Накрой мою руку ладонью своей
Уставшее тело теплом обогрей
Вдохни вдохновенье в пустые глаза
И с каменных век покатилась слеза
Мраморный ангел
Весна ворвалась так стремительно, так бурно влилась в каждую щель в каждую впадинку, каждый угол, в самую темную улочку. Залила золотым солнечным светом все парки, сады, проспекты, наполнила птичьими трелями скучное городское небо. В этом пространстве счастья ни одно живое существо не могло сопротивляться живительной силе весны.
Мир просыпался после долгой зимней спячки, встряхивал с себя прошлогоднюю пыль и набирался сил для бурной жизни и любви.
Любовь. Это самый ценный дар весны, любовь растворена в воздухе, цветы благоухают любовью, птицы поют о любви. Люди дышат весенним воздухом и заболевают любовью.
В старом парке на окраине города весна прочно заняла свои позиции. Снег уже давно сошел, сквозь прошлогоднюю листву пробивалась первая сочная травка, кое-где уже набирали цвет первые подснежники. Деревья набухли почками и стояли очень гордые этим фактом. Птицы безостановочно пели радуясь весне и солнцу. Все радовались и пели. Все, кроме одного. В самом центре парка, в центре давно пересохшего фонтана стояла прекрасная статуя, печального мраморного ангела. Ее можно было запросто принять за статую красивой молодой девушки, если бы не два точеных крыла за спиной. Статуя называлась «Покаяние», но разумеется никто об этом уже не помнил, настолько она была старой и обветшавшей. Служители парка, давно уже решили снести этот фонтан и на его месте поставить какой-нибудь современный, модный аттракцион, но почему до сих пор так и не сделали этого.
Статуя просто тихо ждала своего часа, она знала что либо служители парка снесут ее, либо само время когда-нибудь наконец закончит ее страдания. Она уже давно перестала замечать, что происходит вокруг нее, не обращала внимание на редких посетителей, которые лишь посмеивались, глядя на то, во что она превратилась. Иногда приходили нищие, они садились на край фонтана, о чем-то спорили, ругались. Нищие были очень грязные, одетые в рванье и лохмотья, но они никогда не смеялись над ней, они не видели ее дряхлости, потому что сами были такими.
Только не подумайте, что наш прекрасный ангел всегда был таким жалким. Были времена, когда статуя блистала, как бриллиант в прекрасной огранке из волшебных струй фонтана. Да и парк вокруг нее был значительно моложе. Прекрасная дева, как Афродита из морской пены, выходила из струй фонтана и непременно притягивала сотни восхищенных взглядов. Она была молода и полна надежд, мир вокруг был молод, будущее казалось светлым и счастливым. Вы спросите: «Какое же у статуи может быть будущее? Ее удел стоять на всеобщее обозрение, а не мечтать о будущем». Но не забывайте, дорогие читатели, что наша статуя была не просто каменным изваянием, она была ангелом. Она радовалась каждому новому дню, радовалась зеленой листве, летнему ливню, осеннему листопаду, радовалась снежной зиме и весенней капели. Но всякому счастью когда-нибудь приходит конец. Это началось дождливым осенним вечером, когда дева взглянула на свою точеную, белую ручку и с невероятным ужасом заметила, что на ее левой руке не хватает мизинца. Точнее мизинец был, но почему-то он лежал на дне фонтана. Это было настолько ужасно, бедная статуя еще не понимала до конца, что это только начало ее трагической кончины, что теперь каждый раз взглянув на свое прекрасное тело, она будет недосчитываться той или иной его части. Время шло и педантично делало свое дело – безжалостно разрушало и убивало бедного маленького ангела.
Неизвестный мастер, создавший когда-то ангела Покояниея, настолько полюбил свое творение, что видел ее уже не каменной скульптурой, не холодным и бесчувственным изваянием, а веселой, жизнерадостной молоденькой девушкой. И вот перед смертью мастер первый и последний раз обратился к Богу с горячей молитвой, он просил Бога вдохнуть жизнь в его любимую статую. Скульптор умер, так и не получив ответа.
Весна наступа и нарушала все законы, меняла все и подстраивала под свой бешеный ритм. Старый художественная школа тоже не была исключением. Занятия давно уже закончились, студенты радовались свободе и предстоящим летним каникулам. Преподаватели мечтали о спокойной, размеренной жизни на загородных дачах со своими родными и близкими. Только для одного человека весна была самым неприятным временем года. Этого человека звали Петр, он преподавал историю искусств в художественном лицее уже много лет. Петр был уже не молод, но еще и не стар, потому что для кого-то сорок лет это уже глубокая старость, а для кого-то только самый расцвет жизни. Весна для учителя была тем временем года, когда он острее всего ощущал свое одиночество. Это чувство обострялось еще и тем, что приходилось всем улыбаться и врать, как он счастлив, что наконец-то отдохнет от своих «оболтусов». Своих любимых «оболтусов», своих самых дорогих и замечательных «оболтусов», которых он теперь не увидит целых три месяца. И почему-то нынешняя весна оказалась самой мучительной из всех, какие он помнил, возможно виной тому был возраст и приходящая с ним сентиментальность.
Петр ни в коем случае не хотел сегодня идти домой, да и что такое дом, лишь место, где можно укрыться от дождя или скоротать ночь. Он решил просто идти, идти куда глаза глядят, идти быстро, не оглядываясь по сторонам, как будь-то таким образом можно убежать от одиночества.
Если вы думаете, что могут страдать и плакать только люди, вы глубоко ошибаетесь. Прислушайтесь и приглядитесь, почему скрипят деревья, почему в домах образуются трещины, потому что им тяжело, они взывают о помощи, они не хотят умирать, никто не хочет умирать. Статуя уже не могла даже плакать, ее глаза давно облупились, а на руках не хватало уже шесть пальцев, она перестала просить о помощи, когда несколько лет назад поняла, что нет того, кто услышал бы и помог.
Петр шел по парку, несмотря на всю старость и заброшенность парк ему нравился, парк казался ему живым, дышащим, единым организмом, который жил сам по себе и как мог приспосабливался к обстоятельствам. Он с детским любопытством заглядывал в самые удаленные уголки этого сказочного мира, разглядывал заброшенные клумбы, мосты, полуразвалившиеся беседки. Бродил по этим потрепанным временем местам, не вспоминая о времени и своем вездесущем одиночестве. Петр был счастлив.
Вернулся в реальность, лишь когда перестал различать тропинку впереди себя, но в ту же секунду появился новый источник света, в ночном небе показалась луна. Учитель был очень доволен этой прогулкой и собирался уже идти обратно, когда в свете луны увидел очертания женского тела.
Это было настолько восхитительно. Девушка была прекрасна, луна, как искусный гример скрыла все ее недостатки. Ангел выглядел точно так же как много лет назад. Петр очень хорошо разбирался в скульптуре и отлично знал почти всех известных скульпторов и их творения. Но это. Он никогда в жизни не встречал столь правильных пропорций, да что там пропорции статуя, казалось жила и дышала. Петр не мог отвести глаз, он подошел ближе, пытаясь рассмотреть лицо. Луна, как будь-то подсматривала за его движениями, она сместилась немного в сторону и выгодно осветила лик ангела. Петр замер. То, что он увидел, нельзя описать словами, ему казалось, что теперь он никогда не сможет оторвать глаз от этого лица, Лицо, как и все тело было красиво, но этого мало, оно выражало такую скорбь и отчаяние, что у него по щекам покатились слезы. Его собственные страхи и переживания казались теперь каплей в море безмерного страдания. И в туже секунду Петр решил, что готов отдать все что угодно, даже жизнь, лишь бы прекратить муки этого бедного существа. Он горячо молил об этом бога, стоя на коленях перед каменным идолом.
Луна на небе стала совсем бледной и светила уже на западе, уступая место большому, красному кругу. Природа просыпалась, листва и зелень блестели от росы в лучах восходящего солнца. В центре парка у ног прекрасного ангела стоял немолодой учитель и тихо шептал что-то, боясь потревожить просыпающуюся жизнь, глаза его были мокрыми от слез и красными от усталости.
Ангел был также печален и неподвижен, казалось в его облике не изменилось ничего, если не считать одной маленькой росинки, которая скатилась из уголка правого глаза, скользнула по белой груди и далее по руке, которой слегка касался немолодой учитель. Казалось, не изменилось ничего в величественном спокойствии утра. Ничего, лишь одна росинка стала вдруг отчего-то соленой.
|
|