В любом высшем живом существе намешана каша из родительских хромосом, что не исключает появление особей с диаметрально противоположными признаками. Это определил еще Мендель в опытах с горохом. Данное утверждение справедливо и по отношению к человеку.

Обычный среднестатистический гражданин – довольно уравновешенный тип. Однако встречаются ярко выраженные антиподы: домоседы и непоседы. Домоседам комфортнее проводить свободное время на любимом диване с книжкой, или перед телевизором, или за каким-нибудь другим занятием в родных пенатах.

В отличие от людей домашних, непоседам скучно и тесно в четырех стенах. Их тянет на простор. Они любят ходить в гости, даже кино предпочитают смотреть не по телевизору, а в кинотеатре. К этой категории относятся и туристы: люди, для которых родной дом – это матушка Земля. Их главное отличие от других натуралистов (дачников, охотников и т.д.) состоит в отношении к Прародительнице: ни следа меркантильности, никакой корысти. Им от нее ничего не надо, только бы посмотреть, какая она там, за горизонтом.

Бывает порой, что природа неудержимо влечет, а умения общаться с ней явно не хватает, и опытных наставников рядом нет. Можно, конечно, самому набивать шишки, обретая необходимый опыт, но дело пойдет быстрее, если обратиться в туристический клуб, где найдутся и друзья-единомышленники, и руководители, прошедшие огни и воды. Именно здесь начнется настоящая, насыщенная до предела, полная очарования и восторга, незабываемая Жизнь.

Описанные в этой повести события происходили на самом деле. Здесь нет выдуманных героев. Правда, характеры и поступки оценивались сквозь призму моего личного восприятия. Вполне вероятно, что оно не всегда совпадало с ощущениями настоящих действующих лиц, и мотивы их поступков были совершенно иными. Но суть не в этом. Если в процессе чтения вы чувствовали запах тайги, ощущали свежесть горных озер, если вы вдруг поняли, как много на Земле первозданных, необжитых мест, где все еще безраздельно властвуют законы природы, значит, вы – наш человек, из того же беспокойного племени туристов.

 

Часть 1.

НАЧАЛО.

 

Ярким солнечным утром восьмого дня августа туристы клуба «Ермак» уходили в большой поход. Отъезд был назначен на восемь часов, но уже за полчаса до срока участники в полном составе собрались в помещении клуба. На полу тут и там грудились разноцветные горы рюкзаков, синий каяк притиснулся к стене рядом со связками весел, кухонное оборудование разместилось в больших котлах, египетской пирамидой громоздились мешки с упакованными катамаранами, сторожевой стеной выстроились пластиковые бочки с продуктами. Бездушную картину оживляли снующие в лабиринте вещей ребята разных возрастов. Гул голосов висел в воздухе, создавая сплошной звуковой фон.

В центре зала невысокая девушка в яркой безрукавке охрипшим голосом выкрикивала имена, что-то помечая на исписанных листках бумаги. Ее крепко сбитая фигурка естественно вписывалась в окружающий хаос. Яркий розовый румянец на нежных щеках, растрепанная копна роскошных, длинных и густых, русых волос выдавали некоторую нервозность.

Девушку зовут Саша Рябова. Ей двадцать лет, из них шесть – клубовского стажа. В этом походе на нее возложена миссия заведующей хозяйством. Теперь от Саши в огромной степени зависит настроение участников похода, потому что, как известно, сытый турист – довольный турист. Она же организует дежурство поваров и распределяет продуктовую нагрузку между участниками похода.

- Саша, почему у Тихонова-младшего и Гусарова такие тяжелые рюкзаки?

Сергей Анатольевич Грызлов, директор клуба, подошел к оживленно беседующей группе подростков, восседавших на огромных рюкзаках. Это были новички, которых в среде туристов называют «чайниками». Несмотря на обидное прозвище, ребята чувствовали себя, чуть ли не героями. Они отправлялись в такие места, где нет, не только людей, но даже телефонная связь не действует. На целый месяц! Впервые в жизни.

Мальчишки шустро соскочили со своих насестов. Сергей Анатольевич по очереди приподнимал доверху набитые рюкзаки. Опытному путешественнику не требуются весы, измерительным прибором ему служат мышцы.

- Не знаю, Сергей Анатольевич. Общественного груза у них на два, а то и три килограмма меньше, чем у девчонок. Я не проверяла, чего еще они туда натолкали, - не отрывая глаз от записей, с легким раздражением отозвалась Саша Рябова. Она уточняла график дежурства и уже сорвала голос, перекрикивая неумолкающий гомон.

Директор скользнул оценивающим взглядом по худеньким мальчишеским фигуркам, но досмотр учинять не стал, лишь покачал головой и пошел в свой кабинет. В конце концов, от лишнего всегда можно избавиться в дороге.

Крохотная комната, которую занимал руководитель клуба, едва вмещала письменный стол доперестроечных времен и два стула столь же почтенного возраста. По стенам, от пола до потолка, лепились узкие полки, забитые книгами. Сергей Анатольевич протиснулся на свое место за столом, откинулся на жесткую спинку стула и задумался.

Поход обещал быть непростым: центральная часть Восточного Саяна - это вам не парк Горького, а отправляющаяся туда группа представляла собой довольно разношерстную компанию в возрасте от четырех до сорока пяти лет. К тому же, она была великовата по численности – двадцать один человек. Проблему составляли не столько различия в туристическом опыте, сколько состояние здоровья и физические возможности участников. В другой ситуации Сергей Анатольевич, не обременяя себя, подобрал бы несколько надежных парней, для которых предстоящий маршрут - легкая прогулка. Но только не сейчас.

Этот поход был особенным. Во-первых, он был юбилейным. Десять лет назад Сергей Анатольевич, тогда молодой инженер-программист, бросил свою профессию ради создания детского туристического клуба. Вскоре о новорожденном заговорили всерьез, наравне с известнейшим в Красноярском крае турклубом "Абатак". В новом очаге туризма, названном "Ермак", начали познавать премудрости общения с Природой и выживания в естественной среде городские мальчишки и девчонки. Они ходили в пешие и лыжные походы, сплавлялись по рекам, участвовали в соревнованиях по ориентированию. Подрастая, многие оставались в клубе, а в создаваемых семьях появлялись новые маленькие туристики.

Традиционно каждый год в августе проводился "большой" поход куда-нибудь далеко от цивилизации на длительное время. К этому походу готовились загодя, его ждали, о нем мечтали. Каждый член клуба хотел стать его участником, но последнее слово оставалось за руководителем. Сергей Анатольевич, обладая врожденным чутьем психолога и педагога, избегал запретов. У каждого в жизни своя высота. Нельзя лишать человека возможности ее достижения. Необходимо иметь свой шанс. Сергей Анатольевич это понимал и, хорошо представляя вполне вероятные осложнения, не отказывал тем, кто страстно желал испытать себя, разумеется, при наличии необходимой подготовки.

В этом году большой поход ермаковцев был задуман как спортивный выход в горы со сплавом на катамаранах по реке Казыр. Предстояло прошагать двести километров по горному бездорожью, поднимаясь на два с лишним километра над уровнем моря, преодолеть несколько перевалов разной степени сложности. Последующие двести пятьдесят километров предполагалось оттачивать мастерство вождения катамаранов по водной артерии, прерываемой категорийными порогами.

Была у похода и познавательная цель. Часть пешеходного маршрута совпадает с тропами "федосеевцев" – геологов, проводивших в 1938 году первую топографическую съемку труднодоступных горных районов на юго-востоке Красноярского края. Участники похода пройдут по местам, где бродили в кирзовых сапогах, не имея приличного, по нашим понятиям, снаряжения, самоотверженные изыскатели. Агульское белогорье, долины рек Орзагай, Негота, Кинзелюк - это самое сердце Восточного Саяна. Сплавляясь по Казыру, не миновать памятника легендарной тройке, о которой в свое время слагали песни - исследователям А.Н.Кошурникову, К.А.Стофато и А.Д.Журавлеву. Не должны покрываться пеплом забвения имена людей, которые в трудном военном 1942 году искали путь для прокладки железной дороги через горную страну, именуемую Восточным Саяном.

Еще одной особенностью похода была его исследовательская направленность, из-за чего в официальных документах он громко именовался спортивно-туристической научной экспедицией. Во время горного перехода ребята совершенно самостоятельно должны будут выполнить конкретную поисковую работу – собрать семена дикорастущих трав для селекционного центра Красноярского научно-исследовательского института. Представитель этого НИИ тоже входил в число участников похода.

Сейчас, сидя в одиночестве у себя в кабинете, Сергей Анатольевич старался не думать о незавершенных делах и вполуха прислушивался к происходящему за дверью.

 

* * *

 

Я была тем самым представителем от НИИ: селекционер по многолетним травам, имеющая двух дочерей, страстно увлеченных туризмом. Я знакома со всеми участниками похода, кого-то знаю больше, кого-то меньше, но в целом мы не чужие люди, поэтому для ермаковцев я просто тетя Таня.

О серьезной экспедиции в Саяны за семенами трав я мечтала давно. Еще в молодые годы, обучаясь в аспирантуре во Всесоюзном институте растениеводства в Ленинграде, я с восторгом смотрела на бесконечные стеллажи с металлическими коробками, в которых хранится огромная коллекция семян представителей мировой флоры. Много лет ее собирали энтузиасты своего дела Николай Иванович Вавилов, его соратники и последователи, разъезжая с экспедициями по всему земному шару. Как это ни покажется странно, но на Земле до сих пор остаются малоисследованные ботаниками районы, к числу которых относятся и Саяны.

Позднее, анализируя результативность работы Красноярского селекционного центра по кормовым травам, я поняла, что скрещивание даже самых лучших мировых сортов без привлечения местных дикорастущих форм не позволяет создать высокоурожайный сорт, приспособленный к экстремальным условиям Сибири.

Каким боком касается селекции турклуб «Ермак»? Здесь нет ничего таинственного или случайного. Дело в том, что мои дочери с малых лет знакомы с работой селекционеров, часто бывали на селекционных полях не только моей лаборатории, но и других подразделений института, во время летних каникул работали там в детских бригадах, с двенадцати лет им доверяли даже скрещивания.

Когда мои девочки подросли, главным их увлечением стал туризм. В этом, я думаю, сыграли роль гены. В свое время мои мама и папа брали нас с сестрой совсем малышками в лес, учили находить дорогу в незнакомом месте, разводить костер из мокрых дров с одной спички. Много интересного узнавали мы в тех «походах выходного дня». Впоследствии моя сестра стала геологом, а я, так же, как когда-то мои родители, по выходным брала за ручонки своих крошек-дочек и бродила с ними по Красноярским Столбам. Когда в нашем районе открылся детский туристический клуб, девочки стали его завсегдатаями, заманив туда и меня. Желая соединить приятное с полезным, я поделилась однажды своими мыслями об исследовании растительности труднодоступных горных районов с Сергеем Анатольевичем. Так родилась идея организации научной спортивно-туристической экспедиции в Саяны.

Руководителя детско-юношеского туристического клуба «Ермак», Сергея Анатольевича Грызлова, я знаю почти с основания клуба. Сейчас ему тридцать четыре года. Десять лет назад он впервые появился в школе, где учились мои дочери. С тех пор турклуб стал их вторым домом, а Сергей Анатольевич – непререкаемым авторитетом. Человек он сложный, неординарный. На первый взгляд в нем совершенно отсутствуют задатки лидера. Мягкий, казалось бы, неконфликтный характер. Ни крутых мышц, ни богатырского роста, ни командирского голоса. Но удивительная настойчивость в достижении цели, выносливость, терпение и ровность в общении, а еще неподдельная увлеченность привлекают к нему и детей и взрослых.

 

* * *

Восемь часов. Глаза вольно и невольно посматривают на угол дома, откуда должен появиться автобус. Все давно готовы, пора бы и в путь тронуться, ведь дорога предстоит дальняя. Сначала почти триста километров на колесах. Это не меньше пяти часов, да еще остановка на неопределенное время у вертолетчиков. Потом надо пройти первые несколько километров пешего маршрута, до темноты успеть поставить лагерь, приготовить ужин…

Из предыдущего опыта я, конечно, знала, что первый день похода всегда самый неорганизованный. Но напрягала не суета, а неизбежность ожидания, которое, как известно, не приносит удовольствия. Чем дальше отходили стрелки часов от контрольного времени, тем активнее шевелился червячок беспокойства. Дело в том, что автобус был предоставлен нашим институтом. Машина должна была находиться возле клуба не позднее половины восьмого. Я хорошо знаю водителя. Это обязательный человек, который не опаздывает, не имея на то веской причины. Поскольку я – единственный человек в коллективе, причастный к институту, то и непредвиденную задержку принимала на свой счет, а это тоже не поднимало настроения.

Все возможные действия по прояснению ситуации уже предприняты, необходимые звонки сделаны. Однако суббота – выходной день, поэтому ни в гараже, ни на вахте в институте, ни даже на квартире водителя ничего вразумительного мне не ответили. Не видели, не был, не выезжал…. Оставалось сидеть и ждать, не допуская нехороших мыслей, так как запасной вариант с автотранспортом у нас не предусмотрен.

Мой внук, четырехлетний Илья, "клубный" ребенок, беспечно сновал среди рюкзаков, бегал с ребятами в ближайший магазин за хлебом и мороженым и был, наверное, единственным, кто не мучился ожиданием. Ему пока попросту не знакомо это чувство.

Его родители тоже здесь. Оба – воспитанники турклуба "Ермак". Папа, Александр Скачков, третий год работает в нем инструктором по спелеотуризму. Двадцатисемилетний Саша в нашей группе третий по старшинству после меня и Сергея Анатольевича и один из наиболее опытных туристов. Мама Таня, моя старшая дочь, моложе Саши на пять лет, но по ориентированию на местности и по карте ничуть ему не уступает.

Затягивающееся ожидание не способствовало веселью. Ребята негромко разговаривали, собравшись группами. Одни оседлали низенькое ограждение во дворе, отделявшее дорогу от газона, другие рассредоточились в помещениях клуба.

Мы с директором коротали время в его кабинете. Сергей Анатольевич листал какой-то журнал, и в шелесте глянцевых страниц мне слышалось осуждение: что же вы, уважаемая, не смогли обеспечить своевременный выезд?

Эх! Полцарства за коня! Отдала бы, не раздумывая, обладай я сей движимой недвижимостью. Бессмысленно было обсуждать сложившееся положение, не имея дополнительной информации, а другой темы для разговора у нас сейчас не находилось.

Мы молчали, не глядя друг на друга, и когда молчать уже стало невмоготу, тягостная тишина вдруг оглушительно лопнула, пронзенная резким радостным возгласом:

- Автобус!

Семь букв, соединенные в долгожданное слово, оказались поистине магическими. Вихрем сдуло сонную медлительность. Смешались в кучу вещи, люди…. Как у Чуковского в «Мойдодыре»:

Всё вертится,

И кружится,

И несётся кувырком.

Но тут властный жест директорской руки одним махом преобразовал броуновское движение ермаковцев в упорядоченные действия муравьев. А как иначе назвать произошедшее?

В автобус марки ПАЗ-3205, вместимостью двадцать шесть сидячих мест, надо было загрузить двадцать один человеческий индивидуум, столько же рюкзаков, размеры которых составляли две трети от роста носильщиков, продукты на месяц, включая две восьмидесятилитровые полиэтиленовые бочки и бочки с сухарями, шесть катамаранов и два каяка.

К моему изумлению, через полчаса все это уже находилось в салоне, рюкзаки и снаряжение заняли свободное от людей пространство в проходах и под сиденьями, каяки оказались накрепко привязанными к верхним поручням, и автобус, недовольно урча, отъехал от закрытой на месяц двери клуба.

Во время погрузки я не подходила к водителю. Допрос учиню позже. Слава богу, что вообще приехал. Надеюсь, задержка не имеет технической подоплеки. Не хотелось бы застрять на дороге из-за неисправности автобуса.

Я кое-как устроилась на сиденье в середине салона и постаралась отключиться. Шины убаюкивающе шуршат по асфальту, мелькают мимо окон городские постройки. Автобус увозит нас все дальше от города с его культурными благами.

Теперь настроение у ребят снова приподнятое, они возбужденно переговариваются. Так всегда бывает в начале похода. Через полчаса они угомонятся, кое-кто задремлет, уронив голову на плечо соседа… Счастливые!

Не знаю, как чувствует себя Сергей Анатольевич. На его месте я, честно говоря, не хотела бы оказаться, уж слишком большая ответственность лежит на руководителе. Правда, держится он с завидным спокойствием, ни одна морщинка не хмурит его высокий, с наметившимися залысинами лоб. А вот я не могу по-настоящему забыться. Выражаясь затасканным штампом, давит груз забот. С отъездом группы организационная работа для меня, несчастной, не заканчивается. Я должна вернуться с этим же автобусом обратно в город, чтобы раздобыть деньги для оплаты вертолета. Вертолет нужен нам, чтобы доставить к началу сплава катамараны, каяки и часть продуктов. Там будет временная база, где четыре человека, включая меня, будут ожидать основную группу, которая пройдет в верховья Казыра пешим маршрутом. Но, чтобы планам осуществиться, я предварительно должна оплатить услугу вертолетчиков, а нужная сумма заблудилась где-то в банковских коридорах и к началу экспедиции так и не поступила на наш счет. Сергей Анатольевич считает, что я смогу решить финансовый вопрос, пока группа пробирается по горам. У меня же такой уверенности нет, но и иного выхода тоже. Поэтому, давай-ка, тетя Таня, не раскисай. Все у тебя получится.

Определенный риск в этой ситуации присутствует, но наш предводитель, вероятно, большой любитель шампанского, чего не могу сказать о себе. После одного памятного события шампанское не выношу категорически и на безумные выходки уже почти не способна. Правда, должна признаться, так было не всегда…

 

* * *

Ближе к полудню за окнами автобуса замелькали жилые массивы села Агинское. Проехав несколько минут от его окраины, мы останавливаемся на вертолетной базе. Выглядит она неожиданно буднично и больше похожа на частные сенокосные владения. Огромная поляна с притулившейся сбоку небольшой рощицей огорожена невысоким, старательно побеленным штакетником. Далеко видна яркая белизна свежегашеной извести, штрихами перечеркивающей незапыленную зелень.

Среди деревьев притаились два одноэтажных деревянных домика. Аэродром - объект почти военный. Посторонним сюда доступа нет, поэтому ребята остаются в автобусе, а мы с Сергеем Анатольевичем и папой Сашей отправляемся на поиски начальства.

Место кажется необитаемым - людей не видно, не брешут собаки, первозданную тишину не нарушают даже птичьи трели. Деревянный настил ведет от калитки в заборе к одному из домиков, оказавшимся "административным зданием". Дверь не заперта. Мы вошли в коридор, по широким скрипучим деревянным половицам прошли к единственной открытой двери с надписью «начальник авиаотряда».

Кабинет удивил простотой обстановки. Два внушительной величины обшарпанных письменных стола, железный ящик сейфа в углу, да несколько старых стульев составляли весь его интерьер. Большие окна, необремененные занавесками, пропускали в комнату потоки солнечного света, смягченные ажурной зеленью окружающих деревьев.

Начальник авиаотряда, весьма габаритный и, судя по обилию седины в волосах, немало поживший человек, обнаружился за одним из столов. Появление делегации его ничуть не удивило, поскольку Сергей Анатольевич созванивался с ним накануне, и нас ждали. Начальник дружелюбно поздоровался и, не тратя времени на пустые разговоры, разложил на столе карту.

Ах, какая замечательная была у него карта! Среди всевозможных оттенков коричневого цвета, обозначающего горные массивы, разбросаны голубые пятна озер, протянулись зеленые полосы тайги и синие нитки рек. Вот бы нам такую "километровку" вместо черно-белых «сеток», добытых праведными и неправедными путями! Вся информация по топографии считается секретной, и хорошая точная карта – это просто богатство!

Немного посовещавшись, руководители сторон определили место, где мы сейчас оставим снаряжение и людей для заброски на Казыр. Я-то наивно полагала, что ожидать вертолета группа заброски будет здесь же, в районе аэропорта, в одном из симпатичных домиков, спрятавшихся в глубине рощицы. Меня такой расклад очень устраивал, потому что Илюша со мной в город не вернется. Мне было спокойнее оставить ребенка в домике вблизи населенного пункта, чем где-то среди тайги в маленькой палатке. Но начальники решили по-своему. Жираф большой, ему видней. Поняв, что радужным планам не состояться, я слегка расстроилась и перестала вслушиваться в дальнейший разговор, уловила лишь обрывок фразы:

- Мимо не проедете. Там ориентирчик – старый сарай.

Затем Сергей Анатольевич показал на карте точку на берегу Казыра в горах, куда вертолетчики должны доставить груз. Я бросила на карту лишь мимолетный взгляд. Эти проблемы меня не касались. Достаточно было знать, что место встречи находится на месте впадения притока под названием Прямой Казыр. Кроме того, мое любопытство сдерживалось еще и ограниченными возможностями – без очков, которые, как обычно, забыты дома, я все равно не разглядела бы подробностей.

- Позвоните мне из Красноярска перед отъездом, вот телефон, - протянул мне клочок бумаги с нацарапанными цифрами вертолетный начальник.

Мы договорились о встрече после моего возвращения из города с деньгами для оплаты вертолета и быстро распрощались.

Нас ожидали еще около пятидесяти километров пути с промежуточной остановкой на разгрузку где-то у старого сарая.

 

* * *

У Агинского закончилась дорога с твердым покрытием и потянулась пыльная грунтовка. Относительно густонаселенные районы остались позади. Теперь жилье встречалось редко. После маленького поселка Кан дорога идет по берегу реки с одноименным названием. Слева за придорожными деревьями показалась большая поляна, на окраине которой сиротливо торчал старый сарай – ориентир, о котором упоминал начальник вертолетной базы. Это и есть наша "вертолетная площадка", откуда группа заброски через несколько дней полетит в саянскую глухомань к истокам Казыра. Открытое пространство тянется вдоль берега Кана примерно метров двести, ширина его около пятидесяти метров. Видимо, этого достаточно для маневров летающего транспортного средства стрекозиного типа.

Автобус сворачивает с дороги и останавливается посреди поляны. Ребята высыпаются из него, как семечки из дырявого кармана. После нескольких часов езды в душном салоне приятно размять затекшие ноги. День в самом разгаре, солнце нещадно палит, но с реки тянет прохладой. Благодать! Но что это?! Над продуваемом всеми ветрами прибрежном пространстве, покрытом невысокой, почти газонной растительностью, поднялось несметное полчище комаров! Откуда они? По всем приметам их здесь быть не должно. Тем не менее, стоит только чуть потревожить ногой поникшую, словно утомленную траву, целое облако крупных носатых насекомых мгновенно окружает смельчака со всех сторон. И тут уже кто кого! Какие-то "неправильные" комары, селятся не там, где надо…

Разгрузка идет быстро. Подгоняемые летающими аборигенами ребята дружно работают под зудящий аккомпанемент комариного войска. Никого не надо подталкивать. Не слышно даже любимого в подростковой среде вопроса "а почему я?". Через полчаса все необходимое передислоцировалось из салона автобуса на поляну. Получилась огромная куча добра. Как же все это уместилось в автобусе, снова удивилась я.

Сторожами на площадке остаются Андрей Козлов с тринадцатилетней Яной Сильвестровой и моим внуком Илюшкой. Это наша группа заброски. Нам предстоит провести вместе две недели до воссоединения с горнопроходцами.

Летний день долог, но и он когда-то закончится. Солнце уже давно перевалило зенит, а мы все еще на колесах. Сергей Анатольевич поторапливает ребят. Маленький Илюшка тоже спешит забраться в салон, но останавливается, услышав мамин голос.

- Илья, оставайся с дядей Андреем, помоги ему поставить палатку. Ты же большой мальчик. Дядя Андрей без тебя не справится.

Гордый от оказанного ему доверия малыш направляется к Козлову, а облегченный автобус выруливает на дорогу. Ребенок растерянно оглядывается и смотрит вслед машине, которая увозит его родителей. На глаза наворачиваются слезы. Он не понимает, почему мама и папа оставили его одного, но привык доверять взрослым. Если они уехали, значит так надо. Вот и дядя Андрей то же говорит. И ребенок, забыв вытереть струящиеся по щекам соленые капельки, отдается на волю судьбы.

Последний населенный пункт на реке Кан – поселок лесорубов Орьё. Он небольшой, всего одна улица. По плану – это конечный пункт нашего автобусного маршрута. Однако, как выяснилось на месте, за поселок уходит лесовозная дорога, вполне проходимая в сухую погоду, поэтому автобус продолжает отматывать километры теперь уже от запланированного пешего перехода. Я оглядываюсь на новичков - Колю и Артема Тихоновых, Саню Гусарова.

- Ну и как идется?

- А что, разве здесь мы уже должны идти? Хорошо бы всю дорогу так, - радуются мальчишки.

Вот и еще тридцать километров позади. Это – целый дневной переход!

Узкая, в одну колею, дорога резко сворачивает, отклоняясь от нужного нам направления. Кругом, куда ни глянь, высится сказочно-мрачный, дремучий лес. Темные ели со свисающими с веток клочьями лохматого сизого лишайника вплотную подступают к обочинам. Но вот справа по ходу деревья слегка расступились, и глазу открылась небольшая полянка. Автобус съехал с дороги, открылись двери. Ребята, подхватив рюкзаки, покидают салон.

Исторический момент – истинное начало похода! Больше не будет транспорта и проторенных дорог. Только собственные ноги, рюкзаки за плечами, лес и его обитатели, да звериные тропы.

Но зачем же опять столько комаров?! Ишь, кровососы! Тучей набросились на свеженькую кормёжку, злорадно пищат! Ребята, кто рукой, кто веткой отмахиваются от насекомых. Пройдет немало времени, прежде чем запахи леса пропитают городские одежды, и летающая фауна, признав людей за своих, оставит их в относительном покое.

Здесь мы расстаемся. Сергей Анатольевич уточняет:

- Значит, встречаемся 22-23 августа на стрелке Прямого Казыра.

Не особенно надеясь на память, а может просто по многолетней привычке, я помечаю в записной книжке дату, с подножки автобуса последний раз окидываю взглядом копошащихся возле рюкзаков ребят. Они уже всеми помыслами устремлены вперед. Первые дежурные без напоминания готовят первый "перекус". Вступил в действие график, составленный в клубе завхозом Сашей, моей младшей дочерью.

Отъезжаем. Скрылась за поворотом полянка, где остались ребята. Пустой автобус навевает грусть, сердце щемит от тревоги и неизвестности. Беспокоит, что не удалось сделать копии некоторых карт, которые удалось раздобыть в последний момент. Можно ведь легко испортить в сырости единственный экземпляр. А еще у экспедиции нет рации, оружия. Места же предстоит посетить глухие – мало ли что может случиться. Правда, Сергей Анатольевич считает, что оружие только добавляет проблем. Ну, да это не мои заботы. В конце концов, Сергей Анатольевич знает, что делает. Только все равно страшно за ребят.

Уже потерян счет походам, в которые уходили мои девочки со мной и без меня, а я опять переживаю по-глупому и знаю, что не успокоюсь, пока вновь не увижу их всех целыми и невредимыми. Я сержусь на себя, изо всех сил стараюсь не думать о плохом. Все равно я ничем не могу помочь им там, в горах, и мои переживания абсолютно бессмысленны. Лучше сосредоточиться на том, как выполнить свою задачу - добыть деньги на оплату вертолета. Этого не сделает никто, кроме меня. Теперь, когда ребята уже углубились в таежные дебри, я не могу обмануть их ожидания. Они идут в полной уверенности, что на заветном Казыре встретятся с нами. В базовом лагере будет все необходимое, чтобы вернуться домой - продукты и плавсредства. Без этого ребята просто погибнут. Невозможно одолеть двести пятьдесят километров тайги без еды, да еще после тяжелого горного перехода.

Неизвестно, что тяжелее: груз ответственности или неподъемная ноша. Во всяком случае, сейчас на мне нет рюкзака, а плечи поникли, и нет сил распрямить спину. Разгоряченный мозг рисует перед глазами на фоне мелькающих за окном деревьев неприятную картинку.

Летное поле. Я волоку по траве тяжелую торбу, набитую пачками денег. Вертолет вот-вот взлетит. Оглушительно воет мотор, над кабиной – призрачный круг бешено вертящихся лопастей. Встречный ветер валит с ног. Я катастрофически не успеваю, бегу, а деньги разлетаются из развязавшегося мешка. Я запинаюсь за какой-то корень, который некстати протянулся поперек моего пути, и с размаху шлепаюсь в лужу…

Автобус резко притормаживает перед поворотом, и в лицо мне летит вода, которую я в это время наливаю из бутылки в стаканчик. Холодные брызги возвращают к действительности.

Все, тетя Таня. Счетчик экспедиции начал свой неумолимый и бесстрастный бег, и тебе не остается ничего другого, кроме как найти злополучные заблудившиеся деньги и в намеченный срок быть на месте встречи в верховьях Казыра. Альтернативы нет.

 

* * *

 

Уже вечер, шесть часов. До города слишком далеко, чтобы вернуться засветло, да и водитель не робот. Решаем заночевать в лесу, а утром уехать в Красноярск. Автобус возвращается на "вертолетную площадку".

За время нашего отсутствия на поляне появилась палатка, под длинным навесом аккуратно сложены вещи. Горит костер, добавляя жара в теплый воздух.

Завидев автобус, мчится навстречу маленький туристик Илья.

- Баба пиехаа!

Илья не выговаривает буквы "р" и "л".

Ребенок радуется так, будто не виделись неделю, а прошло-то не более двух часов. Малыш еще не знает, что несколько дней проживет не только без папы и мамы, но даже без бабушки.

Для защиты от комаров Андрей соорудил Илюшке на голову бандану - кусок ткани, повязанный так, что покрывает лоб, уши и макушку. Одним краем он свисает на шею.

Андрей – турист опытный. Ему двадцать три года, позади армия и абатаковская школа. Он легко находит общий язык с людьми любого возраста. В детской компании, как старшина, быстро наводит необходимый порядок. Когда на стадии подготовки похода предполагалось отправить меня на Казыр с детьми, я, честно признаюсь, сдрейфила. Но потом объявился Андрей, и по моей просьбе был зачислен в экспедицию. Почему по моей просьбе? Дело в том, что Андрей не является членом клуба «Ермак», он абатаковец. Но мир тесен, и туристы разных клубов общаются между собой и даже дружат. Так и с Андреем. Мне уже приходилось видеть его в деле. Особенным уважением я прониклась к нему после сплава по Мане с сотрудниками нашего института. Группа собралась слишком большая, почти сорок человек, и Андрей здорово выручил меня, употребив все свои командирские способности.

Присев у костра, греет воду для приготовления ужина Яна - немногословная, деловитая девочка. Обмахиваясь веткой от дыма и насекомых, она ждет, когда мелкие пузырьки, усыпавшие внутренние стенки котелка, устремятся к поверхности, и вода закипит.

С нами, кроме водителя Максимыча, еще один человек – Оля, подруга Андрея, хрупкая девушка, с обидой воспринявшая категорический отказ Андрея взять ее с собой в этот поход. Завтра вместе со мной она вернется в город.

Солнце склоняется к закату. Комары угомонились, попрятались в траву до утра. Мы небольшой группой сидим у костра, задумчиво смотрим на огонь. У каждого свои мысли. Вокруг тихо и спокойно.

Лесная тишина особенная. Это не абсолютное, до звона в ушах, безмолвие пещер. Здесь просто нет лишних звуков: трещат дрова в костре, вскрикнет в лесу птица, перекатываясь по камешкам, журчит, бесконечно несет свои воды река.

Поужинав, уснул на заднем сидении автобуса утомленный Илюшка. Там прохладно и нет комаров. Девочки и Андрей улеглись в палатке. Молодость! У них еще многое впереди. А нам с Максимычем почему-то не спится. Наш институтский водитель постарше меня. Он большой любитель рыбалки и отдыха на природе. Но и ему редко-редко удается теперь забраться в такую вот глухомань, отрешиться от городских проблем. Поэтому он с удовольствием согласился обслуживать экспедицию.

- Максимыч, а почему ты не приехал вовремя? Я уже не знала, что делать. Всякие жутики в голову лезли: авария или приступ сердечный.

- Ну, про аварию ты это лихо загнула.

- Да, знаю-знаю, что авария – это не про тебя, но что прикажешь думать, если время уходит, а тебя все нет, и никто не знает, где тебя искать. Уж не подругу ли завел?

- Переживала, значит? - довольно хмыкает Максимыч. - На даче я заночевал, да не рассчитал маленько, вот и припозднился.

- Ну, ты даешь! – искренне удивляюсь я. – Как это «не рассчитал»? Напился, что ли?

- Во! Дошло, наконец. Наивная ты, Танюха. Седина в волосах, а все о людях слишком хорошо думаешь.

Я не ответила. Может, и правда, произвожу впечатление наивной маргаритки, но настоящую цену людям знаю. В той мере, конечно, в какой определила ее моя судьба. И это знание не радует. Вынужденная жить в людском сообществе, ощущаю себя птицей в клетке, и только вдали от городского столпотворения моя душа свободна.

Истинные горожане не могут по достоинству оценить прелесть дикой природы. Они ее не воспринимают. Есть же люди, которые не понимают картин абстракционистов. Так и с природой. Цивилизация, конечно, штука хорошая и необходимая, но, по моему глубокому убеждению, она искалечила человека, лишила его многих естественных навыков и понятий. Лишение ее благ воспринимается как крах всей устоявшейся жизни, а то и просто приводит к смерти. Представьте, что в городе совсем не стало воды. Да он через месяц вымрет от эпидемии! Потому что жители привыкли получать воду по первому требованию из крана, а добывать ее самому в нужном для поддержания санитарных норм количестве – это уже неразрешимая проблема.

Я, конечно, утрирую, но видимо, не мне одной приходят в голову такие мысли. В последнее время в городах появились школы выживания, где всех желающих учат элементарным нормам поведения в тайге, на воде и в горах. И удивляться здесь нечему. Спрос рождает предложение. Если есть любознательные дети, которым интересна не только современная техника, значит должны быть и школы для них. Удивительно другое. В нашем перевернутом с ног на голову обществе оказывается, не перевелись мужчины, которые способны возиться с этими ребятишками, помогая им стать нормальными людьми. Они учат их ходить по земле, ощущая ее собственными ступнями, а не через резину колес автомобиля. А самое главное, они не только дают детям практические навыки. Они учат любить Землю. Это Мужчины, умеющие ценить Красоту. Их единицы, но они есть.

Женщина-педагог – явление привычное. Даже в турклубах инструкторами часто работают женщины. С одной стороны, в этом нет ничего плохого. Только мальчишка, чтобы не вырасти хлюпиком-альфонсом, должен видеть пример уверенного, умелого, мудрого мужчины, подражать ему, доверять и учиться у него. Да и девчонкам не помешает общение с таким человеком, чтобы узнать, какими бывают мужчины, достойные внимания. Позднее повзрослевший подросток, возможно, обнаружит у своего кумира какие-то недостатки. Однако нужные семена уже посеяны. Придет время – они дадут свои всходы.

Конечно, не все так просто в формировании личности, хотя в воспитании, как впрочем, в медицине и сельском хозяйстве, каждый считает себя академиком.

 

* * *

 

Раннее утро. Густая молочно-белая пелена опускается под лучами солнца, тает, обильно смачивая все вокруг искрящейся росой. Август – месяц туманов.

Ровно в восемь часов поднимаются из травы комары. Разом, как по команде. Загадочен мир природы, но в данном случае все просто: к этому времени жаркое летнее солнце успевает просушить росу на прозрачных крылышках, и насекомые обретают способность лететь на поиски пропитания.

После легкого завтрака мы с Максимычем прощаемся со "сторожами". Надо возвращаться в город. Погрустневшая Оля поднимается в автобус. Невыспавшийся Илья крепко обхватывает меня ручонками, плачет, не отпускает. Я с трудом уговариваю его, обещаю быстро вернуться и с тяжелым сердцем передаю ребенка Андрею. Отъезжаем.

…На фоне реки четко вырисовываются два силуэта: большой и маленький. Детская ладошка доверчиво спряталась в крепкой мужской руке.

Так и осталась в моей памяти эта картина…

 

* * *

Три дня в городе прошли, как в аду. Страшная жара висела тяжелым гнетом. Спасение можно было найти только в домах за плотно занавешенными шторами или широко рекламируемыми жалюзями Вланта. Кондиционеры еще не очень широко вошли в нашу жизнь.

Не буду описывать, как, обливаясь потом, металась по городу из конца в конец, (а город не маленький – сорок километров вдоль берега Енисея, и метро только в далекой перспективе), как, вытащив из постели совершенно больную Веру Ивановну – казначея институтского профсоюза, возила ее на такси в банк…

Наконец, деньги у меня в руках. Нет сил находиться дома, когда Илюшку где-то в лесу едят комары. Лихорадочно собираю рюкзак, пеку пирожки, набираю картошки (в походе, знаю по себе, больше всего скучаешь по хлебу и картошке), оставляю ключи у соседки с наказом поливать цветы и кормить кошку, и, созвонившись с начальником вертолетной базы, на первом же утреннем автобусе мчусь в Агинское. От автовокзала пять километров до аэропорта – пешком, и вот, наконец, я снова в кабинете вертолетного начальника.

Сгорая от нетерпения, я (наивная!) рассчитываю ну, если не сегодня, то завтра обязательно вылететь. Ан, нет... Ремонтируют лопасти.… Нет пилота…

Страшно огорченная, я бесцельно слоняюсь по территории, куда "посторонним вход воспрещен", тупо брожу, коротая время, по окрестным лугам, попутно машинально отбираю некоторые образцы трав. Пробую читать, но совершенно не улавливаю смысла текста.

В конце концов, начальнику авиаотряда надоело лицезреть мою кислую физиономию, и он увозит меня на своем "жигуленке" на берег Кана, где маются в неведении трое сторожей.

Бурная встреча! Подозрительно раскрасневшийся Илья щебечет, стараясь рассказать обо всем сразу. Степенно подходит Андрей.

- Я знал, что вы сегодня к вечеру приедете. Только на час по времени ошибся.

Наша маленькая компания рассаживается у костра. Я достаю из рюкзака домашние пирожки. Разливаем в кружки по-походному крепко заваренный чай. Вода в Кане почти дистиллированная, безвкусная. Пока напьешься – не одну кружку осушишь.

Хорошо вот так сидеть на нагретом солнцем камушке, никуда не спешить и ни о чем не думать. Просто сидеть и, осторожно потягивая горячий чай, прижимать к себе маленького родного человечка.

- А Илья у нас заболел. Почти сразу, как вы уехали, - сообщает Яна. – Температура до 39 градусов поднялась. Я ему бисептол и парацетомол дала.

- Умница, не растерялась, - хвалю тринадцатилетнюю девочку, а сама испытываю легкие угрызения совести - оставила кроху на ребят. Но другого-то варианта не было! Четырехлетнего ребенка не закроешь дома одного на весь день. Вообще-то Илье не впервой оставаться с чужими людьми. Да и не чужие они ему, для него весь клуб – родня. Вся его маленькая жизнь прошла среди этих ребят. С двух месяцев вместе с ними посещает таежные избы, неоднократно лазил по пещерам, а первый сплав на катамаране совершил одиннадцати месяцев от роду. И все это даже без памперсов, о них еще никому в России не было известно. Родителям пришлось поломать голову, придумывая для мини-туриста комбинезончики и переносные транспортные средства.

Послушно проглотив таблетку, Илья успокаивается у меня на руках, сонно бормочет:

- Пойдем спать в па-атку. Я тебе покажу, где обувь оставить.

- Ну, конечно, рыбка моя, обязательно покажешь, - целую я бархатную щечку. - Откуда же мне знать, где в палатке башмаки ставят.

Осуществить обещанное малыш не успевает. Через минуту он уже крепко спит и ни на что не реагирует.

Андрей обрабатывает наше временное жилище изнутри репеллентом от комаров (налицо польза от цивилизации!). Выждав некоторое время, пока не улетучился характерный запах, мы устраиваем Илью на ночлег.

Палатка у Андрея собственной конструкции, легкая, двухместная, при небольшом желании легко вмещающая четверых. При этом существенное значение имеют не габариты людей, а их поведение во время сна. Больше всех занимает места Илья. Во сне он выбирается из спальника и, продрогнув, ползает по палатке и спящим ее обитателям, натягивая на себя все, что попадает под руку. Сонный малыш настойчив и не по-детски силен.

Для защиты от солнца и дождя над палаткой натягивается тент. Он большой, сшит из "серебрянки" - тонкой непромокаемой ткани, пропитанной алюминиевым порошком, произведенной уважаемыми корейцами. Тент имеет форму палатки, но без дна. Вход застегивается двумя длинными замками. Перед палаткой под тентом – свободное место для рюкзаков и обуви – своеобразный тамбур. Собирается это сооружение на каркас, который Андрей сделал из легких лыжных углепластиковых палок.

Палатку и тент к ней шила Татьяна, Илюшкина мама, беззлобно поругивая Андрея за всяческие "прибамбасы" в конструкции, вроде пришивающейся на замочках противомоскитной сетки в торцах палатки. Свое снаряжение мы тоже шили сами, только рюкзаками обычно занимается папа Саша, а палатками и спальниками – мама Таня. Мы с дочей Сашей принимаем участие, так сказать, «на подхвате». Самое большое помещение нашей четырехкомнатной квартиры имеет минимум обстановки, поэтому в зале можно и палатку поставить, и катамаран собрать.

- Тетя Таня, что там с вертолетом? Когда он будет? – интересуется Андрей, когда мы возвращаемся к костру.

Этот вопрос для нас сейчас самый главный, но ответа на него я, к сожалению, не знаю.

- Ты помнишь, как мы договаривались, когда заезжали на аэродром: привозите деньги – вертолет ваш. Или я чего-то путаю?

- А что случилось-то?

Я бегло описываю свои приключения по поиску пропавших в анналах банков денег и перехожу к главному.

- Представляешь, отдаю деньги начальнику абсолютно уверенная, что тут же сяду в вертолет и прилечу к вам. Он выписывает мне квитанцию и спокойно заявляет: «А вертолета пока нет. Он на ремонте, лопасти сломаны. Сделаем и полетите». Мало того, пилота тоже нет, он в отпуске. Я в шоке. Плюхнулась на стул и не знаю, что сказать. «И когда же вы его сделаете?» «Не знаю, - говорит. - Ждите». Я, конечно, дико расстроилась. Только одно препятствие одолела, так другое подбросили. Даже рассердилась на дядьку. Вышла из кабинета, иду, куда глаза глядят, а он кричит вслед: «Погоди, как ты до своих-то доберешься?». А я откуда знаю? Я ведь даже не представляю, где вы находитесь. Привезли и привезли. Так он мне пообещал, что отвезет меня к вам после работы. Он на сенокос собрался и меня по пути подбросит. Так вот я к вам и попала.

- Понятно. Сдается мне, что не в лопастях тут дело, а в голодных буренках, - бормочет Андрей.

Мои новости ему явно не понравились.

 

* * *

Следующий день прошел в томительном ожидании. Мы прислушивались, глядя в высокое безоблачное небо, не загрохочет ли где металлическими конструкциями летучее чудо техники, не появится ли темное пятнышко на бездонной незамутненной голубизне.

Рассортированный и упакованный груз дожидался своего часа под навесом. Делать было решительно нечего. Безделье рождало скуку.

- Пойду, "саночки" испытаю, - нашел занятие Андрей.

Он достал рыболовное приспособление и направился к реке. Мы двинулись следом в качестве зрителей и судей.

"Саночки", или "кораблик", - это самодельная снасть, изготовленная из четырех деревянных дощечек. Две из них – полозья, которые соединяются между собой двумя другими. К деревяшкам прикрепляется длинная леска с несколькими поводками и мушками. Саночки плывут по течению и могут уходить на середину реки и дальше, а рыбак потихоньку идет вслед за ними по берегу.

Ожидать хорошего клева раскаленным днем было бы наивно, но Андрей все же ухитрился поймать двух харюзочков. Мы тут же съели их свежими, слегка подсолив для вкуса. В верховье горной речки рыба здоровая, без паразитов, можно не опасаться подцепить заразу.

Четыре года – возраст, когда ребенок стремится все делать сам.

- Ия сам! – требовал Илюша и сердито прятал за спину руки, не желая принимать поводок от саночек, покачивающихся на мелкой ряби реки. Он непременно должен был сам запустить их в свободное плаванье.

Чтобы успокоить малыша, Яна сделала ему удочку. Небольшой прутик с куском лески на конце и привязанным к ней камушком вполне удовлетворил Илью. Мальчонка с восторгом ловил на эту снасть проплывающие мимо веточки и водоросли.

- Баба! Ыба! Я пойма ыбу! – сообщал он, выдергивая из воды очередную добычу.

Русло Кана в этом месте раскинулось широко. Прозрачная чистая вода обманчиво мелкая. Кажется, перейти речку вброд сможет и ребенок, не замочив колен. В действительности глубина несколько больше, но все же недостаточна, чтобы поплавать или покататься на каяке. Прогретая вода манит к себе, обещая прохладное блаженство. Но волшебные грезы рассыпаются, когда, плюхнувшись животом на скользкое каменистое дно, спиной ощущаешь палящие лучи взбесившегося дневного светила.

Теплая вода создавала и хозяйственные неудобства, лишая нас "холодильника". Масло, сыр и сало, которые мы пытались сохранить в воде, за сутки так сильно размягчились, что пришлось принимать экстренные меры для спасения продуктов. Андрей выбрал затененное место под берегом, где мы выкопали ямку, куда и спрятали скоропортящиеся припасы.

Медленно тянулось расплавившееся время, зримо струился горячий воздух, создавая иллюзию уходящих в вечность минут. Отсвечивала солнечными зайчиками рябь на воде. Отчаянно кусались озверевшие комары…

- Смотрите, марал!

Андрей, ушедший за «корабликом» вниз по реке, указывал рукой на противоположный берег. Там, склонив рогатую голову к воде, спокойно стояло крупное животное. Вот что-то насторожило его. Марал поднял голову и замер, освещенный солнцем, неподвижный, как статуя.

- Баба, смотъи, ко-ова с ветками на го-ове!

В этот момент я отчаянно завидовала моему глазастому внуку, разглядевшему "ветки". Для меня это был только темный силуэт на фоне подступившей к самому берегу тайги.

Я знала, чувствовала, что в этих местах никогда больше не окажусь, и, скорее всего, этот большой поход для меня последний. Хотелось все увидеть, разглядеть и запомнить. К сожалению, память человеческая несовершенна, или мы сами не умеем в полной мере использовать ее возможности. В этом плане начинаешь понимать значение фотографии. Она сохраняет мелкие, но важные детали пейзажа, которые помогают вызвать более полное воспоминание об увиденном когда-то. О том, что предшествовало и что происходило в момент съемки, что последовало затем. Как жаль, что у нас не оказалось фотоаппарата! Хотя, силуэт вольного зверя на берегу таежной реки – достаточно сильное впечатление, которое обязательно зацепится за какую-нибудь клеточку мозга.

 

* * *

Рано утром 14 августа, (для «сторожей» это был уже шестой день ожидания) еще лежа в палатке, мы, наконец, услышали характерный стрекот: лопасти вертолетного винта издавали хлопающие звуки. Моментально одевшись, мы выскочили из палатки и помчались к навесу: скорее снять тент, чтобы не сорвало ветром, который сопровождает приземляющийся вертолет.

Небольшой зеленый МИ-2, который Илюшка с ходу обозвал "жигулями" с пропеллером", развернулся над поляной и аккуратно опустился метрах в двадцати от нас.

- Первым рейсом летят бабушка с детьми и самый тяжелый груз, - энергично распорядился вертолетный начальник Александр Николаевич, резанув слух непривычным словом "бабушка". Своим детям я запретила так себя называть: появление внука еще не повод для регулярного напоминания о старости.

Мы неоднократно рисовали себе картины предстоящего отлета и предполагали иной расклад, но приказы командира не обсуждаются. Торопливо перетаскиваем бочки с продуктами, рюкзаки, свернутые гондолы катамаранов. На поляне остались каяки, рамы от спортивного катамарана под названием "Шило", какие-то мешки, сумки, неснятая палатка, весла… На наш взгляд – половина груза. Как выяснилось позднее, взгляд этот оказался с большим перекосом. А сейчас "штурмовая" группа – "бабушка с детьми", карабкается в вертолет. Мы устраиваемся позади сидений пилота и штурмана: Яна и Илья – возле окон, я – посередине. Неизвестность, смешавшись с радостью избавления от затянувшегося ожидания, приятно будоражит нервы.

Для нас, пассажиров, - это первый в жизни полет на вертолете, а может быть и последний, в смысле «единственный». Все интересно и необычно. Поражает оснащение рабочего места пилота. Небольшая кабина усыпана переключателями, кнопками и лампочками. Они покрывают всю переднюю панель, боковую стенку и даже потолок над креслами.

Пилот, худощавый мужчина лет около шестидесяти, (хотя, в таком возрасте у нас вроде уже не летают), надел наушники. Пальцы быстро забегали по кнопкам, передвигают рычажки. Что-то защелкало, и вдруг неожиданно мощно взревел мотор. Раздался звук, напоминающий многократно усиленное дребезжание камней в жестяной банке. Откуда столько шума в эдакой малютке? "Ай, моська! Знать, она сильна…"

Вертолет затрясло. Несколько минут он стоял в раздумье, потом как-то боком, завалившись на одну сторону, словно подбитый воробей, почти без разбега нехотя оторвался от земли.

Мы испуганно вцепились в поручни, невольно склоняясь в сторону верхней части перекосившейся кабины. Александр Николаевич, сидевший на месте штурмана с картой в руках и в наушниках, ощутив за спиной движение, оглянулся, ободряюще улыбнулся.

"Все в порядке", - поняли мы.

Ребятишки прилипли к окнам. Плавно исчез из поля зрения сарай на краю поляны, неожиданно близко надвинулась кромка леса и внезапно пропала под днищем вертолета.

Совершенно неощутимо машина набрала высоту. Земля внизу стала похожа на макет. Нереальный Кан выглядел, как нарисованная на бумаге гигантским фломастером извилистая синяя линия. Лесные массивы зеленели размытыми пятнами. В одном из них

бредут наши ребята, тащат свои огромные рюкзаки. Сейчас они должны быть в районе Медвежьего озера или на подступах к нему. Интересно, заметят ли они вертолет? Мы напряженно вглядываемся, надеясь увидеть дымок костра или цветную цепочку людей.

Туманное облако надвинулось на вертолет, ограничив видимость.

Дети притихли. Илья склонился ко мне на колени и заснул, несмотря на неумолкающий грохот мотора. Здоровый детский сон: замечательная способность засыпать в любом положении, уходя от стрессовых раздражителей. Яна тоже дремлет, изредка просыпаясь и поглядывая в окно.

Через полчаса туман отступил, стали видны горы. Лысые, пологие вершины, ровная, будто срезанная бритвой, кромка тайги ниже альпийских лугов, белые языки снежников, затаившихся в расщелинах, четкие контуры озер с прозрачной голубой водой, завораживающей взгляд.

Еще несколько минут полета, и мы в каньоне, настоящем, как в американском фильме про ковбоев: узкий коридор, зажатый с обеих сторон поднимающимися ввысь каменными исполинами. Растительности почти нет, лишь кое-где в трещинах крохотные разноцветные пятнышки лишайников. Вдруг справа бросается в глаза мощным световым потоком ослепительный блеск – абсолютно белая, гладкая, как отполированная, отвесная стена. Что за чудо? Мраморные горы!

Вертолет летит, прижимаясь к одной из стенок каньона. В моей голове мелькает шальная мысль: "А если лопастью заденет за камни?". Впереди, похоже, тупик – среди вздымающихся со всех сторон гор не видно даже малюсенького просвета. А мы все летим. Ничего не понимая, я смотрю на пилота. Он спокойно разговаривает о чем-то со штурманом. Тот, заглядывая в карту, нажимает кнопку на панели. Я почему-то решила, что так он прокладывает курс. Честно говоря, не имею ни малейшего представления о том, что такое "прокладывать курс". Но выражение уж очень "летчитское". Позже я выяснила назначение той кнопки - она включала переговорное устройство.

Скалы прямо перед нами. Я в ужасе прижмуриваю глаза. Резкий наклон, разворот, и мы ныряем в узкий боковой каньон, который неожиданно материализовался справа. Я облегченно вздохнула. Хорошо, что все это длилось недолго, потому что о дыхании я как-то забыла, и теперь судорожно хватаю воздух открытым ртом.

Горы разбегаются в стороны, внизу протекает река. Это Казыр или что-то другое? Очень хочется спросить, но это абсолютно невозможно. Каскад низкотональных звуков нещадно долбит барабанные перепонки. Уши, кажется, онемели от изумления.

Пилот и штурман, как ни в чем не бывало, всматриваются в землю. Смотрю и я. Мысленно воспроизвожу в памяти карту, пытаюсь сориентироваться. Вот характерный изгиб русла. Наверно, это все-таки Казыр.

Вертолет опускается ниже, разворачивается хвостом к воде и, прицелившись, пикирует на самый край галечно-песчаной отмели.

Совершенно оглохшие, нетвердо ступая ватными ногами, мы с ребятишками вываливаемся на землю. Торопливая разгрузка (почему мы теперь все время спешим?), и большая стрекоза, сверкнув на солнце зеленым боком, исчезает вдали, унося с собою только пилота. Штурман-начальник покинул борт вместе с нами.

Я оглядываюсь по сторонам. Довольно широкая река, быстрое течение, прозрачная вода. Глубина, похоже, немалая. Противоположный левый берег низкий, заросший ивняком. Вид у него, прямо скажем, непривлекательный.

Отмель, на которой оказались мы, через несколько метров упирается в заросли кустарника. Среди веток на полуметровой высоте застрял мусор, который обычно приносит река – сухие палки, водоросли, щепки. Однако, похоже, вода частенько затапливает это место. Это странно. Обычно пологим бывает только один берег реки, другой, из-за вращения планеты вокруг своей оси, всегда обрывистый, подмытый водой. Правда, такое характерно для сибирских рек, протекающих с юга на север. Казыр же перечеркивает карту с востока на запад, значит, данной закономерности может не подчиняться.

На чистом, лишенном коры бревне устроился вертолетный начальник Александр Иванович - натягивает на ноги сапоги-бродни. Решил порыбачить, пока не вернется вертолет. Закончив с экипировкой, достает удочку.

- Куда вы нас завезли? – спрашиваю я, отмахиваясь от роя налетевшей, откуда ни возьмись, мошки.

В ответ я ожидала что-нибудь, вроде «хотели покормить комарье - получите и распишитесь». Вопрос риторический, но мужчина понял его буквально.

- У тебя карта есть?

- Есть, - несколько оторопела я.

- Доставай, покажу.

Я ринулась к рюкзаку, заметив одним глазом, как нетерпеливо переступает ногами вертолетчик. Не терпится закинуть удочку. Надо срочно занять его разговором, пока не сбежал.

- Я уж подумала, заблудились мы среди скал. Куда ни посмотришь – везде горы и все одинаковые, - пожаловалась я, разыскивая в рюкзаке карты-километровки.

- Обижаешь! Я тридцать лет штурманом летаю, - изображая оскорбленное самолюбие, добродушно ухмыляется вертолетчик.

Он уже рвется к реке. Вся его поза – вскинутая удочка, носки бродней повернуты в сторону реки – выражает пятисекундную готовность. Куда спешит? Никто его рыбу не выловит. Кроме нас здесь никого нет. Да где же эти чертовы карты? Вроде укладывала в клапан, чтобы всегда под рукой были.

- Ну, что ты копаешься? В своем барахле разобраться не можешь? – нетерпеливо ворчит рыболов, а я делаю для себя вывод: рыбацкая страсть сильнее джентльменства, коли заставляет забыть о вежливости.

Карты нашлись, наконец, в боковом кармане. Я выбрала нужную и, затолкав остальные на прежнее место, развернула ее на коленях. Мельком глянув, штурман-ас тычет пальцем значительно ниже впадения Прямого Казыра.

- Но нам же не сюда!

В моем голосе пока еще только недоумение. Может, он просто не разглядел, случайно указал не на тот приток, вон их сколько в Казыр впадает. Но следующее пояснение должно было рассеять мои сомнения в его невнимательности или некомпетентности.

- На вашей стрелке невозможно было сесть, - мимоходом бросает летчик великолепную фразу и, не обращая больше на меня внимания, удаляется, шлепая сапогами по гладким окатышам.

- Как же так? – лепечу я.

Вопрос повис в воздухе.

Ничего себе, влипли! Я вспоминаю непрерывную полосу леса, начинающуюся сразу от реки, которую видела в окно вертолета. Подходящая площадка действительно не просматривалась. Хотя, откуда мне знать, какая площадка может считаться подходящей для этой букашки? Да и для любого другого вертолета. Мои познания о подобном виде транспорта ограничиваются лишь той информацией, которую предлагают зрителям создатели фильмов-боевиков.

Судя по карте, мы, похоже, приземлились километров на десять ниже по течению от нужного нам места. Ну что ж, будем решать задачи в порядке их поступления. Сейчас надо разбить лагерь, а потом уж разберемся с местом встречи.

- Сколько времени мы летели? – кричу я вдогонку рыбаку.

- Час двадцать, - на ходу отвечает Александр Николаевич и скрывается в кустах.

Значит, вертолет должен появиться часа через три. Надо чем-то занять время. Предлагаю ребятам соорудить солнечные часы. Втыкаем в песок палку, выкладываем камушками циферблат, и отмечаем место, куда падает тень от палки. Пока тень передвинется на три деления, мы можем отправиться на поиски места для лагеря.

Я давно заметила: какое утро – такой и день. Если во время завтрака прольешь чай, к обеду тебя обязательно обругает начальник. А если позавтракать не успел, то жди сюрприза и отнюдь не радостного. Один мы уже получили, приземлившись далеко от заданной точки. Но на этом, как выяснилось, неприятности не закончились.

Галечная отмель не годилась для разбивки лагеря – слишком велика опасность затопления. Если в горах пройдет дождь, то вода быстро поднимется, а уж какой быть погоде в течение предстоящих двух недель можно только гадать. Береженого бог бережет, надо поискать место повыше от воды.

Вдалеке за кустарником просматривались сосны. Как известно, эти деревья растут на сухих местах. Тесной кучкой мы направились к лесу. Через пару десятков метров кустарник закончился. Перед нами поднимался высокий берег реки, который отделял от нас неширокий, всего-то метров десять, но довольно глубокий рукав. Получается, что разгрузились мы на острове! Это было неожиданно!

Мы немного походили по берегу. В одном месте рукав перегораживали огромные стволы обрушившихся деревьев. Было бы странно, если бы мы не попытались использовать эту естественную переправу и перебраться по ней с острова на берег, но Фортуна определенно развлекалась в это время где-нибудь в противоположной части Вселенной, и мы оказались не теми существами, которые попадали в поле ее зрения. Стволы валялись беспорядочно, но их нагромождением руководил, наверно, сам Сатана: они либо не доставали до противоположного берега нескольких метров, либо торчали так, что перебраться по ним не представлялось никакой возможности. Ободрав руки и ноги в бесполезных попытках, мы вернулись обратно.

Я подвела печальный итог. Мы находимся на острове посреди реки в десяти километрах от оговоренного места встречи. Через правый рукав, вероятно, можно будет организовать переправу, но берег на другой стороне рукава обрывистый, лес на нем в обозримом пространстве завален буреломом. Далекий левый берег, который мы рассматривали по прибытии, низкий, зарос густым, непроходимым кустарником. На острове оставаться тоже нельзя: первый же дождь затопит его полностью, так как по всему видно - вода здесь частая гостья. Недаром так много кругом добела отмытых скелетов деревьев без малейших признаков коры. Таким образом, места, подходящего для двухнедельного проживания, вблизи не имеется.

Как показали наши солнечные часы, на разведку местности ушло около полутора часов. Оставалось еще столько же до прилета вертолета. Чтобы убить время, мы затеяли соревнование: кто больше «напечет блинов». Плоских камешков валялось повсюду в избытке, и мы азартно швыряли их в речку. Известная премудрость состояла в том, чтобы закинуть камень плоской стороной по касательной к поверхности воды. Когда кто-нибудь совершал удачный бросок, мы громко считали, сколько раз камень отскакивал от воды, прежде чем пойти ко дну. Заодно Илья учился счету.

Целый час мы развлекались у воды, но и это занятие, в конце концов, надоело. Все больше хотелось пить и хоть чуточку перекусить. Как же я не догадалась прихватить с собой хотя бы бутылку воды и краюшку хлеба?! Улетая, я и не предполагала, что заброска растянется на весь день. Но ведь со мной были дети! Я должна была быть более предусмотрительной!

Жаркий душный воздух завис над островом. Ни ветерка с реки, ни облачка на небе. Томно и скучно. Вертолета не видно и не слышно. Пора подумать, из чего соорудить тент, пока дети совсем не сомлели. Может, поспят в тенечке. Я уже направилась, было, к вороху вещей, но тут из кустов шумно вывалился Александр Николаевич. Его довольная физиономия без слов сообщала о том, что рыбалка оказалась удачной. И действительно, в пластмассовой ведерной торбе толкался в тесноте хариус. Ребятишки, да и я сама, впервые видели его живьем, да еще в таком количестве! Рыбы вместилось в посудину не меньше трех десятков. Местный хариус отличался поразительно крупными размерами – не менее тридцати сантиметров, и, судя по окраске чешуи, относился к хакасской разновидности: темный, с грязно-желтым размытым пятном у хвоста. Я немного интересуюсь рыбалкой, но мой опыт не позволяет объяснить баснословный улов хариуса ничем, кроме как использованием сети, однако ее у вертолетчика точно не было, поэтому я очень удивилась, как можно было удочкой за два часа наловить столько рыбы?!

Ах, как хочется пить! Малыш Илья, не раздумывая долго, присел у реки и, зачерпнув ладошками, звучно прихлебывает холодную, до ломоты, горную водичку.

Александр Николаевич разложил на бревне сало и хлеб, достал фляжку с квасом.

- Эй, горемыки, присоединяйтесь!

Пропустив мимо ушей нелицеприятное обращение, мы устроились вокруг импровизированного стола с предложенной снедью. Мы с Яной особенно смакуем хлеб. Яна из новичков, но уже была в лагере на известной в Красноярском крае реке Мане и знает, как надоедают к концу похода сухари. Илья начал познавать туристический быт с трехмесячного возраста и за четыре года пребывания на этом свете не пропустил ни одного из многочисленных походов, в которых принимали участие его родители. Поэтому жизнь представляется ему первобытно простой. Сейчас он ест потому, что проголодался: позавтракать мы не успели, а солнце уже перевалило за полдень.

- Не понимаю я тебя, - повернул ко мне загорелое, обветренное лицо Александр Николаевич. – Ну, ладно, молодежь. Они любопытные, пусть ходят. Им надо. А тебе-то, зачем целый месяц корчиться в палатке, жариться на солнце, мокнуть под дождем…. Да еще дитя с собой тащишь…

Летчик неодобрительно покосился на Илью, со вкусом жующего кусок сала.

Обычно в таких случаях я отшучиваюсь, но сейчас видимо жара надавила на мозги, да непредвиденные обстоятельства слегка выбили из колеи, потому что из моих уст вырвалось совершенно искреннее признание.

- Я и сама не всегда себя понимаю. Иногда вдруг такая тоска наваливается, стены давят, тянет куда-нибудь на простор, в лес, подальше от города. Спасибо моим детям – берут пока меня с собой. Если совсем уж честно, я боюсь того времени, когда не смогу успевать за ними, стану им обузой, и настанет момент, когда они уйдут без меня. Конечно, это неизбежно, но сейчас я здесь, и мне хорошо. А за дитя не я решаю. У него родители есть.

Для меня не характерна такая разговорчивость, но с человеком, которого никогда больше не увидишь, можно и пооткровенничать.

Александр Николаевич неопределенно хмыкнул. Серые глаза недоверчиво смотрят из-под кустистых бровей. Наверно решил, что у меня не все дома и всерьез не воспринимает, вот ведь и обращается запросто, на «ты», хотя мы практически не знакомы. В моем кругу я привыкла к церемонному «вы» и даже с молодыми людьми не сразу перехожу на английский тип общения. Хотя лично мне он импонирует, и я не понимаю, как можно использовать местоимение «вы» между детьми и родителями, что порой встречается в русских и украинских семьях.

Александр Николаевич бросает взгляд на часы.

- Должны бы уже вернуться, - заметил он вне связи с предыдущим разговором. Но тут же замолкает, оборвав себя на полуслове, не желая развивать скользкую тему. Не надо думать о плохом, и беды не случится. Помолчав, он возвращается к психологическим раскопкам.

- У тебя муж-то есть?

Вот, так всегда! Я вздыхаю.

- Был. Умер пять лет назад.

Доморощенный психолог удовлетворенно кивает. Теперь ему все понятно: баба ленива, не хочет сидеть дома и вытирать пыль с мебели, вот и шарахается, где попало, выискивая приключения на свою седеющую голову. А все потому, что рядом нет мужика, который бы вправил ей мозги. Порицание явно читается в мимике его лица.

С подобной философией я встречалась не раз и научилась безболезненно реагировать на нее. К тому же, сейчас нет никаких оснований для огорчения: Александр Николаевич ничего не сказал в осуждение, а мое физиогномическое толкование может оказаться ошибочным. Бог с ним! Пусть думает, что хочет. Мнение случайного человека меня не интересует.

Вертолет появился неожиданно. Мы ждали его с востока, а он вынырнул с запада, возвестив о своем прибытии нежным стрекотом. Зависнув над островом, он примерился и тяжело плюхнулся вблизи кучи сваленного добра. Мне даже показалось, что железная машина жалобно звякнула, хотя слышать я этого, конечно, не могла из-за диких звуков, порождаемых вращением лопастей и работой двигателя.

Откинулась дверка, и мы застываем с открытыми ртами, не столько от шума, сколько от удивления. Весь салон забит до самого верха, завалено даже место штурмана. Совершенно обалдевший Андрей, словно таракан, выползает из щели между мешками и веслами. Оказывается, груза осталось столько, что вертолет сумел подняться только с разбега и то не сразу, а со второй попытки. Перегруженный, он летел к нам два часа. Отсюда и получасовое опоздание.

Освободив салон, мы благодарим летчиков и, попрощавшись, отходим подальше к кустам. Вертолет делает круг над островком, затем поднимается вертикально вверх и исчезает в ослепительных лучах высоко стоящего солнца.

Вот и все. Когда теперь мы снова увидим людей? В голове пока еще не укладывается, что населенные районы остались за бескрайними саянскими далями, и что человека в этой глухомани если и встретишь, то исключительно редко.

Андрей трясет головой, в надежде избавиться от гула в ушах, но эта напасть будет преследовать его целую неделю. Нам с ребятишками повезло больше - уже на третий день мы чувствовали себя нормально.

- Андрей, мы на острове. Подходящего для лагеря места поблизости нет. Надо искать, - докладываю ему, как более опытному туристу, в тайной надежде свалить решение проблемы на другие плечи.

- Все нормально. – Андрей совсем не шокирован, как я ожидала. У него есть для нас приятное сообщение. - Ниже по течению стоит изба. Я заметил, когда летели. Вы катамаран собирайте, а я пойду дорогу разведаю.

Какая хорошая новость! Мы с энтузиазмом принялись за катамаран. Илья как большой закручивал гайки, помогал натягивать резину, которой мы стягивали алюминиевый каркас, старательно размахивал пустым мешком, захватывая воздух, чтобы накачать баллоны катамарана. Получалось у него неважно, малыш огорчался, а я успокаивала его, убеждая, что он слишком требователен к себе. Когда же сборка была закончена, оказалось, что мы не с той стороны привязали раму. На переделку времени не оставалось. Так и сплавлялись на перевернутом судне.

До избы, расположенной на левом берегу Казыра, напротив нижней оконечности острова, оказалось не далеко, но и не близко – метров шестьсот по прямой. За шесть рейсов мы с Андреем переправили весь груз.

Вниз сплавлялись по воде, сначала по левому рукаву, потом по тихой протоке, пересекающей остров поперек, выходили на струю правого рукава. Здесь надо было держаться с краю, иначе стремительный поток со свистом проносил катамаран намного ниже нужного места. Трудность заключалась еще и в том, что остров заканчивался отмелью, которая не позволяла вырулить сразу к причалу, приходилось, обогнув мель, двигаться некоторое время против течения.

Зачем такие сложности? Не проще ли было пересечь левый рукав, сплавляясь по нему вниз? Безусловно, но невозможно: по неведомой мне причине в реке на протяжении нескольких десятков метров густо разросся ивняк, не оставляя свободного прохода.

Пустой катамаран уносили обратно на руках по берегу, потом по острову, дважды пересекая вброд русло Казыра. Хорошо, что изба оказалась ниже по течению, иначе даже представить не могу, что бы мы делали со всем нашим грузом.

Пока старшие перевозили вещи, Яна с Ильей ловили саночками рыбу на ужин. К завершению переправы пять крупных рыбин плескались в пакете. Илья горделиво хвастался:

- А вот этих двух я поймал!

Яна снисходительно уточнила:

- Ага, чуть не упустил, когда с крючка снимал.

На последний рейс остались только личные рюкзаки и дети. Устроившись между баллонами на рюкзаках, Яна крепко обхватила Илью, и мы вышли на струю. Река здесь быстрая, чалиться предстояло на значительной глубине, выгребая против течения. За шесть предыдущих рейсов я основательно устала, руки тряслись от напряжения, я с трудом удерживала весло. Андрей, заметив это безобразие, перекрикивая шум воды, командовал:

- Греби сильней! Снесет ведь! Раз! Раз! Раз!

Как только берег оказался на доступном расстоянии, он, не мешкая, перепрыгнул на землю, подтянул катамаран и обмотал чалку за толстое дерево. Весло выпало из моих рук. Собравшись с последними силами, я передала Андрею Илью. Поднялась на берег и Яна. Мы забрали рюкзаки и вытащили из воды катамаран. Переправа закончилась.

Переполненный событиями день клонился к вечеру. Хотелось поскорее устроиться на ночлег, но обиженный невниманием желудок требовательно напоминал о себе. Кому что, а я мечтала о хорошей кружке горячего чая! Он для меня как допинг. Если я сейчас не получу хоть глоток, то ни на какие действия больше не способна.

 

* * *

Бревенчатый домик среди деревьев на берегу, который увидел Андрей с вертолета, оказался баней с провалившейся в одном углу крышей. В обе стороны от бани убегали тропинки. Более заметная и торная вела вдоль берега вверх по течению. Метров через десять, резко свернув в чащу леса, тропинка упиралась в другой домик, размером побольше. Вход в него был завален торчащими в разные стороны бревнами, досками, разным хламом.

Андрей кое-как растолкал бревна, освободил массивную дверь. Изнутри она оказалась завешена плотным пологом от комаров. Разумно! Мы шагнули на деревянный пол, засыпанный корой и прочим древесным мусором, и огляделись.

Два окна затянуты полиэтиленовой пленкой, местами поврежденной. Справа от входа - круглая железная печка с трубой, в углу - небольшой запас сухих дров. Слева на стене – полки, под ними небольшой столик с кухонной утварью. У окна напротив двери - большой обеденный стол, с двух сторон вдоль стен - широкие нары. В центре избы болтались подвешенные к потолку два больших свертка, внутри которых мы обнаружили ватные спальники, подушки, телогрейки.

Ну что ж, вполне приличное жилье, просторное и надежное. Во всяком случае, это не открытая всем ветрам и напастям палатка.

Андрей принялся разбирать завал перед входом, чтобы освободить место для груза, скучавшего на берегу возле бани. Тем временем мы с ребятишками наскоро подмели пол в избе, притащили рюкзаки с личными вещами, устроили лежанки, разыскали свечи, лампы, спички. Основательно устроимся завтра, а сейчас надо быстренько приготовить ужин. Печку пока топить не будем. Кто знает, в каком она состоянии. Поищем лучше место для кострища.

Чуть в стороне от облюбованного нами строения - еще одна изба. Она уже черная, без пола и крыши. Между избами до самой реки протянулась поляна, заросшая полутораметровым пыреем и кустами шиповника. На краю поляны чернеет пятно старого кострища, по-хозяйски обложенного камнями. Рядом - небольшая лавочка. На ней лежат две замечательные квадратные сковороды «мечта хозяйки» с носиками для слива масла и даже лопатка, чтобы переворачивать куски рыбы или мяса. Кто-то устраивался здесь не на один день!

Яна складывает шалашиком костер, благо, дрова рядом. Илья зажигает спичку. Вспыхивает озорным огоньком береста, легко разгорается сухая древесина. Вскоре весело забулькала вода в котелке для чая. В другом котле Яна приготовила картофельное пюре с маслом. Совсем не походная, домашняя, а потому особенно вкусная еда. На камнях в сковороде зажарен пойманный хариус. Сегодня у нас прямо-таки царский ужин!

Стол накрываем в избе - на улице одолевает мошкара. От света Андреевой газовой лампы в лесной избушке становится уютно. Удобная, кстати, вещь. Жаль, газ быстро кончается.

Мы рассаживаемся за столом: я и Илья с одной стороны, Андрей с Яной - напротив. Наконец-то можно нормально поесть и расслабиться. Длинный и трудный день завершен. Бедный малыш так устал, что уснул, не донеся ложку до рта. А мы втроем еще долго разговариваем, сначала за ужином, а потом лежа в темноте на нарах. В спальниках тепло. Бревенчатые стены создают ощущение безопасности. Какое счастье, что кто-то поставил здесь эту избу! Теперь не надо будет ютиться в палатке, вслушиваться по ночам в лесные шорохи. Легонько касаемся главного прокола дня – неточной заброски. Но говорить о плохом не хочется. Мы верим, что выход найдется, а пока строим планы на завтра и вспоминаем наших ребят, которые спят сейчас где-то среди горных хребтов Центрального Саяна.

С этого дня, 14 августа, начался отсчет нашего десятидневного пребывания в базовом лагере. Впоследствии выяснилось, что эти дни, вместившие в себя и тревогу, и надежду, и безмятежную светлую радость, наполненные простыми житейскими делами и бесхитростным общением, были самыми чудесными за все время похода, и, как знать, может, и за всю мою не бедную событиями жизнь.

* * *

Следующий день прошел в хлопотах по обустройству лагеря. Мы разобрали и разместили продукты: одни - в речку, в «холодильник», а другие, наоборот, в сухое место под навес. Отобрали по списку, составленному Сашей-завхозом, выделенные нам продукты. Снаряжение, катамараны, весла и каяки оставили на берегу у бани, поближе к воде. Берег в этом месте высокий, и, мы надеемся, затопление нам не грозит.

После обеда отправились разведать окрестности. Вблизи, тут и там, сложены в поленницы нерубленные чурки дров, в основном лиственница и сосна. Немного дальше виднеется свежий сруб без крыши. В нем мы обнаружили десятка два запасных стекол для керосиновой лампы, которые были свалены небрежной кучей в углу на земляном полу.

Странное место. На охотничью заимку не похоже, слишком много строений и нет лабаза для хранения продуктового припаса. Создавалось впечатление, что здесь обитал не один человек. Кто и для чего обустраивался здесь?

От края поляны рядом с облюбованной нами избой тянутся заросли шиповника. Такого разнообразия форм и размеров ягод я никогда не видела. Здесь и длинные банановидные, и веретенообразные, зауженные с обоих концов, и толстые бочонки, и круглые, как шарики, и грушевидные, и с носиками. От крохотных, как капли росы, до крупных – с фалангу пальца. Готовая коллекция для селекционера!

Изредка встречаются кусты красной смородины с красивыми, крупными и прозрачными, перезревшими ягодами. Кислоты в них почти не осталось. Сладкие с едва уловимым привкусом брожения, они сами просились в рот.

Беда пришла, откуда не ждали...

Мы с Ильей возвращались в избу после двухчасовой "экскурсии". Мальчонка еле держался на ногах, что было удивительно - для него такая прогулка совсем необременительна. Несмотря на четырехлетний возраст, малыш имел крепкие, тренированные ножки и мог гулять и бегать бесконечно. Я взяла его на руки, прижала к себе подозрительно горячее тельце. Конечно, погода стоит теплая, но не настолько, чтобы так перегреться. Вряд ли это просто усталость. Я поспешила в избу. Надо осмотреть ребенка. Может, клещ укусил, а я не заметила, или еще какая хворь привязалась. Стараюсь казаться спокойной, но это плохо удается. Укладываю Илью на нары, сую подмышку градусник - 40,20! Ничего себе, температурка! В чем же дело? Ни присосавшегося насекомого, ни следов какого-либо укуса не видно. Кожа чистая, без сыпи. На простуду тоже не похоже, перегреться на солнце он не мог - все время в тени леса бродили. Раздумывая о причинах недомогания, даю малышу воды запить таблетку аспирина. Ребенок вдруг побледнел, с трудом перевернулся на бок. Я едва успеваю подставить таз. Среди рвотной массы ярко краснеют ягоды смородины. Спазмолитические приступы повторялись несколько раз. Ослабевший Илья безропотно выпивал очередную кружку соленой воды и вновь склонялся над тазом. Наконец, промытый желудок успокоился. Я переодела Илью в сухую одежду, и он, измученный, глубоко заснул.

Пока отваживалась с Ильей, совсем не обращала внимания на Яну. Только во время ужина, глядя на вялые движения ложки в ее руке, заподозрила неладное. Столбик ртути на градуснике у нее под рукой поднялся на отметку 39. Реакция на таблетку оказалась аналогичной Илюшкиной. Теперь я уже не сомневалась в диагнозе. Это было отравление, которое вызвали перезревшие ягоды красной смородины, или кислицы, как ее часто называют в Сибири. Очевидно, в них образовались соединения сильных органических кислот, вызвавшие токсикацию желудка, а добавка аспирина (ацетилсалициловой кислоты) стимулировала ярый протест организма в виде рвоты – защитной реакции, способствующей избавлению от ядов.

До сих пор мне не приходилось слышать о фактах отравления кислицей у людей. Попадала как-то на глаза заметка о массовой гибели птиц. Ученые установили тогда, что причиной смерти было отравление перезревшими ягодами, в которых перебродившие кислоты трансформировались в спирты. Мне показалось это странным, так как, насколько я знаю, птицы выклевывают из ягод только семена. Видимо, и семена пропитались спиртом. Тем не менее, сейчас красивые и вкусные ягоды красной смородины определенно явились причиной недуга. Другие ягоды: жимолость, брусника, шиповник, растущие здесь же, были совершенно безвредными и не приносили неприятностей. «Кислицу» в свежем виде мы больше не ели, но в компот добавляли неоднократно.

Через день Илья и Яна были абсолютно здоровы и не вспоминали о случившемся. Чистый, насыщенный хвойным ароматом горный воздух быстро ставит людей на ноги.

***

Незаметно пролетали дни. Рыбалка, сбор и сушка корней бадана, ягод шиповника, поиск шишек и грибов, исследование и сбор образцов травянистой растительности занимали все свободное время.

Я показывала ребятам деревья, кустарники и травы, рассказывала, чем они примечательны и как различаются. Но природа всегда значительно богаче наших знаний. Многое, о чем я знала только по книгам, довелось увидеть здесь «вживую». И тогда теоретические знания помогают разобраться в увиденном. Новые виды растений, рыбы, животные – все было интересно.

Отправились мы как-то с Ильей за ягодами для компота. Малыш подобрал кедровую шишку, грызет на ходу. Спешить нам некуда. Неторопливо идем по тропинке, разговариваем о том, о сем.

- Баба, а кто такой кабан?

- Это дикая свинья, опасный зверь. Если встретишь, лучше уходи потихоньку и постарайся, чтобы он тебя не заметил.

- А как его узнать?

- Он похож на домашнюю свинью, как у бабы Любы, только с бурой шерстью и длинной мордой с клыками. А у поросяток вдоль спинки темные полоски.

- А «вдоль» – это как?

Я рисую на земле схематичное изображение.

В двух шагах перед нами перегородило тропу поваленное дерево. Откуда ни возьмись, на него выскочил бурундучок. Блестят любопытством глазки-бусинки, отливают на солнце пять темных полосок на спине.

Илья замирает, потом тихонечко пятится, прячется за меня и приглушенно шепчет:

- Баба, уходим! Кабан!

Я, стараясь говорить негромко, чтобы не спугнуть безобидного зверька, успокаиваю ребенка.

- Нет, Илюша. Это только бурундучок. Ты можешь с ним подружиться. Угости его шишкой.

Но Илье делиться орешками не хочется, и шустрый зверек, взмахнув хвостиком, исчезает в брусничнике.

В России род Бурундуков представлен всего одним таежным видом - Бурундук азиатский. Он относится к семейству Белок отряда Грызунов. Как и у всех грызунов, клыков у него нет, а есть две пары длинных, прочных, постоянно растущих резцов. Передняя сторона резцов покрыта твердой эмалью, а задняя менее твердая, поэтому они способны самозатачиваться. Вот бы человеку такие зубы!

Ореховый завтрак торопыги-бурундучка можно легко отличить от шишки, побывавшей в лапках белки. Он обгрызает чешуйки, прикрывающие орехи, до половины, а не до основания, как это делает старательная белка. Илья часто находил на тропах обгрызенные шишки, и каждый раз спрашивал меня, какой зверек над ними поработал. Питаясь ягодами, бурундук нередко оставляет мякоть, а косточки уносит в защечных мешках.

Человека этот зверек обычно почти не боится, часто показывается на глаза, а когда его все-таки не замечают, настойчиво подает голос. Если бурундука подкормить ягодами, грибами или сочным стеблем травы, он вскоре становится совсем ручным. Один такой симпатяга часто сопровождал нас во время прогулок.

Сигнал тревоги бурундука – звонкое отрывистое цыканье, перед которым иногда слышен тихий булькающий звук. Считается, что бурундуки чаще кричат к перемене погоды. Но обычно их тревожные крики слышны уже тогда, когда и без того ясно, что дело к дождю - тучи закрывают солнце и резко темнеет.

***

А какая великолепная была рыбалка! И дело даже не в том, много или мало мы поймали рыбы, а в том, как мы ее ловили.

Приютившая нас изба располагалась в удобном для рыбалки месте. Метрах в пятидесяти вниз по течению находилось устье Левого Казыра. Оно распадалось несколькими рукавами, разделенными галечно-песчаными отмелями. Шагая вверх, по течению Казыра мы обнаружили еще один приток. Возможно, это был один из рукавов все того же Левого Казыра, отделившийся выше устья. Вода в нем была почти стоячая, с темными, глубокими омутами, запрятанными в зарослях тайги. Здесь обитала популяция особенно крупного хариуса. На Левом Казыре хариус был поменьше, а на перекатах – еще мельче, но более юркий. На самом Казыре хариус ловился почему-то только на перекатах, которые находились довольно далеко от базы.

Рыбалка была нашим основным занятием в период ожидания. Для Андрея она была все возрастающей страстью, для остальных - постепенно затухающим желанием. Я, Илья и Яна теряли к ней интерес по мере того, как рыба привыкала к присутствию человека и уже не кидалась по-глупому на пустой крючок. Ни умения, ни навыков рыбной ловли мы не имели, поэтому, если поначалу нет-нет, да и выдергивали дико скачущую на крючке рыбину, порой и солидных размеров, то, чем дальше, тем больше требовалось времени и сноровки. Илья специализировался на «захвате» - кидался на пойманную рыбу, когда ее уже выдергивали на берег, чтобы она, не дай бог, не сорвалась с крючка и не улизнула обратно в воду, что, кстати, часто случалось.

Мы с удовольствием помогали Андрею готовить снасти, когда он доверял нам крутить мушки. В основном же, ловили кузнечиков, которые во множестве водились на галечных отмелях среди зарослей солянок. Кузнечики попадались двух видов: крупные, ярко-зеленые, словно детские игрушки, и маленькие серо-бурые. На мелкоту хариус бросался так, будто всю жизнь только и мечтал об этом деликатесе, заглатывая его целиком. С большими зелеными дело обстояло иначе. Весь процесс трапезы был отлично виден в прозрачной воде. Вот к дергающемуся на крючке насекомому неторопливо подплывает 30-40-сантиметровый «лапоть» и замирает неподалеку, скосив хитрый глаз на рыбака. Вдруг резким, молниеносным движением хариус отхватывает кусочек от наживки: брюшко, задние лапки или голову кузнечика и, не задев крючка, довольный собой отплывает на метр-два в сторону. Удерживаясь на одном месте, едва заметно шевеля плавниками, он, так и кажется, беззвучно хохочет, дразня незадачливого рыболова.

Андрей, однако, часто выигрывал это единоборство, используя различные хитрости и приемы. Он, например, никогда не вставал так, чтобы его тень падала в сторону заброса удочки. На берегу вообще устраивался, по возможности в тени, а не на солнце. Пробовал различные цвета и формы мушек, наживлял зеленого кузнечика частями, предлагая рыбкам то бедрышко, то переднюю лапку. Он отливал в картонной воронке тяжелые самодельные мормышки, так как популяции хариуса в ямах были поразительно крупными. Мы каждый раз замеряли рыбу перед чисткой. Размеры отличались удивительным постоянством - 41 сантиметр. На перекатах рыбки ловились поменьше, в пределах 20-25 сантиметров. А однажды Андрей с Яной ушли на весь день вверх по Левому Казыру и принесли оттуда двадцать отборных хариусов длиной 30-35 сантиметров.

Недалеко от устья притока они наблюдали редкую картину. На протяжении пятисот (!) метров русло было покрыто сплошным многолетним завалом из смытых во время половодья и разлива воды деревьев. Они лежали так плотно друг к другу, что можно было идти по ним, как по дороге, совершенно не опасаясь вымочить ноги. Вода шумела внизу, не перекатываясь через стволы.

***

Начинался четвертый день нашего автономного пребывания в саянской глуши. Я проснулась от неясного, первобытного чувства приближающейся опасности, подобного тому, что пришлось пережить однажды во время полного солнечного затмения. За окном - не то туман, не то дым. И странная неподвижность в лесу и в воздухе. Не слышно обычного по утрам птичьего гомона, лишь изредка прорежет тишину резкий, тревожный возглас, да звонко, отрывисто зацокает бурундук. Ни одна веточка не шелохнется. Лес, словно замер.

Осторожно расталкиваю Андрея. Шепчу, боясь разбудить детей:

- Вставай, кажется, где-то лес горит.

Андрей потягивается, стряхивая сон. Он - типичная «сова», утром должен поспать подольше, а вечером может бодрствовать до полуночи. Как все «совы», он весьма деятелен, быстро и легко забывает неудачи и неприятности. Кстати, хорошо чувствует людей, улавливает характер и особенности поведения. Он, хоть и громкоголосый, может и на Илью прикрикнуть, но по натуре достаточно дружелюбен. Трудности и конфликты его не пугают, в нестандартных ситуациях панике не поддается. Считается, что типу «сова» присущи качества, необходимые людям критических профессий – летчикам, пожарным, саперам.

Андрей тихонько поднимается с нар, методично обувается, набрасывает анорашку - удобную туристическую одежку в виде свободной легкой блузы с капюшоном.

Неслышно прикрыв за собой дверь, мы выходим из избы.

В воздухе явственно ощущается слабый запах гари. Дым тянется по распадку долины Левого Казыра, впадающего в Казыр недалеко от нашей стоянки. Сомнений не остается - лес горит. Вот только где, далеко ли, и что делать сейчас? Следует ли немедленно эвакуироваться? Если да, то куда: на остров или на правый берег? Как поступить с продуктами и снаряжением? Вопросов много, ответов нет. Решаем подождать развития событий.

Дети безмятежно проспали до завтрака. За едой мы не стали портить им аппетит и ничего не сказали о своих опасениях. Ополоснув посуду, отправились на рыбалку в устье Левого Казыра в надежде прояснить обстановку. Детей взяли с собой. Пусть лучше рядом будут.

Туман вместе с дымом то опускается вниз, то вновь поднимается и зависает, не достигая вершин гор, но задымленность воздуха, как будто уменьшилась. Рыба клюет плохо. Андрей прогулялся вверх по притоку, но и там его встретила неопределенная тишина. Так, ничего не выяснив, мы вернулись на основное русло Казыра. Остановились около омуточка, образовавшегося перед заломом. Пробуем забросить удочки. Леска путается в низко склонившихся ветках. Андрей куда-то исчез, а мы с ребятишками карабкаемся на край залома в относительно свободное пространство, чтобы беспрепятственно забросить леску.

Вдруг вдалеке раздался громкий треск, напоминающий звук выстрелов. Мы горохом скатились с бревен. Я схватила за руку Илью, пропустила вперед Яну, чтобы не терять девочку из виду, и мы помчались к избе. Возле бани лицом к реке стоял Андрей. Услышав наши шаги, он повернул голову и, предупреждая вопрос, указал рукой на противоположный берег. Там из-за гор высоко в небо поднимался узкий столб дыма. Сначала белый, он становится почти прозрачным, но вот на чистом голубом фоне появляются черные струйки. Трескучая канонада сливается с отдаленным громом, и уже не столб, а большое черное облако зависает над горой, продолжая увеличиваться в размерах.

Глядя на страшное зрелище лесного пожара, я, как ни странно, почувствовала облегчение. Беда обошла нас стороной. Через лысую каменную вершину горы огонь не перебросится – там нечему гореть. Да и река между нами. Однако, непонятно, какими неведомыми путями дым от пожара появился сначала на нашем берегу?

В этих диких, глухих местах, где редко появляется человек, причиной возникновения пожара при такой жаре может стать даже капелька росы на пересохшем мху, фокусирующая солнечную энергию словно линза.

Бессознательно осматриваем небо вокруг – может, появится пожарный вертолет? Хотя в лесной инспекции нет денег не только на зарплату, но и на горючее. Вот и горят леса на бескрайних просторах Сибири. Я была неприятно поражена неимоверным количеством мертвого леса еще во время полета сюда. Горелый лес покрывает крутой склон безымянной горы на правом берегу Казыра напротив нашего лагеря и сопку в километре от нас. Еще не раз печальные картины горельников откроются нашему взору позднее, при сплаве по реке.

Правда, как и в прежние времена, лес гибнет не только от пожаров. Уже несколько лет уничтожают его грозные полчища насекомых - пихтовая, сосновая и хвойная пяденицы, сосновый походный шелкопряд, гусеницы которого отправляются питаться по вечерам «походной колонной» (отсюда и название), всеядная монашенка и другие вредители. А человек, запутавшись в суетных проблемах политики и экономики, уже не в силах помочь природе, выступая и сам все чаще в роли разрушителя ее гармонии.

***

К счастью, ночью прошел дождь. Утренний туман, очистив воздух от запаха гари, поднялся вверх, вновь предвещая осадки.

Это был переломный момент. Дня три еще держалось летнее тепло, перемежающееся кратковременными дождями. Предчувствуя скорое изменение погоды, мы продолжали активно рыбачить. Около полусотни очищенных от чешуи и выпотрошенных хариусов просаливались в полиэтиленовой бочке, погруженной в воду недалеко от берега. Ну и конечно, наше меню ежедневно содержало рыбные блюда. Никогда, ни до, ни после этого похода, мне не довелось есть столько хариуса. Рыба, безусловно, великолепная, с нежным вкусом мякоти и легко разваривающимися костями. Надоесть нам она не успела.

Приближалось время встречи - 22-23 августа. Мы все чаще задумывались, как лучше сообщить ребятам о нашем местонахождении. С правого берега, да и с реки, наше жилище не заметно, поэтому мы поставили опознавательный знак. На отмели посередине реки, напротив нашей стоянки, вкопали длинный шест с натянутой на верхнем конце моей ветровкой, сшитой из яркой разноцветной ткани. Мера эта оказалась бесполезной, но кто знал, как сложатся обстоятельства?

Больше всего беспокоило то, что, выйдя на Прямой Казыр, ребята не найдут там нас. Не надо обладать особым воображением, чтобы представить их состояние, когда они увидят пустую поляну. Необходимо было каким-то образом оставить информацию именно там, на Прямом Казыре. Обсуждение проблемы закончилось предложением Андрея, с которым мы все согласились.

- Сделаем так. Мы с Яной утром 22 августа уйдем на Прямой Казыр. Туда километров десять. К вечеру дойдем. А вернемся на следующий день вместе со всеми.

На том и порешили. Но жизнь внесла свои коррективы.

В ранних сумерках утра 21 августа, когда у нормального человека самый крепкий сон, вдруг широко распахнулась дверь, и откинулся прикрывавший ее полог. Я мгновенно вынырнула из чуткого забытья и, не шевелясь, чуть приоткрыла глаза. На фоне светлеющего прямоугольника вырисовывался силуэт человека. Он стоял неподвижно, ослепленный полумраком избы.

Мы так привыкли к своему автономному существованию, что появление человека, мягко скажем, обескураживало. Возникла сразу куча вопросов. Откуда он здесь, в глуши, столь далекой от обжитых мест, что даже неверные тропы по берегам реки, и те пробиты звериными копытами. Почему один? Отбился от группы? Кто он? Геологи здесь давно не работают, туристы слишком редки, это вам не Ергаки, где людей, как отдыхающих на курорте. Охотник? Но до сезона охоты еще далеко. А может он не случайно один? Или он совсем и не один?

Спокойно, тетя Таня!

Я всматриваюсь сквозь завесу ресниц. Свет занимающегося утра за спиной незнакомца мешает рассмотреть подробности. Однако ж, какой-то потрепанный наш пришелец, на десантника явно не тянет, а вот на сбежавшего с зоны - вполне. На голове ничего, кроме спутавшихся темных волос, с худых плеч безнадежно спадает оборванный, потерявший форму линялый свитерок, на ногах - разбитые сапоги, вместо рюкзака - обыкновенный мешок, прихваченный веревкой по углам, скрывающий небогатые, видно, пожитки.

Может быть, это все-таки охотник? Хотя в моем представлении данный типаж должен выглядеть несколько иначе, все же останавливаюсь на этом предположении. Вдруг мысль действительно материальна, и негатив в сознании способен вызвать адекватный отклик в физическом мире. Уж лучше выглядеть наивной чукотской девушкой, чем невольно накликать беду.

Стараясь не делать резких движений, я бесшумно села, не спуская ног с лежанки. Илюшка спал, свободно раскинув в стороны все имеющиеся конечности. С краю оставалась узкая полоска шириной в две ладошки, где только что мостилась я, изображая собой защитный бортик. Инстинктивно загородив собой малыша, я, как можно дружелюбнее, обратилась к незнакомцу:

- Доброе утро! Вы, наверно, охотник - хозяин этой избы?

Он заговорил негромко, но быстро, выпаливая столько слов сразу, что я вскоре оставила попытки понять что-либо из его словесного водопада. Определенно одно: он рад неожиданной встрече с людьми. Отпустив полог, человек оживленно жестикулирует, рассказывает, по-прежнему стоя в дверях, как добирался сюда с речки Гутары, протекающей по ту сторону хребта в Иркутской области, и постоянно повторяет, что он без оружия, нет даже ножа. Я удивляюсь, как же можно без ножа в тайге, и вновь, как во время пожара, испытываю необъяснимое чувство облегчения и смутной надежды. Не перебивая, слушаю, сидя на нарах возле спящего Ильи. Понятно, что после двухнедельного, как он утверждает, одиночества человеку приятен сам процесс общения с живыми людьми. Пусть выговорится. Я даже не очень прислушиваюсь к тому, о чем он говорит. В тайге встречаются разные люди, и не всегда им хочется рассказывать о себе правду, но главное, кем бы он ни был, для нас (я почувствовала это интуитивно) он не опасен.

Бессвязный монолог неожиданно обрывается коротким вопросом:

- А у вас чай есть?

Извиняющийся тон, напряженное ожидание ответа меня не насторожили. Я ведь уже решила считать его охотником, что бы он там ни сочинял.

- Да, конечно! Пойдемте к костру. Там в котелке холодный чай. А сейчас свежий заварим, завтракать будем.

Мы выходим, аккуратно прикрыв дверь.

Незнакомец довольно потирает руки и сейчас же развивает бурную деятельность. Холодный чай он пить не стал.

- Где тут у вас топор?

Все у него получается споро, ловко, хоть и несколько суетливо. Пока я ходила к реке за водой, костер уже разгорелся, огонь яростно мечется по сухим, мелко нарубленным дровам, и вот уже мы сидим по разные стороны костра и потягиваем из кружек обжигающий ароматный напиток. То, что в моем понимании было круто заваренным чаем, оказалось «ослиной мочой». Незнакомец заварил «настоящий чай», попутно объяснив разницу между ним и чифиром. Оказывается, чифир надо обязательно некоторое время «варить», а чай напаривают в чуть остывшем кипятке.

Из избы вышел Андрей. Вероятно, он слышал разговор в избе, потому что, увидев постороннего, не удивился, подошел, протянул руку, приветствуя. Устроился по-хозяйски на лавочке возле костра, поинтересовался, какова ситуация в верховье Казыра. Сейчас нам неплохо было бы знать, насколько сложен путь до Прямого Казыра, как быстро можно его преодолеть. Завязался разговор. Андрей слушал, изредка задавая уточняющие вопросы.

Поднялись Яна с Ильей. Началось обычное утро с обычными в это время суток делами: умывание, завтрак, уборка… Я возилась у костра, когда вдруг почувствовала какое-то движение за спиной. Резко оборачиваюсь и вижу более чем странную картину.

Так называемый охотник обхватил Илью обеими руками, как в фильмах про бандитов и заложников, и прижимает к себе, не по сценарию пряча его лицо в складках своей одежды. Я вскочила. Вот ты как! А я-то посчитала этого человека неопасным! Что ему надо? Зачем схватил ребенка?!

Пока в моей голове вихрем крутятся бессвязные мысли, события продолжают развиваться. Якобы охотник несильно отталкивает ребенка, и, закрыв заросшее черной щетиной лицо руками, мчится к реке.

Все случилось так быстро, что я не успеваю ничего понять. Так и торчу соляным столбом, только головой верчу. Ищу глазами Андрея, может он объяснит, что происходит.

- Осы, - коротко бросает тот, поймав мой взгляд.

Воздух, застрявший в грудной клетке, самостоятельно покинул ее, я шумно вдохнула и обрела способность соображать. Короткого взгляда хватило, чтобы оценить обстановку. Илья не пострадал, а вот его защитнику, по всей вероятности, сейчас несладко. Я срываюсь с места и бегу в избу за аптечкой, развожу в кружке соду, прикидываю, чем заменить пинцет, чтобы извлечь жало. Со страху я даже не вспомнила, что жало в теле жертвы оставляют только пчелы, а осы, шмели и шершни используют его в качестве многоразового шприца для впрыскивания яда.

Кто потревожил осиное гнездо, я не выясняла. В конце концов, это не важно. Главное то, что результатом необдуманного вмешательства стало ответное нападение. Стайка ос яростно кинулась на первого, кто попался на их пути, и этим первым оказался Илья. Охотник, увидев, как малыш отмахивается от обозленных насекомых, моментально среагировал и поспешил закрыть Илью собой. Тогда осы переключились на непрошенного мазохиста. Их исправительные работы, проведенные по оригинальной методике, с использованием небольших доз яда имели успех: лицо нашего охотника перекосилось и распухло. Где там искать следы укусов! Как следствие, моментально поднялась температура.

Я достала две таблетки аспирина, анальгин, супрастин, приложила к горячему лицу холодный содовый компресс. Охотник, снисходительно улыбаясь, принимает мои заботы, послушно проглатывает таблетки, подставляет лицо под холодную тряпицу.

Спустя полчаса мы собираемся у костра, пьем чай и слушаем нашего нового знакомого. Надо заметить, что произошедшее событие ничуть не повлияло на его разговорчивость, а лицевая коррекция не изменила ни дикции, ни скорости извержения словесного потока.

Зовут незнакомца Владимир Иванович Климанов. Ему 54 года. По его словам, почти двадцать лет провел в лесу, промышляя охотой. В этом году получил новые угодья и до начала сезона, по летнему теплу, решил пройти пешком, осмотреться, где какой зверь водится, где растет кедрач, ягодники, выбрать место для зимовья. К нам пришел с верховьев Казыра. Людей до нас не встречал. Из расспросов Андрея понял, что у нас серьезная проблема, и, узнав подробности, решил задержаться до прихода ребят – может, чем-то помочь сумеет.

Теперь он держался свободнее, но рамок не переходил, нецензурщины себе не позволял, старался каждому угодить, лишь брошенная вскользь фраза, да прямой, насмешливый взгляд темных, глубоких глаз выдавали в нем человека независимого и далеко не робкого десятка. Он умел всегда найти себе дело и при этом не путаться под ногами. Напрягала только невероятная словоохотливость этого человека, но вскоре мы стали воспринимать его, как включенный радиоприемник и перестали обращать внимание на «звуковой фон».

Позднее, выбрав момент, когда я одна полоскала в реке белье, ко мне подошел Андрей. Он устроился на камне спиной к реке так, чтобы никто не мог подойти к нам незамеченным, и сказал:

- Скорей всего, этот человек не тот, за кого себя выдает. Будем считать, что для нас он не опасен. Мы его не знаем, ничего плохого ему не сделали. Попробуем использовать ситуацию в своих интересах. Сделаем так. Завтра вы с детьми останетесь здесь, а я с этим дядькой уйду на Прямой Казыр.

- Хорошо, - согласилась я и, понизив голос, добавила, - только будь осторожен.

Я не люблю неизвестность, мне было легче самой отправиться на стрелку Прямого, но при этом не выпуская из виду детей. Как говорится, и рыбку съесть, и костью не подавиться. Но, объективно оценивая реальность, я не заблуждалась на свой счет и понимала, что в этой ситуации толку от меня будет больше здесь, на базе.

Если Андрей и беспокоился за нас, то ничем своих чувств не выдавал, наоборот, все его поведение выражало уверенность, что пребывание в безлюдной глуши бабенки с двумя малолетними детьми - явление отнюдь не исключительное.

На следующий день, 22 августа, после плотного обеда, взяв удочки и еды на 3 дня, Андрей и дядя Вова ушли на Прямой Казыр, точнее в его устье – место слияния с Казыром. Палатку не брали, поскольку на стрелке должна была стоять изба. Мы предполагали, что вечером или на следующий день они встретятся там с группой Сергея Анатольевича.

Две невысокие мужские фигуры скрылись в кустарнике: коренастая Андрея и худощавая дяди Вовы. Мы остались одни: я, Яна и Илья.

 

***

 

Томительно долго потянулось время. Нудный дождь шел уже сутки, порождая в душе тревогу. Вода в реке поднялась на полметра, а от Прямого Казыра до нас, по словам дяди Вовы, не миновать нескольких бродов. Если дождь не прекратится, их затопит. Как тогда пойдут ребята?

Дождь портит настроение и детям. Они ссорятся из-за топора и спичек. Илья обижается, если не успевает раньше Яны наколоть дров и разжечь костер. Сердито кричит:

- Я же один у вас мужчина остайся! Значит, я дойжен деать мужскую аботу!

Правильные слова, но уж очень забавно звучат они из уст четырехлетнего ребенка.

Мы одни уже вторые сутки. Если «встреча на Эльбе» состоялась вчера, то сегодня ребята могли бы дойти до нас, но уже вечер, а никаких посторонних звуков вокруг не слышно.

К концу августа день заметно укоротился, и сумерки наступают уже в девять часов вечера. Я с детства боюсь темноты, во мраке мне всюду чудятся пауки. Не могу сказать, что эти восьминогие членистоногие создания вызывают у меня стойкую неприязнь. Днем я спокойно могу их разглядывать, подолгу наблюдать за охотой на мух, но ночью они превращаются в жутких монстров. У нас дома всю ночь горит свет в коридоре. Он разгоняет видения. Но нельзя же показывать свой страх детям. Поэтому мы ложимся спать пораньше, пока солнце еще не село за горы, чтобы уснуть да наступления темноты, и чтобы поскорее наступило утро.

 

* * *

Утро третьего дня без Андрея заглянуло в окна радостными лучами солнца. Все-таки как сильна связь человека со светом! Нет дождя, исчезли тучи, выглянуло солнышко, и настроение сразу меняется в лучшую сторону. Мы с восторгом смотрим на восток, а там... сверкают ослепительно белым снегом вершины далеких гор.

- Баба, это зима наступиа? - недоумевает малыш. – Значит, скоо Дед Мооз пода-ки пьинесет?

- Нет, Илюшенька, - вздыхаю я. - Это означает только то, что нашим ребятам в горах сегодня ночью померзнуть пришлось.

У меня сильно развито воображение, да и некоторый опыт подсказывает, как бодрит зимняя непрошенная свежесть. По коже пробегают нервные мурашки, я невольно вздрагиваю. Нам-то в избушке тепло и уютно…

Уже 24 августа. Если не случилось ничего непредвиденного, то сегодня надо ждать прихода ребят. Для нас это праздник, а праздник - это, прежде всего, хлопоты.

Мы хорошо протапливаем печку в избе, убираем лишние вещи, расчищаем площадку вокруг кострища. Народу соберется много, каждому захочется поближе к огню. Двумя большими бревнами прикрываем угли, чтобы в любой момент быстро развести костер, приготовить еду, подогреть чай. Да и обсушиться, наверно, ребятам придется – вода в реке не спадает, броды, скорее всего, теперь глубокие.

Оглядываемся по сторонам, может, упустили что. Вроде ничего не забыто. Осталось привести в порядок себя. Хорошая хозяйка всегда все успеет: и еду приготовить, и в доме прибрать, и гостей встретит красивая, да нарядная. А чем мы хуже?

Начинаем с Ильи. Волосы у него отросли длинные, как у девочки. Светлые шелковистые кудри завиваются в ямке на шее забавной косичкой. Усаживаю Илью на большую чурку. Яна хобой отгоняет мошкару.

Хоба – это кусок пенополиуританового коврика. Название это приспособление получило от междометия «Хо-ба!», которое произносят, когда плюхаются пятой точкой на бревно или камень, предварительно подпихнув (под попу, разумеется, а не под камень) для мягкости хобу. Она, как и коврик, гарантирует вам защиту от всевозможных болячек, связанных с переохлаждением. В транспортном положении хобу носят на пояснице, закрепив резинкой. Выглядит не очень эстетично, зато удобно – в любой момент можно воспользоваться. Хобой можно создавать тягу при разжигании костра или, как сейчас, использовать в качестве опахала.

Наступает ответственный момент - начинается стрижка. Четырехлетнего ребенка и мастеру-то в салоне подстричь сложно, что уж говорить о походных условиях. Но мы стараемся, сознавая торжественность предстоящего момента. Я щелкаю ножницами, Яна подсказывает, где и сколько убрать, Илья терпеливо высиживает на чурбане. Странный мальчишка, дома его в три приема стричь приходилось, а тут, смотри-ка, только щурится, когда легкая прядь волос, падая, случайно заденет лицо.

Наконец, наш саянский ирокез готов: голова лысая, лишь поверху, ото лба до шеи, топорщится узкая полоска коротких волосенок. Для полноты картины прикрепляем на поясе репшнуром ножны, на спину накидываем оленью шкуру, которую подарил Илье дядя Вова. Чего-то еще не хватает... И тут Яну осеняет:

- Ему надо лук со стрелами сделать!

Илья восторженно прыгает, а я растерянно улыбаюсь.

- Ну, знаешь! Я уже лет тридцать не брала в руки стрел. Не помню, как лук делается.

- Тетя Таня, я сделаю, - в который раз удивляет меня Яна.

В свои тринадцать лет она не умеет отличить сосны от кедра, но легко управляется с топором, разводит костер в любую погоду. А еще она замечательно готовит в котелке кашу. Поверьте, это далеко не простое дело.

Вечереет. Из леса незаметно подкрадываются тихие сумерки. Никого... Мы по-прежнему одни в самом центре Саян, где даже вертолету некуда приземлиться, а до ближайшего жилья не одна сотня километров. Как говорит Сергей Анатольевич, локоть по карте.

Мы уходим в избу, зажигаем свечку и достаем игральные карты. Яна раскладывает простенький пасьянс. Мы с Ильей завороженно следим, чем закончится гаданье.

Вдруг Яна поднимает голову, замирает, прислушиваясь. Действительно, слышатся голоса, открывается дверь. Мы радостно вскакиваем и тут же застываем на месте: дядя Вова и Андрей вернулись одни...

Ну что ж, по неписанным таежным законам сначала накормим, а потом расспросим, что бы там ни случилось.

За чаем слушаем грустный рассказ.

Поднимаясь по Казыру, Андрей с дядей Вовой прошли пять бродов. Тропа то терялась, то появлялась вновь. У прижима она круто ушла вверх и исчезла совсем. Шли через лес напролом. Дорогой несколько раз останавливались половить рыбу. К устью Прямого Казыра, правого притока Казыра, вышли уже к вечеру. Устроились в маленькой избушке, притаившейся в лесу, метрах в двадцати от берега. Подсушились, наготовили дров. Пила в избе была, а топор брали с собой. Там и заночевали. Утром после нехитрого завтрака ушли по Прямому Казыру навстречу ребятам. Отмерили километров десять, дошли до избы в среднем течении притока, но подниматься в нее не стали, и без того было ясно, что она в данный момент необитаема. Вернувшись к избе на стрелке, сходили вверх по Казыру до порога. Но и там не обнаружили следов пребывания людей.

На следующий день еще раз поднялись немного по Прямому, но вскоре вернулись. В избе вскипятили воду, заварили чай, оставили на столе записку с нашими координатами. На бревне возле кострища поставили бутылку с другой запиской. Андрей привязал ее ниткой за крышку и опустил внутрь так, чтобы она не касалась стенок и не намокла. В ней - пять слов: «Ермаку: ищите избушку, там записка».

На обратном пути бродили уже по пояс в воде. Завтра, 25 августа, набирают продуктов, так как у ребят еще вчера должны были закончиться припасы, забирают катамаран и с утра отправляются обратно на Прямой Казыр. Договариваемся, что в худшем случае они ищут три дня, оставляют продукты и возвращаются. Тогда сплавляемся на катамаране до охотничьей базы, где есть рация, и вызываем МЧС.

Дядя Вова порезал большой палец на правой ноге. Рана неопасная, но глубокая и неудобная, очень мешает ходить. Он замазал её смолой.

Невеселым был этот вечер. Удрученные, с неясными предчувствиями, мы рано легли спать.

Что же могло случиться? Где ребята? Заблудились? Но там не новички, компасы и карты есть. Может, травма у кого-то? Тогда гонца должны были прислать. А вдруг это случилось далеко, еще в начале пути? Беспокойные, но бесполезные мысли не дают уснуть. Лишь глубокой ночью мне удается забыться в коротком сне.

Чуть забрезжил рассвет, Андрей с дядей Вовой, прихрамывающим на одну ногу, уходят, нагруженные тяжелыми рюкзаками. Мокрый лес смыкается за их спинами.

Еще один тревожный день. Уже 25 августа. До чего же тягостна неизвестность! Часов у нас нет, да и не нужны они здесь. Без них, хоть и сеет снова за окном нудный, не ко времени, дождь, знаем, что уже вечереет, а часа через три-четыре на землю опустится непроглядная темень.

Со стороны реки доносится свист. Орнитологи из нас никудышные, но этот звук явно не птичий. Илья вскакивает и босиком несется по холодной мокрой тропинке на берег. Далеко разносится его звонкий голосок. Еще не видя никого за деревьями, он ликующе кричит:

- Мама! Это мама с папой!

Мы с Яной спешим следом.

К берегу возле бани причаливает катамаран, заваленный грудой рюкзаков. На нем обе мои девочки - Саша и Таня, Валюшка и Андрей с Илюшкиным папой.

Я ловлю брошенную Андреем чалку, Яна привязывает конец за толстый ствол сосны.

Наконец-то! Прибыли наши долгожданные! Правда, пока только четыре человека, но это уже кое-что. Предельно уставшие, хоть бы кто-нибудь улыбнулся, обрадовался встрече! Да и вид у них, прямо скажем, не с подиума. Промокшая одежда, осунувшиеся лица... А обувь! Разве это обувь?! Это же настоящий пэчворк - произведение лоскутного искусства! Боже мой, а что это с моей Сашей? Лицо отекшее, глаза - щелочки, опухшая рука подушечкой выпирает из рукава...

Похоже, ужас от увиденного отчетливо отразился на моем лице, потому что я услышала утомленный голос моей младшей дочери:

- Мама, это - не галлы, это - мы.

Саша имела ввиду не древнюю народность, а «галлы» в смысле «галлюцинации», как сокращает это слово молодежный сленг.

- А где остальные? – испуганно спрашиваю я, хотя и так понятно, что на один катамаран всю группу не погрузишь.

- Идут с Сергеем Анатольевичем.

Илья обхватывает маму за ногу, крепко прижимается. Это ничего, что одежда у мамы мокрая и холодная, и то, что мама молчит, тоже не страшно. Мама здесь, рядом, он чувствует тепло ее руки, ласково обнимающей его, и значит все в порядке.

Все вместе разгружаем и вытаскиваем на берег катамаран, толпой идем к избушке. Илья не отходит от мамы ни на шаг. У костра уже суетится Яна. Когда это она успела уйти с берега? А из леса дядя Вова, как Иван Сусанин, выводит длинную вереницу ребят. Я считаю: "Один, два, три…двенадцать" Так, нас здесь четверо, четверо сплавились на катамаране, двенадцать вышли из леса, всего получается двадцать. Где еще один? Обеспокоенная не на шутку, тормошу Сашу и узнаю, что Юра Копытов остался на Медвежьем озере. Вернется домой вертолетом.

На поляне становится шумно и тесно. Изба забита людьми до отказа. Все спешат переодеться в сухую одежду, развешивая мокрую, куда придется. Рядом с костром над натянутой веревкой появляется еще один тент. В двадцатилитровом котле важно пыхтит каша, которую сосредоточенно помешивает Яна.

Я потерянно сижу в избе на нарах, подобрав под себя ноги, словно индийский божок, и молча созерцаю мельканье рук, тряпок, взлохмаченных голов, а в висках молоточком стучит, пульсируя, одна мысль: «Слава богу, пришли, и все живы». Вот и хорошо, вот и прекрасно, надо радоваться. Тогда почему я забилась в угол и не принимаю участия во всеобщей сутолоке? Все чем-то заняты, а я не знаю, куда себя приткнуть. Как-то резко в моей персоне перестали нуждаться. В толпе народа оказалась не при делах. Постепенно оцепенение проходит, и, окинув взглядом ребят, я замечаю, что отекшее лицо не только у Саши. Брусничник и хвощ - самое доступное здесь мочегонное средство. Я тенью выскользнула из избы. За ближайшим овражком нарвала нужные травы, заварила их в большом котелке и поставила на видное место у костра. Перекричать общий шум – задача не для моих голосовых связок, я даже говорить-то долго не могу, почему и закончилась крахом, почти не начавшись, моя преподавательская карьера. Но, все же, слегка повысив голос, сообщаю для тех, кто расположился поблизости, назначение сотворенного зелья:

- Ребята, это отвар от отеков, выпейте по полкружки.

Предположив во мне врачевателя, подошел Андрей Кошелев с распухшей от укуса осы кистью руки. Вновь пригодилась кружка с разведенной в воде содой, оставленная на подоконнике с того памятного дня.

Но вот в избе и у костра стихли голоса. Слышен только звон ритмично работающих ложек, а в пустой котел заглядывают голодные глаза. У меня кусок застревает в горле.

Еще два дня ребята набивали поджарые животы. Уничтожили половину запаса конфет, слопали бы и всю рыбу, если бы Андрей не убрал с глаз подальше бочонок.

Сбросить килограммчик - другой веса совсем неплохо, кое-кому даже необходимо, но все- таки, что же с ними случилось? Где они были, что видели и пережили?

 

* * *

Часть 2.

«Пешка»

«Пешка» - таким сокращением многие туристы называют пешеходный поход. Для ермаковцев она началась с речки Кулижа (ударение на последнем слоге). Это левый приток реки Кан, который в свою очередь пополняет воды Енисея, соединяясь с ним чуть ниже села Кононово.

Скрылся за поворотом автобус, на поляне остались семнадцать человек. Алексей Городилов прячет в футляр видеокамеру Sony с первыми метрами отснятой пленки для очередного фильма. Леша - наш кинооператор, хотя по профессии он электрик, правда, сейчас безработный. Но Леша молод, ему двадцать два года, у него еще все впереди, и свое место в обществе он, безусловно, найдет. К тому же, он спокойный и добродушный, как многие большие (по габаритам) люди. Скоро он оставит двенадцать килограммов своего веса на горных тропах, и это ничуть не повлияет на его возбудимость и чувство юмора.

Наступил особый момент, очень короткий и неповторимый, когда все «первое». Первый костер на поляне. Вспыхнул весело, благо с дровами проблем нет – вон какой бурелом кругом! Первые дежурные готовят первый «перекус» - китайскую лапшу с бутербродами и чай с пряниками.

Открывают счет дежурствам не самые старшие и не самые молодые, а «середняки» - ермаковцы с трех-четырехлетним стажем. Сегодня это семнадцатилетний Толик Дорофеев и шестнадцатилетний Саня Скорохватов. Оба - студенты технических колледжей. В клубе три года занимались археологией - «копали кости», потом увлеклись пещерами.

Работа в клубе построена так, что, занимаясь в любой секции, ребята получают знания и навыки по многим видам туризма: пешему, водному (каяки и катамараны), горному и спелео, лыжному и спортивному ориентированию. Поэтому, собираясь в большой летний поход, все участники приблизительно представляют, что их ожидает.

Солнце еще высоко. До вечера можно пройти несколько километров. Сергей Анатольевич командует сбор, и длинную вереницу рюкзаков, из-за которых почти не видно людей - так они велики, скрывают прибрежные кусты. Начинается первый штурм первой водной преграды.

Кулижа - речка горная. Вода в ней прозрачная и холодная даже в июле, течение быстрое и сильное. По ходу маршрута таких речек будет немало, а число бродов и вовсе невозможно учесть, но сейчас - начало, первый брод. Кое-кто из мальчишек рискует раздеться до пояса снизу (нет, не до гола, до плавок). Это почти подвиг, потому что насекомых с ротовым аппаратом сосущего типа вокруг просто полчища, и плевать им на то, что вам всего-то и надо, что речку перебрести. Оголился – получай укольчик от каждого солдатика летучего войска!

Сцепившись по два-три человека, чтобы не унесло поодиночке водой, осторожно ступают ребята по скользким камням. Глубина приличная - вода скрывает ноги. Труднее всех дался брод Коле Тихонову, вихрастому тринадцатилетнему мальчугану. Вода доставала ему до пояса.

На другом берегу тянется непрерывным маревом болото. Противно хлюпает грязь, под ногами путаются кочки острой, как бритва, осоки. Непривычно тяжелые рюкзаки оттягивают плечи. Каждый несет по пятнадцать-восемнадцать килограммов общественного груза, да с десяток килограммов личных вещей. Самый тяжелый рюкзак тащит Дима Бединов. Ему, как и Леше Городилову, двадцать два года. Вот уже несколько лет он работает в клубе инструктором по спортивному ориентированию. Дима учится в политехническом институте, перешел на последний курс. В отличие от многих, он по-настоящему любит физкультуру, ни в школе, ни в институте никогда не искал причин для прогуливания урока. Ему нравится нагружать себя до предела, бегать на лыжах в любую погоду, участвовать в соревнованиях, где предпочитает длинные дистанции. Среднего роста, ладно скроенный, он размеренно шагает, немного раскачиваясь и чуть склонившись вперед, словно не висит за плечами тридцатикилограммовый груз. Только пот, струящийся из-под русого чуба, выдает мышечное напряжение.

Коля Тихонов все сильнее отстает. Надо разгружать мальчишку, иначе до стоянки не дотянет. Короткая остановка. Коля с видимым облегчением сбрасывает неподъемную ношу, распаковывает рюкзак. Дружный хохот нарушает неподвижное безмолвие дикой тайги, когда из его недр извлекаются на свет божий чугунный подсвечник, несколько длинных свечей и полуторалитровая бутылка газированной воды.

- Ай, да Коля! Даже подсвечник не забыл! Сергей Анатольевич! Как же вы просмотрели? – беззлобно веселятся ребята.

Бутылка пришлась кстати, ее тут же оприходовали, остальное перекочевало в рюкзак старшего Колиного брата – Артема Тихонова. Артем старше Коли года на два. В отличие от невысокого коренастого братишки, он строен и изящен. Ему бы бальными танцами заниматься, а не по тайге бродить.

Первые километры даются с трудом. Болото сменяется буреломом. Истлевшие стволы обрушиваются под тяжестью человека. Пот струится по разгоряченным лицам, надоедливо зудят мошкара и мухи. За час прошли едва ли больше километра.

Чуть заметная старая дорога, заросшая густым непролазным кустарником, привела к охотничьей избушке. Все! Ночлег! В изнеможении ребята падают на рюкзаки. Кажется, сил больше не осталось. Кончились до капли. Но это не так. Просто, это - начало. За три первых часа похода устали все. Труднее других втягиваться в походный ритм тринадцатилетним Коле Тихонову и Сане Гусарову. Они самые молодые участники горного перехода, этот поход для них – первый.

Свои проблемы у девушек. Их в группе трое: Валя Козырева и мои дочери: Таня и Саша Рябовы. Валюшке шестнадцать лет. Веселая, с яркой внешностью, она притягивала к себе взгляды не только ровесников. Карие глаза, соболиные брови, смоляные, густые и длинные, волосы, добавьте прочие прелести, присущие молодости, и вы получите Валин портрет.

Саша шесть лет назад перенесла серьезную травму позвоночника и обеих ног. Девочка настырная, она стала лишь чуть осторожнее, постепенно, начиная с одного килограмма, нагружала себя, тренировала ослабшие за год мышцы, спустя три года она вернулась к обычной жизни. Хотя последствия травмы, конечно, не могли не сказаться на ее выносливости.

Таня долго и трудно восстанавливалась после рождения сына Ильи, и этот поход стал для нее первым после четырехлетнего перерыва. Сейчас она обеспечивает медицинское обслуживание и ведение полевого журнала при сборе образцов трав.

Как бы ни было трудно, как ни велика усталость, нужно найти в себе силы устроить нормальный ночлег, чтобы хорошо отдохнуть. Тогда на следующий день, закинув на плечи рюкзаки, можно будет снова шагать, преодолевая тяготы пути. Поэтому все идет по графику, выстраиваются палатки (охотничья избушка не вместит всех желающих), дежурные Толик Дорофеев и Саша Скорохватов разжигают костер, варят ужин…

У туристов и охотников существует негласное правило - оставлять записи в тетрадях, которые есть почти в каждой избе. Вот и в этой избушке лежат на столе несколько помятых листков. Один из них привлек внимание перечнем необычных трофеев: «Убито: 8 часов утра - 7 комаров, 12 часов - 30 комаров» и т.д. Но сколько бы не старались люди, комариное племя неистребимо. Оно будет преследовать путников до самого конца похода.

* * *

Должность завхоза в походе хлопотная и неблагодарная. Согласитесь, трудно накормить двадцать человек с разными вкусами и состоянием здоровья. Например, Саша Гусаров совсем не ест рыбу и все, что с ней связано, Дима Бединов не пьет кофе без молока, Толик Дорофеев вообще берет с собой особый запас желудочных таблеток, да и Саша Скачков частенько запивает еду водой с содой. Про Таню вообще легче сказать, что она ест, чем перечислить то, чего не ест. Кто-то не любит манную кашу, а кто-то гречневую. Сергей Анатольевич предпочитает чай с конфетами, а не с сахаром. Вот и попробуй, найди золотую середину, если готовить предстоит не в кухне ресторана!

Дежурные пары определяются заранее. Уже до начала похода ребята знают, кто, с кем и когда будет готовить пищу. Продукты выдаются сразу на весь день. Они были разложены по рюкзакам еще в городе. В длинных узких мешочках разложены крупы или суповые пакеты в определенном порядке: снизу обед, дальше – завтрак, а сверху – ужин, потому что дежурство передается после обеда. Процесс смены дежурных - своеобразный ритуал: чистые котлы и черпак переходят в следующие руки.

* * *

Утром солнце застало Толика Дорофеева и Сашу Скорохватова священнодействующими возле двадцатилитрового котла.

- Скорый, ты манную кашу варить умеешь?

В группе оказалось целых четыре Саши, поэтому Скорохватова для простоты и отличия от других Саш звали просто Скорым. Это прозвище, кстати, вполне соответствовало его характеру.

- Подумаешь! – фыркает Скорый. – Велика хитрость!

Хитрость может и не велика, но кашу надо сварить так, чтобы ни один комочек не застрял в горле и чтобы никто не имел оснований упрекнуть «свежими горелками». Сегодняшние дежурные имели приличный поварской походный опыт, и вопрос, заданный Толиком, был скорее риторическим.

Восемь часов. Толик берет ложку и стучит ею по дну своей эмалированной чашки, размерами больше похожей на тазик. Несмотря на внушительную личную аптечку, призванную уберечь ее обладателя от последействия пищи, Толик отнюдь не страдает отсутствием аппетита.

- Подъем! – взывает он.

Минута, и лагерь зашевелился. Затрещали замки-молнии, открывая закупоренные от комаров входы палаток. Ребята подтягиваются на завтрак. Впереди целый день на ногах, а рюкзаки пока отчего-то не полегчали, следовательно, надо подзаправиться.

С самого утра нещадно палит солнце. Наученные опытом первого дня все, кто догадался прихватить с собой резиновую обувь, несмотря на жару, предпочли ее кроссовкам. Остальным снова предстоит провести день с мокрыми ногами: местность на много километров вокруг болотистая.

Удивительно, но в походах очень редко болеют. Это случается только в результате какой-то экстремальной ситуации, к которой никак нельзя отнести мокрые ноги. Зато такая мелочь, как мозоли на ногах, приносит много неприятностей, а потому, когда размокшая обувь становится свободной и натирает кожу, в ход идут пластырь и дополнительные носки. Пока они имеются в наличии.

С трудом преодолев показавшееся бесконечным болото, отплевываясь и отмахиваясь от наседающей мошкары, к обеду вышли на берег второй на маршруте горной речки Пезо (ударение опять на последнем слоге), еще одного левого притока Кана. Она шире Кулижи, около пятидесяти метров, но такая же быстрая и холодная. Пока народ готовится к переправе, Сергей Анатольевич с картой в руке дает интервью оператору Леше.

- Итак, мы находимся на реке Пезо. Сплавная речка, классная, на четверку тянет. Нам сегодня предстоит ее перебродить и - туда, вдаль...

Сергей Анатольевич неопределенно машет рукой, попутно отгоняя стайку наглых комаришек, пожелавших разделить с ним место в кадре.

- В гору полезем?

- Нет, подниматься будем по ручью.

Загадочное выражение «на четверку тянет» означает категорию сложности для сплава, которая зависит от количества порогов и протяженности реки. Всего существует шесть категорий. Самая простая – первая. Следовательно, Пезо – речка не из легких.

И опять, разбившись на группы теперь уже по четыре человека, крепко сцепившись крест-накрест руками, «стеночкой», не спеша, бредут ребята в обжигающей холодом воде. Благополучно вышла на берег первая четверка. Леша ловит объективом камеры их довольные лица. Достигает берега «молодняк». А с середины реки слышится испуганный возглас:

- Ой! - чуть не падает Таня. Сильное течение сносит, ноги теряют опору. Хорошо, что с обеих сторон крепко держат два Саши, доволокли до берега.

Холодная вода взбодрила, остудила зудящую от пота и комаров кожу. Настроение поднимается. Эдик Лопатин, невозмутимый и неунывающий, ровесник Толика и Скорого, тоже из бывших «костекопателей», уселся на прогретый солнцем камень, позирует перед камерой.

- Предлагаю здесь остаться. Это круто: туда - сюда, туда - сюда, - перечеркивает речку взмахом руки, имея в виду переправу.

- Эдик, тебе понравилось? – уточняет оператор Леша.

- Конечно!

Еще бы ему не понравилось! Высокий, длинноногий. Молодая сила бьет через край. В резиновых альпинистских тапочках уверенно перебрел Пезо, даже не замочив трусов.

Комфортная для брода обувь и у Джона (Женя Гайдамак). Женя специализируется на каяках, неоднократно выступал в серьезных соревнованиях. Тапочки для каякеров из мокрой резины имеют хорошее сцепление со скользкой поверхностью мокрых камней. В них тепло и удобно. Мягкая резина, не сжимая, плотно обхватывает ступню. Кстати, хорошо брести по галечному дну и в обычных шерстяных носках, как показывал опыт моей молодости.

Переправа прошла без потерь. Однако этому дню суждено было стать первым в ряду неудачных. Во-первых, после обеда в нужном направлении продвинулись всего на семь километров, отшагав лишнюю петлю, длиною пять километров. Получилось так, что, направляясь после брода на Пезинское белогорье, неожиданно набрели на такой неописуемый бурелом, что посчитали разумнее его обойти. В результате вышли на Кан, перебродили его несколько раз в безуспешной попытке отыскать звериную тропу - по обоим берегам высился глухой, дремучий, непроходимый лес. Такой разве что в жутком сне привидится или в страшной сказке бывает! В нем подстерегала вторая неприятность.

Сергей Анатольевич как лось продирался сквозь заросли. Случайно, даже не заметив когда, потревожил осиное гнездо. Шедший сразу за ним Андрей Кошелев вдруг дико закричал и ломанулся к реке. Остальные приостановились, пытаясь понять, в чем дело.

- Осы! - раздался отчаянный крик.

Реакция была мгновенной. Все рванулись врассыпную, словно овцы, не разбирая дороги и не ощущая каменной тяжести рюкзаков.

Эта встреча с лесными аборигенами закончилась плачевно: пострадавших оказалось трое. Андрей размахивал укушенной рукой, остервенело растирая другой рукой ногу. Таня молча поглаживала распухший локоть, являя собой вселенское терпение. Ее сестра отвлекала себя от боли философскими рассуждениями, пытаясь определить причину привлекательности своей левой кисти: вчера крапива обожгла, сегодня оса облюбовала…

Осиные укусы долго напоминают о себе сильным отеком и тупой непрекращающейся болью внутри мышцы. Словно в нее непостижимым образом загнали камень.

На ночевку остановились на берегу Кана, выбрав после продолжительных поисков удобное место. Изнурительную жару сменил теплый летний вечер. Хотелось искупаться: от пота и укусов насекомых чесалась кожа. Но водичка в горной речке - не парное молоко! Истоки Кана - в горах. Здесь, в верховьях, из-за значительного перепада высот вода мчится с большой скоростью и не успевает прогреться, несмотря на все старания солнца. Тем не менее, несколько смельчаков, с шумом и смехом, поднимая фонтаны брызг, промчались по каменистому дну. Из воды выскочили, покрытые гусиной кожей, будто и не было целого дня адова пекла. А на берегу - горячий ужин и ласковое тепло таежного костра, совсем не лишнее после ледяной купели.

Ужин на этот раз готовили принявшие эстафету дежурства Эдик и раненый осами Андрей Кошелев, которого все, включая Сергея Анатольевича, зовут Гаражом. Кое-кто из клубовских ребят даже не знают настоящего имени юноши, считая, что Гараж - это фамилия. Когда-то давно Андрей Кошелев впервые пришел в туристический клуб на улице Воронова, 15. Незнакомые ребята стояли группами во дворе, переговаривались. Не зная, как обратиться к новичку, один из старожилов, Саня Фетисов, произнес бывшую в то время в ходу фразу из кинофильма:

- Алло, гараж...

Справедливо рассудив, что обращаются именно к нему, Андрей откликнулся. Прозвище прилипло, и Андрей сам, незлобливый по натуре, охотно на него отзывался.

Покусанные осами конечности у худощавого Андрея выглядели неестественно пухлыми и конечно болели, но от дежурства он не отказался. Правда, плов у ребят получился со «свежими горелками» - почему-то слишком быстро, с обманчивым простодушием пофыркивая в масле, подгорела морковь. Маленькую оплошность дежурным легко простили. Во-первых, организм требовал восстановления потраченных сил, во-вторых, горелые угольки даже полезны для поддержания баланса кишечной микрофлоры, а в-третьих, это был вечер, и утомленные ребята были снисходительны, если не сказать безразличны к мелочам жизни.

С этого дня осы преследовали группу ребят до самого Казыра. Не избежали их жаркого прикосновения Дима и Валя. Папу Сашу оса укусила не куда-нибудь, а в нос. Но особенно фигуристые кокетки полюбили Сашу Рябову. Утром они в очередной раз осчастливили девушку горячим поцелуем в губу. Лицо у Саши приняло такой живописный вид, что Леша не пожалел пленки, чтобы увековечить этот момент. Тане же пришлось открыть аптечку и достать шприц с противоаллергическим лекарством. Опухоли оно не сняло, но хотя бы позволило бедолаге выспаться.

Моей младшей дочери вообще катастрофически не везло в жизни. Ее тянуло на природу, в походы. Любой выезд из города вносил радость в душу. Но если с кем-то что-то должно было случиться: натереть мозоль, подвернуть ногу, порезать палец, сорваться с двадцатиметровой высоты, то этим «кем-то» почти всегда оказывалась Саша. После особенно неудачного падения с Перьев (одна из самых известных скал в заповеднике «Красноярские Столбы»), когда, чудом оставшись в живых, переломав позвоночник и обе ноги, она полгода пролежала в постели, заканчивая десятый класс на дому, ее родная сестра Таня в сердцах сказала однажды:

- Ну, что же ты вся покоцаная такая! Прямо КОЦАЛКА какая-то.

С тех пор это прозвище стало Сашиным вторым именем, правда, в узком кругу близких друзей.

* * *

Возвращение на Кан означало, что Пезинское белогорье осталось в стороне. Дальнейшая цель - Идарское белогорье, куда можно выйти с Кана кратчайшим путем через речки с веселыми названиями: Большой Куё и Горелый Куё. Фразой дня стало изречение Сергея Анатольевича:

- Итак, ищем стрелку Куёв.

Накапливающаяся усталость, осы и мозоли не сломали еще природную юношескую жизнера¬достность. Ребята по достоинству оценили чувство юмора местных следопытов, давших название речкам, и, не зная истинного значения слова «куё», толковали его на свой манер, подшучивая при каждом удобном случае.

На правобережье Кана характер растительности изменился. Если с левой стороны реки простирались бескрайние болота, и обилие воды давало возможность на возвышенных местах буйно развиваться злаковым, а порой и бобовым травам, семена с которых частенько оставались в рюкзаке у Тани, то правый берег, с точки зрения селекционера по кормовым растениям, был чрезвычайно скуден.

Во время коротких остановок, обедов и ночевок, проклиная свое гипертрофированное чувство ответственности, Таня, вместо того, чтобы, как все нормальные люди растянуться на земле и отдыхать, закрыв глаза и ни о чем не думая, зорко осматривалась по сторонам, приняв стойку суслика. Заметив что-нибудь достойное внимания, она со вздохом тащилась к очередной травке, чтобы упрятать семена в бумажный пакет, добросовестно подписывала его и открывала полевой журнал. Ровные строчки не испорченных скорописью букв ложились на бумагу, сохраняя от забвения всю необходимую для последующей работы информацию.

В долинах обеих Куё одуряющий запах багульника заставляет ускорять шаг. Кроме того, встречались целые плантации ядовитой чемерицы Лобеля и отцветшей черемши. Сочные, толстые стебли саянской черемши так и просились в салат, а обеденный чай с синими ягодами жимолости отдавал приятной горчинкой.

Ближе к истокам под бескрайним массивом широких округлых листьев расползлись мощные корневища бадана. В зарослях рододендрона – кашкары, вытягивали шеи из сплошного покрова блестящих кожистых листьев красноватые коробочки плодов.

На Идарском белогорье, чем выше, тем больше, и, в конце концов, вытеснив всю остальную растительность, раскинулась карликовая березка. Крохотные, исчерченные тонюсенькими жилками листочки на миниатюрных изогнутых стволиках, напоминающих японскую икебану, могут вызвать умиление. Но только не у тех, кто хоть однажды оказывался у нее в плену. Жесткие, колючие веточки с непонятной злобой цепляются за штаны, с какой-то животной радостью разрывают ткань в клочья. Но любимый объект для растерзания этого милого, безобидного на первый взгляд растения - обувь: кеды, тапочки, кроссовки.

После многочасового единоборства с карликовым монстром выявился художественный вкус и скорняжная сноровка папы-Саши, любовно собиравшего из оставшихся клочков кеды для себя и тапочки для Тани. Молодежь просто сжигала в костре очередную расхристанную пару обуви. Профессию им еще только предстояло выбрать, и уж стать сапожником не мечтал никто. О том, что в жизни может пригодиться любое умение, они еще не задумывались, а возможность избавиться от некоторого веса за плечами чрезвычайно радовала.

Подъем на белогорье оказался не слишком крутым, но невероятно затяжным. Нещадно палило, отдавая последний жар, августовское солнце. Останавливались часто, через каждые сорок-сорок пять минут. Выпивали всю имеющуюся воду и вновь наполняли пластиковые бутылки. Не было нужды беречь ее, так как ручьи попадались часто.

- Слушай, Таня, у меня все утро чешется правая рука, - Саша потерла ладошку в доказательство своих слов, только кого же здесь можно встретить?

Речь шла обо всем известной примете: если чешется левая ладонь - к деньгам, правая - здороваться с кем-то, к встрече. Если кто-то захочет поспорить, утверждая, что все это чушь голубая, ради бога, но он будет не прав. Мистические приметы имеют какое-то, пока необъяснимое основание. И этот случай тому подтверждение.

Минут через пятнадцать на голой, покрытой лишь мхами и белесыми выходами известняка вершине Идарского белогорья, передовой десант встретился с двумя геологами. В этих местах исключительно редко встретишь человека, а молча пройти мимо и вовсе невозможно. Обменявшись приветствиями, геологи профессионально поинтересовались:

- Где шли?

Услышанный ответ недоумением отразился на их лицах.

- Через Куё? Вот дурачки!

Оказывается, от самого поселка Орьё, который мы проезжали на автобусе и от которого, собственно, и планировалось начало похода, на Идарское белогорье по правому берегу Кана идет конная тропа, почему-то не отмеченная на карте с серьезным грифом «секретно». Ею испокон века пользуются геологи при необходимости попасть на озеро Медвежье.

Вдаваться в подробности и объяснения нашего маршрута не имело смысла.

- А нам по-фиг! Мы просто гуляем! - с философской невозмутимостью произнес Леша.

По-фиг, так по-фиг, геологам тем более все равно. Расставаясь, они предупредили, что впереди последний ручей, где можно набрать воды. Потом последует двенадцать километров совершенного безводья, как в пустыне. Эта информация была как нельзя более, кстати, поскольку ее также нельзя было почерпнуть из карты. Мелкие ручейки наша карта не отражала.

Можно подумать, что идти по белогорью - сплошное удовольствие. Выбрался наверх: ни тебе карликовой березки, ни идиотских комаров, ровная поверхность, мягкий мох щекочет пятки, приветливое солнышко не дает замерзнуть на ветру – все-таки высоко, две тысячи метров над уровнем моря. Двенадцать километров по такой дорожке казалось бы сущая ерунда.

В действительности плоские вершины белогорья имеют совсем небольшую протяженность. Приходится без конца перебираться с одной горушки на другую. Подъемы и спуски при полной загрузке рюкзаков - это тебе не на десятый этаж подняться! Добавьте к ним палящий зной одуревшего солнца, и вам станет понятным своевременность предупреждения геологов о воде.

Ох, нелегкими были эти километры! Драматичной - дележка на семнадцать человек семи с половиной литров воды, а именно столько жидкости вмещали все имеющиеся в распоряжении группы емкости. Хотя на каждого приходилось по полной кружке, воду нельзя было выпить сразу, её надо было разделить на пять-шесть порций, дабы избежать теплового удара.

Самое неприятное в пути, как, впрочем, и в жизни вообще, это - неопределенность, которой в этой ситуации не было. Совершенно точно известно, что впереди, пусть не скоро, пусть через десять километров, перевал, а за ним - вода. И все идут, без ропота перенося очередное испытание. За тем шли!

Обедали на ходу, не разжигая костра, сухим пайком: тушенка (благо, жара стоит - разогревать не надо), немного воды, конфеты и курага.

Операторский зуд заставляет Лешу заснять на очередном подъеме ушедших далеко вперед «кабанов», и учинить допрос с пристрастием приотставшему Сане Скорохватову.

- Саша, как тебе дорога в небо?

- Воще классно, Леха, - не скрывает восторга Скорый, радуясь возможности постоять перед камерой.

- А почему? – требует уточнения Алексей.

- Потому, - улыбается Саня, - что скоро мы заберемся наверх и выпьем вот эту воду! - любовно хлопает по бутылке рукой. Неподдельная радость светится в глазах.

Панорама, открывшаяся с вершины, несмотря на сложности перехода, не может оставить равнодушным никого. Всюду, далеко до горизонта, земля сложилась складками - горы, горы и горы в сизоватой дымке струящегося воздуха.

Леша, медленно поводя камеру, мечтательно произносит:

- Если отсюда взлететь на параплане, то можно спокойно, без проблем и таможни, улететь в Монголию.

Не все кадры войдут в будущий фильм, но эти наверняка останутся.

* * *

Речка Тукша приняла в себя грязь и пот с измученных жарой тел, заботливо сняла боль от укусов и мозолей, освежила одежду. Словом, вела себя гостеприимно и ласково, развлекая несложной песенкой, словно постукивая молоточком по наковаленке: «Тук-тук, тук-тук».

Впереди - Тукшинское белогорье, перевал в районе горы Дарьина, за которым снова речка с непонятным названием Негота (ударение в середине слова).

- На той речке, - рассказывает Сергей Анатольевич, - куча бродов, мало троп. И мы, с нежностью неся вот эти большие рюкзаки, пойдем дальше, к реке Малый Агул.

Порядок дежурства после изнурительного перехода решили нарушить, разыграв его среди недежуривших пар старших ребят. Вытянул короткую спичку Дима. Вале, дежурившей с ним в паре, повезло больше других. Сильный и выносливый Дима мог выполнить любую работу, причем делал это с большим удовольствием сам, избегая заставлять шевелиться других, как того требовали должностные инструкции. Если мальчишки из его группы в коротких воскресных походах иногда ощущали на себе инструкторский норов, то Валя могла быть спокойна. Джентльменская Димина натура не могла позволить ему разбудить ни свет, ни заря девушку, набиравшую в сладком сне силы для нового дня. Поэтому Дима управляется один. Одиночество в эти ранние утренние часы ему даже нравится. Он уверенно и без спешки выполняет привычную работу. Горячий завтрак будет готов к подъему ребят. А еще Дима умеет оценить прелесть застывшего момента и выбрать единственно верный ракурс при съемке фотоаппаратом Зенит Х8М, который всегда лежит у него в рюкзаке. Бесчисленное множество фотокарточек из разных походов, для которых не хватает места в альбомах, хранятся дома, будоража память.

Никто не подозревал, что в это утро произойдет маленькое, но особенное событие, которое быстро забудется, но вскоре сыграет свою роль в довольно напряженной ситуации.

Собираясь на завтрак, Саня Гусаров вдруг увидел далеко в небе какое-то пятнышко, явно не природного происхождения. Мгновенное озарение вылилось в радостный возглас:

- Вертолет!

Действительно, вот он летит, маленький, зеленый, пересекая долину речки Тукши.

Об оставшейся на Канской отмели маленькой группе, охранявшей продукты и снаряжение, вспоминали часто, с завистью, и всегда в одном контексте:

- Хорошо там Козлову отдыхать...

- А Козлов сейчас рыбачит...

Лишь родители маленького Ильи, папа Саша и мама Таня, посмеивались:

- Да, не завидуем мы Козлову.

Выражения же типа «Козлов сделает», «Козлов не забудет» вызывали раздражение руководителя «Ермака».

- Ну, при чем тут Козлов? Он вообще «левый» и с нами случайно оказался.

- Понимаете, Сергей Анатольевич, - мягко увещевала Таня, - фамилия у него приятная для произношения.

Пролетевший вертолет свидетельствовал об осуществлении задуманного. Теперь уже никто не сомневался, что в конце пешего перехода ждет отдых, баня и «расслабуха» на воде.

Этот маленький эпизод приобретет свою значимость много позже, в другой ситуации, вселяя надежду в отчаявшиеся души, хотя это был, как выяснилось позднее, совсем не тот рейс, с которым Андрей Козлов забрасывался на Казыр. Но сейчас ребята этого не знали.

* * *

В районе Тукшинского белогорья впервые начал попадаться золотой корень (ботаническое название - родиола розовая). Он буйно процветал на Неготе, Кинзелюке, Орзагае и Агульских белках. Эти же места облюбовали сахан-даля (рододендрон Адамса) и «верблюжий хвост» (карагана гривастая). Последнее - весьма редкое, внесенное в Красную книгу лекарственное растение. Этот вид караганы интересен тем, что является очень древним: это реликт третичного периода, ровесник тех времен, которые и не представишь.

- И вот мы на вершине Тукшинского белогорья, - сообщает в камеру Сергей Анатольевич. - Снимаемся на фоне горы Дарьина, в простонародье «Дарьины титьки».

Панорама, действительно, впечатляет. Две близко расположенные горы с правильными округлыми очертаниями удивляют точностью народного определения.

Пока камера увековечивает картину, слышится закадровый комментарий какого-то знатока:

- Две, как и положено.

- А наш путь пройдет вон туда, вниз, через хребет, который является границей Иркутской области и Красноярского края, - как по-писаному продолжает Сергей Анатольевич, - и далее - к пику Кинзелюк. Вон он, двойной такой торчит, - сбивается на просторечье комментатор, - и до него еще локоть по карте.

Спуск с безымянной вершины Тукшинского белогорья крутой. Гольцовая (вероятно, от слова «голый») зона постепенно переходит в темный, густой и сырой хвойный лес. Пробираться в нем приходится через истлевший, покрытый плотной щеткой мха, бурелом. Кровоточат лопнувшие мозоли. Силенки у многих уже изрядно подрастрачены.

Неутомимый Сергей Анатольевич, по-прежнему бодро вышагивая в сапогах-болотниках, отправляет вперед Эдика. Пора останавливаться на отдых, а Эдик играет роль «засланца», то есть человека, засылаемого на поиск и разведку троп или мест для стоянок. У него это хорошо получается.

Уже в лагере, в ожидании ужина Леша снова достает камеру.

- Эдик, скажи что-нибудь. Ну, например, тебе нравятся мухи?

Леша умело выбирает тему.

- Да-а, напрягают мухи...- тянет Эдик уже не столь жизнерадостно, как четыре дня назад.

- Почему? – тормошит Леша.

- Нудные они, противные.

- А они тебя любят? – от Леши так просто не отделаться.

- Они всех любят...

На этом глубокомысленном замечании диалог прекращается.

* * *

Шестой день пути. С истоков реки Негота, где ребята ночевали, полдня пути до золотых приисков. Сейчас здесь нет старателей-золотарей, не шумят грохоты, промывая пробы песка. Но изба, по-прежнему, стоит. Кто-то даже отремонтировал ее, вставил новые стекла и двери. Отсюда путь ермаковцев пойдет уже по федосеевским тропам, только в обратную сторону. Именно в этом месте, на Неготе, ровно 60 лет назад Федосеев закончил свою экспедицию.

18 июля 1938 года сюда после долгих скитаний и тяжелой работы в дикой, глухой тайге вышли к людям два человека - Григорий Анисимович Федосеев, инженер-геодезист, начальник топографической экспедиции в Центральный Саян, и рабочий Козлов. Вот как пишет об этом сам Федосеев в книге «Мы идем по Восточному Саяну».

«Через три километра тропа привела нас к искусственным солонцам, сделанным в горе, и ушла дальше по распадку. Теперь на тропе, кроме звериных следов, были и конские. Мы продолжали ехать на север и скоро оказались в долине реки Малый Мугой. День уже был на исходе. Пришлось заночевать.

Собирая на ночь дрова, Козлов неожиданно наткнулся на срубленный пень, окликнул меня.

- Вот диво, ведь в прошлую осень кто-то был тут, - показывал он на сваленное дерево. - Его не промышленники срубили, видишь, кругом обрублено, по-женски. Орехи добывали девчата.

Козлов был прав, кедр был срублен неопытной рукой. Это открытие окрылило наши надежды.

Утром, продолжая путь, обследовали северный склон горы, под которой ночевали, и там тоже обнаружили такую же порубку. Спустились ниже. Тропа неожиданно расширилась, и на ней мы увидели свежий отпечаток конских копыт и след волокуши.

- Где-то близко люди живут, охотнику волокуши зачем? - говорил Козлов, поторапливая коня.

Спустились на дно сухого распадка. Вдруг к нам выскочила мохнатая собачонка. От неожиданности она остановилась, ее обвислые уши насторожились, она взвизгнула и стала улепетыватъ своим следом.

Сомнений не было - близко жилье. И действительно, вскоре впереди показалась струйка дыма.

- Люди! - крикнул Козлов.

За поворотом перед нами словно вырос барак, и сейчас же неистово залаяла все та же лохматая собачонка. Мы остановились, слезли с лошадей. В открытой двери показалась женщина, да так и застыла в страхе.

- Не бойтесь: свои!.. - крикнул я.

А женщина оцепенела. Она хотела крикнуть, но звука не получилось. Из рук упало на пол блюдце.

- Мы свои, - повторил я, поднимаясь на крыльцо.

Женщина пропустила нас внутрь помещения.

В углу, освещенном небольшим пучком света, падающего из окна, сидело за столом четверо мужчин.

- Здравствуйте, - произнес Козлов.

Сидящие за столом повернулись и тоже замерли в недоумении.

Наша встреча оказалась обоюдонеожиданной, и какую-то долю минуты мы молча рассматривали друг друга.

- Документы у вас есть? - послышался голос низкого тона, в котором явно прозвучала растерянность.

- Мы из экспедиции, - с трудом произнес я, и нахлынувшая вдруг радость перехватила горло, от запаха чего-то вкусного, жарившегося на плите, у меня помутнело в глазах. Мужчины продолжали испытующе осматривать нас с головы до ног.

Только теперь, взглянув на них и на свою одежду, я все понял. На нас были трикотажные рубашки, совершенно выцветшие от солнца, дождя и костров, украшенные множеством заплат, а вместо брюк - настолько странное одеяние, что для него невозможно было придумать названия. Худые, истощенные лица и обнаженные части тела до крови были изъедены мошкой и комарами. На ногах поршни, наружу шерстью, а у пояса - охотничьи ножи. Мы скорее напоминали пещерных людей, случайно попавших в барак, или бродяг, чем участников экспедиции.

- Какие документы, мы вот уже месяц хлеба не ели, - процедил сквозь зубы Козлов.

Мужчины поднялись, стали приглашать к столу, но все еще с опаской поглядывали на нас. Я снял с плеча штуцер, отстегнул ремень с ножом и все это оставил в углу барака. Атмосфера недоверия сразу исчезла. Разве можно было устоять против соблазна, не присесть за стол, не отведать хлеба, того самого хлеба, что так долго мучил наше воображение, яичницы, распластанной на сковородке, отказаться от сахара, от соли. От одной обстановки человеческого жилья кружилась голова. Трудно передать состояние, какое охватило нас, и мы, буквально опьяненные этой неожиданной встречей, присели к столу.

Хозяйка подошла к нам и убрала все съестное.

- Голодному человеку много есть нельзя. Я сейчас приготовлю, минутку подождите, - и она подала нам по стакану сладкого чая и по кусочку хлеба, намазанного маслом. После первого глотка пропал аппетит, хлеб показался горьким, захотелось спать.

Как оказалось, мы вышли на реку Негота, приток Малого Агула, где жили две семьи старателей. Кроме них, в бараке находился начальник Караганского приискового управления и сборщик золота. Я коротко рассказал о судьбе экспедиции, о наших скитаниях, о том, что на Мугое осталось 10 человек, изнуренных недоеданием и не знающих, что так близко живут люди».

Мирный пейзаж, ясное голубое небо, пряные запахи трав. Головки цветов слегка покачиваются под легким ветерком. Ничто не напоминает о разыгравшейся здесь когда-то человеческой трагедии, только на другом берегу речки шепчутся березы о похожести судеб всех скитальцев. Если бы люди понимали язык деревьев, скольких бед можно было бы избежать.

Наскоро перекусив на приветливой полянке перед избой, ермаковцы покинули прииск. И вдруг, часа через два, снова остановка. Папа Саша присел на корточки возле пересохшего ручья. Лицо его окаймляет темная короткая бородка, отросшая за неделю похода, на голове черный платок - ну прямо персонаж из сказки про Али-бабу и сорок разбойников. Легкомысленно похохатывая, Саша указывает на четкие отпечатки медвежьих лап - маленький и большой. Для сравнения кладет рядом квадратную пачку сигарет «Прима». Когти большого следа покрывают ее ширину. Крупный зверюшка!

- Мишки прошли здесь недавно, - комментирует он. - Еще и песок не высох. Мы с вами чудом избежали встречи. Так что надо поскорее делать ноги отсюда.

Саша знает, что в августе звери сыты и сами уходят от человека, который обычно производит много шума, предупреждая о своем приближении. Бравада в тайге – дело лишнее, хотя и чрезмерная острастка тоже не поможет при выживании. Как-то пришлось мне вдвоем с подругой возвращаться с Буйбинского озера в Западном Саяне по малопосещаемому маршруту. Лесничий предупредил нас, что в тех краях ходит медведица с медвежонком. Мы напряглись, но он, как о деле обычном, сказал, чтобы мы не боялись, а шумели побольше: громко разговаривали на ходу, надели полиэтиленовые фартуки, которые шуршали бы, задевая о кусты и деревья. Мы же, вопреки совету, так перетрусили, что крались чуть не на цыпочках, разговаривали шепотом, пока на самом деле не увидели следов родительницы и дитенком. Тут уж мы, наконец, заорали, как надо, и промчались до брода, словно лоси во время гона.

* * *

Река Малый Агул. Много лет назад в этих местах бродили изголодавшиеся федосеевцы в поисках человеческого жилья после тщетного ожидания на Кинзелюкском озере самолета с продуктами.

«С перевала тропа, виляя по крутому спуску, увела нас в глубокую отроговую долину реки Малый Агул», - пишет Г.А. Федосеев. «Чем ниже, тем положе спуск. Склон затянут высоким травостоем и редколесьем. Тропа затерялась, но путь был хорошо виден, и мы скоро достигли дна долины. Никак не ожидали в таких горах встретиться с типичной тундровой марью, покрытой буграми, лишайниками, мхами да чахлыми лиственницами. Свернули вправо к горам и там, пробираясь по кромке болота, случайно увидели срубленное деревцо. Несколько ниже мы нашли и признаки жилья - полусгнившие пятиножки от дымокуров для оленей.

Горы заметно теряли высоту, и все больше закутывались в темные полы кедровой тайги. Шире открывался горизонт. Хотя мы и имели на два человека одну верховую лошадь, все же шли медленно. За тундрой путь прорезала старая гарь. Тут мы и заночевали.

День прошел без треволнений, и это ободряло нас. Но мы не были уверены, что тропа, по которой шли, доведет нас до населенного пункта, судя по следам - ею пользовались только звери. Страшно было подумать, что она может затеряться и тогда нам придется самим прокладывать проход по совершенно незнакомым горам.»

К группе ребят поколения девяностых годов двадцатого столетия, дерзнувших на двухсоткилометровый переход по безлюдным просторам Восточного Саяна, природа пока относилась благосклонно. Горы зазывали, заманивали, обманывая чудесными видениями хребтов с причудливыми очертаниями пиков, которые четко вырисовывались вдали на фоне безмятежно голубого высокого неба. Прозрачный струящийся воздух искажал расстояния.

Однако забитые к вечеру мышцы и появляющееся порой безразличие в глазах некоторых ребят, напоминали о пройденных километрах. Эта дорога стала для участников похода мерилом самоутверждения, оценки своих моральных и физических возможностей, поиском их резервов. Каждый знал, что непременно дойдет до конца, (а куда деваться-то?), только вот затраченные для этого силы будут далеко не равными.

Можно порадоваться за тех, кто легко преодолевал любые преграды и расстояния, ощущая себя в состоянии «полета ласточки», и с готовностью подставлял плечо более слабым. Значит, здоров душой и телом, и полон сил. Дай бог, сохраниться таким подольше!

А что можно сказать о тех, кто идут, глотая слезы, отупев от боли, но идут и идут, отказываясь от помощи, но с благодарностью принимая принесенную в палатку кружку чая, когда уже нет сил подняться к костру самому. Значит, и в жизни они сумеют преодолеть все невзгоды, не скатятся в пропасть отчаяния.

Возможно, кто-нибудь посчитает, что в большом походе неподготовленным делать нечего. Может, это и так, если поход не учебный. Однако в любой группе кто-то всегда оказывается сильнее, а кто-то слабее. И не уверена я в благородстве тех сильных физически душ, которые жалеют доброе слово для поддержки отставших. Вероятно, и даже, наверное, они выдержат экстремальные для них нагрузки. Возможно, именно эти люди при новом, несоциалистическом, строе дикого рынка, в коем пребывает сейчас Россия, в первую очередь сумеют пробиться и красиво устроить свою жизнь. Но не хотела бы я оказаться с таким в одной связке. Ради собственного благополучия, сколько жизней они растопчут. А может так и надо, к звездам через тернии, не обращая внимания на тех, кто рядом? И плевать на благородство, из него каши не сваришь. Почему-то же сложил народ поговорку «своя рубашка ближе к телу». Наверно, все зависит от того, какие ценности каждый из нас возносит на свой личный пьедестал.

* * *

Уже давно нет среди живущих тех людей, которые когда-то исследовали топографию Саян. Но сами Саяны по-прежнему тянутся к небу, и не каждому идущему открывают они свои дороги. Здесь, в долине Малого Агула, все такой же, как и шестьдесят лет назад, болотистый мрачный лес с непроходимыми завалами трухлявых стволов. И так же неохотно пропускает он незваных гостей, расставляя ловушки, подбрасывая неприятные сюрпризы. То обрушится под ногами замшелая ель, взорвавшись фонтаном истлевшей коры, то неожиданно прыгнет в лицо липкая паутина. Лохматые корявые ветки норовят отшлепать путника по щекам, лезут в глаза, цепляются за волосы. Но надо идти, и нет времени прислониться к стволу живого дерева, закрыть глаза, ощутить теплые токи земли, струящиеся по его сосудам, мысленно поговорить с лесом, попросить у него помощи и защиты.

Шестой день на исходе. Завершают его недолгие поиски подходящего для ночлега места. Дежурят Леша Городилов и Саша Рябова. Вернее, дежурит Леша. Саша без сил лежит в поставленной «циркачами» просторной палатке. Эта палатка самая большая, круглая, куполообразная, по форме напоминает арену цирка. По этой ассоциации и все, проживающие в ней, с Лешиной легкой руки, - циркачи. Толик, Эдик, Скорый и Юра Копытов действительно, как истинные циркачи, держатся хорошо и не теряют присутствия духа.

Тихо опускаются сумерки. Закончен поздний ужин. Яркие россыпи звезд тонут в потоке Млечного пути. Такое выразительное, лишенное пространственных характеристик небо никогда не увидишь в городе. Тени подступают к притихшим палаткам, освещенным загадочным лунным светом. Непонятные шорохи ночного леса не мешают глубокому сну лагеря.

* * *

 

Утром Саша проснулась от легкого прикосновения Лешиной руки. Негромкий голос позвал:

- Саша, пора!

Это не проявление особого отношения. Это Лешина манера общения. Он всех будит не барабанным грохотом ложки о чашку, не резким окриком «Подъем, завтрак!», а доброжелательным «Доброе утро, пора на завтрак». Такой вот он, Леша, большой и добрый...

С трудом затолкав в сапоги распухшие ноги, Саша выбирается из палатки.

Леша, поднявшийся раньше, уже разжег костер для приготовления завтрака. Начинался седьмой день "пешки".

И снова чавканье воды под ногами, нескончаемые полчища мухоты над гниющими скелетами умирающего леса и никаких признаков звериных троп. До обеда прошли всего пять километров.

Долина реки Орзагай, протекающей среди Агульского белогорья, широкая, местами сильно заболоченная. Ребята упрямо тащатся, выискивая проходы посуше. Когда-то эти места были более привлекательными. У федосеевцев они оставили несравнимо лучшее впечатление.

«Спустившись до правобережного притока, - читаем у Г. А. Федосеева, - впадающего в Фомкину речку у крутой излучины, мы разделились. Лебедев отправился тропою на Кинзелюк, а мы свернули ключом к Агульскому Белогоръю.

Еле заметная звериная тропа вывела нас на седловину и круто ушла вниз, в широкую Орзагайскую долину. Там она соединилась с большой левобережной тропою, идущей снизу и сильно утоптанной следами маралов. Мы свернули по ней вправо, к видневшимся впереди гольцам, замыкающим долину. На их скалистых вершинах угасал отблеск далекой зари. Лошади, да и мы, устали, пришлось искать место для ночевки.

...наконец поднялось и солнце. С отрогов в долину сползал редеющий туман. Все уже жило, бегало, летало, заполняя суетою летний день. Мы ехали торной звериной тропой по светлой Орзагайской долине, пробираясь к истокам реки. Здесь много лиственниц, путь перехватывают заросли кустарников, топи и широкие луговины, затянутые цветущим высокотравъем. Языки темных перелесков поднимаются высоко под гольцы и там теряются по чащам. В 10 часов мы проехали высокий мыс, нависающий над долиной справа. За ним горы поднимаются и принимают более курчавое очертание. Отсюда начинается Орзагайская группа гольцов, которой мы недавно любовались. Тропа неизменно шла левым берегом, и чем ближе подбирались мы к вершине реки, долина глубже зарывалась между гор, принимая корытообразную форму. Главный исток Орзагая вылетает бурным ручьем из огромного цирка, врезанного в мощный голец у изголовья реки.

После полудня мы подъехали к броду через Орзагай, протекающий здесь нешироким потоком по каменистому дну. Дальше путь шел правым берегом. Долина и здесь, несмотря на высокие хребты, сопровождающие ее, остается просторной и светлой. Тропа, отдаляясь от русла, шла косогором, набирая крутизну, и скоро вывела нас на водораздельную седловину. Там мы разбили последний свой лагерь...»

Словно жалея уставших ребят, или же просто для разнообразия, Саян вдруг раскрылся прекрасным озером с чистой и удивительно теплой для горного водоема водой. У берега дремлют нераскрывшиеся водяные лилии, называемые чаще кувшинками. В прозрачной глубине темнеют спины бесстрашных хищниц - щук. Это видение уже из другой, нестрашной сказки с хорошим концом. Невозможно было пройти мимо. Здесь и остановились на короткий обеденный отдых. Карта показывала, что отсюда последний шестнадцатикилометровый переход по реке Озерной до озера Медвежьего. А там - дневка! Такая желанная и совсем уже близкая.

 

* * *

 

Речушка Озерная, короткая и маловодная, протекает по дну слабозалесенного распадка, в конце которого показало свой краешек долгожданное озеро.

Половина пути, наиболее трудная из-за тяжелых рюкзаков и «невтянутости» организмов, пройдена. На фоне неописуемой красоты с экрана зазвучит нелитературный Лешин комментарий:

- До этого озера, Медвежьего, мы пёрлись семь дней, как зомби.

Можно простить ему такое свободное обращение с великим русским языком. Ведь, именно благодаря его неисчерпаемости и глубине, с помощью одного только слова, точно выразил Леша остроту ощущений, испытанных на пути к этому райскому уголку. Именно пёрлись, то есть шли, двигались, не считаясь с препятствиями, настойчиво, упорно достигая цели.

Когда-то, очень давно, здесь обитала одна из группировок тюрко-язычного племени саян, по имени которой назван теперь этот горный район. Каким же сильным и мужественным должен быть народ, способный жить среди каменных великанов, где обычный человек теряется, чувствуя себя крохотной букашкой. Хочется думать, что не только прагматизм двигал людьми при выборе места для жизни, не только защиты от ветров и врагов искали они в каменных чашах горных цирков. Наверно умели все-таки древние видеть прекрасное в бездушном камне, коли выбирали для жизни такие чудные места.

Озеро Медвежье находится на немалой высоте -1322 метра над уровнем моря. Оно вытянулось среди гор длинной, шестикилометровой, изогнутой сарделькой. Со всех сторон к берегам подступают величественные островерхие громады, прикрытые у оснований зеленой каймой тайги. Четкие очертания голых серых вершин резко контрастируют с нежной зеленью альпийских лугов. Ничем не замутненная, невероятно прозрачная вода озера отражает в себе и лес, и луга, и горы. И небо: то чистое и безоблачное, выплескивающее в воду пронзительную голубизну; то затянутое мрачными тяжелыми тучами, и тогда водные глубины пугают кипящей чернью; то ночное в россыпи роскошных алмазов звезд, и озеро становится продолжением бесконечного космоса, соединяя несовместимое. Сейчас оно весело поблескивало мелкой, словно рыбья чешуя, рябью, разбрасывая во все стороны солнечные брызги.

Умерив первые восторги, отряд проходит пару километров вдоль берега и, оказавшись на прелестной поляне с чудным песчаным пляжем, разбивает временный лагерь.

Теперь дежурят Илюшкины родители. Сашу чаще зовут Саней, а если Саша, то с добавлением поясняющего слова «папа». Он заядлый рыбак, поэтому, едва дождавшись окончания ужина, извлекает припрятанную в глубине необъятного рюкзака удочку и устраивается на берегу. Первый заброс, крючок падает в воду. Эх, «борода»! Леска запуталась, соскочив с катушки. Не суетясь, Саша распутывает леску, не вынимая крючка из воды. Вдруг, что такое? Чуткие руки улавливают слабый рывок. Подсечка! Над поверхностью воды бьется на крючке крупный хариус. Следующий заброс, подсечка, опять рыбина. И снова заброс – подсечка - хариус, заброс – подсечка – хариус. Без сбоев, как по заданному алгоритму.

Мгновенно на берегу собираются заинтересованные болельщики. Всем хочется получить кусочек рыбацкого счастья. Но удочка одна, а что за рыбалка по очереди!

* * *

На заре, когда лагерь еще спал, и только дежурные Таня и Саня гоношились у костра, да Сергей Анатольевич совершал у озера утреннюю «помойку» (то есть умывался), к берегу причалила лодка. Трое солидных мужиков строго поинтересовались, что за люди, откуда и зачем идем. Сами, однако же, не представились.

Сергей Анатольевич, неторопливо стряхивая с рук капли воды, окинул оценивающим взглядом незваных гостей. На лесников или рыбнадзор не похожи. Одежда не той категории, больше на военную форму смахивает. На туристов тем более: не столько возраст, сколько манера поведения не соответствует. Вопросы задают уверенно, не сомневаясь в своем праве требовать ответа. Чисто выбритые лица, запах дорогого парфюма, аккуратные, явно выполненные хорошим мастером модельные прически.

Не усмотрев в интересе незнакомцев никакой иной подоплёки, кроме обычного любопытства, ну может, чуток профессиональной предосторожности присутствовал - уж больно серьезные физиономии, директор турклуба счел возможным кратко пояснить, откуда и с какой целью в районе Медвежьего озера появилась наша группа.

- Почему же пешком? - удивился один, наверно самый главный.

Сергей Анатольевич пожал плечами: как можно объяснить человеку очевидные истины?

- Судьба наша такая, – неопределенно ответила Таня. Она вообще избегает давать прямые ответы, а тут не понятно кто, не известно, что надо. С какой стати перед ними отчитываться.

Но туманный ответ, как ни странно, удовлетворил мужика.

- Да-а,.. – протянул он, и после короткой паузы задумчиво добавил, - и, надо сказать, не самая плохая.

Голос строгого дядьки смягчился, слова, несмотря на короткие, рубленые фразы, потекли с какой-то особенной задушевностью.

- А мы тут неподалеку, на базе. Скоро улетаем. Вы приходите. Там банька замечательная. Помоетесь.

Отчего-то разом подобревшие дядьки тепло попрощались, завели мотор, и вскоре лодка скрылась за мысом.

Как выяснилось позже, мужики оказались VIP-персонами. Такую встречу сохраняют в памяти для мемуаров. Не каждый день вот так запросто беседуешь с заместителем премьер-министра дружественной страны, в данном случае Украины, и лицами своей местной, родной можно сказать, но от этого не более доступной, краевой администрации.

Ближе к полудню низко над озером совершил прощальный круг блестящий белый «правительственный» вертолет. Властьпридержащие возвращаются к своим обязанностям. Походная жизнь продолжается для ермаковцев.

 

* * *

После завтрака небольшая группа из числа наиболее выносливых «кабанов» и любознательного «молодняка» отправилась на весь день в «радиалку» - однодневный поход в окрестностях лагеря, без рюкзаков, налегке, с запасом еды на один «перекус». Решили посмотреть на водопады и «оседлать пик Монстров», как окрестил крутую безымянную гору со снежником на вершине насмотревшийся «ужастиков» (фильмов ужасов) Эдик. Гора возвышалась совсем рядом, но ребята уже знали, как скрадывает расстояние прозрачный горный воздух, и не рассчитывали на скорое возвращение. Туда ушли семеро смелых - Сергей Анатольевич, Дима, Эдик, Джон, Сергей Морозов, Артем и Саня Гусаров.

Трудно описывать словами красоту горной природы, создаваемой камнем, водой и растениями. Если никогда не видел ничего подобного, то представить почти невозможно.

Вот тонкая, неожиданно звонкоголосая струйка безрассудно срывается с крутизны, куда забралась кучка смельчаков. Какой неиссякаемый источник питает этот ручей в поднебесной высоте? Падая с камня на камень, рассыпаясь сверкающим бисером мелких капель, он превращается в великолепный тридцатиметровый каскадный водопад. Его не скрывает туманное облако, знакомое по открыткам и кино¬записям великих водопадов, поскольку поток воды здесь небольшой. И весь он наивный и жизнерадостный, словно ребенок, который шаловливо прыгает по лужам и радуется взлетающим из-под ног фонтанам брызг. Зацепившись за трещины в камнях, смотрят на игру воды неправдоподобно крупные цветы синего водосбора.

А вот и вершина с нетающим снежником и традиционным "кафе-мороженое". В этом виртуальном заведении под открытым небом, расположившимся на пятачке на высоте более двух тысяч метров над уровнем моря, подают необыкновенно вкусное лакомство – многовековой снег, перемешанный со сгущенным молоком и кусочками шоколада. Бесполезно пытаться изготовить подобный десерт в домашних условиях. Концентрат горного воздуха не упрячешь в тубу, кусочек снежника не доставишь в холодильнике, картины с горными пейзажами не заменят реальности.

Сверху открывается захватывающее дух зрелище. Бесконечные ряды горных цепей, и где-то в дрожащей дали едва просматриваются на грани видимости лидирующие высоты: остроконечный пик Заоблачный и тупая скошенная вершина пика Грандиозный. На тропе к последнему, на бывшем Иденском перевале, похоронен Григорий Анисимович Федосеев, геолог и писатель, посвящением которому открывается наша повесть. Он умер 29 июня 1968 года. В завещании просил оставить свое сердце на родине, в Краснодаре, а прах перенести в Центральный Саян, к пику Грандиозному. Даже после смерти он не желал расставаться с горами, на которые смотрели сейчас очарованные покорители.

Высота взята. Для кого-то она была первая, для кого-то очередная, но от этого не ставшая заурядной. Можно возвращаться, к ужину как раз успеют. Спуск, как известно, зачастую оказывается сложнее подъема, поэтому бдительности терять нельзя. Горы, как впрочем, и вода, и пещеры, и тайга, не терпят безалаберности.

 

* * *

Между тем, после полудня в лагере произошли крупные перемены.

Перед обедом, спустя полчаса после отлета вертолета, из леса вышел к костру человек - молодой веселый Серега, волею судьбы оказавшийся в роли смотрителя на элитной базе отдыха алюминиевого завода. Оттуда приплывали утром на лодке представительные VIP-мужики. Воспользовавшись приглашением сильных мира сего и гостеприимством Сереги, народ снял временный лагерь и передислоцировался на базу - очаровательный, покрытый лаком, «пряничный» домик, вместительный и уютный. Здесь ребят ожидал приятный сюрприз - сочный, спелый арбуз.

Мужской контингент сразу же занялся баней: растопили не успевшую еще остыть печку, нагрели воды и дружно отправились отогревать зачерствевшую душу, отмачивать пыль и грязь, и вообще, получать удовольствие от хорошего пара.

Серега, тем временем, принес овощи, жареные окорочка, еще какие-то продукты. На печке в домике уже сварилась для ужина гречневая каша. Оставшись один в дамском обществе, Серега «распушил хвост», разомлел, достал бутылку.

- Девчонки, у меня сегодня день рождения, - не придумав более оригинального повода, заявил он.

Что ж, день рождения, так день рождения, не все ли равно. Отдыхаем, можно расслабиться – решили девочки.

Как же обиделись мальчики, когда, напарившись в бане, застали веселье в самом разгаре. Расстроились и вернувшиеся с горы путешественники, не обнаружившие лагерь на прежнем месте...

Дежурные, прикинув, что еды не хватит на продолжительный ужин, затеяли уху из хариуса, которого извлек из своих запасов все тот же Серега. Застолье затянулось далеко за полночь.

Впервые за все время похода зазвучала под пальцами Сергея Анатольевича гитара, которую Саша Рябова добросовестно тащила многие километры пути.

За окном манила призрачным светом лунная дорожка, протянувшаяся по неподвижной глади застывшего в ночной дреме озера. Поддавшись её колдлвскому очарованию, погрузились в прохладную воду разогревшиеся после бани девочки. Купание под луной в горном озере на высоте почти двух километров от уровня моря - это же просто мечта!

А какой мужчина, юноша или мальчишка, да и девчонка тоже, устоит против соблазна пострелять из настоящего карабина?! Развлечение предложил Серега. Карабин он имел на случай охоты и для самозащиты. Рассудительный и малопьющий Дима, оценив степень охватившего народ азарта, спрятал подальше коробку с патронами, чтобы широкий Серегин жест не обернулся несчастьем.

Чудесным был этот вечер в затерянном уголке горного царства! Расслабившийся организм настойчиво требовал отдыха. Невозможно было даже представить, что завтра с утра снова повиснут на плечах неподъемные рюкзаки...

И Сергей Анатольевич принимает решение - дневка продолжается. Но теперь ребята заняты делом: стирают нехитрое барахлишко, ремонтируют обувь. Идет перераспределение оставшихся продуктов. И тут выясняется странный и неприятный факт: непостижимым образом исчезли в неизвестности двенадцать банок тушенки. Расследование проводить не стали. Но эта потеря дорого обошлась ребятам в дальнейшем.

Летний день длинный. Находится время и покататься на лодке, и порыбачить, и сфотографироваться. На видеопленке остается очередная запись.

Два Саши, покуривая, блаженно жмурятся, сидя на крыльце.

- После такого хорошего расслабления нам не трудно будет идти дальше? - задает провокационный вопрос Леша.

- Не-е, Леша. Мы сегодня поспим, завтра пойдет дождь, перевал будет закрыт, и мы еще один день проведем здесь, - растягивая слова, мечтает Саша Скачков.

- А потом улетим на вертушке, - смеясь, добавляет Саня Скорохватов.

В избе, сочувственно глядя на опухшее лицо и отекшие ноги Александры, Сергей уговаривает девушку:

- Оставайся, ты же не дойдешь. С вертолетом улетишь в город.

- Нет, Серега, не останусь. Я люблю сплав, а впереди Казыр, пороги... Я обязательно дойду.

* * *

Утро 17 августа, когда страну потряс экономический кризис, о котором мы узнали только через полмесяца, началось деловито и серьезно. Вымыта посуда после плотного завтрака, собраны рюкзаки, народ сбился в кучу для последней перед выходом фото и видео съемки...

Слабый треск стекла... Это Юра Копытов разбил единственные очки. Четыре диоптрии - это тебе не хвост собачий. Когда носишь такие очки не снимая, то без них становишься беспомощным, как котенок. Саша Рябова, которую наследственность по линии отца наградила еще и сильной близорукостью, хорошо знает об этом и не торопится надевать очки, когда без них еще можно обойтись. Но Юра вынужден теперь остаться на базе с Серегой и дожидаться вертолета. Он еще не знал, что окажется в городе не через три дня, как предполагалось, а много позже, 4 сентября, лишь на четыре дня опередив уходящих вдаль ребят. Безмятежный «отгяг» (отдых) сменится мучительным страхом, а затем осознанием необходимости действия, когда день уходит за днем, но обещанного вертолета все нет и нет, а перспектива остаться навсегда в этом зачарованном мире уже не прельщает.

Серега окажется довольно коммуникабельным товарищем, но некоторые темы он упорно обходил молчанием. Первые три дня после ухода группы они беспечно купались на песчаном пляжике, с удовольствием рыбачили. Каждый заброс сети приносил ведро рыбы. Хариус здесь был равномерного темно-серого цвета, тридцати сантиметров длиной, чистый, незараженный паразитами.

Однажды на пляже появились четкие медвежьи следы, которые тянулись к мусорке. Теперь постоянно держали поближе топор, так как патронов осталось всего четыре. Серега не знал о припрятанной пачке. Дима не успел или забыл сказать ему об этом.

В день, когда ожидали вертолет, прошел дождь с сильным ветром. А через неделю дожди шли уже ежедневно. Когда стало ясно, что вертолет не прилетит, Серега отправился на охоту, пополнить запасы еды. В лесу он увидел семью медведей. Такое соседство не радовало. Охота оказалась удачной, но унести всю добычу одному было не под силу. Сергей припрятал в снежнике все, что не смог унести, но на следующий день нашел только кости – мишки успели пообедать раньше.

Между тем, наступил сентябрь. Стало понятно, что нужно выбираться из тайги самостоятельно. Решили уходить через перевал в Иркутскую область. Но вечером этого дня (2 сентября) уже в сумерках неподалеку на поляне вдруг приземлился вертолет МИ-8 военной раскраски. Спустя некоторое время, к домику подошли два человека. Тут и выяснилось, что работники канской милиции прилетели отдохнуть на три дня. Всего их было семь человек. Они привезли еду и свечи. Погода стояла мерзкая, поэтому через день вертолет улетел обратно, прихватив с собой незадачливых заложников тайги. К обеду были уже в Канске. Юру милиционеры посадили в машину, которая шла в Новосибирск. Его довезли до Сосновоборска, откуда он уехал в Красноярск междугородним автобусом.

Глядя по прошествии времени на фотоснимки и видеофильм, с трудом верится, что все это было в действительности, а улыбающиеся с фотокарточки ребята действительно смогли за две недели пересечь эту огромную горную страну и выйти в намеченное на карте место в верховьях Казыра, одолев более двухсот километров, если считать по прямой.

* * *

От Медвежьего озера длинный и довольно крутой подъем вдоль безымянного ручья ведет на перевал через горный массив, по которому проходит граница между Красноярским краем и Иркутской областью. Под перевалом в расщелинах - снежники. Один из них совсем рядом с тропой, по которой идут ребята. Из-под нижнего края потемневшего рыхлого, ноздреватого не то снега, не то льда вытекают многочисленные ручейки. Они стекают в крохотное озерко с неправдоподобно гладкой поверхностью. Рука непроизвольно тянется к фотоаппарату.

С перевала спустились в сильно заболоченную долину реки Кинзелюк и часа полтора старательно месили грязь, траву и воду.

Озеро Кинзелюкское, место очередной ночевки, находится на высоте 1600 метров над уровнем моря. По размеру оно значительно меньше Медвежьего. Природа здесь более суровая и строгая.

Южнее и выше - еще одно озерко, которое соединяется с Кинзелюкским красивейшим кас¬кадным стотридцатиметровым водопадом. Этот великан не подавляет размерами, наоборот, он трогателен, как большая мягкая игрушка. Смотреть на него можно бесконечно. Он все время разный. Будто кто-то выплеснул воду из ведра, а она срывается с каменного уступа и летит отвесно вниз, рассыпавшись веером мелких брызг. За одним веером - другой, третий, четвертый...

Ниже, по бесчисленным микротрещинкам и расщелинкам разбегаются веселые ручейки и дробятся на отдельные струи. Вот они все тоньше и тоньше... Струятся, точно волоски в бороде сказочного великана!

Посмотрели, полюбовались - зрелище получили. Теперь бы еще хлеба. Выбрав бережок посуше, раскидывает палатки лагерь, пляшут языки пламени в костре, обнимая котел, в котором, натурально кряхтя (от удовольствия что ли?), распаривается крупа. Расстояние по прямой прошли небольшое, но, учитывая перевал и болото, работы ногам хватило. Радует, что рюкзаки полегчали, да и дневка на Медвежьем восстановила силы.

День 18 августа был отмечен восхождением на пик Кинзелюкский. В лагере на берегу озера остались только пять человек. Надо признаться, что «восхождение» - слишком громко сказано, но попытка действительно была предпринята.

Пик Кинзелюкский - доминирующая высота длинного горного хребта с одноименным названием, окаймляющего озеро с юга и востока. По выражению Г. А. Федосеева, он «словно часовой, стоит над входом в самую дикую часть Восточного Саяна».

Вершина пика поднимается на 2173 метра над уровнем моря. Громаду горы венчает острый скальный выступ с характерными очертаниями. В одном из ракурсов съемки он напоминает силуэт церкви, с тонкой иглой, венчающей купол над алтарем, в другом - три крутых ступени, ведущие в небо. Однако без специального снаряжения подняться по «ступеням» не удалось. Слишком отвесными и неприступными оказались эти последние скалы.

Для Федосеева пик, называемый Двуглавым, имел значение рабочего объекта, который нужно было обследовать. Ослабевшие, измученные трудной и длинной дорогой в Центральную часть Саян (федосеевцы поднимались сюда по реке Кизир), голодные люди продолжали оставаться людьми долга, добросовестно выполняя топографические изыскания. Не имея альпинистского снаряжения, Г.А. Федосеев с Т.В. Пугачевым поднимались на Двуглавый пик с запада.

« Утром 4 июля (1938 г., прим, авт.) мы с Трофимом Васильевичем перешли вброд Кинзелюк, протекающий здесь нешироким потоком, и стали подниматься на виднеющийся впереди скальный гребень пика. За плечами у каждого рюкзак с инструментами, за поясом «кошки», в руках посох.

Шли тяжело, медленно, молча. Теперь груз казался во много раз тяжелее своего истинного веса. Да и сами как-то отяжелели. А подъем становился все круче, но мы старались отдыхать редко. Когда вышли на выступ террасы глубокого цирка, над которым высится Двуглавый пик, был уже полдень. Я оглянулся. Внизу лежала широкая долина, заросшая хвойным лесом и окаймленная по бокам крутыми горами. Наш лагерь с высоты казался совсем крошечным, но как он был кстати там, на поляне, вправленной в рамку из густых кедров! Казалось, на этом гладком зеленом поле как раз не хватало черных и белых пятен, чтобы долина похорошела. Дымок тонкой струйкой вился в небо, напоминая о присутствии в горах человека.

Впереди лежал цирк почти правильной полусферической формы, обращенный выходом на северо-запад. Дно его завалено крупными обломками, под которыми чуть слышно переливается вода. Она вытекает из маленького озерка и сбегает в Кинзелюк небольшим ручейком, по которому мы поднимались. Крошечные альпийские лужайки как бы пытаются украсить своими яркими цветами мрачное убежище. Стены цирка скалистые, местами поднимаются более чем на 150 метров. Их подошва завалена свежими осыпями - следы продолжающихся разрушений.

Отдохнув, мы направились в глубину цирка. В нем холодно, солнце почти не заглядывает сюда, как и бури. Поднявшиеся с нами комары немедленно убрались восвояси. Воздух сырой, в нем запах обветшалых скал, прошлогоднего снега и никогда не продуваемых ветром заплесневелых щелей.

...Мы подошли к озеру. Оно маленькое и напоминало кусочек упавшего неба в выпаханную котловину. Справа у самого берега толпились карликовые ивки, склонившись над водою, они как бы любовались своим отражением. Слева озерко поджимало небольшое снежное поле, ноздреватое и пожелтевшее от времени. На нем лежали отпечатки лап медведицы и малыша...

...Мы бродили по цирку по-над скалами, пытаясь подняться на отрог к седловине. Нам ни за что бы не выйти на отрог, если бы не вспомнили про медведицу. Ведь она где-то обошла эти скалы.

Мы нашли ее след. По бесконечным выступам и щелям он вел на верх отрога. Идти было трудно. Ноги скользили по мокрым от растаявшего снега уступам, не хватало сил взбираться на крутизну. Шли с большими передышками и до заката солнца достигли седловины.

Ночевали под обломками скал. После чая, который с трудом вскипятили на костре изо мха, спали крепко, даже холод не в силах был разбудить нас. Но утром, как только посветлело, мы уже были на ногах и продолжали подъем по западному отрогу Двуглавого пика.

В другое время, чтобы преодолеть расстояние от седловины до пика, потребовалось бы менее часа, а в этот раз шли очень долго. Силы с каждым днем за- метно истощались. Каково же было наше разочарование, когда, выбравшись на последний гребень, мы рядом увидели двуглавую вершину, но она была отделена от нас узким гребешком зазубренной скалы, спадающей в цирк, по которому не рискнули идти, да и незачем было. Пик возвышался над горами двумя высокими столбами на общем постаменте и был совершенно недоступен для нас с западной стороны. Гребень, на котором мы стояли, уступал пику по высоте всего лишь метров на тридцать. С него открывалась широкая панорама центральной части Восточного Саяна.

Какую изобретательность проявила природа в нагромождении хребтов! Обнаженные зазубренные вершины выглядывали из глубоких долин, на склонах, которых рядом с зеленью лежали остатки снежных лавин. Прихотливые ущелья бороздили эти хребты. На дне их серебрились ленты горных ручейков. А сколько озер! Будто разбросанные небрежной рукой бриллианты, покоятся они на дне расщелин и цирков.

...Наша с Пугачевым задача была выйти на Двуглавый пик, чтобы определить возможность постройки на нем пункта. Именно в этом районе, где мы находимся, нам нужно было подыскать такую вершину, с которой открывался бы горизонт в радиусе не менее сорока километров, куда можно будет вынести строительный материал, тяжелые высокоточные инструменты, и которая своим местоположением отвечала бы техническим требованиям построения первоклассного геодезического ряда.

Когда мы смотрели на Двуглавый пик с Фигуристых белков и Зарода, нам казалось, что он полностью отвечает нашим требованиям, и вдруг такая неожиданность - нельзя подняться на его столбы! Прежде чем окончательно отказаться от пика и искать тут же, в этом районе, другую вершину, мы решили более основательно обследовать его восточный склон. Туда я и направился. Трофим Васильевич остался определить высоту гребня и зарисовать горизонт на тот случай, если моя разведка не увенчается успехом, и мы должны будем решить о возможности использования вершины гребня под пункт.

Южный склон гребня, за скалами, пологий, прикрыт крупной россыпью. Отсутствие на ней растительного покрова свидетельствует о неустойчивости россыпи и еще продолжающемся движении ее вниз, к реке Сурунцы. Кое-как выбрался на верхний край стены, за которой начинается глубочайший цирк, подпирающий пик с восточной стороны. На дне его большое озеро, продолговатой формы, такое же глубокое, как и небо. Его окружают черные скалы, навевающие уныние, да ржавый снег, спасающийся от солнца под тенью стен. Это одно из самых крупных озер, расположенных в гольцовой зоне Кинзилюкского хребта. Поднимался на пик по узкому гребню, круто сбегающему от него вниз. Приходилось двигаться где ползком, где прыгая с уступа на уступ или пробираясь между глыб, чудом удерживающихся над провалами. Наконец-то я у цели, руки касаются отвесной грани столбов, и тут постигает меня последнее разочарование - двойная вершина пика оказалась так разлохмаченной, что нечего было и думать построить на ней пункт, да и вытащить наверх лес почти невозможно без приспособлений. Нужно было искать другую вершину. С этим решением я и вернулся к Пугачеву.

Судя по зарисовкам, сделанным Трофимом Васильевичем, с гребня видны пик Грандиозный, пирамиды на Фигуристом белке, на Кубаре, вершины Кальтан, Зарода, голец над рекой Янга, Орзагайская группа гольцов. Этого было достаточно, чтобы решить положительно вопрос об использовании гребня под геодезический пункт. Он был назван Кинзелюкский пик.

На основании полученных инструментальных данных позже были определены высоты этого пика и связанных с ним видимостью соседних вершин. Оказалось: западная вершина Кинзилюкского гольца, что возвышается над слиянием Кинзилюка с Кизиром, равна 2158 метрам над уровнем моря, ниже вершины, на которой мы стояли, всего на 13 метров,... ледник Кусургашева - Орзагайская группа – 2426 метров.

...Мы выложили на вершине тур, оставили под ним в брезентовом конверте технические данные для будущих строителей и наблюдателей и спустились в лагерь».

Наша группа шла к Кинзелюкскому пику с северо-запада. Отсюда он оказался недоступным. Но ребята не испытывают особого разочарования от неудавшегося восхождения. Они останавливаются под отвесной стенкой, высота которой около ста метров. Красивое место для групповой фото- и видеосъемки. Дима извлекает припасенную еще в городе литровую тетрапаковскую упаковку персикового сока и шоколад. Неповторим и торжественен этот «перекус» на одной из вершин удивительных Саянских гор с белыми известняковыми выходами, сверкающими снежниками и зеленым поясом тайги, оставшимся далеко внизу.

На расстоянии птичьего полета к югу виден один из самых значительных среди сохранившихся древних Саянских ледников - ледник Стальнова со спускающимся трехкилометровым языком.

- Сергей Анатольевич, а куда мы пойдем дальше?

- Во-он туда, по Кинзелюку, через перевал в долину Орзагая. Там поднимемся на ледник Кусургашева. Это одна из изюминок нашего похода.

- А его отсюда видно?

- Да. Вот он, в седловине между теми двумя вершинами.

* * *

В лагере ждал изумительный ужин из хариуса, запеченного в сочных листьях дикого ревеня, во множестве встречающегося на берегу Кинзелюкского озера.

Накормить рыбой шестнадцать прожорливых странствующих молодых организмов, не обременяющих себя даже проблесками мыслей о диетах, дело далеко не простое! Но для дикого горного озера, в водах которого слишком редко отражаются лица людей, жаждущих наживы, эта задачка смехотворна. Папа Саша за полчаса надергал два ведра хариусов, имея лишь удочку с одним крючком и незамысловатой ярко-оранжевой мушкой. В жизни у него не было такой щедрой на улов рыбалки! Хариус стаями стоял у берега. Хрустально-прозрачная вода с царственным спокойствием заполняла чашу озера, поверхность которого не морщила ни одна, даже самая маленькая, волна. Выбирай место, где рыба тесно прижимается друг к другу серебристыми боками, забрасывай крючок, да не прозевай момент подсечки - вот и вся премудрость. Где еще возможно такое?! И Саша наслаждался…

Эти минуты относятся к тем немногим ярким мгновениям, из которых складывается жизнь, о них рассказывают друзьям и детям, ими живут в глубокой старости. Счастлив человек, которому есть что вспомнить.

Живописный горный пейзаж, теплый августовский вечер у костра и, конечно, гитара. Негромкие нежные, лирические мелодии, простые слова о непростой жизни беспокойных мечтателей. Через много-много лет щемящей тоской отзовется в памяти теперешних ребят это видение.

* * *

Утро 19 августа, по-прежнему, ясное. Предстоит преодолеть самый сложный в нашем маршруте перевал. Как сказал Сергей Анатольевич, «на единичку-А тянет». Горные перевалы тоже оцениваются по сложности преодоления. Самые простые категории не имеют. Затем идет «единичка-А», потом 1Б, далее 2А, 2Б и т.д. Перевалы первой категории можно преодолевать без применения специального снаряжения. Однако непременное условие для их прохождения – знание азов техники лазания. Перевал – это главная задача, но до него ещё нужно дойти, поэтому сначала - спуск в долину речки Кинзелюк и несколько хлюпающих километров к ее истоку, потом по каменистым россыпям к началу перевала, ночевка у подножия. И вот он – штурм перевала!

Никому уже не надо напоминать, что идти следует размеренно, экономно расходуя силы. Равномерная крутизна длинного, затяжного подъема позволяет двигаться, не сбиваясь с установленного ритма.

Природа будто отдыхает в этих местах - не видно ничьих следов, не прошмыгнет под ногами маленький шустрый грызун, нет ни кустика, ни деревца. Только голая лишайниковая тундра.

«Еще немного, еще чуть-чуть», до перевала, кажется, рукой подать, но его вершины достигли только в полдень. Она оказалась неожиданно ровной площадкой. Здесь короткий отдых. Ребята расселись на камнях, прислонившись к рюкзакам.

Странный сладковатый запах привлекает внимание. Опытные участники знают - это сахан-даля, или рододендрон душистый (Р. Адамса) - кустарничек с корявыми веточками и жесткими ланцетными листочками. Чай из нее запашистый и сладкий. Это прекрасное тонизирующее средство, избавляющее также от простуды и кашля. Встречу с этим представителем горной флоры Федосеев описывает так.

«Мы здорово устали, голод продолжал строить козни. Воспользовавшись светом небольшого костра, я решил записать свои впечатления.

- Вы слышите запах, откуда это его набрасывает? - сказал Козлов, вставая и с любопытством вытягивая голову навстречу вечернему ветерку, набегавшему случайно снизу.

Я тоже встал. Прохладный воздух был переполнен ароматом каких-то цветов, поглотивших в окружающей среде запахи сырости, мхов, обветшавших скал. В нем мешалась ванильная пряность с гвоздичной свежестью и еще с чем-то незнакомым, но очень приятным.

- И родится же этакий пахучий цветок, что духи, - заключил Степан, усаживаясь к костру и принимаясь за сушку листьев бадана...

...Рано утром мы спускались в глубину ущелья Белой. Опять знакомый запах. Мы стали присматриваться и увидели мелкие кустики высотой 30-40 сантиметров с мелкими листьями и светло- и темно-розовыми цветами. Они-то и были наделены тем самым ароматом, которым мы вечером восхищались. Это душистый рододендрон из вечнозеленых. Растет он в подголъцовой зоне, преимущественно по крупным россыпям, и местами образует сплошные заросли, вытесняя другие виды растений. В солнечные дни запах цветов душистого рододендрона распространяется далеко за пределы зарослей.

Мы наломали прутиков с цветами и принесли Павлу Назаровичу.

- Да ведь это белогорский чай, куда лучше лавочного. Чего же так мало принесли! – сокрушался старик.

Действительно, заваренный кипятком прутик передавал свой запах воде. С этого дня «белогорский чай» прочно занял место в нашем меню и люди не упускали случая собирать его».

Оставив рюкзаки и прихватив тканевые мешочки, взятые в поход именно для этой цели, любители фиточаев разбредаются в поисках куртин редкостного кустарничка. Сахан-даля растет только на большой высоте, ниже двух тысяч метров ее не встретишь.

В стороне, закрыв глаза и вытянув отекшие ноги, отдыхает Саша. Ей не до трав. Мыслей в голове никаких. Нет даже удивления тому, что забралась-таки на перевал вместе со всеми. Неслышно подходит Таня.

- Сашка, ты держись. Уже немного осталось. Дойди только до Казыра. Там мама, она тебя вылечит.

Таня и Саша - сестры-погодки, но, как это часто бывает, не особенно дружны между собой, у каждой свой круг общения. Поэтому проявление внимания с Таниной стороны означало, что дела у Саши довольно плохи.

Спуск с перевала такой же крутой, как и подъем. Скользит под ногами мокрая трава. Тропа, уходящая вниз, по всем признакам явно медвежья. На очень крутых и отвесных местах следы медведей исчезают. Тут зверь просто съезжает, присев на задние лапы и прижавшись к камню спиной. Что-то похожее на спуск с Перьев по «Шкуродеру». Человеку такой способ спуска опасен, да и рюкзаки мешают.

Медвежьи следы уводят в черничник. Крупные, спелые ягоды заманчиво синеют под ногами. Разве можно спокойно пройти мимо?!

- Ну что, попасемся?

Единогласно, без обсуждения приняв очень вовремя высказанное Сергеем Анатольевичем предложение, побросав рюкзаки, ребята расходятся по ягоднику. Какое наслаждение - эти свежие, сочные, вкусные темные шарики, вобравшие в себя скупое тепло горного солнца, прохладу звенящих ручьев и насыщенные минералами соки неласковой каменистой земли.

- Медведь!

Этот удивленный возглас не сразу привлек внимание увлеченных сбором ягод ребят, предчувствуя розыгрыш, они неохотно оторвались от приятного занятия. И напрасно. Мишка был настоящий, только маленький. Медвежонок лакомился черникой с высоких кустарничков между валунами. Испугавшись непривычного шума, смешно переваливаясь, он быстро скрылся за ближними кустами.

- Побежал жаловаться: объели всю чернику. Сейчас папку приведет, - смеется Саня Скорый.

Ребята не беспокоились: в августе медведи не агрессивны. Медведица не станет нападать, она предпочтет увести потомство от опасности.

* * *

Спуск оказался труднее подъема, но, наконец, и он остался позади. Все. На сегодня хватит. Добравшись до границы леса, поставили лагерь. Лес – это дрова и защита от ветра. Завтра - радиальный выход на ледник Кусургашева и перевал в долину Большого Агула. Оттуда, опять через перевал, рукой подать до Казыра, где ждет заброска с катамаранами.

* * *

Трудный перевал, пройденный накануне, поубавил энтузиазма. Лишь четверо самых стойких изъявили желание подняться к леднику. Во время обеденной стоянки неутомимый Дима, неунывающий Джон, любознательный Эдик и Толик, пропустивший кинзелюкское восхождение из-за дежурства, во главе с Сергеем Анатольевичем вышли из лагеря.

Агульские белки - это длинная гряда высоких гор с нетающими снежниками на вершинах. Ледник Кусургашева - место особое. Его возраст 500-600 тысяч лет. Это остаток древнего Саянского ледника, сохранившийся с времен великого оледенения.

Вот каким увидел его Г. А. Федосеев.

«Я подобрался к краю огромного цирка и остановился, пораженный незабываемым зрелищем. Сверху к нему круто сползает ледник, нависая над краем черным бордюром, из-под которого вырывается мутноватый поток. Шероховатые скалы гигантскими уступами спадают на дно цирка. Снизу они подбиты пожелтевшим снегом и осыпями. Собранный в одно русло исток каскадами сбегает вниз на дно долины.

Чем выше, тем труднее было идти. Путь преграждали скалы, россыпи, сложенные из крупных угловатых камней, и мне приходилось делать сложные петли в поисках прохода. А солнце не ждало. Я явно не поспевал, но отступать не хотелось, понимая, что на следующий день мне уже не повторить этого подъема. Шел как во сне, цепляясь руками за выступы и отдыхая на каждом прилавке.

Вот и вершина! Подъем отбирает у меня остаток сил. Если бы еще нужно было пройти хотя бы сто метров, то их пришлось бы преодолевать на четвереньках. Ноги не в состоянии были держать ослабевшее тело, в глазах опять рой звезд. Но вот проходит минута оцепенения, прорезается синь горизонта, виднеется безграничное море хребтов, убегающих в позолоченное закатом пространство. Подо мною Орзагайский ледник имени Кусургашева. Абсолютная отметка вершины 2426 метров. Она доминирует по высоте над всей группой окружающих ее гольцов, но не перекрывает Агульские гребни. Видимость с нее на восток и на северо-восток частично перекрывается более высокими гольцами, расположенными веерообразно в этом небольшом диапазоне. Это не позволяло использовать вершину орзагайского гольца под пункт. Нужно было продолжить обследование высоких вершин ближе к истокам Большого Агула, но на это не было ни сил, ни времени, и я ограничился тем, что наметил маршрут будущего обследования».

Интересно было и ермаковцам посмотреть на этого древнего старца.

С увеличением высоты все сильнее сгущается возникший неожиданно из небытия туман. Становится холодно. Хорошо, что взяли плащи. Видимость ухудшается. Еще подъем. Да, где же ледник? В просвете среди клочьев тумана справа виден темный, грязный лед, беспорядочное нагромождение камней и камешков, среди неглубоких промоин журчат ручейки. Неужели это и есть ледник? Да, но не совсем. То, что увидели ребята, это - морена, покрывающая ледник.

Унылый вид еще более усугубляется ставшим совсем непроглядным туманом. Осторожно ступая, траверсом пересекают ребята фирновый лед (переходная форма снега), лежащий на языке ледника. Сергей Анатольевич показывает на глубокую поперечную трещину в теле ледника. Лед на её стенках отливает бирюзой. Трещина достаточно широка, метра два-три, ее не перепрыгнешь с ходу. И глубина немалая - пять-семь метров. Зимой, когда заметенные снегом трещины становятся незаметными, ходить по такому леднику можно только в связке.

Стена плотного, молочно-белого тумана опустилась на ледник. Она мешала съемке, но все же ребята сделали несколько снимков. Отметив свое пребывание на леднике ритуалом сжигания факела, маленькая группа вернулась обратно.

К этому времени оставшиеся в лагере уже пообедали и ждали только команды, чтобы продолжать путь. Сергей Анатольевич неопределенным взмахом руки указал направление, и народ двинулся к перевалу. Не торопясь, поднялись наверх, расположились на камнях, ожидая посетителей ледника. Таня достала карандаш и пакеты для образцов. То один, то другой из ребят приносили ей семена трав, произрастающих в этих суровых условиях. Местность изобиловала растениями-толстянками с неветвистым стеблем и сидящими на нем мясистыми продолговатыми листьями. Это - «золотой корень», родиола розовая, популярное у сибиряков, а теперь широко известное лекарственное растение. Охотники и туристы часто используют его для восстановления тонуса, снятия усталости и повышения сопротивляемости организма. Как он сейчас кстати! Ребята, взяв ножи, разошлись копать корень.

Изредка попадается высокое травянистое растение с одиночным стеблем, заканчивающимся крупной шаровидной корзинкой с семенами. Это - левзея сафлоровидная, тоже «допинговое» растение. Первые русские поселенцы на Алтае наблюдали, как весной олени-маралы подкапывают копытами его корневища и поедают их. Поселенцы и дали ему название «маралий корень» или «маралова трава». Об этом растении говорят, что оно «поднимает человека от четырнадцати болезней и наливает его молодостью».

Когда к перевалу подошел Сергей Анатольевич, выяснилось, что кто-то кого-то неправильно понял, и надо было идти в другую сторону. Легких путей в Центральном Саяне нет, и ребята, поворчав для порядка, спускаются вниз, чтобы отправиться вслед за руководителем. Мысль о скором завершении пешего перехода согревала душу и помогала находить силы для преодоления очередного препятствия.

Маленькие белые облака, парящие высоко в небе, между тем, сбивались в темные кучи, цепляясь за вершины гор. Погода явно менялась не в лучшую сторону. День клонился к вечеру. Пора было разбивать лагерь.

* * *

Ночью прошел первый дождь. Хмурое утро обещало неприятности. Трехместный семейный спальник собственной Таниной модификации плавал в луже, образовавшейся на дне палатки. Хорошо еще, что снаружи он обшит «серебрянкой», которая не сразу промокает, не то Тане с Сашей не удалось бы выспаться в эту ночь!

Заканчивались сухари и соль. Вспоминались безвременно утраченные банки тушенки. Как бы они пригодились сейчас! Но начинался день 22 августа, а это значит, что Козлов где-то рядом. Ведь вертолет-то пролетал! Все видели! Теперь только бы скорее дойти, пока продукты не закончились окончательно.

Сосредоточившись на одной мысли, молча, почти не ощущая своего тела, равномерно, каждый в своем темпе, движется вереница людей.

Вдруг Сергей Анатольевич останавливается и меняет направление. Монотонное движение возобновляется. Сверху, не переставая, льет дождь, под ногами сырость. Ребята идут уже почти в автоматическом режиме, не воспринимая ничего вокруг, кроме движения. Но вот что-то неправильное в нем отмечают внимательные глаза.

- Странно, почему это вода в ручье текла навстречу, а теперь наоборот?

Снова остановка. Пока Сергей Анатольевич уходит в разведку, дежурные готовят обед. Вернулся Сергей Анатольевич с «радостным», почти как в «Ревизоре» известием.

- Ребята, мы снова на Агуле.

Оказалось, место прежней ночевки всего в трех километрах отсюда. Это что же, шалости лешего?

После обеда вновь двинулись по пройденной утром тропе. Вот капкан - его уже видели, вот место от костра, вот здесь упал Саша, вот знакомая переправа через ручей. Спокойно! Без паники. «А нам по-фиг! Мы просто гуляем!»

Таня все чаще заглядывает в карту Сергея Анатольевича. Эта карта была единственной, с нее не успели сделать копию, а Татьяна чувствовала себя уверенней, если сама находила на местности отмеченные в карте ориентиры. Но что-то день сегодня явно не задался. Минут через сорок Сергей Анатольевич, похлопав себя по карманам, как бы, между прочим, спросил:

- Ребята, никто карту не видел?

А противный, надоевший дождь все льет и льет. Ребята вымокли и продрогли. Сергей Анатольевич, оглядываясь по сторонам, пытается мысленно сопоставить ориентиры на местности с запечатлевшейся в памяти картой. Минут через десять вышли к какой-то стоянке.

Пожалуй, впервые в жизни случилась с Сергеем Анатольевичем такая неприятность. Карта потеряна, копии нет. Куда же идти? На Казыр-то в конце концов выйдем, а если «промажем»? Тогда на Кизир. Да, похоже, поход затягивается, а продукты заканчиваются, ребята устали, время поджимает, на заброске начнут беспокоиться.

Из задумчивости Сергея Анатольевича выводит решительный голос Саши Скачкова.

- Ну что, Толич, давай здесь ночевать! Сейчас четыре часа. Еще можно поискать карту. Дети пока высушатся.

И хотя еще рано вставать на ночевку, Сергей Анатольевич соглашается.

Привычно разворачиваются палатки, разжигается огромный костер, возле которого съежившиеся ребята сушат одежду. На другом костре варится ужин из остатков продуктов. Жизнь продолжается. Только настроение отчего-то мрачное. Какой же неудачный сегодня день!

Невидимое облако тревоги обволакивает лагерь, черными ручейками растекаются неспокойные мысли, заглядывая в черепные коробки ребят. Толик Дорофеев. Нет, панике здесь делать нечего. Спокойную уверенность излучает его сознание: «Не с Виксером идем. Обойдется». Толик вполне доверяет руководителю.

Коля, Артем и Саня Гусаров держатся молчаливой тесной группой. Наконец, не выдержав неопределенности, Саня решается прояснить обстановку, расспросить Сергея Анатольевича о настоящем и будущем. Но Сергей Анатольевич отшучивается. Тогда ребята окружают Таню. Их интересует степень вероятности выйти туда, куда нам надо.

- Процентов десять, - «утешает» она.

Многозначительно переглянувшись, удрученные ответом ребята отходят, понурив головы.

Изображая равнодушие, раздраженная непредвиденной задержкой и обеспокоенная отсутствием запаса продуктов, Саша-завхоз замечает мимолетом:

- Замечательно, теперь еще и карту потеряли...

Тем не менее, все шло как обычно, лишь непривычное молчание царило в лагере. Никто не смеялся и даже не переругивался. В тишине, нарушаемой шелестом непрекращающегося дождя, улеглись спать.

* * *

Наступило утро 23 августа, предположительный день встречи двух групп. Продукты брали с запасом в один день. И день этот наступил. А до Прямого Казыра еще идти и идти. Вот только в какую сторону?

По-прежнему высокое августовское солнце безуспешно пыталось протолкнуть свои лучи сквозь завесу туч. В воздухе ощущалась заметная свежесть. Такая желанная совсем недавно прохлада сегодня не вызывала положительных эмоций.

На завтрак сварили рисовую кашу без соли с сухим молоком и свежими горелками, заварили чай золотым корнем и изюмом.

Поели, оделись потеплее, собрали опустевшие рюкзаки и направились к последнему перевалу, за которым должен, просто обязан находиться Прямой Казыр. Еще неплохо было бы знать, где этот перевал?

В небольшом цирке, окруженном со всех сторон невысокими горами, Сергей Анатольевич останавливается. На лице против его воли отражается растерянность. Только теперь ребята по-настоящему осознали серьезность положения. До сих пор ситуация почти не обсуждалась, беспокойство выражалось лишь в изменившемся поведении: не слышно было не только редкого в группе смеха, стихли даже обычные разговоры. В ожидании дальнейшей команды все молчали, лишь Женя Гайдамак в силу характера по привычке пытался шутить.

Сейчас Сергей Анатольевич должен сделать безошибочный выбор. Пятнадцать пар глаз выжидательно смотрят на руководителя, безоговорочно веря в его компетентность. Сергей Анатольевич призывает на совет Диму с Таней, посматривая на компас, вытягивает из них запомнившиеся подробности из утерянной карты. Наконец, приняв решение, разворачивается на юго-запад и направляется к перевалу. Ребята гуськом зашагали за ним.

Чем дальше, тем круче становится подъем. Внизу остаются последние деревья. Теперь кругом только мокрый камень и скользкий мох. Все внимание сосредотачивается на выборе точек опоры, глаза шарят по стенкам, пальцы цепляются за трещины и выступы. Группа движется медленно и осторожно. Вот впереди совсем уж отвесная каменная стенка. Неужели нет другого пути? Сергей Анатольевич резко сворачивает, разыскивая более безопасный проход.

Начавшийся утром дождь перешел на вершине в мокрый липкий снег, а затем и вовсе запахло зимой. Сильно похолодало. Ветер охапками бросает в лицо мягкие белые хлопья, не имея другой преграды, кружит вокруг людей, заставляя склоняться, отворачиваться. Похоже, только ему одному нравится такая забава.

Перевал открылся сплошной белой простыней. Разведчики, шедшие впереди, успели заметить хорошо видимую до снегопада тропу, сбегавшую вниз среди камней, и теперь вели по ней остальных.

Весь день шли без остановок. Хотелось поскорее спуститься до границы леса под защиту деревьев, спрятаться от беснующегося ветра. Вместо обеда сосали высохшие конфеты «Му-му». Одной конфеты хватало на полтора-два километра. Никто не жаловался, не просил остановиться, передохнуть. Спешили вниз, к лесу. И вот торная звериная тропа запетляла среди деревьев. Она звала, манила, обещая встречу с жильем. Если есть тропа, то она обязательно куда-нибудь ведет, к воде, или к жилью... И тропа вела и час, и два, и пять...

И, наконец, ну вот же она, избушка! Только что не на курьих ножках. Рядом шумит по камням зажатый крутыми берегами поток воды. Чей это домик? Что за речка бежит рядом?

Вот также 60 лет назад Федосеев со своими спутниками спустились где-то здесь с перевала. Только было это со стороны Второй Фомкиной речки.

«От перевала тропа спускается вдоль ключа в глубину долины, и по левому истоку, минуя восточные ключи, поднимается к его вершине. Понукая лошадей и поглядывая на тучи, караван легко выбрался на перевальную перемычку и, не задерживаясь, стал спускаться в долину Прямого Казыра. Эта река образуется из слияния двух основных истоков: западного, берущего свое начало с восточных склонов хребта Вала, и северного, вытекающего из цирка высокого туповерхого гольца, все той же Орзагайской группы. Широкая долина, по которой мы спускались, местами перехвачена топями, кустарниковыми зарослями и кедровыми перелесками.

...Наш путь шел левым берегом вниз по Казыру. На всем нашем пути от Кинзилюка мы не видели следов пребывания здесь человека - ни порубки, ни остатков костров. Окружающая нас природа носила явный отпечаток первобытности.

...Впереди тонкая струйка дыма сверлила небо. Там, где остановились мои спутники, стояла избушка с плоской крышей, а рядом развалившийся берестяной балаган. Встретить в этих диких горах жилье человека было, по меньшей мере, неожиданностью...»

Ермаковцы тоже стояли сейчас на левом берегу неизвестной речки. Ветхое строение притулилось невдалеке от воды. В маленькой избушке с единственным подслеповатым окошком темно. В открытую дверь можно разглядеть нары у стены, железный ящик под столом у окна. В ящике оказались продукты. Эта находка заметно оживила ребят. Но главная радость ждала в тетради с несколькими исписанными листками.

В последней записи содержалась просьба не очень разбазаривать продукты. Сергей Анатольевич листает страницы назад. Вот какой-то охотник записывает свои откровения. Последние слова заключительной строки звучат гимном, ласкают слух: «На этом я собираюсь закончить свою промысловую скитальческую жизнь здесь, на Прямом Казыре...»

Саша первая закричала «Ура-а!», ее подхватил другой Саша, Скорохватов. И вот уже все ликуют, забыв об усталости и гнетущем напряжении последних суток.

Святое дело - надежда! Теперь уже точно, встреча состоится. Где бы ни стояла эта избушка, рано или поздно река добежит до слияния с Казыром. А там - Андрей Козлов, там - наши! Все будет хорошо!

Охотник не обидится, поймет, если возьмем немного соли и сухарей, горсть вермишели, да несколько ложек яичного порошка.

Оставив благодарную запись в тетради, заторопились дальше. Проходит час, полтора, два. Воображение гонит вперед, рисуя заманчивые картины. Так и кажется, вот-вот расступится лес и появится отмель на стрелке Казыра, потянет дымком от костра и послышится жизнерадостный голос Козлова.

Но до стрелки был еще почти целый день пути.

* * *

«Природа и здесь остается такой же дикой, угрюмой, но она более величественна, нежели на Кинзилюке, - писал я (Федосеев) тогда в дневнике. - Долина Прямого Казыра, просторная, светлая, вытянулась почти прямолинейно на юго-восток. Как только мы попали сюда, не могли не заметить различие в растительном покрове по сравнению с соседними долинами истоков Казыра. Невидимая рука сеятеля здесь оказалась более щедрой, а почва менее капризной. Тут, будто на удивление, растут сосны с ржавыми стволами, с пряным запахом хвои, напоминающим что-то далекое, родное. Сюда проникли сучковатые лиственницы и крепко обосновались на дне долины и по склонам гор. А сколько берез! Их мягкий, как бы задумчивый контур, в сочетании с суровыми отрогами, несказанно ласкает взор. По сопкам левобережья Казыра - большие поляны земляники, как бывает на залежах. Более разнообразный здесь и травостой. Но больше всего нас поразило обилие пресмыкающихся - ящериц, маленьких, сереньких, очень любознательных, бесцеремонно заползающих в одежду, в постели и беспрерывно шныряющих по лагерю».

Все вокруг почти такое же, вот только совершенно не видно ящериц. Интересно, почему они исчезли?

Смеркается, а Казыра все не видно и не слышно. Вынужденная остановка на ночевку. Саша-завхоз, озабоченно осматривая запас продуктов, который и запасом-то назвать нельзя, обращается к Сергею Анатольевичу:

- Мы точно дойдем завтра до обеда?

- Обязательно, Саша.

Сергей Анатольевич снова спокоен и уверен в себе.

Из последней банки тушенки Толик со Скорым варят двадцать литров супа с клецками. Для следующего дня остается четыре кружки разных круп, яичный порошок и вермишель из избы охотника, щепотка соли и двенадцать круглых конфет на шестнадцать человек.

* * *

Наутро, позавтракав непонятной кашей из смеси круп, ребята снова выходят на тропу. Она петляет, перебрасываясь с берега на берег. В свое время федосеевцы тоже спускались по берегу Прямого Казыра, и тропа так же металась с одной стороны потока на другую.

«Оказалось не так просто перебрести Казыр. Страшно смотреть, как скачет он по крутым валунам, сжимаясь в узких берегах и низвергая все, что попытается помериться с ним силой. Удивительно, как не надоедает ему сокрушительный бег, рев и вечная злоба! Пришлось сесть на лошадей и, рискуя быть сбитыми, переезжать реку.»

У нас нет лошадей, а Казыр по-прежнему стремителен и злобен. Но идти надо. До заветной стрелки осталось совсем немного.

Уже несколько раз перебродили холодную, беснующуюся воду, затаив дыхание, где от холода, а где и от страха.

На обед разделили восемь конфет.

Начались пороги. Тропа потерялась. Крутые каменные берега с обеих сторон вплотную подступают к воде.

Чуть ли не зубами цепляясь за корни и камни, распластавшись по отвесной стене, ползут ребята без страховки, рискуя сорваться в кипящую бурунами воду. Головная группа рвется вперед, но, умерив пыл, все же останавливается. Выбравшись наверх, отдыхают, поджидая отставших. Последним подходит Дима. Улыбается беззаботно.

- Куда спешить, Толич? Все равно сегодня дойдем.

Но не все с ним согласны. Нет уж! Дойдем, а там и расслабляйся.

Снова непролазные дебри, снова глубокий брод через леденящую кровь воду, с ужасающей скоростью проносящуюся в узком русле реки, снова крутой, обрывистый берег. Будет ли этому конец?

И вдруг наверху, как по-щучьему велению, появляется тропа. Откуда ты, милая?

- А вдруг дойдем до стрелки, а там никого нет. Я буду сутки смеяться, - снова шутит, пугая и смеясь, Джон-Женя Гайдамак, даже не предполагая, как недалек он от истины.

Еще полчаса молчаливого хода. Впереди в просвете между деревьями показалась вода. Вот она - стрелка! Все! Все! Конец пешке! Сейчас выскочит на берег маленький Илья. На костре, конечно же, котелок с чаем, тетя Таня без чая жить не может. Тут сложены запасы продуктов, катамараны. Андрей, наверно, рыбачит где-нибудь недалеко.

Ребята ускоряют шаг. Откуда только силы берутся?!

Но что же это? На берегу почему-то удивительно пусто, не видно никаких признаков обжитости. На кострище давным-давно не разводили огня. На бревне рядом с ним странно выглядит забытая кем-то пустая стеклянная бутылка от водки. Поразительно тихо кругом. Только шумят, сталкиваясь, два потока воды, да перекликаются в кронах деревьев птицы.

Растерянность и недоумение на вытянувшихся лицах. Страшно подумать, что означает эта пустота на стрелке. Почему же все-таки здесь никого нет? Ведь был же вертолет. Где Козлов со своей командой?

Саша отыскала глазами Джона, устало произнесла:

- Женя, можно начинать смеяться.

Сергей Анатольевич почесал отросшую бородку. Вот так дела! Этого даже он не ожидал. Может, Козлов устроился где-то на более удобном месте? И тогда его осеняет.

- Давайте кричать Козлова.

Дикую мысль подхватили. Громко во все стороны раздается:

- Козлов! Козлов! Андрей!

Но, осознав нелепость этого действия, разноголосый призыв стихает.

Вдруг на поляну из кустов выбегает запыхавшийся Эдик. Слегка заикаясь от волнения, возбужденно выпаливает:

- Там изба! Затопленная!

Водой ее, что ли затопило? Тогда зачем она нам?

- Ну, пойдем, посмотрим, - как-то равнодушно соглашается Сергей Анатольевич.

Несколько человек гурьбой отправились в указанном направлении. Действительно, стоит избушка, следов затопления не видно. Внутри тепло, печку явно недавно топили. На столе у окна небольшой клочок бумаги. Может не случайно он здесь лежит? Папа-Саша поднес листок к глазам, силясь разглядеть в полумраке несколько нацарапанных карандашом слов, а разобрав, прочитал громко и торжественно, как Ленин с броневика.

- Тихо! «Ермаку: мы стоим на стрелке Левого Казыра с Казыром на 10 километров ниже. Жили здесь три дня. Ушли 24 августа. Будем завтра к 11 часам. Ждите. Что на плите - это вам. Козлов».

Дружное, облегченное «Ура!» непроизвольно вырвалось, торжествуя, из множества глоток и понеслось над лесом, над речкой и дальше, по распадкам, в горы. Все будет хорошо, замечательно! Не может быть иначе. Ведь не зря же прошли эти нескончаемые горные километры, «локоть по карте»...

Напряжение спало и уступило место безмерной усталости. Ребята закопошились, устраиваясь, на поляне, начали ставить палатки, разжигать костер. Бутылку с так и не обнаруженной запиской небрежно отбросили в сторону.

В избе в двух кастрюлях оказалась теплая вода.

- Вот Козлов прикололся! Лучше бы поесть оставил.

Но в двух других - крепко заваренный чай. Разделили на всех последние четыре конфеты, высыпали в двадцатилитровый котел четыре ложки яичного порошка, сто пятьдесят граммов вермишели и четыре гриба - все, что отобрала строгий контролер Таня из вороха, собранного ребятами.

Саша, наверно, больше других, ощущая легкость на сердце и радость в душе, уверенно заявила, не обращаясь ни к кому конкретно:

- И все-таки, для меня пешка закончилась сегодня.

Наполнив хлёбовом желудки (иначе не назовешь эту поварскую фантазию), все улеглись спать, твердо намереваясь встать только с приходом Андрея.

Утром долго «разлагались» в палатках. Странное состояние – никуда не надо идти. То один, то другой выбирался наружу и, отметившись у деревца или за кустиком, возвращались в теплые спальники. Всеобщий покой витал в воздухе до одиннадцати часов. Но когда и в полдень ничего не изменилось, беспокойство вновь черной тучкой повисло над поляной. Обилие неприятных неожиданностей в последние дни уже порядком притомило.

Только ближе к обеду с противоположного берега раздался протяжный свист.

- Козло-о-ов! - пронесся над поляной чей-то ликующий крик.

И сразу ожили палатки, все задвигалось, зашевелилось. Саня Гусаров в плавках и болотных сапогах на босу ногу, не замечая ничего вокруг, помчался на берег, чуть не завалив палатку «циркачей».

* * *

Андрей пришел не один. Незнакомый человек назвался охотником дядей Вовой. Они принесли продукты и катамаран. Сообщили, что до базового лагеря еще десять километров вниз по Казыру, что на пути несколько бродов, а вода в реке сильно поднялась после дождей. Но жажда деятельности, радость от благополучно завершившейся «пешки» уже захватила ребят, и огорчить их сейчас было невозможно.

Дымилась на костре, дразня приятным мясным запахом, настоящая густая каша. В лесу раздавался стук топоров, вырубавших деревца для рамы - каркаса на катамаран. Мелькали гермомешки, захватывая воздух - это накачивали баллоны катамарана.

Дядя Вова, получив вдруг множество свободных ушей, увлеченно рассказывал о предстоящем пути.

Потом были еще споры, кому сплавляться, а кому идти. В конце концов, подчинившись Козлову, сложили на катамаран все рюкзаки и, отправив девочек с Андреем и Сашей Скачковым, бодро зашагали вслед за дядей Вовой вниз по реке к базовому лагерю: к продуктам, бане и предстоящему сплаву.

Часть 3.

Сплав.

Поляна, где воссоединились две группы ермаковцев, никогда не видела столько народу одновременно. Высокую траву пригнули к земле днища палаток. Тучей взвились согнанные с обжитого места насекомые разного калибра – от мелкой мошки до тяжеловесных шмелей и всевозможных стрекоз. Вечер. Сонно зудят колыбельную песню потревоженные комары. Серые дождевые тучи спрятались за вершинами ближних гор, не желая мешать затянувшемуся ужину. С сожалением глядя на опустевший котел, ребята переходят к чаю. Крепко заваренный, с шоколадными конфетами и печеньем - это круто!

Старшие, собравшись за столом в избе, разливают по кружкам наполовину разведенный водой спирт.

- Андрюха, тут, говорят, хариус клевал зверски. Ну-ка, тащи! - предвкушая удовольствие, командует папа-Саша.

С гордостью удачливого рыболова Андрей достает из бочки самые крупные экземпляры. Перед засолом мы очищали рыбу от чешуи и внутренностей, поэтому сейчас ее нужно только порезать на куски. Деликатес получил достойную оценку и прошел «на-ура». Андрей раскраснелся от удовольствия, но вскоре понял, что собравшаяся за столом компания способна за один присест уничтожить все его запасы.

Просторная для нас четверых избушка начинает казаться тесной и жаркой. Трапезники, возжелав свободы, перемещаются к костру. Сергей Анатольевич берет гитару, пальцы мягко пробегают по струнам. Прислушивается, улавливая фальшиво звучащие звуки. Гитара, натерпевшаяся не меньше людей, настраивается с трудом.

Диссонансом общему расслабленному состоянию звучит среди вечернего покоя требовательный голос отпустившего тормоза папы-Саши.

- Толич, а вот почему ты никогда не доводишь дело до конца? Сам - мастер, тебе хватит. А ведь многие из наших давно имели бы разряды, если бы ты вовремя

оформлял бумаги. Я вот сейчас даже инструктором не имею права работать, хоть и работаю.

Язык у Саши слегка заплетается.

- Ты и сам можешь оформить, - спокойно возражает Сергей Анатольевич.

- Да, не умею я! Плохо в школе учился! – горячится Саша.

- А что тут уметь? Берешь справки, заполняешь, пишешь отчет о походе, прилагаешь фактические документы (фотокарточки, фильмы), и отчитываешься в спорткомитете.

Но Сашу «заносит». Теперь у костра слышно только его. Неожиданно меняя тему и объект, он поворачивается ко мне.

- Ты, вот, жалеешь Сашку, а она сама виновата. Кто ей мешал носков побольше одеть?! И не натерла бы ноги.

Я не люблю громких разговоров, а тем более «разборки» на публике.

- Саша, пойдем, поговорим в другом месте. Ребятам это не интересно, - миролюбиво предлагаю я.

Под руку, как добрые друзья, мы уходим по тропе на берег. Обсуждая горячие новости, стараюсь воспринимать все, услышанное из Сашиных уст, философски.

Журчание воды скрадывает звуки леса, но далеко разносит человеческую речь. Неслышно ступая, подошел Андрей Козлов. Он вдруг возник рядом, как призрак сумеречного леса.

- Ладно, Саня, хватит. Пойдем, погуляем. Все равно весь ваш разговор у костра слышно.

Саша послушно поднимается. Он у нас не «буйный». Просто ему в состоянии "нестояния" захотелось напомнить, кто в доме хозяин.

Ночной мрак смыкается за их спинами. Я остаюсь на берегу, тупо уставившись на темную воду. Беспощадно стремительный бег времени вдруг прервался. Чувство безмерного одиночества захлестывает душу. На половине пятого десятка лет я не могу похвастать принадлежностью к теплой компании ровесников-туристов. Судьба вообще скуповато наделила меня встречами с людьми, которые разделяли бы мою тягу к путешествиям. Были восхищенные слушатели, даже завидовали, но чаще не понимали, а то и осуждали мою бредовую страсть, особенно, если дело касалось детей. Не избежав родительского грешка - «все лучшее - детям», я старалась передать, (а может и навязать?) дочкам свои взгляды, искренне считая их единственно правильными. На людское неодобрение я не обижалась, потому что признавала законное право существования других точек зрения. Лишь мои родители, неутомимые и любознательные, не теряющие и в преклонном возрасте интереса к жизни, да сестра–геолог с мужем - заядлым рыбаком, который погиб на реке при странных обстоятельствах, всегда поддерживали меня. Жаль, что все они за тысячи километров отсюда.

Мысли перебросились на детей. Стало невыносимо жаль мою невезучую младшую дочь. Воображение рисует мрачные картины. Отчетливо представляю, как, с трудом передвигая негнущиеся отекшие ноги с кровоточащими мозолями, ковыляет она с такой же пустотой в душе, как сейчас у меня, не слыша ни одного ободряющего слова, ловя недовольные взгляды, стараясь не обращать внимания на ворчание и окрики. Этот поход - ее предельная высота. Саша - рассудительная, умеющая объективно оценить реальность, Дева по знаку Зодиака - конечно, знала об этом. Она брала эту свою высоту в одиночку, одна среди людей. Справедливости ради, надо сказать, что так, наверно, было с каждым участником похода. Сейчас умение выжить в одиночку ценится очень высоко. А помощь, поддержка, даже чисто моральная, не требующая физического напряжения и ни к чему не обязывающая, не считаются чем-то необходимым. Мне трудно понять эту точку зрения, а тем более согласиться с ней.

Незаметно начинаю думать об оставшихся на поляне ребятах. Я знаю многих из этой группы. Одни росли у меня на глазах, другие часто бывают в нашем доме. Мы вместе уезжали за город, лазили по пещерам. Я довольно часто бываю с ними на сплавах по нашим красноярским рекам - Мане, Базаихе, Есауловке, имея возможность наблюдать их на свободе.

Помню, как впал однажды осенью в глубокую душевную депрессию Дима. С тех пор у парня сильно изменился характер. Услужливый, добрый, всегда с широкой улыбкой на лице, он стал избегать компании, общее веселье перестало захватывать, а лишь омрачало и без того грустное настроение. Он стал ворчливым, как старый дед. Возможно, со временем Дима и оживет, но, я думаю, это маловероятно. Таким, как прежде, он уже никогда не станет.

Совсем другая история связана с Эдиком. Неторопливый, даже медлительный, он порой раздражал папу-Сашу, работавшему инструктором по спелеологии. Однажды мы вчетвером отправились в сложную и глубокую пещеру «Кубинская», которая находится на берегу Бирюсинского залива на Красноярском море. Мы обретались в ней девять часов, но добрались только до первого грота Фиделя. Один из колодцев был очень глубоким, пришлось навешивать две веревки. Эдик завис на спуске и целый час пытался перестегнуться с веревки на веревку.

После этого памятного события пацана словно подменили. Он много читал по теории альпинизма и скалолазания, активно посещал занятия в спортзале на скальной стенке, не пропуская ни одной возможности «повисеть» на веревке, и скоро стал одним из самых умелых спелеологов-скалолазов в клубе. Трудно было предположить такое упорство в «тормозном» увальне.

И, как я узнаю позже, этот самый Эдик, оставив свой рюкзак, вернулся навстречу отставшим на перевале и донес почти до места стоянки Сашин рюкзак, чуть не силой отобрав у нее ношу.

Толик Дорофеев. Года три назад, когда папа-Саша только начинал свою инструкторскую деятельность, Толик как бы поселился у нас. Каждый вечер он делился с нами событиями дня и уходил домой далеко за полночь. Обычный мальчишка со своими проблемами, но необычными, порой бессмысленно ухарскими, нестандартными поступками. Как-то, в самый разгар зимы, он пять дней прожил один в лесном приюте в одной из пещер на Бирюсинском заливе, ожидая, что кто-нибудь приедет на выходные. Так никого и не дождавшись, он вернулся в город. Мы с недоверием отнеслись к его рассказу и поверили лишь тогда, когда через неделю оказались в том приюте и увидели запись в журнале.

Но однажды случилось событие, которое неимоверно возвысило Толика в моих глазах. Сплавляясь в начале мая с экипажем новичков, я с годовалым Ильей на руках оказалась одна на катамаране: причалив, продрогшие мальчишки помчались, не оглядываясь, к горевшему на берегу костру, не позаботившись привязать катамаран или хотя бы принять на берег ребенка. Катамаран все дальше относило от берега. Еще немного, и мы окажемся среди бурлящей воды на шивере. Я, страшась выпустить из рук ребенка, беспомощно оглядывалась в поисках весла, не представляя как смогу выгрести с Ильей на руках. И вдруг вижу, Толик, не раздеваясь, входит в ледяную воду и в последнюю минуту успевает поймать катамаран, буксирует нас к берегу. Я же знаю, что он не отличается крепким здоровьем, армия ему не грозит, а купание среди льдин для него очень даже опасно. Вот тебе и обычный мальчишка!

Мысли снова возвращаются к папе Саше. Я отношусь к нему совсем не плохо. Несмотря на молодость, он надежен, умеет не растеряться, найти выход из, казалось бы, безвыходной ситуации. Отправляясь с ним далеко от цивилизации, пешком или на стареньком развалюшке «Москвиче 407», спускаясь в «дырки» или сплавляясь по воде, можно быть совершенно спокойной. Именно ему обязана я приобщением к племени настоящих туристов. И хотя взаимоотношения между тещей и зятем - это тема для анекдота, Саша ни разу не отказался от моего общества, даже когда я еще совсем не умела обращаться со специальным спелеоснаряжением и болталась на веревке, как сосиска.

Уже пять лет мы живем вместе: я, мои дочери, Саша и Илья. Как и в любой семье, жизнь у нас в полосочку: обычно мы легко общаемся, бывают даже счастливые периоды полного взаимопонимания. Но иногда воздух вдруг наполняется электричеством, и мы раздражаем друг друга одним своим присутствием. Это нормально, хоть и неприятно.

* * *

Пока я сижу в одиночестве на берегу, мой зять жалуется Козлову:

- Представь, три бабы в доме, и у каждой свои проблемы, а я должен их решать.

Андрей понимающе кивает, давая ему выговориться. Роль «мокрой жилетки» Андрея не тяготит. Хорошо ли, плохо ли справляясь со своими бедами, он не отмахивается и от чужих. В семнадцать лет покинув родительский дом, он как-то сразу стал самостоятельным. Шумный, но незлобливый, может не только терпеливо и внимательно выслушать, но и попытаться понять, и даже что-то посоветовать, основываясь на собственном небольшом опыте и природной интуиции.

* * *

Прохладный ветерок с реки и размеренное течение воды успокаивающе действуют на возбужденный мозг. В моей голове, не задерживаясь надолго, беспорядочной чередой мелькают лица. Бесхитростный Саня Скорохватов, не избежавший дурных соблазнов молодости, но при этом не утративший пока физической выносливости. Ироничный, всегда одинаково ровный в общении Женя Гайдамак. Хмуроватый, не то, чтобы ворчащий, а, по чьему-то точному определению, «булькающий» Серега Морозов... Слишком они разные и какие-то «непритертые»... Еще не раз с удивлением я буду наблюдать странные взаимоотношения в этой неслаженной группе знакомых между собой ребят, часто не понимая мотивов их поступков.

Приведя в порядок растрепавшиеся мысли, я в задумчивости возвращаюсь в избу. В лагере тихо, и только бродит от костра к избе в поисках пропавшего куда-то сна неугомонный дядя Вова. Прислонившись к косяку двери, недоуменно бормочет:

- Ну, ты напился, ВДВ... Ты пьян, ВДВ... Как скотина...

Наконец улегся и он. Дремотная чернота ночи поглотила дневные звуки. Не гудят дрова в печке, умолкли насекомые, не скрипит короед. Лишь на нарах слева от стола слышится спокойное сонное дыхание воссоединившегося семейства. На других нарах окруженный девочками пригрелся в «малиннике» Андрей Козлов.

Утомленная множеством событий, я лежала, почти провалившись в неумолимую бездну сна. Но что-то мешало, не давало заснуть окончательно. И вот где-то на грани бессознательного состояния у меня вдруг мелькнула запоздалая мысль о незавершенном деле. Я тихонько окликнула Андрея.

- Андрей, тебе не смазать?

Среди умиротворенного безмолвия мои слова прозвучали удивительно отчетливо. А через мгновение разорвавшейся бомбой прокатился заливистый смех папы-Саши. Надо же, а как будто крепко спал! И вот уже изба сотрясается от дружного хохота. Оказалось, мой вопрос услышали все. Небольшая передышка, и удивленный возглас Андрея.

- Что смазать?

И снова безудержный смех. Я тоже смеюсь, пытаясь объяснится. Накануне Андрей слегка покалечил ногу, а в суете вечера я не успела оказать ему должное внимание: смазать травмированное место обезболивающей мазью. Мысль эта отложилась где-то на подсознательном уровне и выплыла, когда я сама почти отключилась.

Вот так весело закончился этот бесконечный день.

* * *

Наступило утро 26 августа, Словно решив предоставить полноценный отдых и самолично убедиться в благополучном исходе рискованной акции, солнце, разогнав, наконец, тучи, осветило дремлющий лагерь. Маленькая база на крутом берегу Казыра сразу будто расцвела, развернулась. Вокруг таежного домика - яркие пятна разноцветных палаток. Вьется дымок костра, разожженного Ильей, который, как и мы с Яной, проснулся, лишь только солнце поднялось над ближней горой.

Заслышав стук топора, поднимается Артем. Они с Яной сегодня дежурят. Артем потягивается и, ежась от утренней прохлады, подходит к костру, где копошится маленький Илья. Яна, доливая в котел воды, неловко задела малыша локтем, чуть не разлив воду, сердито прикрикнула:

- Илья, не путайся под ногами!

Разобиженный ребенок забрался ко мне на колени в поисках утешения, прижался, свернувшись, как котенок в теплый комочек.

- Понимать надо. Ребята встанут, есть захотят. Нас же теперь много. Котел, смотри, какой большой, - продолжает выговаривать Яна притихшему Илье. На этот раз он не спорит. За свою четырехлетнюю жизнь он никогда не страдал отсутствием аппетита, и сейчас не собирается мешать приготовлению пищи.

Через час мы вчетвером уже завтракаем. Кто рано встает, тому бог подает.

Сегодня не будет призывного «Подъем! Завтрак готов». Сегодня - день отдыха. Один за другим подходят к огоньку ребята, подают дежурным чашки и кружки. Гречневая каша с мясом и компот быстро исчезают.

По всему лагерю, где только можно: на веревках, оттяжках палаток, на деревьях и кустах развешены мокрые вещи. Кто-то стирает, кто-то сушит или ремонтирует обувь и снаряжение. Старшие ребята с дядей Вовой подпирают обвалившуюся балку в бане, наполняют водой бак, топят печку к вечерней «помойке».

Под тентом, недалеко от костра, стоит большая чурка. Здесь - цирюльня. Никогда у меня еще не было столько клиентов сразу. Без перерыва стригу заросшие головы. Оценив, наконец, мое умение, садится на чурку и дядя Вова, отчаянно махнув рукой:

- Стриги «спортивную».

После обеда группами по три-четыре человека народ спешит к бане. Последними уже в темноте идут Андрей Козлов и Дима. Подбросив в остывшую печку дров, что-то поправляют в трубе, и вот уже дым, как ему и положено, тянется к небу, оставив в покое небольшую моечную.

- И как они мылись в таком дыму? – удивляется Дима.

Разогревшись, голышом бегут к речке, сильными взмахами рук перекрывая течение, плывут на песчаную отмель острова, где все еще бьется на шесте никому не нужный опознавательный знак.

Следующий день проходит в подготовке к водной части похода. Отдых - это хорошо, но «труба зовет», а речка манит. Срублены все подходящие по диаметру елочки, пихты и березки возле избы и дальше по берегу, из них связаны рамы, собраны и накачены катамараны, разобраны по экипажам весла. Завтра после завтрака - отплытие.

Дядя Вова тоже не сидит без дела. Пообещав закоптить на охотничьей базе сало, которое мы считали уже пропавшим, варит его в собственноручно приготовленном тузлуке.

* * *

28 августа - двадцать первый день похода. Впереди еще двести пятьдесят километров, правда, теперь уже по воде. После «пешки» это уже «разлагаловка», хоть и ждут где-то там четыре порога. Дядя Вова, захватив в плен приглянувшуюся ему Валю, серьезно убеждает:

- Через Базыбайский порог не ходите. Не одна душа там сгинула. Возникает он неожиданно, сразу за поворотом. Вода в пороге струей бьет в камень и уходит под землю. И лодку, и человека за собой тащит. На высоком берегу памятник трем дуракам стоит - вплавь порог одолеть хотели.

Валя явно растерялась от такого напора, но женское начало берет верх и, прикрывая длинными ресницами шаловливый блеск глаз, она, улыбаясь, возражает:

- Мы ведь ради порогов забрались на эту речку. Специально учились приемам прохождения сливов и бочек.

- Ну и пусть они проходят, - машет рукой дядя Вова. - А ты молодая, тебе жить надо. Ты по берегу обойди, - продолжает уговаривать он, не принимая всерьез Валино звание кандидата в мастера спорта по гребному слалому. Из всех присутствующих только она, исключая Сергея Анатольевича, имеет оформленный спортивный разряд.

* * *

Отплытие флотилии, состоящей из шести катамаранов, назначено на одиннадцать часов. Лагерь похож на потревоженный муравейник: снуют туда-сюда люди, тащат вещи, упаковывают продукты и кухонную утварь, привязывают к рамам катамаранов бочки, исчезают в рюкзаках палатки. Последний штрих - прибрать мусор на месте стоянки. Почти все готово, катамараны спущены на воду, лишь сиротливо стоит на берегу несобранная «двойка» Леши с Сашей. Еще не чувствуя надвигающейся беды, я захожу в избу. На нарах, одетая для сплава, безучастно глядя в потолок, лежит Саша. Неимоверно раздувшееся лицо, руки, ноги и даже бока и живот... Пытаюсь нащупать пульс. Нитевидный, едва пробивается... Прошу у Сергея Анатольевича часы (они у него с секундной стрелкой).

Мне трудно сохранять невозмутимость. Все мои чувства всегда отражаются на лице. Не надо быть физиономистом, чтобы понять, что просьба моя не случайна.

- А что случилось?

- Пока не знаю.

Снова ловлю еле ощутимую ниточку вены, считаю - около пятидесяти ударов в минуту. Побледневшая, сухая кожа. Слышу тихий Танин голос над ухом.

- Мама, это водянка.

Не может быть и речи о самостоятельном сплаве. Необходима рокировка. Сашу нужно уложить на «четверку», отправив к Леше одного из ее экипажа. На одной «четверке» идет молодежь. Туда нельзя. Командиром на другой – папа-Саша. Я еще не забыла его последнего откровения, поэтому должна сначала морально настроить себя на разговор. Пока я гасила затаившуюся в душе обиду, подошла Таня.

- Мама, Сашку положим к нам, а ты пойдешь с Лешей.

И хотя я считаю это решение не совсем правильным, соглашаюсь, не желая накалять и без того неблагоприятную обстановку. Кроме того, я знаю, что на Таню можно положиться.

Подхожу к Сергею Анатольевичу.

- Дойдем до охотничьей базы, там есть рация. Попытаемся вызвать вертолет. Я останусь с Сашей, а вы отправляйтесь дальше.

- А как же ваша работа, экспедиция?

- Теперь это не имеет значения.

Работа действительно перестала занимать в моей жизни главное место, хотя я, по-прежнему, люблю ее. Годы творческого поиска, поле, командировки, защита диссертации - все прошло, оставив в стороне самое важное: я не видела, как выросли дети. Не только молодость, но и вся жизнь так скоротечна! Оттого с возрастом часто приходит разочарование: не то делал, не того любил. Франц Кафка сказал однажды: «Чем старше человек становится, тем больше расширяется его кругозор. А жизненные возможности становятся все меньше и меньше». И потому пришедшее в конце жизни понимание ее сущности, которое и есть мудрость, уже ничего не может изменить. Мудрыми надо бы рождаться... Я не часто поучаю своих девочек, но об одном повторяю постоянно: «Торопитесь жить, не откладывайте на «потом». «Потом» может уже и не получится». Они иногда слушают, так как знают поговорку «Дурак учится на своих ошибках, а умный - на чужих».

Один за другим отчаливают от берега катамараны. На этом отрезке пути нет серьезных препятствий, да и вода сильно поднялась, затопив мели. Течение быстрое, идем ходко. Папа-Саша ловит последний миг удачи - забрасывает удочку с кормы катамарана. После порогов, считает он, рыбалки не будет.

Мы с Лешей стараемся держаться рядом, но «четверка» все чаще останавливается в заводях. Тогда мы отрываемся и плывем вперед, чтобы, добравшись до базы, найти лекарства и рацию.

Сплавлялись шесть часов. Причаливали к берегу только однажды - у реки Проходная Вала. Отсюда идет хорошая тропа на знаменитый пик Грандиозный. Дядя Вова выгрузил листы железа и бочку для печки, которые прихватил из разрушенной избы. Здесь он решил поставить заимку. Немного перекусили рыбными консервами с сухарями, и отправились дальше.

Уже к вечеру, но еще засветло, причалили к длинной галечной отмели. Жилья не видно, лишь над кустами возвышается огромная бочка для вертолетного топлива, выкрашенная серебристой краской.

Хочу помочь Леше вытянуть катамаран, но он машет рукой.

- Идите, я сам.

Малозаметная тропинка ныряет прямо в заросли кустов, пробегает по небольшому мостику над оврагом к виднеющимся среди деревьев строениям. В аккуратном чистом домике Сергей Анатольевич и дядя Вова уже разговаривают с единственным обитателем базы. Совсем молодой человек, стройный и нежный как Лель, совершенно не вписывается в суровую простоту таежного бытия. Недоверчиво и явно с неудовольствием смотрит на непрошеных гостей. Но мне не до реверансов.

- Скажите, у вас есть рация? У нас в группе больной.

- Есть, - обнадеживает лаконичный ответ. Однако радоваться еще рано.

- Вот у меня расписание. Я выхожу на связь утром. Только уже несколько дней никто не отвечает.

Вот это да! «Ну что ж, не из таких ситуаций выходили», - обречённо думаю я, стараясь подавить подступающее отчаяние.

Наконец причалила и «четверка». С помощью дяди Вовы устраиваю Сашу на нарах в теплой вместительной избе. Здесь же остаются Илья с родителями, Андрей Козлов и, конечно, сам хозяин, дядя Вова и я.

Дядю Вову не узнать. Он вихрем носится, мелькая одновременно в разных местах, устраивая на ночлег ребят: кого в маленькую, но очень теплую сторожку с печкой, кого - в лабаз, а кого - в сарай. Каждому нашлось место на маленькой, затерянной в Саянской глуши метеостанции.

Ужин варили на костре, но начавшийся дождь загнал всех под крышу. Собравшись группами в наиболее теплых местах, ребята коротают вечер.

Дядя Вова, отмахнувшись от осуждающего взгляда местного сторожила, по-хозяйски вытаскивает из склада чай, спички, большую банку тушенки, солянку, конфеты. Он явно бывал здесь раньше. Не забыл и про свое обещание закоптить сало. Быстро растопил печь, разложил куски в коптильне, и потом всю ночь будет бегать туда, подбрасывать дрова, а утром, довольный, отдаст нам приятно пахнущий подрумяненный продукт.

* * *

Осознав, что помощи скорей всего ждать неоткуда, я заглянула в местную аптечку. Она оказалась совсем бедной. Видимо, лесные обитатели были уверены в своем здоровье или надеялись на другое лекарство. Еще не зная, что предпринять, я снова отправилась в лес за брусничником или хвощом.

У Саши от физической и нервной перегрузки полностью отказала система выделения жидкости из организма. Надо было срочно найти способ обезвоживания: мочегонное, рвотное средство или хотя бы каким-то образом вызвать потоотделение. Может достаточно будет как следует прогреться, чтобы заработали почки.

Так я рассуждала вслух, сидя вместе со всеми обитателями избы за столом после ужина.

- Тётя Таня, тогда Сашку надо в баню! – незамедлительно делает логический вывод Андрей Козлов. Дядя Вова подхватывает:

- Завтра и соорудим. Банька у нас тут, что надо!

Предлагая Саше выпить мочегонный настой и теплую соленую воду, борюсь с сомнениями: организм и так уже переполнен жидкостью, а я еще добавляю. Но других средств под рукой нет. Тепло укутываю ее, накрыв спальник одеялами и курткой.

Ночью наступает кризис. Вода хлещет из обессилевшей Саши, как говорится, изо всех дыр. Я едва успеваю вывести ее за порог, перешагивая через спящих на полу людей, и прикрыть дверь. Пятнадцатиминутный перерыв и - опять за дверь. Так продолжается до утра.

Часа в три, когда мы с Сашей в очередной раз вернулись в избу, на пороге появился Сергей Анатольевич.

- Ну, как тут у вас?

Я объясняю, и вдруг слышу в ответ:

- И у нас так же.

- Что случилось? - встревожилась я.

- Эдику плохо.

Взглянув на Сашу, лежавшую без движения, беру с собой марганцовку, теплую воду с солью, градусник, таблетки и спешу в лабаз.

Эдик, бледный как полотно, с трудом поворачивает ко мне голову, не в силах подавить приступ рвоты. Градусник не требуется, и без него ясно, что температура высокая. Жаропонижающее давать бесполезно: Эдика буквально выворачивает кишками наружу. Между делом выясняю причину отравления - опять красная смородина!

Сергей Анатольевич принес из сторожки теплую воду. Дима, подбросив дров, поставил на печку чайник. Воды потребуется много. Даю Эдику выпить разведенную марганцовку. Снова содрогается тело, борясь с интоксикацией.

Вдруг, ощутив какой-то внутренний импульс, оставляю кружку с питьем, успокаиваю Эдика, укрываю потеплее и, пообещав вскоре вернуться, тороплюсь под дождем обратно в избу. И вовремя - Саша, бледная и ослабевшая, измученная непрерывными приступами, пытается самостоятельно подняться с постели.

Так и прошла у меня эта ночь в метаниях между избой и лабазом. К утру Эдику полегчало, и, благополучно проглотив, наконец, таблетку парацетомола, он уснул, пригревшись в спальнике под ворохом одежды.

С Сашей было хуже. Утро не принесло облегчения. Температура упала, ртутный столбик едва дотягивал до 35 градусов. В глазах все то же безучастное равнодушие.

Никогда не забыть мне эту ночь. Я испугалась второй раз в жизни. Мне снова показалось, что я могу потерять свою дочь навсегда. Но и в эту трагическую ночь не обошлось без курьезов.

В избе было три места на нарах. Остальные спали на полу. Вернувшись глубокой ночью после одной из отлучек, я увидела за столом Андрея с папой Сашей. Они пили чай с копченой рыбой и мечтали.

- Эх, под такую рыбку пивка бы сюда!

Почему-то меня совсем не удивило, что ребята не спят среди ночи. Ведь не спала же я.

- И вам не спится? - машинально спросила я, думая о своем.

Мой невинный вопрос привел в восторг жизнерадостного Андрея. Он даже задохнулся от нелепости моего предположения. Почему еще могут бодрствовать молодые, здоровые люди глубокой ночью, если не потому, что им просто-напросто мешают спать!

* * *

Утром, после завтрака, Сергей Анатольевич скомандовал сбор и, вместо ожидаемой дневки и бани пять катамаранов были спущены на воду. На базе оставались больные - Саша и Эдик, я и Андрей Козлов. Большой катамаран-«двойка», сшитый накануне похода Димой, был оставлен для нас. Незагруженный, он сиротливо лежал на песке. Мы договорились с Сергеем Анатольевичем встретиться на следующий день к вечеру в устье реки Катун. Там группа остановится для радиального выхода к водопаду.

В последний момент, когда у берега еще оставались два катамарана, ко мне подошел огорченный дядя Вова. Оказалось, исчезла бутылка спирта, которая использовалась у охотников для медицинских целей. Что значит остаться в тайге без такого НЗ должен был понимать в нашей группе каждый. Сергей Анатольевич собрал всех оставшихся ребят. Велико было изумление дяди Вовы, когда после вопроса, кто взял бутылку со спиртом, вышла Валя. Чуть не плача, она объяснила:

- Бутылку взяла я, но меня заставили. Кто - я не скажу. Вы убьете его.

Проводив последний катамаран, мы, с неприятным чувством вины за ребят, вернулись в избу. Эдик тоже перебазировался туда. Тревогу и немой вопрос излучали его чистые глаза. Саша пыталась улыбнуться. Больные знали, что все уплывают, и не понимали, почему остаются они. Мы с Андреем объяснили им ситуацию.

Женя, так звали хозяина базы, снова и снова повторял условный код вызова по рации, но ни в это утро, ни в течение дня, ни на следующее утро мы не услышали ответа на его позывной. Приходилось опять надеяться только на себя.

Андрей занялся баней. Часа через четыре она должна хорошо нагреться, а пока дядя Вова с гордостью продемонстрировал нам прелестный недостроенный домик из тщательно ошкуренных бревен. Действительно, было чем похвастать. Теперь становилось понятным презрение, с которым осматривал дядя Вова избу, приютившую нас в устье Левого Казыра. Там, под неободранной корой бревен по вечерам слышался неприятный, скрежещущий, буравящий звук. Это трудились личинки жука-короеда - довольно крупного, никогда ранее не виденного нами, городскими жителями, насекомого.

Здешняя база была метеостанцией. В стороне от строений, на открытой огороженной площадке были установлены самые необходимые приборы для наблюдения за температурой, осадками, ветром и давлением.

Охотой ее обитатели занимались для обеспечения себя мясом. На небольшом огородике сажали картошку и кое-какие овощи. Хлеб пекли для себя сами. С позволения и доброй воли хозяев мы замесили тесто для хлеба. Его здесь выпекали в специальной печи, выстроенной отдельно во дворе. Мы впервые видели такое сооружение. Сразу вспомнилась сказка «Гуси-лебеди»: печь среди поля, девочка в русском сарафане.

- Печка-матушка, спрячь меня!

Дрова горят прямо в большом, обитом железом и обложенном несколькими рядами кирпичей, пространстве. Когда дрова прогорают, и печь хорошо нагревается, угли выгребают и сразу же на их место помещают формы с тестом. Количество дров рассчитано так, что тесто успевает пропечься раньше, чем печь остынет. Процедура эта длительная, и за сутки мы успели выпечь лишь две партии хлеба по семь булок. Половину хлеба хозяева, несмотря на причиненные им неприятности, отдали нам.

В обед Эдик выпил кружку хорошо заваренного чая с золотым корнем и поел немного хлеба. Однако кожа его оставалась неестественно бледной, а в теле ощущалась слабость. Его организм был сильно обезвожен, и я считала, что баня ему сейчас противопоказана. Гораздо лучше отлежаться и поспать, а потом было бы неплохо хорошенько поесть.

С Сашей дело обстояло иначе. Колени у нее почти не сгибались, распухли и суставы стоп. Передвигалась она с большим трудом. Баня оставалась единственным шансом в этой ситуации.

Пока местные жители мылись в бане, мы с Андреем коротали время за картами. Вспомнив инцидент со спиртом, вернулись к начатому еще на Левом Казыре спору о воспитании детей. Я вынуждена была согласиться с его точкой зрения. Надо было признать - он знал ребят лучше меня. Андрей рассказывал:

- Когда «Абатак» идет куда-то с детьми, инструктора никогда не пускают их в дома к людям. Есть палатки - ночуйте, вы для этого и отправились в поход. Дети же не понимают добра.

Видимо, Сергей Анатольевич по этой же причине отменил дневку с баней и увел отсюда ребят.

Вскоре появились из бани хозяева базы. Дядя Вова, довольно пофыркивая, приглаживал коротко остриженные мокрые волосы.

- Горячей воды в бане много. Хватит и помыться и постирать, если захотите. Холодная стоит в предбаннике у стенки. Веники я вам запарил. Пар хороший. Мертвого на ноги поставит.

Эдик снова вопросительно посмотрел на меня.

- Так Вы считаете, тетя Таня, что в моем состоянии посещение бани небезопасно?

Эдик часто вставлял в разговорную речь выражения, сформулированные в очень неожиданной литературной манере.

Сумерки уже сгущались над затерянным в горной глуши крохотным, в сравнении с окружающей безграничностью, людским обиталищем. Мы медленно двинулись к баньке, притаившейся среди деревьев. Саша осторожно передвигала негнущиеся ноги, мы с Андреем придерживали её с двух сторон. Короткая тропа заканчивалась у небольшого залива, где можно было при желании окунуться и поплавать.

Горячий воздух парилки рванулся в открывшуюся дверь. Подстелив на полок тряпку, чтобы не обжечь кожу, мы помогли Саше устроиться там поудобнее, и Андрей начал священнодействие. Я наблюдала за Сашиным состоянием по ее глазам, сидя на полу у двери (я не переношу жару, хоть и очень ценю хорошее «чистилище»). Когда Сашины отяжелевшие веки уже с трудом поднимались, мы прекращали «веничный массаж» и выводили ее на лавочку отдышаться.

Парил Андрей профессионально. Одев рукавицы-«верхонки», он брал в обе руки по венику и, едва касаясь листьями тела, быстрыми, почти неуловимыми движениями создавал над ним горячую волну воздуха, пронизывающего человека насквозь. Это было искусное прогревание каждой клеточки, полное очищение пор кожи. Словно какое-то фантастическое, ирреальное, призрачное существо метался над полком бани сгусток энергии. Накинувшись на обессиленную девушку, он врачевал больное тело, воссоединяя его с душой, возвращая ее к жизни.

Пять раз мы укладывали Сашу на полок. У меня уже не было сил находиться в жаркой парилке. Я ожидала конца экзекуции, сидя на лавочке возле бани, когда услышала из-за двери голос Андрея:

- Тетя Таня, подайте холодной водички. Она в последнем ведре у двери.

Приоткрыв дверь парилки, Андрей протянул мне ковшик.

Я набрала воды из последнего ведра, стоявшего у двери в парилку, и подала ковш обратно. Через секунду слышу возмущенный возглас:

- Ну, тетя Таня! Ты что, смерти моей хочешь?!

Оказывается, в том ведре была горячая вода, а холодная стояла у противоположной двери, той, которая вела на улицу. Осторожный Андрей, заметив подозрительный парок над ковшом, не стал сразу обливать себя, а сунул в воду палец, после чего и раздался его крик.

К этому времени мы уже поняли, что парилка дала Саше ожидаемый результат. И этот незначительный эпизод с ковшом воды, благополучно не получивший печального продолжения, вызвал у нас странную реакцию - мы все трое долго хохотали, не в силах остановиться, и все повторяли: «Тетя Таня, дай холодной водички». И долго еще, уже в городе вспоминая удивительную таежную баню, эта фраза сопровождалась невольной улыбкой.

В кромешной тьме нащупывая ногами невидимую тропу, возвращались мы из бани с ощущением легкости и чистоты. А в избе нас ожидало еще одно удовольствие. На столе все было готово для ужина, и дядя Вова торжественно внес огромную сковороду жареной картошки, источающей одуряюще вкусный аромат! Это было изумительно!

Эдик и Саша, да и все мы хорошо и вкусно поели, а потом долго пили чай с золотым корнем, свежеиспеченным хлебом и конфетами.

Дядя Вова был в ударе и развлекал нас забавны¬ми байками из собственной, богатой событиями и приключениями жизни. Весь вечер мы смеялись, даже Женя улыбался и выглядел более раскованным. Спать улеглись далеко за полночь, очень довольные друг другом, забыв о недавних неприятностях.

Ночью наши больные спали спокойно. К утру отеки на лице, руках и ногах у Саши умень¬шились настолько, что она довольно свободно могла передвигаться и даже сгибать ноги в коленях. Стало ясно, что кризис миновал, она может продолжать по¬ход, да, честно говоря, другого выхода у нас и не оста¬валось – рация по-прежнему безмолствовала. Эдик вполне поправился.

Только теперь я вспомнила о цели своего путешествия. Пока Андрей с Эдиком готовили к отплытию ка¬тамаран, я обошла территорию базы, собрав множе¬ство интересных форм волоснеца, пырея и других зла¬ковых трав. Галечную отмель у реки оккупировали смешанные популяции остролодочников и астрагалов.

Прячась в кустах, за моей работой наблюдали два великолепных кота с роскошной шерстью - полукровки перса. Один дымчато-серый, другой - рыжий. Крупные даже для своей породы, они были грозой мелких грызунов в округе. В радиусе пяти километров вокруг базы они истребили всех мышевидных и бу¬рундуков, охотились даже на белок. Может, конечно, не столько истребили, сколько отпугнули собственным запахом. Серый сторонился людей, предпочитая жить на све¬жем воздухе. Рыжий, наоборот, был ласков и любил погреться под чужим одеялом.

Тепло попрощавшись с приютившими нас аборигенами, мы погрузили на катамаран подаренную нам часть хлеба и отчалили от берега, настроившись на шесть-семь часов сплава. Однако уже через четыре часа на песчаной отмели за широко разлившимся устьем левого прито¬ка увидели яркие пятна катамаранов. Это означало, что мы прибыли на место.

* * *

Примерно в километре от устья, куда причалили катамараны, река Катун, зажатая с двух сторон огромными валунами, низвергается мощным потоком с высоты двенадцати мет¬ров. Ужасающий грохот слышен задолго до подхода к водопаду. Даже в солнечную пого¬ду здесь прохладно и сумрачно. Высокие каменные стены в любое время дня отбрасывают густые тени. Зрелище борьбы двух природных сил - воды и кам¬ня – может кого-то и восхищает, но мне очень неуютно возле мрачной беснующейся воды.

Под водопадом среди оглушительного шума сто¬яли с удочками папа-Саша и Сергей Анатольевич, поминутно подсекая рыбу. Хариус клевал отменно. Тут же находились все остальные ребята. Нам с трудом удалось обратить на себя внимание Сергея Анатольевича. Он поднял привет¬ственно руку, давая понять, что видит нас. Разговаривать не было никакой возмож¬ности, но и без слов все было понятно: если больные пришли своими ногами, значит неприятности позади.

Я обошла берег в поисках интересующей меня растительности, отобрала образцы, быстро записала минимальные данные. Времени на детальное обсле¬дование постоянно не хватало. Но и то, что удавалось сделать, позволило к концу похода заполнить взятые с собой пакеты.

К обеду вся группа собралась у небольшой избуш¬ки, стоявшей в живописном месте при впадении Катуна в Казыр. Рядом с костри¬щем был вкопан стол с навесом и лавочками Люди, построившие все это, устраивались, как видно, основательно.

Пообедав, мы, пользуясь выглянувшим солнышком, отправились дальше по воде до крупного правого притока Казыра - реки Про¬рва. Вдоль её правого берега тянется Прорвинский хребет с высотами от 1500 до 2000 метров.

Дельта Прорвы широкая, с множеством рукавов и островков, на которых удобно рыбачить.

Заночевали на отлогом песчаном берегу. С противоположной стороны подступал к самой воде Ветвистый хребет. Отсюда, и по всему течению Казыра у нас была под¬робная карта-километровка съемки 1963 года с зачеркнутым грифом «Секретно» в правом верхнем углу.

* * *

Следующий день, 30 августа, полностью прошел на воде, так как впереди было еще более двухсот километров пути и четыре порога, а уже через пять дней у Гуляевского порога нас должен встречать автобус.

Сплав по реке по физическому и эмоционально¬му напряжению очень отличается от пешего, а осо¬бенно горного, похода.

Течение воды - одно из трех явлений, помимо горения огня и работающего человека, на которые можно смотреть бесконечно. Движущаяся вода завораживает. Она никогда не быва¬ет одинаковой. То перебегает с камешка на камешек, журчит миролюбиво, оживленно рассказывая о своем. То вдруг почти остановится в бездонном омуте и глянет на тебя жутким холодом призрачной глубины. Так и кажется: вынырнет сейчас водяной, обвешан¬ный водорослями, или напугает страшным оскалом белоглазое чудовище.

А то внезапно, сорвавшись с места, бешено пом¬чится, оторвется от основного потока широкий рукав и отправится в автономное плавание, пробивая но¬вое русло. А ты, находясь в начале такой стремнины, отчетливо видишь перепад высот, и мчишься вместе с водой, как с горки, и неожиданно замираешь в сто¬ячей воде широко разлившейся за перекатом реки.

Движется вода, движутся катамараны, проплы¬вают мимо берега. Лес с обеих сторон потонул в под¬нявшейся от дождей воде. Горы, заросшие лесом по¬чти до макушки, сжимают узкую долину Казыра.

Но не зря Казыр в переводе с тувинского означает «злая вода». Чуть зазевался, и несет судно к завалу на берегу. Если успеешь отгрести - испытаешь на себе силу воды, затягивающую под беспорядочно торчащие бревна. Завал - опасное препятствие. Издали он кажется час¬тью берега, и только в непосредственной близости начинает ощущаться сильное течение, подсасывающее под завал.

На поворотах реки часто встречаются частично подмытые, но еще не упавшие, низко нависшие над водой деревья. Туристы-водники в шутку называют их «расческами». Но это - одно из опаснейших препят¬ствий на реке. Невозможно угадать, когда удерживающую силу корней перевесит масса кроны, и дерево рухнет в воду. Не приведи господи оказаться в этот момент поблизо¬сти.

Прошедшие дожди подняли уровень воды в реке, затопили мели, вода поднялась над шиверой и отдель¬ными камнями, где облегчая, а где и усложняя про¬хождение порогов.

Ниже Денисова ручья отроги хребта Оргак-Торгак-Тайга, переводимого как "Зубчатый лесистый гре¬бень", крепко сжимают русло реки, оставив проход в узком длинном каньоне. Это - двухступенчатый порог Щеки. Перед ним река широко разливается, плещется беспорядочными волнами среди нагромождения не¬крупных камней.

Не вступая в порог, мы причаливаем к берегу и разгружаем ка¬тамараны. Круто вверх поднимается хорошо заметная тропа. Подхватив рюкзаки и баки для еды, ребята скры¬ваются в лесу. Мы с Ильей осторожно карабкаемся по скользкому склону, цепляясь за кусты колючей акации - караганника.

Сверху хорошо виден порог. Сплошное нагромождение камней, потом слив - огромный валун посередине русла, залитый водой. За ним река бьется в ска¬листый берег и, не сумев одолеть его, круто повора¬чивает влево. Вода грохочет и пенится. За порогом река вновь резко расширяется, успокаивает¬ся - это улово, или суводь.

Илья кричит мне в самое ухо:

- А мы пойдем по по-огу?

- Нет, мы с тобой пойдем обедать, - разочаровываю я внука.

На каменистом берегу за¬лива уже установлены котлы над костром. Пока об¬легченные катамараны будут перегонять через порог, дежурные приготовят обед.

Ребята переодеваются в гидрокостюмы - пройти порог, не замочив одежду, вряд ли кому посчастливится. У Андрея Козлова «гидрик» из пористой резины, она пропускает воздух, позволяя дышать коже. У ос¬тальных костюмы склеены из ткани с водоотталкивающей пропиткой, легкие и удобные.

Извлекаются на свет божий фотоаппараты, ви¬деокамера. Зрители занимают облюбованные места с хорошим обзором на высоком берегу. Настроены объек¬тивы. Двое «спасателей» встают с чалкой на страхов¬ку. Начинается прохождение порога.

Сергей Анатольевич с группой старших ребят, внимательно осмотрев русло, намечает стратегию прохождения, объясняет младшим, где, когда и куда поворачивать. Первыми идут две "двойки": Сергей Анатольевич с Женей Гайдамаком и Дима Бединов с Андреем Козловым. Все в касках и спасательных жилетах, тща¬тельно закрепив колени в стременах, разбирают вес¬ла, отчаливают. Вот они выходят на струю и, следуя ее изгибам, ловко обходят одну гряду, быстро повора¬чивают и идут поперек русла узким проходом между двумя скальными выходами в виде островов из ост¬рых камней. Прошли! Но здесь, сразу же, не давая пе¬редышки - прижим, струя воды несет легкое надувное судно прямо на скалу! Ребята работают веслами изо всех сил, отгребаясь от опасного места. Все! Скала позади, но расслабляться рано, прямо перед ними кру¬той слив, под ним бочка. «Бочка», или водяная яма - образуется за очень мощными и крутыми сливами. Это место с сильным обратным течением воды на поверхности. К тому же, вода в бочках содержит много воздуха, поэтому имеет меньший удельный вес и хуже держит суда.

Сплошная пена! Катамаран исчезает и через мгновение возникает вновь, проходит по струе в опас¬ной близости от торчащей посередине реки скалы и - все! Впереди улово и обед.

Готовится следующая пара катамаранов. Экипа¬жи готовы. Равнодушных зрителей здесь нет. Каждому предстоит попробовать свои силы в борьбе со стихией. На берегу остаемся только мы с Ильей, Яна и загрустившая Саша, за кото¬рую я пока еще боюсь: переох¬лаждение может вызвать рецидив.

Пошла следующая пара: Лешина «двойка» (Сашу заменила Валя) и «четверка» с Илюшиными родителями, Толиком и Гаражом. Оба экипажа не впервые видят пороги, не раз участвовали в соревнованиях и поэтому не ис¬пытывают особого волнения, только возбуждение от предстоящей интересной работы.

Тактика у них разная. Леша, промчавшись по струе между камнями, аккуратно обходит бочку сбоку и, рискованно поставив баллоны боком к направле¬нию течения, благополучно минует прижим. На «четверке» экипаж состоит из любителей ост¬рых ощущений, но избыточное безрассудство уравно¬вешивается разумной осторожностью. Стремительно проносятся они по изгибам струи, минуя острые камни, и падают в бочку, слегка зависнув на камне; цепляясь за пену веслами, выходят из белой мглы и тихонько крадутся, стараясь перехитрить реку. Но вот резко и быстро заработали весла, и «четверка» стремительно выскакивает на спокойную воду.

Теперь очередь новичков. Для них это первый в жизни порог, но не последний. За ними, страхуя младших, идут Эдик с Саней Скорохватовым.

Первая ступень порога Щеки осталась позади. Все катамараны подогна¬ли поближе к костру, расположились с чашками на обед. Леша, включив камеру, интересуется первыми впечатлениями.

- Дима, ну как порог?

- Да, так себе порожек. Точнее, фигня, а не порог.

Валя уточняет:

- Это - первая ступень. Дальше будет круче.

И надо же такому случиться, что именно для них, Вали с Димой, вторая ступень - длинный, почти километровый, узкий каньон с двумя бочками на входе и сильным прижимом в самом узком месте, окажется наиболее неудачной. Их катамаран, спортивное «Шило», самый легкий с низкой осадкой. Казыр нес его словно перышко, затем вдруг с размаху швырнул в выбоину на ка¬менной стенке, намертво припечатав к ней Валю. Дима немедленно спрыгнул с катамарана и облегченный бал¬лон, как поплавок, выпрыгнул из воды. Баллон с Валиной стороны опустился на воду, освободив пленницу. Не мешкая, Дима с силой оттол¬кнулся от стенки, и катамаран вынырнул из-под ка¬менного навеса.

Долго еще потом «отцветали» всеми цветами радуги синяки на Валиной ноге.

Андрей Козлов, водник - каякер, «танцует» на волнах порога, наклоняясь боком к самой воде, отталкивается веслом, лихо взмывает вверх по водосливу и, элегантно развернувшись, исчезает во вспенившейся бочке. Нос каяка прорезает волну насквозь, и Андрей выгребает со струи на спокойную воду. Круг закончен. Начинается новое «па».

Каяк (одноместная спортивная байдарка с одним веслом) у Андрея свой, не клубовский. Голубая спортивная модель «Квадро» уже много повидала вместе со своим владельцем. Укороченные корма и нос - результат неудачных прохождений. Нос потеряли, когда Андрей, запихнув его однажды, под бочку, пытался выкатиться из нее на «свечке», т.е. поставив каяк вертикально, но каменистое дно оказалось слишком близко.

У Сергея Анатольевича каяк разборный, натягивается на складной каркас. Спокойно, без излишней бравады миновав порог, он привязывает каяк на катамаран, намереваясь продолжить путешествие на более надежном судне.

Вторая ступень оказалась не легче первой, но перетаскивать вещи слишком далеко, и Сергей Анатольевич решает сплавляться вместе с грузом.

Я прикидываю, что будет легче для Саши: идти через лес целый километр, перебираясь через поваленные деревья, спускаясь и поднимаясь по оврагам, по бездорожью, или сплавиться, сидя на катамаране с рассудительным Лешей, который зря рисковать не станет. Склоняюсь к последнему.

Саша благодарит меня особенным блеском повеселевших глаз, одевается потеплее (не дай бог сейчас переохладиться!), поверх теплых вещей - непромокаемый костюм. Ну, с Богом! Все должно быть хорошо, уговариваю я себя.

Народ заканчивает обед, грузится на катамараны и исчезает в каньоне. Четыреста метров бешеной скачки по волнам быстротока. После правого поворота русло сужается, образуя уже не просто волны, а водяные валы. Каменные стенки коридора возвышаются на восемь-десять метров.

А вот и слив с бочкой справа и прижим по левому берегу, где так не повезло Вале. Препятствий больше нет, но река продолжает течь в узком (не более пятнадцати метров) каменном коридоре с высотой стенок пятнадцать-двадцать метров.

После левого поворота стенки расступились. «Щеки» закончились.

В это же время мы с Ильей и Яной продираемся через лес, изредка попадая на едва видимую тропу.

На одном из утесов развесил «сережки» копеечник. Плоды у него ни с чем не спутаешь: боб состоит из нескольких округлых члеников, свисающих один под другим. Три вида этого бобового растения сейчас уже весьма редки и занесены в Красную книгу. Возможно, и нам посчастливится найти что-то интересное.

Нас обгоняет Сергей Анатольевич с камерой. Он уже успел запечатлеть прохождение каньона и возвращается на катамаран. Яна идет в его экипаже, и я отпускаю ее вперед. Илья идет медленно, он уже устал перелезать через стволы, диаметры которых выше его пояса. Яна исчезает среди листвы, тропа тоже теряется. Мы остаемся одни среди дремучего леса. Я оглядываюсь по сторонам, выбирая дорогу. Берег еще очень высокий и нам, вероятно, надо идти дальше. Вдруг слышу:

- Ма-а-ма-а!

Выходим на кромку леса. Берег круто обрывается вниз, до воды метров двенадцать-пятнадцать, кое-где торчат корни деревьев. Внизу, возле узкой галечной косы причалена наша «четверка». Осторожно спускаюсь впереди Ильи, показывая ему дорогу. Но вот спуск становится совершенно отвесным и до ближайшего уступа метра полтора. Я в нерешительности остановилась, не зная, как мне спустить Илью, но тут снизу подошла Таня и приняла его на руки. Чуть ли не бегом спешим к катамарану, где в ожидании еле сдерживает нетерпение папа Саша.

Заканчивается порог шиверой. Это каменистый участок русла реки с быстрым течением, небольшими глубинами и беспорядочно разбросанными подводными или выступающими из воды камнями. Здесь нет преимущественного потока воды - струи, зато есть и стоячие волны приличной высоты, и косые сливы, и все это настолько перемешано, что пока пройдешь шиверу, натрясет так, будто проехался по гигантской стиральной доске или ужасно разбитой грунтовой дороге.

Я, оседлав поудобнее один из рюкзаков, привязанных к раме между баллонами, одной рукой крепко обхватываю Илью, пряча его от захлестывающих волн, а другой судорожно цепляюсь за каркас рамы. Илья выныривает из-под руки, с восторгом орет, перекрикивая неистовый шум воды:

- Къёвые качавки!

Кому «качалки», а кого и мутит уже от нескончаемых асинхронных колебаний.

Заморосил мелкий дождик. Сверху вода, снизу вода...

И вдруг все кончается, как отрезанное невидимым занавесом. Дождь остался над порогом, вода в реке гладкая, как в стакане. Небо чистое, будто только народилось на свет. И огромная, через все небо, высокая, крутая и яркая, как в детской книжке последних изданий, радуга! Словно зачарованные, смотрим на это чудо, замерев в стоячей воде. Сергей Анатольевич успевает снять ее на видеокамеру, но, как оказалось, оригинал был куда более великолепен.

После Щек флотилия растянулась на несколько километров по реке. Саша Скачков и Андрей Козлов снова и снова забрасывают удочки, но рыбачить с катамарана не очень удобно: того и гляди, зацепишь на крючок вместо рыбины чьи-нибудь штаны.

Заметив явно рыбное место, мы причаливаем к подножью довольно высокой горы с крутым склоном, вплотную подступившим к воде. Саша достает еще две удочки, и три рыбака (Саша, Таня и Толик) расположились на узеньких карнизах скалы.

Место для рыбалки оказалось исключительно неудобным. Размахнуться в забросе не позволяют нагромождения валунов. Но уйти отсюда было свыше наших сил.

В прозрачной воде вблизи от берега стояла большая стая хариусов. Завидев мушку, то один, то другой смельчак подплывал поближе, внимательно осматривал добычу, и, обманувшись искусно сделанным муляжом, кидался на крючок.

Мы с Ильей тоже не остались в стороне. Выбрав затененное место, откуда были хорошо видны плавающие в воде рыбки, и не мешали солнечные блики, мы подсказывали Татьяне, куда подвести крючок, предупреждали о моменте подсечки. Когда Таня выдергивала рыбку из воды, Илья кидался на нее, накрывая животом и не позволяя ускользнуть обратно в воду. Моим делом было снять рыбу с крючка и уложить ее в пакет. Но… «у семерых нянек дитя без глаза». Несколько раз наиболее верткая рыбешка срывалась и уходила в глубину, обиженно вильнув хвостом.

Толику помогал Андрей Кошелев. Как управлялся папа-Саша, стоя на узком выступе, мы, занятые своим делом, не видели.

Из-за поворота показалась «двойка» с Эдиком, Скорым и Андреем Козловым. Знаками показав им, что здесь есть рыба, мы оказались свидетелями оригинального способа ловли хариуса.

Андрей, почувствовав, что рыба на крючке, подводит ее близко к баллону. Ребята бросают весла, и Эдик, экипированный в хлопчатобумажные перчатки, ловит скользкую, верткую рыбу, которую резко выдергивает Козлов. Он так старается не упустить пленницу, прижимая ее к животу, что у несчастной ломаются ребра, и она теряет «товарный» вид.

Одной из рыбешек удалось проскользнуть между пальцами. Эдик отважно, не раздумывая ни секунды, ринулся за ней в воду. Скорый, оправдывая свое прозвище, моментально среагировал и в последний момент успел схватить Эдика за ноги. Услышав возню за спиной, оглянулся Андрей и, отбросив удочку, тут же кидается на помощь.

Картинка получилась, как в сказке про репку: Андрей - за Сашу, Саша - за Эдика, Эдик - за рыбку.

Изобразив немыслимый акробатический этюд, Эдик извлекает из воды рыбешку. Он счастлив, победно улыбаясь, являет свету помятую беглянку. У бедолаги переломаны ребра, измочалено брюшко. Да, видок неаппетитный! Эдик смущен. Скорый заливается смехом, упав на баллон, напрочь игнорируя строгое рыбацкое правило о соблюдении тишины. Обалдевшая от такой наглости стая рыб вмиг исчезла в прозрачной глубине.

* * *

К вечеру этого же дня, последнего дня лета, прошли еще один порог - Верхне - Китатский. Он возник неожиданно - мы едва успели причалить к берегу. Река вдруг разделилась на два рукава, огибающих большой остров с черничником и массой нетронутых ни зверьем, ни людьми ягод. Об этом сообщил нам Сергей Анатольевич. Он сгонял туда на каяке, чтобы осмотреть проходимость левого рукава, скрытого за островом.

Сам порог небольшой, всего-то метров двести, но совершенно непроходим для катамаранов даже при такой высокой воде. Наши знатоки несколько раз прошли вдоль берега, прикидывая и так, и эдак, но камни - огромные скальные выступы, торчали так часто и неудобно, что, осмотрев левую протоку, решили не рисковать и прйти по ней.

Здесь порог больше походил на шиверу, но на выходе, прямо посередине потока, возлежал громадный плоский булыжнище, на который и закинуло «четверку» молодых. Ребята в растерянности сидели на своих местах, пока кто-то из проплывавших мимо старших не посоветовал:

- Спрыгивай на камень, сталкивай!

Артем так и сделал, едва успев заскочить обратно на баллон уплывающего катамарана.

Нам с Ильей повезло больше всех. Во время всей этой суеты с выбором лоции и сплавом, мы от души наелись на берегу черники. Папа Саша, увидев синие губы сына, спросил:

- Илья, а мне черники?

Несказанно удивившись прозорливости отца, Илья, однако, ничуть не смутился.

- Хочешь? А нету!

И похлопал себя по животу, здесь, мол, вся ягода осела.

 

* * *

На ночевку собирались встать сразу за порогом. Уже разгрузили часть багажа, но тут выяснилось, что места хватит лишь на пару палаток и костер. Пошли ниже. В спешке Эдик со Скорым забыли забросить на катамаран топор и рюкзак Козлова, который сплавлялся на каяке.

Место для ночевки нашли в двух километрах ниже по течению. Лагерь ставили уже в сумерках. Снова припустил дождь, не позволив высушить мокрую после порогов одежду.

Утром первого сентября нас разбудило скудное на тепло солнце. Натолкав в животы уже изрядно надоевшую кашу, ребята сняли лагерь и уплыли на Базыбайский порог, расположенный в тридцати километрах ниже по течению. Я осталась у костра просушивать образцы, так как погода стояла сырая, семена складывали в пакеты влажными. Если они не прорастут, то заплесневеют обязательно. А это означало бесполезность всех затраченных усилий.

Андрей Козлов, мой бессменный помощник в экстремальных ситуациях, помогал поддерживать жаркий огонь и гасить искры, отлетавшие на пакеты. Эдик и Скорый ушли за вещами на Верхне-Китатский порог.

К обеду сгустились тучи, и снова пошел дождь. Мы с Андреем едва успели спрятать в непромокаемые мешки подсушенные образцы. Вскипятили чай с золотым корнем, открыли банку консервов - обед на четверых, собрали веши. Ждали только Эдика с Сашей.

Они вернулись вскоре, мокрые и грязные, с забытым у порога рюкзаком и топором. Немного подсушились у ярко пылавшего костра, перекусили и заторопились догонять основную группу. Фонарика у нас с собой не было, а зарядивший дождь обещал темную ночь. Перспектива ворваться с ходу в печально знаменитый порог среди ночного мрака нас не прельщала, и мальчишки гребли, не полагаясь на скорость течения.

Бочуринский перекат и Спиридоновские щеки немного покачали на невысоких беспорядочных волнах. Андрей пытался рыбачить, но дождь пошел всерьез и надолго. Вскоре нам уже хотелось только одного – увидеть, наконец, катамараны на берегу.

Желание сбылось неожиданно быстро. Через четыре часа, отмахав тридцать километров, с неослабевающим вниманием всматриваясь в мутные силуэты берегов, мы увидели сквозь сплошную дождевую завесу расплывчатые цветные пятна по правому борту. Сворачиваем к берегу. Сомнений нет - это наши!

Причаливаем. Вытаскиваем подальше к лесу катамаран, привязываем его чалкой к дереву и, подхватив немудрящий груз, спешим в лагерь к костру, к палатке.

На берегу замечаем прикованные цепями две большие деревянные лодки. Против наших катамаранов они кажутся пароходами. Это первый, встреченный нами на Казыре, признак обжитости местности.

Через лес влево уходит широкая тропа, а рядом – самый настоящий волок: через равные промежутки поперек тропы уложены небольшие бревнышки, по которым и волокут лодки, обходя порог. Как в пятнадцатый век попали!

За порогом река разлилась очень широко, метров на сто-сто пятьдесят (по карте ее ширина в этом месте 127 метров). На пологой песчаной отмели, прижавшись к лесу, подальше от воды расположились палатки. Под натянутым тентом - неизвестно кем и когда сооруженный стол. На костре варится ужин. За столом Саша-завхоз с помощниками готовит фирменное праздничное блюдо - походный тортик, ведь сегодня День Знаний. В тортик идут раскрошившееся, а потому непригодное для дележки печенье, крошки от сухарей, остатки масла и сгущенное молоко. Все это хорошо перемешивается, лепятся двадцать колобков, которые укладывают в котелок и опускают в речку. Колобки подадут охлажденными к чаю из сахан-дали.

Днем ребята останавливались на обед в середине перегона, варили уху из хариуса, жгли «пионерский» костер. Мы видели это место, даже причаливали. Песок в кострище был еще горячим, но жареная рыбка нигде не завалялась.

Во время дневного сплава, пользуясь короткими моментами солнечными просветами, Леша продолжал съемку фильма. Развернувшись навстречу подплывающим, поймал в объектив камеры Диму, который, чувствуя себя актером, играл роль старого знатока, помогая себе мимикой, жестами, стараясь при этом оставаться естественным.

- Подводная лодка «Шило», - торжественно сообщил Дима в камеру, - и бочка рыбы! Хорошо идет под водочку, которой у нас нет.

Кому бы говорить об этом, только не Диме: он у нас трезвенник по убеждению.

Теперь на экране крупным планом Саша. Длинные, русые, отливающие на солнце рыжиной, волнистые волосы рассыпались по яркой желтой анорашке. Болезнь сильно изменила ее внешность, но окруженные набухшей, отечной кожей глаза искрятся улыбкой. Хрипловатым, простуженным голосом она рассказывает:

- Мы сплавляемся по реке Казыр. Замечательная речка, только немного «стоячки» бывает. Вчера прошли порог Щеки. Чудный порог, классный! А под вечер был еще один - Верхне-Китатский. У нас, как всегда, «экстрем»: темнеет - мы идем в порог.

Снова меняется ракурс. В кадре катамаран Леши и Саши. Теперь Дима в роли оператора. Дружно поднимаются в приветствии руки, шевелятся пальцы - жест, ставший впоследствии традиционным.

- Ути-мути! Наш «Мерседес» - самый мощный катамаран в клубе «Ермак»!

Это уже реплика для рекламы Леши-капитана.

Камера опять у Леши. Подплывает «четверка» молодых. Ребята смущаются, слова куда-то пропадают. Леша, спасая положение, задает наводящие вопросы.

- Коля, вот ты придешь восьмого сентября в школу, что тебе скажут?

- Не знаю, - коротко звучит ответ непривыкшего к камере новичка.

- Но ты будешь пальцы гнуть: я был там, я был здесь...

- Конечно. Сплавлялся по Казыру, пороги проходил...

Одна «четверка» сменяет другую. На экране Толик, Гараж, папа Саша с удочкой в руке, мама Таня и Илья.

- Привет, Леша!

Этот экипаж не раз появлялся в Лешиных фильмах, поэтому приветствие звучит жизнерадостно и непринужденно, легко завязывается диалог.

- Расскажите, как рыбалка?

- Хреновая рыбалка! Поймали одного, - с нескрываемым разочарованием сообщает Саша.

Толик достает из пакета еще живую, извивающуюся темную рыбёшку. Крепко ухватив ее за жабры, демонстрирует перед камерой скудный улов.

- Это кто такой?

- Хариус, Леша, все он же, тувинский.

На первый план пробирается Илья. Перед объективом он, можно сказать, с рождения, и, конечно, не упустит момент покрасоваться для истории.

- Илья, тебе нравится ходить в походы с папой и мамой? Они у тебя туристы?

- Да.

За кадром слышен голос:

- Кинули ребенка на четырнадцать дней – кому ж понравится!

- А что вы делали с рыбой? – старается разговорить малыша Леша.

- Чистии, соии, потом еи. А наовии и сюда пивезьи.

- А как рыба-то называется, знаешь?

- Каус.

- А на вертолете ты что видел?

- Деевья, шишки, каяги в воде..., - не моргнув глазом, перечисляет ребенок.

- Ну, ты и глазастый! – удивляется оператор.

В кадре Андрей Кошелев.

- У меня сейчас практика. Я учусь на слесаря-станочника.

- А где ты здесь станки находишь? – ехидничает Леша.

- Ложка и чашка – вот мой станок, - без запинки парирует Андрей.

* * *

Вкусный ужин с тортиком напомнил о доме. Разговор за столом переходит в область мечтаний, кто чем в первый момент после возвращения будет заниматься. Но, как ни странно, фантазия ограничивается лишь двумя действиями: поесть жареной картошки с хлебом и помыться в ванной или наоборот, сначала помыться, а потом поесть картошки с хлебом.

Возле палатки «циркачей» Леша с Андреем Козловым разожгли большой жаркий огонь для просушки одежды. В тихо опустившейся ночи еще некоторое время слышны негромкие разговоры. Гитара уже не поддается настройке, но душа требует музыки, и кто-то уносит ее в одну из палаток.

Завтра дневка: штурм порога, возможно, баня, сушка, отдых. Однако, не всем планам суждено было сбыться.

* * *

Дождь с небольшими передышками шел уже вторые сутки. Сухих дров в округе не осталось. Дежурные не проявляли особого рвения в поиске дров, остальные считали это делом дежурных, поэтому на костер было жалко смотреть. Он горел только с дополнительным «поддувом» - дежурные сидели у костра с двух сторон и усердно размахивали хобами, поддерживая слабый, нежаркий огонек, который самостоятельно гореть не мог - не хватало ни силы, ни пищи.

Ребята за время водного похода отъелись (продуктов у нас было достаточно), погас нездоровый голодный блеск в глазах, но все равно, растянув желудки, ели много, выскребая котел до дна. Расслабление перешло в откровенную лень. Взаимоотношения, чем дальше, тем больше складывались, скорее, терпимые, чем нормальные. Сказывалось психологическое утомление.

День был сырой и холодный, только к обеду дождь немного приутих, но кругом, куда ни глянь, была вода: мокрые кусты, деревья и трава, мокрая, перенасыщенная и уже не вбиравшая в себя воду земля, влажный воздух. Ночью вода в заливе поднялась и подступила к самому столу, затопив пятиметровую береговую отмель, где накануне вечером причаливали катамараны.

Ребята отсиживались по палаткам, кое-кто бродил по камням над порогом, где на самом высоком месте стоял новый обелиск, поставленный в память о трех погибших в пороге в шестидесятых годах смельчаках-сумасбродах. Несколько человек, и я в том числе, сидели у костра, спиной к заливу. Вдруг в тихо шелестящие, монотонные звуки дождя врезался резкий крик:

- Вы что, не слышите?! Я кричу, кричу... Катамаран уплыл!

По камням, возвышавшимся над порогом, бежала Татьяна и кричала, указывая рукой куда-то в нашу сторону. Я перевела взгляд на залив.

Горделиво выпятив носы гондол, с величавой грацией покачиваясь на приливной волне, к нашему берегу медленно приближался катамаран «Шило». Вот он подплыл к берегу, приостановился. Кто-то уже кричал:

- Дима, твой катамаран уплыл!

Из палатки выскочил Дима и, не раздумывая, помчался к берегу. За ним рванулись Коля и Гараж.

Спокойное поведение судна не вызывало сомнения, что поймать и пришвартовать его не составит труда. Однако, это впечатление оказалось обманчивым. Катамаран всерьез решил отправиться в свободное плавание. Когда до берега оставалось всего ничего, он нагло развернулся кормой к оторопевшим преследователям и устремился обратно на середину реки. Течение подхватило сбежавшее плавсредство и помчало его вдаль. Ребята устремились следом по берегу.

Время шло, а ребята не возвращались. Я с тревогой поглядывала на реку, где уже не видно было ни катамарана, ни ребят. Минут через двадцать вернулись запыхавшиеся мальчишки и сообщили, что они гнались за «Шилом» километра два, потом непокорного бунтаря стало относить к другому берегу. Дима разделся и поплыл наперерез, а они побежали обратно, так как ничем больше помочь не могли.

Казыр в этих местах уже широкий, да и прошедшие дожди добавили воды. Русло разлилось местами до двухсот метров. Я с содроганием представила эту погоню в холодной, леденящей кровь воде горной реки. Незагруженное судно легко уносило течением. Догнать его вплавь было не просто.

Ребята сидели как замороженные, то ли от растерянности, то ли от безразличия. Услышав шум, неторопливо выглянул из палатки Сергей Анатольевич, узнав подробности, меланхолично скрылся обратно.

«Что же это? - недоумевала я. - Такая уж абсолютная уверенность в своих воспитанниках?»

Однако, я-то не была ни в чем уверена, а вот чем может кончиться такое купание в одиночку, хорошо представляла. К этому времени я уже согласилась с точкой зрения Андрея Козлова: если надо, чтобы кто-то из ребят что-то сделал, их надо «пинать», то есть не просто просить или сказать, а именно заставить, при необходимости в буквальном смысле сдвигая с места тем или иным способом. Поэтому, как можно более решительно (командир из меня никакой!) обратилась к ребятам, собравшимся у костра:

- Ну-ка, быстренько развели хороший огонь. Надо чай вскипятить с медом и травами. Сережа, спроси у Сергея Анатольевича, есть ли у него спирт в НЗ. Ребята, найдите у Димы в палатке сухую одежду.

Ребята, к моему изумлению, зашевелились. Но сейчас некогда было раздумывать над эффективностью метода. Надо было быстро что-то предпринять. Казыр не зря зовется «злая река». Кто знает, что там с Димой. Один, без помощи, уже далеко от лагеря. А вдруг не хватит сил выплыть, или элементарно сведет судорогой мышцы. Гонка на Казыре - не стометровка в бассейне!

А лагерь дремал. Не открылась ни одна палатка, словно ничего не случилось. Подошел Сережа Морозов, тихо предложил:

- Может, в каяке за ним съездить?

Боже! Почему же я сама-то не додумалась?

- Ну, конечно! Умница ты моя! Беги скорее за каяком!

Сережа, спросив предварительно разрешения у Козлова, скрылся в лесу. Немного погодя мальчишки сложили в каяк сухие вещи, фляжку со спиртом, и Сергей отчалил.

Не знаю, о чем думали ребята, сидя рядом со мной, но все мы поглядывали на воду не без тревоги. Вот вновь показался синий каяк Андрея. Сергей вразмашку греб, но, сколько мы ни всматривались, рядом с байдаркой не было видно Диминой головы.

- Я его не нашел. Катамаран привязан у противоположного берега, но Димы нигде не видно.

Я испугалась не на шутку, но предположить худшее не позволял факт поимки катамарана. Если он привязан, значит, это сделал Дима. Значит, Дима жив. Вот только где он и что с ним?

- Сережа, плыви на ту сторону, может Дима по берегу возвращается. Кричи, свисти, может, услышит, отзовется.

Каяк синей стрелкой метнулся наперерез течению. Как я не люблю неизвестность и ожидание!

Глазастые мальчишки первыми увидели на противоположном берегу размахивающего руками Диму. Сережа тоже увидел его. Придерживаясь за каяк, Дима переплыл Казыр второй раз. Гараж с Колей помогли ему обтереться, одеться в сухое. Продрогший, с мокрой взъерошенной головой, потягивая синими губами крепкий горячий напиток из сахан-дали, золотого корня, индийского чая и меда, Дима рассказывал, присев у костра:

- Сначала катамаран плыл вдоль берега, я все ждал, когда его прибьет поближе. Но его понесло дальше в середину, на стремнину. Я подумал, что если он попадет в струю, то уже не догнать. Пробежал еще по берегу, чтобы обогнать катамаран, разделся и – в воду. Гараж тоже кинулся, но я ему сказал, что лучше не надо, а то спасать придется и его, и катамаран. И поплыл. Метров пятьдесят до катамарана осталось, чувствую, сил больше нет. Руки как чугуном налились, тяжелые стали. Думал, не дотяну. Не знаю, как забрался на баллон, и лежал, пока не пришел в себя. Потом подогнал к берегу (вот ведь, прошел через порог и весла не потерял!), привязал за кусты. Посмотрел - никого не видно, ну и пошел по берегу обратно. Решил, дойду до порога, а там как-нибудь переберусь.

- А как вы с Сережей разминулись?

- Так я не везде по берегу шел. Там тропа идет звериная, кое-где в лес углубляется. Я слышал, что кто- то кричит, но показалось - далеко, на вашем берегу.

Дима допил чай и ушел в палатку отогреваться. Я достала бутылочку со спиртовым настоем анемоны, крем, жаропонижающие таблетки и со всем этим богатством нырнула следом.

Дима лежал в спальном мешке, укрытый сверху еще одним спальником. Я начала методично втирать настойку анемоны в покрывшееся мурашками холодное, с синюшным оттенком тело. Сначала - грудную клетку и спину. Джон помогал, открывая или закутывая нужные места. Озябшие Димины руки никак не хотели согреваться. Я долго растирала их, пока пальцы, наконец, не потеплели. А вот с ногами пришлось помучиться. Мне уже было жарко. Куртка и свитер полетели в сторону, вспотела спина, а Димины ступни по-прежнему оставались ледяными. Я продолжала растирание через шерстяные носки, и выбившись из сил так и не добилась желаемого эффекта. Дима уже дремал, когда, дав таблетку рекламируемого по телевидению лекарства с замысловатым названием "колдрекс", оказавшегося всего лишь парацетомолом с кофеином, и заставив выпить еще одну кружку чая, я оставила его в палатке спать под ворохом из спальников и теплых вещей.

Вечером того же дня столбик термометра у Димы подмышкой поднялся до отметки 37,4 градуса. Еще одна таблетка парацетомола и нерастраченная иммунная система молодого организма поставили Диму на ноги.

Мне было грустно после этой истории. Снова горечью отдавали слова: "Другое время, другие нравы". А жаль! Нет у ребят того неповторимого, характерного для туристов старшего поколения чувства третьего плеча, взаимовыручки. Каждый тянет одеяло на себя. Конечно, в каждой группе должен быть толкач, лидер, но у остальных должна быть готовность и желание добровольно действовать сообща и друг для друга. Ведь человек по сути своей – существо стадное. А здесь только и слышишь:"А почему я? Сегодня не моя очередь…"

 

* * *

Только к вечеру распогодилось, и Сергей Анатольевич собрал всех для осуществления самого значительного события – прохождения Базыбайского порога.

Широкая галечная отмель, куда мы накануне причаливали, теперь до самого леса оказалась залита водой. Громады камней на берегу, по которым мы поднимались на тропу, стали составной частью порога, образовав дополнительный водослив с приличной бочарой.

Теперь Базыбайский порог выглядел так. Перед входом в узкий каньон с высокими отвесными скалами громоздилась поперечная гряда беспорядочно разбросанных крупных валунов, заливаемых водой. Ближе к левому берегу, между двумя выступающими над поверхностью глыбами, образовался мощный слив с большой бочкой. Немного левее и чуть дальше между двумя недавно пребывавшими на суше каменюками возник за одну ночь в опасной близости к каньону еще один слив с бочечкой поменьше. Затем русло резко и сильно сужается. Вода с бешеной скоростью, как в воронку, падает в каньон, вдоль которого протянулся огромный косой вал. Высокая вода несколько усложнила прохождение порога. В таком виде он квалифицировался уже как порог четвертой категории сложности. Но все же, на гребне косого вала можно было при определенной доле удачи и мастерства проскочить каньон, не размазавшись по стенке.

И началось... Солнце быстро опускалось к вершинам деревьев. Светлого времени оставалось совсем немного. Вдруг над рекой прямо из ничего образовался плотный туман, который быстро опускался, ухудшая видимость. Все это напоминало спецэффекты в современном фильме.

Первым, как всегда, пошел Сергей Анатольевич с Джоном. За ними - «четверка» молодняка. Смутными силуэтами, как ежики в тумане, возникли они перед центральным сливом. «Двойка» руководителя падает в бочку, ее круто разворачивает на сто восемьдесят градусов. Видимо, в этой бочке, кроме обратного течения образовалась еще и воронка, так как вода падает в нее сразу с трех сторон. Вырвавшись из бочки, «двойка», сумев развернуться «лицом» вперед, подходит к каньону. Сильный поток подхватывает, катамаран врезается в косой вал. Бешеная скачка волн... Один баллон падает куда-то вниз, второй высоко подлетает вверх. Еще момент – и катамаран перевернется! Но нет, баллоны уже поменяли положение... Еще несколько секунд... и катамаран в тихом заливе.

Молодежь, в точности повторяя маневры руководителя, получает те же «удовольствия». Но длинную «четверку» так корёжат волны, что кажется, рама сломается, не выдержит разнонаправленных змееобразных изгибов гондол. Однако и на этот раз все заканчивается благополучно. Спасателям сегодня, похоже, не будет работы.

Постороннему глазу, наверно, скучен фильм, где несколько раз повторяется один и тот же эпизод. Но мы вновь и вновь с неиссякаемым интересом следим за порогом сверху.

Вот подходят к первому сливу Эдик со Скорым, вдруг резко сворачивают и уходят ближе к берегу, намереваясь, видимо, пройти через другую бочку. Да, она приятнее, без воронки, а обратное течение легко преодолевается, если успеваешь развить хорошую скорость перед сливом. Падение в каньон, и Эдика с головой накрывает волна! Крепко держат стремена, весло, по-прежнему, в руках. Значит, все в порядке. Эдик отталкивается от гребня волны... И вот уже и для этой пары порог позади.

Солнце неумолимо продолжает свое движение по небосклону, край диска уже зацепился за вершины деревьев. Еще немного и темнота завладеет миром. Где же остальные катамараны?

Что-то длинное и темное показалось среди волн. Что это? Каяк? Но у нас нет такого, и весла не видно... Мимо зрителей строго по центру, ни разу не качнувшись, легко прорезая волны насквозь, гордо проплывает топляк - смытая с берега большущая сосна. Красиво сплавилась! Ничего не скажешь. Но где же катамараны?

Еще один топляк...

Ну, наконец! Идет «четверка»: папа, мама, Толик и Гараж. Преодолевают гряду боковым сливом, входят в каньон. Катамаран перекашивает сразу в четырех направлениях, один баллон накрывает волной, другой - высоко в воздухе!

- Сбрось корму! - с добавлением непечатных выражений пробивается сквозь грохот воды надрывный крик папы-Саши. Толик беспомощно смотрит вниз: до воды метра два, никак не достать.

В следующее мгновение все меняется. Катамаран относит от стенки. Все.

Катамаран слегка покачивается на спокойной воде залива. Таня ищет стропу лопнувшего стремени. Запоздало думает: «Хорошо, что с внешней стороны порвался, а то вылетела бы щучкой с катамарана». С ней такое уже случалось, правда, в менее сложной ситуации. Но страха нет, только удовлетворение от завершенного дела, да некоторое недовольство - можно было иначе пройти.

В пороге Леша с Андреем Козловым. Андрей, почти вертикально, по-каноистски, загружая в воду весло, подгребает к сливу в каньон. Спокойно, но так же уверенно, гребет Леша. Катамаран «Мерседес», бывший «верблюд», резко ныряет носом вниз. Лешин баллон проходит гребнем. Андрей, получив свою порцию холодного душа, смешно, по-кошачьи, отряхивается.

Снова в пороге «Мерседес». На носу баллонов мелькает всемирно известная эмблема. Теперь Андрей гребет справа, на левом баллоне - Дима. Размашисто работая веслами, входят в каньон. Ого! Вот это волна! Под воду с головой ушел Дима, на гребень взлетает Андрей. Катамаран буквально боком проходит заковыристое место. А у берега уже Леша с камерой. Андрей с Димой улыбаются.

- Гляжу, этот чижик, - кивает головой в сторону Димы Андрей, - где-то там, внизу.

- И как там, под водой Базыбая? – сохраняя солидность, задает вопрос Леша.

- Под водой Базыбая видно рыбу. Ее надо хватать зубами, - смеется Дима.

- Вот с такими глазами, Лешик, - уточняет Андрей, сжимая кулаки, изображающие воображаемые рыбьи глаза,.

- Ты, Дима, вообще классно ушел под воду.

В голосе Леши одобрение. Андрей иронически замечает:

- Это он Ихтиандра вызывал. Где там Ихтиандр проплывает?

Леша подводит итог.

- И все благодаря мне и моему чудесному «Мерседесу».

На этом штурм Базыбая закончен. То ли вспомнив наставления дяди Вовы, то ли после неудачного прохождения Щек, не пошла в порог Валя. Уходят с берега зрители. Со смешанным чувством зависти и сознания преждевременности холодного купания, медленно покидает камни недовольная Саша. Катамараны, как стая тюленей, разлеглись на поляне перед палатками.

* * *

От Базыбая до ближайшего населенного пункта около ста километров. Здесь Казыр набрал силу, течет полноводно, широко. Долина далеко отодвинула горы. Высота их уже лишь 800-1500 метров. По левому берегу вдали видна лидирующая высота - Базыбайский белок, поднимающийся на 1882 метра. Все чаще среди деревьев мелькают избы и заимки охотников с лабазами для хранения продуктов и снаряжения. Места становятся обжитыми.

Изменилась и тайга. Вместо непроглядной темнохвойной пихты радуют глаз белоствольные, ажурные березки.

Промелькнул перекинутый высоко над водой трос с люлькой на одном берегу - переправа. И хотя людей еще не видно, присутствие человека выдают то скошенные луга с аккуратными небольшими стогами сена, то выскочившая к берегу невесть откуда дорога с заросшими колеями.

Исчезло ощущение дикости, потерянности среди громадного пространства. Казалось, что вот сейчас, за этим поворотом, на высоком берегу покажутся избы, огороды, овцы или коровы.

Мысли невольно устремились к концу экспедиции. Встретит ли автобус? Как выбраться в город с пятью сотнями на двадцать человек?

Солнце ненадолго приостановилось на очистившейся от туч полоске неба, осветив чистенький небольшой лужок с двумя гладкими, будто причесанными стожками, приглашая остановиться. Но мы, почему-то, плывем дальше - головной катамаран Сергея Анатольевича скрывается впереди за поворотом. А оттуда явственно тянет запахом дыма.

Жилье? Люди?

Да! Вот он, высокий зеленый берег, изгороди и несколько домиков. Как у любимого моим покойным мужем поэта Ольхона - «четыре домика вдоль берега я нашей улицей зову»...

На берегу - старый-престарый дед без зубов, но с новеньким слуховым аппаратом. Из деревни спешат люди - девушка лет двадцати в спортивных брючках и свитерочке машинной вязки и какой-то нелепо важный неулыбчивый мужчина средних лет, оказавшийся местным начальством.

Дед громко кричит, размахивая руками:

- Я-то свою бабку встречать вышел, а тут, гляди-ко, целая флотилия причалила! И бабок-то сколько! Выбирай, каку хошь. Хошь тебе молодка, а хошь и стара.

Мы причаливаем, кучкой сбиваемся на берегу, смеемся вместе с говорливым дедом.

Оказывается, это место называется «Верхняя тридцатка». Здесь метеостанция, есть радио, телевизор и даже видео и местный «комок» (торговая точка) у начальника метеостанции. Он тут вроде удельного князя или, по-теперешнему, «нового русского». У него деньги - зарплата работникам, у него же и товары, которые привозит из города сын. Вот как! И здесь коммерция достала!

Быстро смеркается, снова опускается густой туман, надо срочно искать место для ночлега. Сплавляемся ниже деревни еще километра на полтора. Вода стоит высоко, подтопив берега до самого леса. В темноте привязываем к деревьям катамараны.

Место удивительно неудобное, но искать другое уже нет времени. Кругом высокая сырая трава. Туман конденсируется в воздухе крупными каплями, обнимая людей мокрым пологом, дышит в лицо прохладой. Что-то вода уже начинает надоедать. Хочется тепла и сухой одежды. Но костер у молодых дежурных горит едва-едва.

Среди потемневших от дождя деревьев возникает временное поселение. Леша и Андрей Козлов, переодевшись и закончив обустройство своих палаток, неодобрительно оглядывают чуть дышащий огонек костра и съежившихся вокруг ребят. Молча берут топоры и разводят в стороне большой костер для сушки и обогрева.

Я спускаюсь к реке, ополоснуть перед ужином чашки. В темноте среди клочьев тумана проступают призрачные силуэты катамаранов. Все вокруг какое-то ненастоящее, и ты сам будто не ты, а зритель стереофильма.

Под водой, словно одежда утопленника, шевелятся стебли каких-то растений. Машинально срываю пучок травы. Резкий запах мяты вдруг врывается в сырую вечернюю свежесть. Какая удача! Заварка для чая у нас уже кончилась, и мята будет очень кстати. Обламываю по пути несколько побегов смородины, определив ее по усилившемуся запаху, и несу все дежурным для ужина.

В полной темноте возвращаются из деревни Толик, Дима и Сергей Анатольевич. Чудом не разлитое молоко в котелке без крышки, сметана, хлеб, свежие огурцы - это все дежурным, которых оттеснила женская часть экспедиции. Склонившись над мешком с огурцами, девочки дружно крошат овощи в чашки, и через четверть часа аппетитно пахнущий салат с густой деревенской сметаной созвал без колокола ребят на ужин.

«Гонцы» сообщают потрясающие новости. Оказывается, пока мы тут блаженствуем, наслаждаясь общением с Саяном, в стране, без нашего ведома и участия, происходят немыслимые события. Еще 17 августа курс доллара за один день стремительно вырос. В природе такое бывает - пройдут дожди в горах, и вода в реках на глазах прибывает, но чтобы курс, да еще за один день! Открылся какой-то коридор неведомо куда, в результате неимоверно подскочили цены, причем не только на импортные товары, но и на свои, отечественные.

Известие неприятно поразило, особенно та его часть, где говорилось про цены, но ввиду отдаленности не смогло пока лишить сна. И вскоре лагерь притих и совсем исчез в тумане.

* * *

Четвертое сентября. Последний день сплава. Он напоминал, скорее, сплав по Мане, так как эта часть реки отличалась оживлением. Сначала мы причалили у деревеньки из двадцати домов со странным названием «Нижняя тридцатка». Это тоже примечательное место.

На берегу среди широкого луга стоит монумент в виде трех рельсов, устремленных в небо. От этого памятника выложенная плитками тропа уходит в лес, где поднимается к кладбищу и огороженной могиле с памятной мемориальной доской. На ней высечены последние строчки из дневника А. М. Кошурникова.

Могильным холодом веет от жутких слов, повествующих о последних часах жизни легендарной тройки, описывающих смерть Журавлева, затянутого вместе с плотом под казырский лед. Злая река! Двести метров не дополз до жилья и сам начальник экспедиции, 37-летний Кошурников. Третий участник, рабочий Стофато, замерз на льду Казыра, холодным ноябрьским утром. В тяжелые военные годы искали геологи путь для железной дороги. Героические люди! Трагические места!

У пирамидки с барельефом А.М. Кошурникова лежат свежие цветы. Красная лента от Красноярской железной дороги совсем новая, еще не успела выцвести. Прошло 56 лет, но могила не забыта даже в такой далекой глуши, как эта.

Кто и когда выложил на могиле стенку из камня и цемента? Как появились на крутом берегу тяжелые мраморные плиты? Как вообще узнали о смерти изыскателей, если все они погибли, причем в такое время года, когда в этих безлюдных местах нет еще даже охотников?

* * *

Уже после того, как эта рукопись была закончена и лежала в шкафу в ожидании своего часа, мне случайно попала в руки книга воспоминаний Гелия Боголюбова (Не могу иначе, 1998).

Дневниковые записки удивительного человека, посвятившего свою жизнь памяти о людях, с которыми даже не был знаком. Что-то заставляло его каждый год, до последних своих дней, в день рождения Кошурникова приходить на его могилу. И вот в этой задушевно-искренней книге я нахожу снимки знакомых мест: порог Щеки, Китатский, Базыбай. И вдруг - могила Кошурникова. Заинтересовавшись, листаю странички и узнаю историю появления этого памятника. Не хочу пересказывать ее своими словами. Привожу выдержки в авторском изложении.

«Был декабрь 1971 года... Несколько дней я прожил в Жаровске у своего старого товарища Михаила Желтышева... Дороги на Нижнюю Тридцатку, на могилу Кошурникова еще не было. Никто ни оттуда, ни туда не проходил. Приходилось ждать. Казыр еще полностью не стал. А до Нижней Тридцатки оставалось 25 километров.

Через три дня со Складочного пришел охотник на лыжах и сказал, что идти можно.

Передо мной широкой лентой уходил вдаль Казыр. Посредине Казыра парили незамерзшие полыньи. Не было видно ни единого следа.

Вскоре я начал уставать. К часу дня дошел до заимки. Раньше здесь жили рыбаки и охотники. Теперь лишь в одном пятистенном доме жили супруги Рязановы. Рядом с заимкой возвышалась гора, заросшая лесом. Там и была могила Кошурникова..

Рязановы встретили меня приветливо. И сразу же показали путь к могиле изыскателя. На лыжах я дошел до горы, а потом пешком поднялся по едва заметной тропе в гору. Передо мной было то, к чему я так стремился, куда ехал и шел. Я стоял перед могилой с открытой головой, а в душе сами собой звучали заключительные слова из книги Владимира Чивилихина «Серебряные рельсы»:

«Лежит он на высоком берегу Казыра. Шумят над ним вековые кедры. Написано просто: А. М. КОШУРНИКОВ. 1905-1942 год».

Передо мной стоял бетонный обелиск. Черные чугунные цепи покоились на четырех столбиках из труб. Тихо шумел ветер в кронах деревьев. Солнце играло на хромированной табличке, которую оставили следопыты Суетихинской детской библиотеки. На один из столбиков была опрокинута пол-литровая бутылка с отбитым горлышком, дном вверх. В ней была бумага и карандаш, завернутые в целофан - для записок посетителей, побывавших у памятника. Я тоже оставил записку. Сделал несколько снимков и заспешил обратно. В этот же день я собирался добраться до бывшей погранзаставы на Верхней Тридцатке. Передо мной было еще 10 километров пути.

Когда, обледенелый, весь в снегу, я вошел в низкий домик моего старого товарища Василия Конобеевского, его жена Матрена долго смотрела на меня, как на привидение, но наконец признала:

- Гелька, ты? К нам Гелька пришел!

Тотчас моя одежда и валенки полетели на жарко натопленную русскую печь. Сам я тоже свалился на пол, так как не в силах был в эту минуту ни стоять, ни сидеть. Так и разговаривал лежа на полу. Потом сел. А когда поджарилась рыба, и я достал бутылку водки, совсем отошел. Долго мы сидели и вспоминали ушедшие года, говорили, как живется сегодня, и что привело меня в такой день и час на Верхнюю Тридцатку. А привело меня желание побывать на ближайшей жилой точке к месту гибели Александра Кошурникова. Он замерз в 35 километрах от бывшей погранзаставы. А пограничники в 1942 году были здесь потому, что Тува до 1944 года была для Советского Союза «заграницей» и только два года спустя после гибели изыскателей стала Тувинской автономной областью.

Конобеевские поселились здесь после ликвидации погранзаставы на готовое, «жилое место». Для охоты и рыбалки места здесь оставались благодатными. От погранзаставы сохранились офицерское здание и баня Теперь здесь метеостанция и водомерный пост.

Приехав домой, я напечатал все фотоснимки как отчет для самого себя о моей первой поездке на могилу к А. М. Кошурникову. Фотографию памятника отнес в редакцию газеты «Красноярский рабочий». В секретариате зам. ответственного секретаря Шагурина покрутила так и этак снимок и сказала:

- Снимок, конечно, ценный, но, признайся, ведь стыдно такой памятник показывать людям. Ведь об этом человеке слагают стихи и легенды, песни поют. Напишите-ка заодно обстоятельное письмо в редакцию с рассказом о своем походе и об обиде за забывчивость к подвигам людей. А мы будем добиваться сооружения нового памятника.

Опубликованное в «Красноярском рабочем» письмо редакция направила начальнику Восточно-Сибирской дороги Тетерскому и в институт «Сибгипротранс», в г. Новосибирск. Ответы Тетерского и института «Сибгипротранс» газета опубликовала 12 мая 1972 года. Тетерский признавал критику правильной и обещал принять меры по благоустройству могилы Кошурникова. Забегая вперед, скажу, что это были лишь благие намерения. Ответ института был краток: «Летом 1972 года на могиле захоронения останков Кошурникова будет сооружен новый памятник».

Я сразу же написал письмо в институт с просьбой взять меня на постройку памятника. И 8 июля получил ответ: «Детали памятника готовятся на четырех новосибирских предприятиях. Переброска груза из Курагино - вертолетом вместе с людьми числа 10-15 июля Высылаем эскиз памятника». 19 июля пришло еще одно письмо:«В связи с задержкой изготовления деталей выезд планируется 1-5 августа. По готовности сообщим телеграммой».

Телеграмма пришла 15 августа 1972 года: «Числа 19-20 августа поездом Курагино выезжает группа восемь человек постройки памятника. По прибытии контейнера Курагино груз, люди отправляются вертолетом Нижнюю Тридцатку. По возможности и желании приезжайте. Коковихин».

В процессе беготни и помимо нее я знакомился с прибывшими новосибирцами. Люди оказались интересные. Из них двое - Михаил Федорович Коковихин и Александр Захарович Фомин - знали Кошурникова лично, работали с ним. М. Ф. Коковихин и В. Н. Соболев прокладывали трассу для будущей дороги Абакан - Тайшет. У них я уточнил детали гибели группы Кошурникова, узнал, что при изысканиях было намечено пять вариантов трассы. На одном из лих, нижнеудинском, и погибли Кошурников, Стофато, Журавлев. Железная дорога, безусловно, дала новую жизнь пустынному краю. Ведь здесь богатейшие места. Возле нашего поселка Жаровск обнаружены богатые залежи железной руды, на Нижней Тридцатке - залежи цветных металлов.

Вылетели из Курагино на вертолете 29 августа в 15 часов и через тридцать минут были на Нижней Тридцатке. Нас встретил хозяин здешних мест Тарас Илларионович Рязанов. Едва перестали вращаться лопасти винта, начали вытаскивать груз. Через несколько минут вертолет ушел в Курагино, чтобы вернуться вторым рейсом. А мы, не тратя зря времени, тут же стали сооружать нары в заброшенных домиках рыбаков. Разгрузив второй вертолетный рейс, втроем отправились на поиски строительного камня для памятника. По расчетам его нам нужно 8-10 кубометров - около 16 тонн. Вертолет прилетел в третий роз. Привез последний груз и остальных людей. Транспортировка закончилась. Началась работа. Сразу после обеда несколько человек отправились добывать камень, а мы стали обустраиваться на месте. Разложили груз, продукты, перенесли инструменты на гору, к могиле. А когда начал поступать камень, носили его к ручью возле горки, где находится могила. Сколько дней придется заниматься добычей камня?

Следующий рабочий день, почти весь, прошел под аккомпанемент дождя. Не обращаем на него внимания. Работаем плотно. Выбрасываем каменные глыбы из лодки. Потом тащим их на вязкий и крутой берег. По два-три куска укладываем на носилки и несем до ручья. Здесь его тщательно моем, оттираем от грязи и тащим наверх. Из лодки выбрасывать трудно. Она вертится. Не легче и тащить наверх, но жаловаться некому. Работаем без перерывов. Берег высотой метров пять. До ручья метров 40-50. Потом в гору. Кроме камня носим песок, цемент и прочий груз. Сами мокрые, грязные. Особенно трудно было в первые дни. Болели руки и ноги. Более двадцати рейсов от Казыра до могилы делали за день с грузом.

2 сентября прекратили возить камень на лодке. Достаточно. В стену уже вмонтировано две плиты. Одна - латунная, с разъясняющим текстом. Вторая - алюминиевая, из двух половинок. Отлитые выпуклые буквы хорошо читаются. Здесь последняя страница дневника Кошурникова.

«3 ноября. Вторник

Пишу, вероятно, последний раз. Замерзаю. Вчера, 2 ноября, произошла катастрофа. Погибли Костя и Алеша. Плот задернуло под лед, и Костя сразу ушел вместе с плотом. Алеша выскочил на лед и полз метров 25 по льду с водой. К берегу добиться помог я ему, но на берег вытащить не мог. Так он и закоченел, наполовину в воде. Я иду пешком. Очень тяжело. Голодный, мокрый, без огня и без пищи. Вероятно, сегодня замерзну». В воскресенье, 3 сентября, с утра начался дождь. Мы все были мокрые до нитки, но все равно закончили кладку стены. Занесли к могиле пилоны. Это был самый тяжелый груз: тяжелые плиты из мраморной крошки от берега Казыра до могилы.

На следующий день с утра устанавливали пилоны. На одном из них мраморная плита с орденом Ленина, которым Кошурникова наградили посмертно. На втором золотом выбит текст Указа Президиума Верховного Совета СССР. На мраморной плите с бронзовым барельефом Кошурникова тоже золотом написано:

Кошурников Александр Михайлович

Копая яму для опоры, Александр Захарович лопатой наткнулся на угол гроба Кошурникова. Это место заложили большим камнем. Вспомнилась вдруг поговорка: «Да будет земля ему пухом!» На горке, где могила Александра Михайловича, мелкий-мелкий песок, как пух.

5 сентября. Сегодня заканчиваем все работы по сооружению памятника. Погода прекрасная. Все заняты делом. Кто выкладывает парапеты, кто отделывает могилу мраморной плиткой, кто ровняет песком площадку. Из тайги мы принесли три елочки, посадили треугольником за могилой. Я «Дружбой» вывалил сосны, делая просеку, чтобы могилу можно было увидеть с Казыра.

В один из парапетов я замуровал консервную банку с листком бумаги, на котором перечислил всех участников строительства памятника. В четверг, 7 сентября, в два часа дня было открытие памятника. Все собрались у могилы. Стояли, обнажив головы. И в этот момент в тихом гуле тайги зазвучал Гимн Советского Союза. Яркое солнце прорвалось сквозь тучи, и золотом брызнули выбитые на мраморе слова: «Указ Президиума Верховного Совета СССР,.» Прогремели три выстрела ружейного салюта.

В завершение скажу, что следующим летом в отпуске я еще раз посетил кошурникосвкие места. На Нижней Тридцатке возложил цветы на могилу Александра Михайловича. А с Верхней Тридцатки с Василием Конобеевским сплавали на остров Кедровый, где в 1943 году были найдены останки Кошурникова и листочки дневника.

Алексея Журавлева и Константина Стофато Казыр поглотил без следа. И о Кошурникове не было никаких известий почти год после гибели, сколько ни искали их по злополучному маршруту. Тогда и родилась зловещая версия, что изыскатели ушли за границу. Это были ужасные месяцы для их близких, которых сразу же без промедления зачислили в «членов семьи изменников Родины». А это дорогого стоило в военное время, да и в довоенные тридцатые годы стоило бы не меньше. Однако восстановить справедливость помог случай. Его судьба дала в руки бригадиру саянской рыболовной артели Иннокентию Степанову. Предоставим слово документам.

«Согласно сообщению бригадира рыболовной артели Золотопродснаба Степанова И. Ф., находившегося 4 октября 1943 года на рыбалке в районе острова Кедровый (4 км выше устья реки Нижний Китат), на дне реки Казыр был обнаружен труп неизвестного гражданина. Тут же рассеяны бумаги по дну реки на площади размером 10.000 кв. м. На неизвестном виден форменный железнодорожный китель с петлицами и знаками отличия (две звездочки). Необходимо следствие»; (Из телеграммы в Новосибирск и Артемовск).

Погибший человек лежал на мелководье в прибрежных кустах, полузанесенный песком. Иннокентий Степанов изумленно рассказывал на другой день прибывшим вместе с ним на лодке Киприяну Лихачеву и Андрею Бякову (в лодке был и вертлявый белоголовый мальчишка Санька Баштанов):

- Я сей год мимо Кедрового сколько раз проходил, да все правым берегом, протокой. А он левым. Дурной Матерной шел... Тут, на приверхе, с ним и приключилось. Перед быстриной лег. Еще бы десять сажен вниз ступил, полая вода снесла бы его в воду и баня-быстрина размочалила бы по косточкам.

Да, могло бы такое случиться. И не было бы легендарных изыскателей-первопроходцев, а были бы «изменники Родины», сбежавшие за границу».

* * *

Молчаливой вереницей мы спускаемся от могилы на берег.

Из деревни Сергей Анатольевич с двумя мальчишками несут свежий домашний хлеб, ведро с молоком и помидоры. Хлеб делится по четверти булки на человека. Какая роскошь!

Из леса на луг вышли коровы, рыже-белые, упитанные. Добрые глаза смотрят с любопытством. Ну, как же не сфотографироваться рядом с коровкой, к тому же, если видишь ее впервые в жизни так близко! Илья без страха протягивает скотине руку с хлебом. Мягкие губы коровы щекочут ладонь. Замечательный кадр! Довольны все: ребенок, животное и фотограф.

 

* * *

По реке снуют лодки. Конечно, это не Енисей, но мы уже далеко не одни. Для местных жителей наше появление - событие. Приветливо машут, оглядывая непривычные для этих мест суда.

Неторопливо идущий по берегу, живописно одетый человек привлек наше внимание. Белая рубаха навыпуск опоясана плетеной веревочкой, сапоги в обтяжку гармошкой собрались на щиколотках, на поясе прикреплены крючки и холщовая сумка, в руке - удочка.

- Здравствуйте, - по-старинному кланяется он нам.

- Здравствуйте. Как клюет?

- Да я, вообще-то, по грибы хожу, - хитровато ухмыляется мужичок.

Вот и пойми его. Не перевелись, видно, на Руси шутники.

Плавное течение воды убаюкивает и мысли, и глаза. Как призраки плывут в полудреме катамараны среди то возникающего, то исчезающего тумана и дождя. Тишина неправдоподобная!

Я сижу на месте левого переднего гребца, с грустью смотрю по сторонам, стараясь удержать в памяти медленно проплывающие мимо луга, исчезающие в бескрайней дали силуэты лесистых гор. Красота и покой неимоверные!

Медленно текут мысли. Лениво движется вода.

Впереди что-то ослепительно сверкнуло. Сплошная рябь от берега до берега... Катамаран закачало на мелких волнах. Я не большой знаток речных причуд, но это, должно быть, мель или шивера.

Задумчивость будто ветром сдуло. Тормошу спящего с Ильей в обнимку папу Сашу.

- Саша, вставай, давай меняться местами. Там впереди что-то странное.

- Да ты не бойся, там шивера, - глянув одним глазом, снова прячется он под тент. - Бери весло.

Но мне почему-то весло брать не хочется. Из-под укрытия высовывает мордашку Илья, радостным ожиданием горят глаза.

- Баба, снова качайки?

- Да, Илюша, опять, - смеюсь я, стараясь удержать подступающую тошноту.

Начались трехступенчатые Убинские пороги. Первая ступень - безбрежная шивера с полутора - двухметровыми волнами. Впереди справа на берег выступает из леса отвесная четырехметровая скала.

Успеваем причалить в относительно спокойной заводи. Командиры экипажей с Сергеем Анатольевичем уходят на разведку.

Я с трудом сползаю с катамарана, неловко оступаюсь, перебираясь на берег. Сразу у берега приличная глубина. Холодная вода приводит в чувство, с глаз спадает пелена. Схватившись за кусты, благополучно выбираюсь на берег и исчезаю за деревьями. Илья испуганно смотрит вслед.

- Мама, бабе п-охо?

- Все нормально, сынок. Бабу немного укачало.

Порог решили проходить, не разгружаясь. Он не похож на все, что мы видели до сих пор на Казыре. Вместо узкой, зажатой скалами стремнины здесь - широкий водный простор с множеством крутых сливов, бочек и огромными валами кипящей воды. Каждый катамаран выбирает себе свой маршрут. Кто-то обходит опасные места, лавируя между камнями. Искатели приключений и желающие еще раз испытать ни с чем не сравнимые ощущения, идут по струе.

Это последний порог на нашем маршруте, который мы преодолели, можно сказать, уже с легкостью. На Казыре есть еще один порог - Гуляевский. На берегу залива перед ним нас должен ожидать автобус. Но штурмовать тот порог мы не будем, только посмотрим на него с берега.

Искрящаяся, вздымающаяся волнами рябь вновь сменяется гладкой, почти стоячей водой. Справа по берегу поднимается деревянная лестница. Здесь уже не деревня, а целый поселок с настоящим магазином. Это - Жаровск. Покупаем печенье, конфеты, достаем консервы и устраиваемся на берегу на «перекус».

В тридцати километрах от Жаровска в глубине тайги находится известный в Красноярском крае и за его пределами «город Солнца», где живут виссарионовцы. Позже мы часто будем встречать одетых в светлые одежды и длинные юбки женщин, чистеньких детей и бородатых молодых мужчин со светящимися глазами на отрешенных лицах, бредущих по обочине дороги с небольшими рюкзачками. Много разных историй услышали мы о них: где правда, где вымысел - поди разбери.

А пока наш путь лежит дальше, вниз по реке до Гуляевского порога. Нам надо быть там не позже завтрашнего утра, а значит, лучше сегодня. Настраиваемся на длинный перегон, но уже через четыре часа после полудня входим в очень широкий залив. Это и есть конец нашего маршрута.

Будто специально для нас весь вечер и следующий день солнце светит по-летнему жарко. Дождя будто и не бывало.

Последняя ночь у костра. Спать не хочется. Долго не расходимся, гитара переходит из рук в руки. В котелке не раз закипала вода для чая.

Ярко мерцают звезды на высоком небе, взошла луна. Шумит, вспенившись, в извечной борьбе с камнем зажатая в узком каньоне вода Гуляевского порога. Вот он какой...

Вот и все. Закончена флористическая разведка обширного труднодоступного горного района Саян. Полторы сотни образцов семян трав уложены в рюкзаке. Вряд ли, судя по тревожным известиям по радио, сумеет организовать наш институт новую экспедицию. Да и эта не состоялась бы, если бы не клуб «Ермак». А вот это самое главное. Несмотря ни на какие государственные коллизии, снова и снова потомки племени саянов идут по горным хребтам. Этот маршрут навсегда останется в нашей памяти. Сотрутся мелочи, забудутся неурядицы, но не забыть величия сибирской природы. И пусть порой она испытывала нас на прочность – это ее право. Зато теперь мы с ней в одной связке: горы, тайга, вода и мы...

Я перечитываю слова из дневника Г.А. Федосеева.

«... я решил выйти на седловину, попрощаться с горами, которые мы покидали с болью в сердце. Тяжело расставаться с Саяном, с его дикой природой, с курчавыми хребтами и с мрачными ущельями, по дну которых бегут неуемные ключи. Наша первая цель - проникнуть в глубину этих гор - достигнута. Но обстоятельства сложились не в нашу пользу, и мы должны прервать свое путешествие, хотя для продолжения работы наступило лучшее время. Многое остается незаконченным, неисследованным, а самое интересное и таинственное, кажется, прячется там, куда мы не смогли пробраться. Но не все потеряно. Предстоит большая более сложная работа по освоению этих гор. Саяны для советского человека - край неисчерпаемых возможностей, нетронутых богатств. Много еще придется поработать тем, на долю кого выпадет задача обуздать дикую природу и отобрать для народа сокровища, хранимые в Саянах. При мысли, что нам, быть может, не придется вернуться сюда, чтобы продолжить борьбу, стало грустно. Прощайте, Саяны! Мы уносим отсюда неизгладимые воспоминания. Вы покорили нас своими каменными громадами вершин, суровыми цирками с бирюзовыми озерами на дне их, альпийскими лугами, не пуганым зверьем, грохотом водопадов, сумраком кедровых лесов. Мы не отступили, а лишь проявили осторожность и не голод был самой главной причиной - мы привыкли к сухому, пресному мясу, к черемше, но у нас совершенно не было одежды и обуви. Мы до неузнаваемости были изъедены комарами, мошкой, они приносили нам страшные муки. Все это еще не закончилось, немало потребуется усилий, выдержки и терпения, пока мы выберемся в жилое место. Но наша борьба и усилия не пропали даром, и, может быть, они послужат примером тем, кому придется столкнуться с природой центральной части Восточного Саяна».

Им, топографам-изыскателям, так хотелось «обуздать дикую природу и отобрать для народа сокровища, хранимые в Саянах». То были счастливые времена, когда человек свято верил в свое могущество. «Мы не можем ждать милостей у природы. Взять их у нее - наша задача». Эти мичуринские слова были девизом целого поколения.

Сейчас другое время, и задачи другие. Теперь куда более важно сохранить нетронутой дикую природу Саян, чтобы еще не одно поколение могло зачарованно смотреть на неправдоподобно белые мраморные горы, каменные громады вершин, суровые цирки с бирюзовыми озерами, на альпийские луга, грохочущие водопады, кедровые леса, которые шестьдесят лет назад покорили федосеевцев. "...Какое неизъяснимое наслаждение быть в плену у первобытной природы, зримо ощущать ее величие, чувствовать ее прикосновение, дышать ее жизнью!"

Сокровища Саян - это сами Саяны. Пусть же и у следующих поколений будет возможность получить свою долю адреналина, преодолевая себя, покорять этот неприступный край, но не «обуздывать» и не «отбирать» у Саяна его великолепия и первозданности. Пусть он останется вечным источником исходного, изначального, даря людям понимание красоты.

Эпилог

Прошло два года. В российских и зарубежных научных сборниках мною опубликованы статьи о результатах экспедиции. Яна Сильвестрова выступила с докладом по материалам Саяно-Казырского похода на районной конференции школьников и принесла в клуб наградной «Диплом».

На селекционном поле Красноярского НИИСХ ветер играет нежными листочками листьев саянских трав, цепко закрепившихся корнями в непривычно мягкой и богатой пищей земле. Я прихожу сюда с полевым журналом, провожу привычные наблюдения за ростом и развитием растений, собранных в Саянской экспедиции, и незаметно возвращаюсь мыслями в то благословенное время. Мелькают кадрами слайд-фильма, врезавшиеся в память моменты. Вот неторопливый Кан и марал, замеревший на берегу великолепным изваянием, вот бескрайние просторы горной страны с убегающими в бесконечную даль рядами хребтов. Запомнились и зеленые кузнечики, и неправдоподобно крупные хариусы Казырского верховья...

И в сердце вновь звучит тревожный и манящий, вечный зов неизведанных просторов саянских гор. Его слышу не только я. Чуткие души моих молодых, теперь уже заметно повзрослевших соратников по экспедиции также беспокоит этот идущий из призрачной дали призыв. И тогда мы встречаемся, в который уже раз смотрим Лешин видеофильм, и вспоминаем, вспоминаем...

И строим планы новых походов.

* * *