чем время глуше, тем яснее помню
картину детства, где над изголовьем
моей кровати зеленели окна
чуть пыльными стеклянными крылами,
как некий ангел, прилетевший в ночь,
и, потому что мир в округе, всласть
проспавший пробуждение ребенка.
тогда подолгу я глядел наверх,
в окно, где зелень медленно светлела,
и представлял, как буду целый день
ходить в саду, о чем-нибудь мечтая.
когда яснее становился взгляд,
и ангел исчезал, тогда я видел
большие ветви яблони, плоды,
два-три быть может, прижимались к стеклам,
прекрасные с тяжелой краснотой,
которые сорвать я не решался.
чем время глуше, тем яснее помню,
как я однажды яблоню растряс,
и после все жалел, что по утру
в окне такая бедная картина.
сейчас, сказать, пишу тебе и вижу,
как ты сквозь годы смотришь на меня.
когда могу в ответ я улыбнуться,
я погружаюсь вновь в стеклянный сумрак,
и вспоминаю, как глядел подолгу
на яблоню, прижавшуюся к окнам,
и как я сокрушался, что однажды
тех яблок не увидел по утру,
и говорил тогда слова плохие.
но это облегчения не даст,
в глухую осень, в полночь, в листопад,
что из далеких лет все сыплет письма,
и двор, как почта, мокнет под дождем,
кто за меня решил, что память детства
мне будет в помошь, словно я одним
усильем воли жив, и будто я
в минутном их нуждаюсь в утешенье?
минута вся прошла, тот дом разрушен.
и с каждым недочитанным письмом,
разбросанными в темных звездных лужах,
все глуше память, как осенний дождь
|
|