***
У нас была собака, звали ее Рыжая, и она ощенилась. В помете было четыре щенка, через месяц-другой троих забрали. Четвертого мы решили оставить у себя и назвали Дружок.
Щенок жил у нас чуть более полугода. Он встречал меня из школы, терпеливо слушал мои рассказы и радостно играл со мной – в общем, мы стали друзьями.
Но к отцу как-то пришел приятель с соседнего хутора и уговорил отдать собаку. Слез было пролито не мало, но не зря говорят – время лечит. Постепенно я смирился с потерей.
Однажды ранней осенью, собирая грибы, набрел на хутор, где по двору бегал мой Дружок. Позвал его. Хотя и прошло месяца четыре, собака узнала голос. Она кинулась ко мне, перепрыгнула через забор, но радостного выражения я на ее мордочке не заметил. Наоборот, Дружок с рыком набросился на меня и стал кусать, и если бы во дворе не было взрослых, худо пришлось бы.
Свитер на мне был изорван в клочья. Для дезинфекции укусы на теле смазали самогоном. Хозяйка при этом причитала:
– Такая добрая собака, ни разу ни на кого не бросалась, а тут такое. Может, застрелить ее?
Я попросил ничего не делать с Дружком.
Видел я его еще несколько раз, до нашего переезда в Брест, но на мой окрик он почти не реагировал. Дернется и застынет.
***
Идти по лесу в тумане, да еще ночью, да без фонарика – удовольствие не из приятных. Нащупывая ногами дорожку, я мысленно ругал себя на чем свет стоит. Видимость полметра-метр. А мне нужно пройти еще километров пять – половину расстояния от железнодорожной станции до учебного пункта, где у нас, студентов технологического института, должна проходить практика.
Мой поезд пришел в два часа ночи. И я, чтобы не валяться до утра на жестких привокзальных скамейках, решил пойти пешком.
Вначале все было вроде бы и ничего. Темновато, конечно, но светили звезды, луна, и я, спросив на вокзале направление, бодро зашагал в темноту. Но где-то на полпути все изменилось: тучи закрыли небо, стало зябко, темно и осел туман. Да такой, что вытянутой руки не видно.
Двигался на ощупь, боясь потерять тропинку.
Несколько раз казалось, что встречаю попутчиков – их неясные силуэты выплывали из темноты и тумана. Я даже подходил к ним и спрашивал, правильно ли иду? Потом, разобравшись, что это елки, смеялся. Наверное, странно звучал мой смех.
Иногда зажигал спички, смотрел на часы. Время, казалось, остановилось – туман поглотил все.
По расчетам должен был подходить к учебной базе, но не увидел ее ни через час, ни через два.
Заблудился.
Встал на колени, ощупал тропинку. Вместо утрамбованной земли пальцы уткнулись в мокрую траву. Все понятно: когда пытался у очередной ели спросить дорогу, сбился с пути. Делать нечего, надо идти, не стоять же до утра.
Ноги все больше и больше погружались во что-то мягкое – мох, наверное.
Спички кончились. Очень хотелось курить.
Вдруг нога вместо земли уперлась во что-то живое. Нагнулся. Это была собака. Она лизнула меня в лицо.
– Собачка, – я не узнавал своего осипшего голоса.
Погладил ее за ухом, вздохнул и двинулся дальше. Собака пошла рядом.
Стало светлей. Ели стеной обступали нас. Собака вдруг перешла вперед. Повернула на девяносто градусов и посмотрела на меня, как бы приглашая за собой. Мне было все равно куда идти.
Утром мы вышли к станции, откуда я начинал свой путь. Усталый, заснул, сидя на скамейке. Собака свернулась калачиком у ног. Это была обыкновенная дворняга, только старая очень.
Проснулся в полдень. Собаки нигде не было видно, и никто не знал, куда она делась.
Закинув за плечи рюкзак, бодро зашагал на базу, думая, не сон ли мне ночью приснился?
***
В Бресте мы жили в частном доме с шестью сотками огорода, сараем и поросенком в сарае, но кошки у нас долго не было. Как-то в огород подбросили котенка. Наверное, соседи.
Котенок незаметно превратился в кошку, но имя ей мы почему-то не дали. Звали ее просто кошка. А если сказать: «Кс-кс-кс» – она всегда прибегала. У нас с ней были нормальные, какие бывают, как правило, у кошек с подростками отношения: изредка я ее поколачивал, изредка она меня царапала. Ничего примечательного, если не считать, что я научил ее есть клубнику. Кошка, конечно, сопротивлялась и поцарапала мне все руки, но одну ягоду все-таки съела. Надо сказать, ей понравилось – после этого она съедала десяток-другой ягод за сезон прямо на грядке.
Потом я поступил в институт в Минске и домой приехал только на зимние каникулы. Достойно отгулял их, а уезжал на учебу, когда родители были на работе и проводить на вокзал не могли. Поэтому на вокзал пошел сам, и пошел пешком, вместо того, чтобы ехать на автобусе.
На полпути я заметил, что за мной идет наша кошка. В шагах десяти-двадцати за мной, при этом проваливаясь в рыхлый снег. Я остановлюсь, и она остановится, ближе не подходит, но и не убегает. Держит дистанцию. Пытаюсь ее отогнать, она отбежит, затем опять возвращается, так и дошла до перрона. Такие проводы у нее вошли в привычку, и провожала она меня до самой своей смерти.
***
Машина внезапно заглохла.
Мы решили сократить себе дорогу и поехали по старому зимнику. По нему уже недели две никто не ездил, так как лес с делянок вывезли. Было немного рискованно ехать по безлюдной дороге, но уж очень хотелось быстрей попасть домой, в тепло.
На улице больше тридцати градусов, где-то минус 35. Снегопадов давно не было, и мы с Николаем решили рискнуть. Дорога – все тридцать километров – была хорошей. Колея небольшая, свежего снега на ней немного. Все было ничего, нормально, но на подъеме двигатель вдруг взревел и заглох. Мы переглянулись. Коля попробовал завестись. Кроме скрежета, двигатель ничего не издавал. Я вышел из кабины, покрутил ручку. Эффект тот же – молчание. Николай откинул капот, покопался в двигателе – ничего.
Через полчаса аккумулятор стал садиться, и фары погасли. В кабину пробрался мороз.
Нужно выходить и разводить костер, иначе замерзнем. Взяли топор, нарубили в лесу немного дров. Достаю из кармана спички. В коробке осталась только одна. Осторожно зажигаю ее, подношу к веткам, и вдруг на спичку падает комок снега с дерева. Надо же, ветра не было, а тут легкое дуновение – комок летит с дерева и прямо на наш костер.
– Черт, – ругается Николай и идет в кабину за свежей пачкой. Спичек у него в бардачке всегда навалом, хотя он и не курит.
Через пару минут возвращается.
– Вспомнил. Нинка, гадина такая, забрала сегодня утром из кабины коробок. Дома, говорит, закончились, – упавшим голосом сказал он, – приеду, прибью.
Нинка – это наша диспетчер в гараже. И у Николая с ней что-то вроде любви.
– Возьми бензина из бака, – говорю ему, – попробуем искрой поджечь.
Он облил дрова, взял топор и кувалду, начал высекать искру. Искра есть, но дрова не загораются. От работы вспотели спины.
Надо придумать что-то другое.
До поселка, куда мы едем, оставалось километров десять, не больше. Звезды светят ярко, да и глаза привыкли к темноте. Если быстро идти, то за два часа можно управиться, а если на снегу наст, то есть корка, то можно дорогу сократить на полчаса по замерзшему болоту, что возле поселка.
– Решено, – говорю Николаю, – ты остаешься здесь, стережешь машину, а я пешком в поселок, пришлю дежурку из гаража – притащит.
Вывозка леса идет круглые сутки, и в гараже постоянно дежурит аварийка.
– Если замерзать будешь, – советую на прощание, – руби дрова. Пригодятся.
Коля попробовал меня отговаривать от этой затеи, но я был непреклонен. Единственное, что ему удалось, – это всунуть мне в руки монтировку. У него была небольшая удобная монтировочка. Брать не хотелось, лишняя тяжесть. Но уж больно он уговаривал – я и согласился.
Снег весело похрустывал под моими валенками. Идти по морозу приятно и легко. Только иногда деревья в тайге жутко трещали, аж мурашки от этого треска по спине бежали, как будто снег за шиворот попадал. Чтобы успокоить себя, я насвистывал под нос мелодии. Хоть и знаешь, что ночью по лесу никто не ходит, жутковато все же.
На болоте снег держал хорошо, и я без приключений добрался до поселка. Выслал из гаража машину, чтобы притащили Николая, и пошел спать.
Гаражный сторож дед Вася, узнав, какой дорогой я шел, как-то странно на меня посмотрел и сказал, что утром дождется меня – хочет кое-что показать.
На следующий день в гараж я попал ближе к обеду. Дед Вася с дежурства не ушел, а все ждал меня. Я начал было извиняться, но он перебил:
– Чего говорить – дела.
Он дал мне лыжи.
– Пойдем, тут недалеко, – говорит, и я замечаю, что идем по моим ночным следам. Вышли на болото.
– Смотри, – показывает он на снег.
Мои ночные следы были затоптаны собачьими.
– Как много собак у нас в поселке, – удивился я.
– Это не собаки, а волки, – сказал дед, – вокруг поселка в тайге постоянно волки крутятся: то собаку украдут, то на помойке чего съедят. Я тебя сюда привел показать, что зимой ночью по тайге одному ходить опасно. Сам не увидишь, не поверишь мне, старому.
– А почему они меня не тронули?
– Так от тебя бензином на километр несло. Да и сытые, наверное, были.
Я стал вспоминать, что когда по болоту ночью шел, порой казалось, что кто-то рядом. А когда оборачивался, огоньки видел, еще удивлялся про себя, как ярко блестят снежинки от звезд. А это волки, оказывается, были.
Когда вернулись назад, я сказал, чтобы дрова, что Николай за ночь возле машины нарубил, деду Васе к сторожке свезли. Недели на две их ему хватило.
А урок я запомнил.
|
|