костюме, в галстуке и с рабочим портфелем в руке. «Министр с портфелем», – усмехнулась Эмма. Человек занял свободное место напротив Эммы. Садясь, он выронил из рук газету, которая упала прямо к ее ногам. Эмма подняла газету и с беглой улыбкой подала ее человеку, как бы прощая ему оплошность. Он тихо поблагодарил Эмму, коротко взглянув на нее.

А через две остановки мужчина встал, уступив место женщине с ребенком. В вагоне уже не было свободных мест. Теперь он со своим портфелем стоял в проходе, как и другие люди с сумками, с рюкзаками. В окна смотрело ласковое солнце, озаряя разомлевшие от отдыха лица горожан.

Близился вечер, обещавший быть таким же бархатным и пленительным, как весь день. Жалко было уезжать со взморья. «А не устроить ли мне собственный девичник?» – сверкнула соблазнительная мысль. – Походить еще по морю, послушать шепот волн, посмотреть на чаек, на закат...» Поезд приближался к станции Булдури. «Если выходить, то только здесь, в оживленном, веселом месте, и сейчас тут вполне можно встретить знакомых», – быстро соображала Эмма и вдруг поднялась и стала пробираться к выходу.

И вот она снова идет к морю, с наслаждением ощущая свежесть и теплоту морского воздуха на своем лице, на оголенных плечах и руках. Дойдя до широкой асфальтированной аллеи, ведущей прямо к заливу, Эмма услышала совсем близко, позади себя, шаги и невольно оглянулась. За ней шел и теперь уже поравнялся с ней «министр с портфелем»:

– Если вы к морю, девушка, то можно присоединиться к вам?

При этом человек не улыбался и выглядел каким-то неуверенным и смущенным, что совсем не сочеталось с его представительной внешностью. Казалось, ему стоило усилий, чтобы так вот подойти и заговорить с незнакомой молодой женщиной.

– Ну, идите... если хотите, – ответила Эмма и с досадой подумала, что это ей совсем некстати, и, вообще, он будет ей мешать.

Но ведь не скажешь об этом такому солидному и вроде приличному человеку. Так и пошли рядом. На берегу было много гуляющи. Любовались спокойным заливом, медленным закатом, а Эмму уже ничего это не радовало. Вынужденный разговор с незнакомцем о том, как «чуден вечер», был ей не интересен, и она уже пожалела, что не поехала сразу домой, где всегда так много дел. Эмма готова была вернуться, но для приличия заставила себя еще немного походить, потом, как будто спохватившись, сказала:

– Мне, пожалуй, надо возвращаться. Завтра понедельник, на работу. – Мыслями Эмма уже вся унеслась домой.

– Ну, что же, давайте вернемся. Мне тоже на работу.

Еще в электричке, когда Эмма заметила, что он выделялся из толпы своим не воскресным видом, она подумала, что это, должно быть, семейный человек, который после работы в пятницу, не заезжая домой, поехал сразу на дачу и теперь возвращается. Когда они сейчас вышли с приморской аллеи не проспект, Эмма уже не чувствовала раздражения и для поддержания разговора так и сказала ему то, что думала:

– Судя по вашему виду, вы после работы – и сразу на дачу.

– Правильно, угадали, – сказал он и поспешно переменил разговор:

– Давайте зайдем в «Шоколадницу», выпьем кофе, мороженое поедим.

– Спасибо, но я, пожалуй, откажусь. Мне надо поторопиться домой, к ребенку.

– Ребенка с папой оставили? – он первый раз улыбнулся за время разговора.

– Н-нет. С бабушкой. И с дедушкой. – Эмма тоже улыбнулась.

Он не стал расспрашивать, сказал лишь:

– Что ж, святое дело.

На вокзале выяснилось, что электричка будет через полчаса, и Николай Николаевич (они уже знали, как зовут друг друга) сказал, что теперь уж сам бог велел зайти им в вокзальное кафе и посидеть там до прихода поезда. Эмма не горела желанием сидеть с ним в кафе, потому что знала уже, что не будет продолжать это знакомство, но так как все равно эти полчаса проведет с ним, она приняла предложение.

Они заняли маленький столик у окна. Николай Николаевич принес кофе и пирожные. Эмма почему-то все время чувствовала себя неловко в обществе этого человека. И самое забавное – он был чем-то очень похож, даже внешне, на ее давнего школьного учителя физики, имя которого тоже было Николай Николаевич. Может быть, именно поэтому она воспринимала нового знакомого, если не как учителя, то просто как старшего товарища, которого следует слушаться и уважать. Но уж точно не как мужчину.

Сидя за столиком напротив него в своем декольтированном платье, она чувствовала на себе его долгий взгляд, и это неприятно смущало ее. Сама же она, занятая пирожным, лишь изредка поднимала глаза то на него, то на перрон за окном, стараясь не встречаться с его взглядом.

А он вдруг неожиданно сказал:

– Вам не безразлично, когда на вас вот так смотрит мужчина?

Эмма нисколько не была польщена. Наоборот, ее смущение и неприязнь усилились. Сделав глуповато-равнодушное лицо, она как бы рассеянно посмотрела на него и на все окружающее; как будто не то, чтобы не расслышала, а не поняла сути вопроса и поэтому не придала ему значения. Прикинувшись такой простушкой-провинциалочкой, Эмма хотела, даже если тщетно, погасить его интерес к себе. И она первая, сделав вид, что беспокоится, посмотрела на часы и напомнила, что уже время идти на перрон.

Теперь, вечером, в вагоне было малолюдно. Они сели рядом. О чем говорить? Ну конечно же о том, что вот и лето прошло, и воскресенье прошло, и завтра снова на работу. Ей – в городскую библиотеку; ему – в министерство здравоохранения.

Николай Николаевич должен был выйти на две остановки раньше, так как жил не в центре Риги. Перед выходом он попросил у Эммы номер телефона, и она дала ему свой телефон; а когда он вышел, Эмма подумала, что, наверное, зря это сделала: ведь он-то телефон свой ей не предложил. Впрочем, решила она, он, скорее всего, человек порядочный, злоупотреблять не будет. . И вообще, он сразу же ее забудет, как и она его. Не произвел он на нее впечатления. Не в ее он вкусе. Ей больше нравились юноши, веселые, остроумные, безрассудно смелые, не обремененные излишней мудростью; но могли понравиться и печально задумчивые. Главное – больше похожие на братьев, чем на папаш...

Прошло всего несколько дней, а погода уже сильно изменилась. Нахмурилось и погрустнело небо, воздух стал каким-то особенно, по-осеннему, свежим. А если ветер или дождь, то и в этом чувствовалась осень. Горожане уже облачились в плащи и казались теперь серьезными, надолго задумчивыми.

Пришла суббота. Над городом повисли тяжелые, темные тучи. Были ранние сумерки. Собирался дождь. Те, кто был сейчас на улице, наверное, только и мечтали скорее куда-нибудь прийти: туда, где тепло, туда, где ждут...

В этот ранний субботний вечер подруги собрались у Эммы втроем, что случалось редко. Обычно они встречались по двое, часто где-нибудь на прогулке; но в основном поддерживали связь по телефону.

Первой сейчас пришла Лайма. Она «на целых два года» старше подруг и считалась у них самой мудрой. Когда Лайма была девятнадцатилетней студенткой университета, ее, красавицу-брюнетку, полюбил и женился на ней молодой председатель совхоза. Лайма перевелась на заочное отделение, уехала к нему в село, через год родила двух сыновей-близняшек, но очень скоро заскучала. Ей не давала покоя мысль, что она слишком рано и без любви вышла замуж и что вот пропадает ее молодость и красота, а любви так и нет.

И Лайма пустилась на поиски счастья. Детям было пять лет, когда она влюбилась в шустрого, статного блондина. И неважно, что, едва ли кончив восемь классов, он работал на разных стройках маляром, выпивал, был неотесан, примитивен. Лайма оставила сыновей заботам мужа, прекрасного отца, и рассталась с ним, умудрившись сохранить теплые, дружеские отношения с семьей. Молодой любовник недолго тешился ее красотой, да и Лайма в нем разочаровалась. Поэтому его частые отлучки не волновали ее, хотя она уже родила девочку и фактически стала растить ее одна. В его комнате в коммунальной квартире они жили каждый своей жизнью, пока он совсем не ушел к какой-то женщине.

Лайма уже хотела вернуться к мужу, но он, оставаясь по-прежнему дружелюбным, отказал ей в этом. Лайма же не из тех, кто отступает перед трудностями. Она задалась целью найти человека интересного и понимала, что для этого и самой надо быть интересной. Она возобновила заочную учебу, и все это время, как и сейчас, работала учительницей в сельской школе, держа дочку в круглосуточном детском саду. В период учебы Лайма познакомилась с интересным, правда женатым, человеком, старшим научным сотрудником Академии наук. Этот ее роман еще длится, но все более вяло. Лайма уже потеряла надежду, что ради нее он оставит семью, но еще надеялась, что он поможет ей получить квартиру. А пока она живет все в той же коммуналке, продолжает учиться, по-прежнему не унывает и в свои тридцать частенько повторяет подругам: «Это наше последнее десятилетие», имея в виду, что с поисками счастья надо торопиться.

Зато их подруга Соня – счастливая обладательница однокомнатной квартиры. Это на окраине города, поэтому собираются они там редко, а когда собираются, то уже с порога говорят: «Ну, ты живешь, как королева!», на что Соня отшучивается: «Да только нету короля!»

Юношеская свежесть уже сошла с ее лица, но она, высокая шатенка, выглядит привлекательной и эффектной. Соня работает в аптеке. Она пришла туда совсем молоденькой, за ней стал красиво ухаживать заведующий, единственный мужчина в коллективе, на тридцать лет старше ее и женатый. «Но не слишком женатый», – почему-то говорили ее сотрудницы. Что бы они ни имели в виду, Соня увлеклась этим галантным мужчиной, и завязался длительный роман. Соня все ждала, что куда-нибудь денется его «старуха-жена» и они счастливо заживут вдвоем. Но жена все время где-то незримо и неслышно существовала, а он уже стал старым и больным. Их роман закончился плавно, естественно и безболезненно для обоих...

Соня пришла прямо с дождя, сняла плащ и села на тахту рядом с Лаймой. Эмма же устроилась в кресле, которое на ночь раскладывалось и служило кроватью сынишке, так как комната была слишком мала. Это даже не комната, а полкомнаты, отделенная шкафом от другой половины, где спал ее брат- десятиклассник.

Все так сложилось, что у Эммы не было своей жилплощади. До этого она жила с мужем в многонаселенной коммунальной квартире без удобств вместе с его родителями. Теснота, неустроенный быт, вечная зависимость от всех и от всего, постоянное напряжение... Не выдержала их любовь такого испытания, и они разошлись. Одно время Эмма жила у знакомой старушки, давней подруги покойной бабушки. Одинокая старушка с радостью приютила Эмму в своей единственной, но довольно большой комнате с нишей. И Эмма жила у нее с сыном, пока старушка была жива. Потом она вернулась в родительский дом.

Уже два года Эмма каждый день поднимается по крутой мрачной лестнице старого пятиэтажного дома в центре Риги, где живет с матерью, отчимом и младшим братом. Правда, родительским она называет свой дом условно.

Отчим Эммы, которого она зовет дядей Гришей – здесь хозяин. Дядя Гриша, конечно, не был счастлив, когда Эмма поселилась здесь с сыном, но, будучи по природе своей человеком добрым и семейственным, он смирился с этим и даже относится к ним почти, как к родным. Он и подруг ее привечает всегда.

Вот и сейчас, в этот промозглый осенний вечер молодые женщины чувствовали себя уютно в теплом уголке этого дома.

– Ну и погодка! Кошмар! Да, Соня? – с сочувствием говорили подруги, когда Соня снимала свой мокрый плащ.

– А знаете: и да, и нет. Вот я в прошлое воскресенье смотрела в русской драме «Продавец дождя». И все еще под впечатлением. Так вот там дождь... как бы символизирует счастье; не только для изнывающей от засухи земли, но и для человека. Но это надо видеть.

– Какая ты у нас сегодня романтичная! – сказала всегда приземленная Лайма.

– Нет, ну правда! Спектакль поднял мне настроение, оставил светлое чувство. И я подумала, что если это наше, как ты говоришь, Лайма, последнее десятилетие, то оно обязательно принесет нам счастье.

– Да, да, дядя Гриша с мамой тоже смотрели и очень хвалят эту пьесу. А я в воскресенье, как и планировала, ездила в Юрмалу: разведать насчет санатория для Ромки. Конечно, путевку там нельзя купить на месте, но я хоть посмотрела, как там, вообще. И сама погуляла по морю. День ведь был чудный. И, между прочим, на обратном пути познакомилась с одним человеком.

– Ну-ну, давай рассказывай! – потребовали Лайма с Соней.

– Насторожились бабы! Только о мужиках бы и говорили, – подразнила их Эмма. – Да ничего интересного. Он только испортил мне вечер. Хотелось спокойно попрощаться с летом, одной пройтись по берегу, а он привязался: «Идемте вместе!» Правда, вежливо, корректно. Но не в моем он вкусе. Старый, как минимум лет на двадцать старше меня. Работает в министерстве здравоохранения. И, скорее всего, женатый.

– Ну и что?! Женатый – не мертвый! – со знанием дела изрекла Лайма.

– Но вы договорились встретиться? – деловито поинтересовалась Соня.

– Да ни о чем мы не договаривались. Поболтали и все. Правда, я дала ему свой телефон. Он попросил.

– Ты говоришь, он работает в министерстве здравоохранения? Тебе же нужна путевка для Ромки!

– Путевка!.. Как же мне в голову не пришло?! Да, в министерстве здравоохранения. И, судя по его виду, какой-то важный работник.

Эмма загорелась. Ей в миг нарисовалась картина, тот желанный мир, куда мог бы попасть ее мальчик: нежное колыхание занавесок на распахнутых окнах в просторной столовой, море цветов за окнами, радостные детки на площадке, и рядом с ними – добрые феи-воспитательницы...

– Так что не теряйся, Эмма! Бери его обеими руками, – искренне советовала Соня.

– И ножками тоже! – с подчеркнутой серьезностью отчеканила Лайма.

Они дружно засмеялись: уже хотелось отдохнуть от «серьезных» разговоров. Они хохотали так громко, что дядя Гриша крикнул им из кухни:

– Чего вы там смеетесь? Идите сюда и нам расскажите!

– Анекдоты, анекдоты, дядя Гриша! Решили посмеяться на прощанье.

– Не отпускай девчат без ужина, Эмма! Скоро будем кушать, выходите!

Весь оставшийся вечер в крохотной комнате, а потом и за общим ужином, о чем только не говорили: о книжных новинках (читающими тут были все), об известных артистах и просто о мужчинах и женщинах, все время шутили. Но о чем бы ни велись разговоры, Эмма все время возвращалась к мысли о путевке, сожалея о своем «невнимательном» отношении к случайному знакомому и надеясь на возможный звонок.

Не переставала она думать об этом и в следующие дни. И когда через неделю Николай Николаевич позвонил, Эмма, не в силах скрыть радость, была с ним предельно любезна. «Обязательно встречусь с ним, – в голове быстро созревал план, – сходим в кафе или куда он там пригласит, может быть, опять в Юрмале, буду ему приятной собеседницей, а в дальнейшем как-нибудь скромненько, между прочим, заведу разговор о путевке».

Николай Николаевич сказал, что позвонил просто так, узнать, как прошла ее неделя, как чувствует она себя в эти ненастные дни. Его спокойный, голос звучал нежно, заботливо, чуть ли не по-отечески, а Эмма с нетерпением ждала действий, приглашения встретиться.

Пустой этот разговор казался Эмме невыносимо длинным, но она живо встрепенулась, когда Николай Николаевич вдруг спросил: «Как здоровье вашего ребеночка?» Эмма не выдержала и пустилась рассказывать о здоровье, вернее о нездоровье сына, увлеклась и сама не заметила, как вошла в роль озабоченной матери.

– Николай Николаевич, вы говорили, что работаете в министерстве здравоохранения. Вы... вы не знаете, как можно достать путевку в детский санаторий? Дело в том, что через поликлинику это сделать нельзя, а на работе у меня такой возможности нет.

– Ваш ребенок нуждается в санаторном лечении? – в его вопросе угадывалась серьезная задумчивость.

– О да! Очень!

После короткой паузы он с той же серьезной задумчивостью сказал:

– Я постараюсь помочь вам.

– Ах, как было бы хорошо! Пожа-алуйста, достаньте, Николай Николаевич! – сказала Эмма и чуть не добавила банальное «Я буду вам так благодарна!»; но удержалась, боясь быть понятой двусмысленно. Хотя тут же подумала, что ведь и правда неизвестно, что за этой благодарностью будет стоять.

Эмма готова была к встрече в любой вечер, в любое ненастье, лишь бы скорее развить знакомство дальше, чтобы уж если получить помощь, то от хорошо знакомого человека.

Николай Николаевич тепло попрощался с Эммой и попросил ее поберечься в сырую погоду. О свидании не просил.

Эмма оценила его интеллигентность: и правда, нельзя же вот так сразу сказать: «Я помогу вам. Давайте встретимся!»

Итак, она решила быть терпеливой, события не торопить. «Успеем встретиться, я же ему нравлюсь», – рассудила она. Почти уверенная в успехе дела (ведь он даже спросил анкетные данные сына), Эмма стала жить в ожидании звонка, стараясь думать только о путевке и не вникать в последствия.

Позвонил Николай Николаевич через две недели. Эмме показалось, что его голос звучал слишком официально:

– Вам нужно пойти за путевкой в курортное управление, в отдел путевок.

И говорил он непривычно торопливо, как будто предвидел и хотел избежать слов благодарности. Но Эмма успела сказать: «Спасибо, Николай Николаевич!», на что он так же торопливо ответил:

– Что вы! Мне приятно помочь такой милой женщине. Я позвоню вам, Эммочка. Узнаю, что и как.

Эмма шла в курортное управление почему-то, волнуясь. А когда вошла в кабинет, сердце у нее уже сильно колотилось, и она даже испугалась, что может вот-вот упасть, если закружится голова.

За столом сидела немолодая секретарша очень строгого вида. «А, может быть, и не секретарша, а какая-нибудь начальница», - пронеслось в голове. Эмма взяла себя в руки и робко, с виноватым видом сказала, что пришла за путевкой, назвала фамилию.

Секретарша (или «начальница») стала молча перебирать бумаги; долго всматривалась во что-то, потом спросила, глядя на Эмму в упор не просто внимательным, а пронзительным взглядом:

– Кто вам выделил путевку?

Эмма не ожидала такого вопроса. Она не могла смотреть на эту женщину так же смело, как та на нее и лишь растерянно скользила по ее лицу:

– Я... мне помог один человек.

«Секретарша-начальница» вернулась к своим деловым бумагам, потом положила путевку на край стола и, снова устремив на Эмму прямой взгляд, издевательски-насмешливо сказала:

– Постарайтесь впредь... не прибегать к таким методам... по знакомству. – Последнее слово она произнесла еле слышно, как бы про себя и, уже отведя свой взгляд.

Стыд и гнев вспыхнули в Эмме одновременно. Но она ничем не могла возразить и, подавив свои чувства, придала своей жалкой улыбке ответную насмешливость и пробормотала:

– Ладно... Хорошо.

«Боже, скорее бы уйти отсюда! Заграбастать путевку и уйти!»

Стыд и гнев еще кипели в ней, когда она уже была на улице. Эмма чувствовала себя почти преступницей, понимала, что случившееся незаконно, и каждый может ей сказать, что «это недостойно советского человека». И тут ее охватил страх: «А что, если эта тетка донесет на нее куда-нибудь?.. А он сам?.. Что она знает о нем? Может быть, он хотел подловить, проверить ее... на честность, благонадежность?.. Нет, нет, не может быть!» – Эмма вспомнила его слова «...когда на вас так смотрит мужчина» и отвергла свое подозрение.

Уличная суета и привычный городской гул тоже немного успокоили ее. Так уж в жизни всегда получалось, что никогда ничего не доставала она по знакомству. Просто потому, наверное, что не было таких влиятельных знакомых в ее окружении. Не привыкла к такому удобству. Вот и смятение, вот и страх...

«Да не гонится никто за тобой! Не арестуют тебя! – убеждала себя Эмма, осторожно оглядываясь. – Драгоценная путевка у тебя в сумочке, и не выгонят его из санатория. Будет он веселиться там и радоваться. А остальное – будь, как будет!» Эмма открыла сумочку, полюбовалась на путевку и переключилась на радость.

Теперь предстоял последний, заключительный этап процедуры с путевкой – отблагодарить. Эту важную проблему они будут решать втроем. Для Эммы это праздник, и есть повод собраться.

В один из ближайших вечеров собрались у Эммы. Она рассказала подругам весь процесс получения путевки.

– В общем, надо как-то отблагодарить человека, – сказала она, кончив рассказывать.

– Отблагодарить! Ты ж понимаешь!– саркастически заметила Лайма. – Вот и преподнеси ему бутылку армянского коньяка! Он будет так счастлив!

– Только этого и ждет! – в тон Лайме добавила Соня. – Дуреха ты! Встречайся с ним! Ну, женатый, допустим. Ну и что? Он тебе еще знаешь, как пригодится!

– Ох, я бы так раскрутила его! – не унималась Лайма. – Не выпустила бы из рук! Ох, раскрутила бы! Я бы...

«Ты бы... Вот бери его себе и раскручивай! Что-то до сих пор ты никого еще не раскрутила». – Эмме так хотелось сейчас уколоть Лайму. Она презирала ее в такие минуты, хотя на самом деле искренне любила подругу и ни за что бы не променяла ее ни на какую новую дружбу. Никто, как Лайма, не кинулся бы ей на помощь в тяжелую минуту, не требуя объяснений, как это иногда бывает с родственниками. Всегда, всегда они могли рассчитывать на взаимное понимание и надежность, будь это деликатные их «дела с мальчиками» или грубо житейские, материальные. Они в буквальном смысле не раз делились друг с другом последним. Если не было денег, то вплоть до нескольких картошин или стакана муки. А такое бывало нередко... Обе они прошли через голодное послевоенное детство, обе выросли без отцов.

«Ох, я бы его раскрутила!..» Да, разные они с Лаймой, но мимолетная неприязнь не могла разрушить то глубинное, общечеловеческое, что связывало их. Эмма не позволяла себе вслух никакой словесной колкости. И сейчас она лишь снисходительно сказала:

– Ну, когда позвонит, соглашусь, конечно, встретиться. Сходим куда-нибудь, а там видно будет. Может быть, он и не имеет в виду ничего такого, а просто хороший человек, решил помочь. – Но, вспомнив опять, как он на нее смотрел, Эмма добавила: – Нет, встречаться по-настоящему... конечно, нет. Не нравится он мне. Ну, ни в одном глазу.

– А в моем вкусе именно такие мужчины.

– И мне этот возраст нравится, – согласилась с Лаймой Соня.

Они еще долго пили чай и не заметили, как перешли от темы благодарности к перемыванию костей мужскому роду. «Собрание» закрыли, уже и забыв, с чего начали.

Эмма со дня на день ждала телефонного звонка. Она готова была к неизбежной встрече. Даже обдумала уже, в чем она пойдет...

– Здравствуйте, Николай Николаевич! – радостно приветствовала его Эмма, когда он, наконец, позвонил. – Огромное вам спасибо. Вы не представляете, как много вы сделали для меня!

– Ну, что вы, что вы! Я рад, что помог вам. Пусть ребеночек лечится, пусть будет здоровеньким.

Эмма ждала, что он скажет еще что-нибудь, но он не спешил ничего добавлять. Держать паузу было неловко, и она сама заговорила:

– Николай Николаевич... мы могли бы встретиться... когда вам будет удобно. В прошлый раз в Юрмале, помните, когда мы возвращались с моря и вы... предложили зайти в «Шоколадницу»... Дело в том, что в тот день... я тогда...

– Не надо... Эммочка!

________

...Был снежный декабрьский день. Эмма возвращалась из детского санатория, где навещала сына. Уже в электричке, она все еще видела перед собой, как ее мальчик вместе с другими детками катается на качелях. На нем его вязаная шапочка, варежки, мокрые от снежков... Потом она, в гардеробе, навела порядок в его шкафчике, и он, довольный, побежал обедать.

Это даже хорошо, думала Эмма, что путевка пришлась на зимние месяцы. Ребенок присмотрен, ухожен. Зима пройдет легко; она и сама отдохнет.

Эмма вспомнила сейчас человека, которого считала своим благодетелем. И вспомнив, что именно в электричке увидела его впервые, невольно оглядела лица пассажиров. Никто не похож. Да, пожалуй, она и не узнала бы его. Эмма пыталась вспомнить его лицо и не могла. Представлялось что-то туманное, очень далекое.

А услышит ли она еще раз: «... когда на вас вот так смотрит мужчина»? И если услышит, то каким он, интересно, будет, этот человек?