Из цикла "Сказки нового века".
Серьга сорвалась - и вниз, с балкона.
Была она продолговатая, прозрачная, как слеза.
Горный хрусталь.
А теперь взяла и выскользнула из уха хохочущей Лёли; несколько раз сверкнула на лету – и ввинтилась в жидкую весеннюю грязь.
Да так глубоко, что лишь кончик дужки торчал.
Сколько ни искали – не нашли.
Каркалия Каркловна с интересом наблюдала за происходящим. Люди внизу казались маленькими, беспомощными: топчутся, вглядываются в лужи, ковыряют палкой раскисшую тропинку.
Пошумели, повздыхали – ушли.
Каркалия Каркловна взлетела, покружилась, устроилась веткой ниже, потом – ещё ниже; затем перебралась на самый последний обломанный сук, как раз над местом недавнего происшествия. Моргнула, каркнула для порядка, глянула туда-сюда: тихо. Порхнула на землю, покачала крыльями, сделала шажок-другой-третий…
- Смотрите: ворона! – донеслось сверху. – Никак, за серьгой пожаловала, зараза. Кыш-кыш! Чем бы кинуть?
Чем кинут, Каркалия Каркловна выяснять не стала. Она ловко ухватила клювом серебристую дужку – и взвилась с добычей в мгновение ока.
- Смотри, смотри – понесла! – восторженно завопили с балкона весёленькие гости. – Смотри, Лёлька, ворона твою серьгу нацепила! Э-ге-гей! Зиме конец!
Хрустальная капля пронзила весенний воздух – и поминай, как звали!
В большом гнезде на высоком тополе шли приготовления: заселялись. Зять Каркашкин и дочка Кариша утыкивали сучки и щепки в прошлогодние плетушки, чтобы было покрепче и поуютнее.
Ожидалось потомство.
Каркалия Каркловна важно опустилась на соседнюю ветку, слегка помахивая-подразнивая блескучей добычей.
- Кар-Кар-Каркловна, что это за ерунда у вас? – подивился зять Каркашкин. - Не тёща, а кар-КАРикатура! Вы бы лучше чего полезного притащили, кар-р-ркас укреплять, о внуках подумали, о кар-кар-КАРапузиках!
Но Кариша была другого мнения.
- Ой, мама! Кра-кра! Кр-р-расота! – завопила она, подлетая к матери. – Пр-р-росто кар-р-ртинка! Дайте покр-р-расоваться!
Каркалия Каркловна возражать не стала, тем более что у неё был занят клюв. И отдала серьгу Карише.
А зять – что с него взять? – болван.
Кар-р-рлик.
Кариша и думать забыла о потомстве. Серьга полностью поглотила её внимание. Она играла с ней, любуясь заманчивым блеском; безуспешно пыталась прицепить к перьям, к хвосту.
- Кар-кар-КАРакатица! – сердился на неё Каркашкин. – Вся в мамашу, старую кар-р-ргу! Работай-ка, кар-р!
Никакого внимания к птичьей красоте.
На толстой ветви старого дуба по вечерам собирался высший слёт. Самый высший - выше, уж точно, некуда. Сидели, вниз таращились, обсуждали видимое: как дуры-собаки лаются, как ненавистные кошки по помойкам шастают, как люди суматошно носятся – туда-сюда, туда-сюда!
Беспокойные создания.
А вот и гордая Кариша показалась: серьга в клюве – красота!
- Очень вам идёт, - похвалил облезлый старичок Каркыч, известный своим редким умением лаять по-собачьи. – На кар-кар-карамель похоже.
- Это кар-р-рбункул? – поинтересовалась толстая Карла, живущая над ломбардом. - Сколько кар-р-рат?
Но Кариша лишь помотала головой: что ответишь с серьгой в клюве?
- Посмотрите-ка вон на тот кар-р-рниз! – завопил вдруг молоденький взъерошенный Карик. – Вон кот голубей подкар-р-рауливает, сейчас вцепится – и кр-р-ранты!
- Кар-кар-КАРаул! – дружно закричали вороны.
И Кариша с ними. Ну, как тут удержишься?
Только серьга-то из клюва и выпала.
И прямо на бродячего пса Шкелета, что пригрелся на солнышке у старого дуба. Упала, зацепилась дужкой за колтун под левым ухом.
Шкелет вскочил, башкой затряс. А серьга крепко сидит.
Кариша всполошилась, налетела на Шкелета, закаркала.
Старичок Каркыч тоже полаял для порядка – да что уж теперь?
Облаять Шкелет и сам может.
Стал Шкелет жить-поживать с серьгой под ухом. Вреда от неё никакого – так, звякнет иногда. Зато – красота! Дамы это сразу оценили: и помойная лайка Таська, и ларёчная овчариха Жулька.
И даже Оля, болонка из многоэтажки.
- Какой это вы с серьгой элегантный, - говорит, - тяв! Прямо мастино-неаполитано!
- Да, - отвечает Шкелет, - не гав-гав-говядина, конечно. А, тоже – вещь.
Но вредная Олина хозяйка подскочила, зафукала, всю куртуазность беседы расстроила.
Потащился Шкелет пропитания искать. На помойки поздновато: там бомжи всё повымели. Потрусил к ларькам.
На задворках ларька мужик сидит на ящике, шаверму уплетает. Шкелет носом потянул: вкуснотища! Тихонько слева прошёл, потом – справа протиснулся.
- Э-э, - говорит мужик, - собачатина! Иди, брат Собакин, угощу.
Шкелет осторожно подобрался, замер на безопасном расстоянии: если мужик за шерсть ухватит – выдраться, пожалуй, можно.
Тут мужик серьгу-то и углядел.
- Ого! – говорит. – Золото-брильянты! Давай, брат-мохнат, меняться. Ты мне – побрякушку с уха, я тебе – полжратвы.
Пришлось Шкелету рискнуть. А без риска – что ж?
Кто не рискует, тому шавермы не видать.
Зажал мужик серьгу пальцами, а Шкелет шаверму – голодными зубами. Дёрнулись в разные стороны. Остался мужик с серьгой, а Шкелет со жратвой убежал.
Никто не в обиде.
Повертел мужик серьгу, поразглядывал. Не брильянты, конечно.
Но дочке подарить можно.
Дочка его, Маечка, очень всё блестящее любила. Маленькая ещё такая.
Пошёл мужик к дочке в гости.
- Явился! – фыркнула бывшая тёща, открывая дверь. – Эй, Анжелка, там твой секондхенд пришёл – га-га-га!
- Руки мыть! – рявкнула бывшая жена Анжелка, медицинский работник. – В микробах к ребёнку не допущу!
Мужик скинул куртку, ботинки и в одних носках прохлюпал в ванную, оставляя на вылизанном линолеуме мокрые следы.
- Господи, - пыхтела Анжелка, глядя на стекающую с его рук мыльную воду, - грязи-то, грязи!
Зато дочка Маечка очень обрадовалась.
- Папуся! – зажурчала она, тычась носом в его колючую щёку. – Ты совсем пришёл? Совсем-совсем-совсем?
Мужик только вздохнул и уронил в дочкину ладошку хрустальную слезинку.
- Ой, капелька! – обрадовалась Маечка. – Капелька-капелька! Твёрдая капелька!
- Спать пора! – прогнусавила в дверную щель вездесущая тёща. – У ребёнка режим! Понимать надо!
Пока она ворчала, в Маечкину комнату прошмыгнул полосатый котишка в красном, против блох, ошейничке - и юркнул под кровать.
Мужик поцеловал дочку, ушёл.
А котишка вылез из-под кровати и призадумался: чего бы здесь такое устроить? Как бы побезобразничать?
- Котя! – обрадовалась Маечка. – Иди сюда, у меня подарок!
Она схватила котишку самым бесцеремонным образом и прицепила к ошейнику серьгу-капельку.
В это время явилась строгая бабушка и стала Маечку укладывать спать.
А котишку из комнаты выдворили – антисанитария!
Тут-то он и обнаружил, что входная дверь приоткрыта.
Выглянул любопытный котишка на лестницу, потянул воздух розовым носом – и назад: страшно!
Но и интересно же!
Опять просунул котишка голову в щель, потом лапу выставил, потрогал холодный бетонный пол; потом сделал осторожненько шажок-другой…
Внизу что-то застучало, наверху что-то зашумело, по лестнице рвануло сквозняком – и квартирная дверь захлопнулась.
Так громко, так страшно!
Котишка подскочил от ужаса – и, хвост трубой, припустил вниз по ступенькам.
Р-раз – и он в подъезде, два – и уже на улице.
А там – весна!
Грязь под ногами чавкает, с крыши капает, в синем небе звёздочки мельтешат.
И вороны полоумные каркают.
Как домашнему котишке не обалдеть?
- Ты хто? – услышал он вдруг сиплый голос. – Не местный?
Котишка вздрогнул, оглянулся.
Ободранный дворовый кот Кыша навис над ним чумазой образиной, с подозрением обнюхивая.
- Фу! Мыло, нафталин, йогурты! Ты квартирный, что ли? – презрительно поморщился Кыша. – Арестант?
Слыть арестантом котишке не хотелось: стыдно чего-то.
- Нет, - небрежно муркнул он, - я, так… беглый.
Кыша уважительно кивнул:
- Тогда - другое дело. Тогда бить, наверно, не будем. Тогда, добро пожаловать в наш свободный двор, товарищ! И от оков тебя избавим…
Кыша ловко вцепился зубами в красный котишкин ошейничек: р-раз – и свобода!
Серьга-капелька скатилась с разорванной ленты – и затерялась в целой луже таких же весенних капель.
- Безобразие! – ворчал, открывая дверь, старый почтальон Филин. – Лужа у самого подъезда! Не пройти – не проехать! На телевидение, что ли, каждый раз звонить…
Наутро угрюмая дворничиха Раиса взяла метлу и стала разметать лужу: шур-шур, шур-шур! Влево-вправо, влево-вправо…
- Мокро им, - бурчала Раиса, - избаловались! Весна им не ндравится! Разве ж весной сухо бывает? Оттого и мокро, что тает. Простых вещей понять не могут. Учат их, учат, мозги буквами-цифирями набивают – и всё без толку, всё без толку… Наступит лето – будет сухо вам, дождётесь.
Так ворчала-бурчала – всю лужу и размела. Осталась на асфальте лишь серьга-капелька. Подхватила её метла, подбросила…
И повисла капелька на голой ветке.
В чаще дремлющего сиреневого куста.
Месяц прошёл. Другой пролетел. Третий подкрался, дохнул на город забытыми ароматами. Распустились на сиреневом кусте нежные цветочные гроздья.
Шла Лёля домой, остановилась возле подъезда, вдохнула влажный, с горчинкой, запах. А потом поднялась на цыпочки, нагнула ветви и сорвала душистую сиреневую кисть. Стала счастливые цветики искать, с пятью лепестками.
И к ней на ладонь вдруг скатилась хрустальная капелька.
Её серьга.
2003-2006 гг.
|
|