Кричит младенец душераздирающе.
Кричит он о своей беде.
Ещё не зная смысла всех елейных фраз,
слов утешенья.
Он кричит, что нет надежд на отступление,
что в сумрачном тепле
закончен сон, и жизнь стучит
в виски бетховенским накалом,
между «быть или не быть»
избрав надменно – «быть» и бить
в нейроны током.
Жизнь – лекарство от хандры небытия,
от фобии невоплощения.
И в то же время –
щедрый сеятель своих проклятий,
моров, мороков мирских.
И от тоски кричит младенец,
что теперь уже не деться
никуда от сонма их!
Что к коде сызнова спешить,
и падать в грязь, и подниматься
в виражах реинкарнации
танцующей души,
вновь замирать от удивления,
сквозь слёзы улыбаться,
и увидев думать:
«Ба! Знакомые всё лица».
Лепет огнедышащих молитв
шептать бессонными ночами,
восхищёнными очами черпать красоту,
пролитую из чаши сотворенья,
не умея этих сил вобрать вибрации
и миллион эмоций складно в речь
облечь, вернув цитатой Богу.
Через познание несхожести миров –
узреть исход –
к себе же самому дорогу дорог.
На ней найти ключи от дверцы
хода в запредельность,
закричав, как тот младенец,
что о радости кричит!
|
|