1.
Совпадение дат напоминает второе причастие.
Первое было как за день до чуда, которого не произошло,
а последующие проходят с ощущеньем участия
в безнадежном мероприятии. Тебе вручают весло
и ты каменеешь на год и другой, тем не менее,
слепошарая, как библиотекарь среди броненосцев и обезьян,
ощущая течение времени, но не изменения
внутри, и, пожалуй, глубже. Такая уж нам стезя.
В тебе все тот же ребенок. Он прослушал курс биологии,
а его мама и папа - адвентисты седьмого дня.
Ему холодно', жарко, он заложник стоматологии,
а Бог - это тот человек, что любит тебя и меня.
До известной степени, разумеется. Так, несколько раз в год,
напоминая, что он присутствует, как приходящая медсестра,
Господь простирает ладони и провозглашает: "Вот!"
И ты ощущаешь - да, это так. Ура.
2.
Проснешься поутру, начертишь пару рун
потом идешь в поля, в карманах трупов шаришь.
Сожжешь посад-другой, загонишь в храм табун,
и к очагу. И мясо брата жаришь.
Вдруг - вот те на! - Христос. Ведь срам аж не могу.
А он уже идет, и в комнату заходит,
благословляет всех, садится к очагу,
берет с огня кусок и разговор заводит.
И так вот до утра.
4.
Никогда я не буду себя ревновать,
и, целуясь с тремя, засыпая с четвертой,
точно знаю одно: есть трава-мурава,
под которой мы встретимся мордою к морде.
И я буду сидеть, как Кызыл-Оглы-бей,
Попивая чаи, озирая просторы-
не снаружи просторы, а где-то в себе -
девы, ветер и жизнь. И неблизкие горы.
5.
Я слышал - малый сон сродни большому сну.
Сну, от которого не ждешь ни пробужденья,
ни сновидения. Но лезешь под косу,
а там - увы! - не смерть, а новое рожденье.
Вот так и малый сон. Когда ложишься спать
с одною женщиной - рискуешь встать с другою.
Да это еще что! - иной раз она та,
но только ты не тот, а некто с бородою.
Или без бороды, но все равно другой,
и перед зеркалом с внезапным старшим братом
тебя - ты слышишь вдруг, как - мертвый, молодой-
ты рвешься из него, но падаешь обратно.
А потому не спи, чтоб не рождаться вновь.
Ведь каждый новый мир все гаже и печальней,
все уже голова, все зеленее кровь,
и пресловутый путь все дальше от начала.
6.
Я чувствую ветер, я чувствую тьму, я открываю глаза.
Это существование. Это падение прямо
вниз, как игральная карта. Я вряд ли успею сказать:
- Не рожай меня, мама.
Но метаболизм изменяется - и изменяется мир,
становясь протяженностью с женщиной посередине.
Становясь некой сферою с женщиной где-то внутри,
с ощущеньем возникшего вместо копейки алтына.
Но алтына хватает на хлеб и отнюдь не хватает на хмель:
регистрация фактов наличия или отсутствия света,
положения звезд, появления хлеба в суме...
Достоверность теряется. Дом превращается в ветер.
7.
Сверни ладонь трубой и посмотри на тьму
и посмотри еще раз, без ладони,
и вздрогни вновь, увидев что к чему,
как дева юная, читающая сонник,
вдруг содрогается, узнав о чем мечтала,
и смотрит в зеркало, чего ли нет в глазах.
А пресловутый путь, чем дальше от начала,
тем пресловутее, - но так же
путь назад.
8.
Настанет день. И ты не ешь из рук,
не дышишь рядом, и глаза твои - не очи,
ты не кричишь "Ау!", а говоришь "не вдруг",-
А вот Христос воскрес и заповедал прочим.
Возьми свое лицо и посмотри на свет.
Оно уже не кровь,
но золото и зелень.
И смерть уже прошла. А видимый ответ
Приходит просто так, как кошка в новоселье.
9.
Иные женщины как телескоп ужасны.
С известным вызовом заглянешь ей в глаза-
но видишь не ответ, а некое пространство,
ночную тьму и незнакомый зодиак,
и некая рука несет тебя, сминая,
и ставит в этот круг, чтоб жить не так как жил-
нагим, дрожащим и подверженным влияньям
несуществующих в прошедшем мире сил.
10.
Охотник спит. Во сне он видит небо
и перелетных птиц, и Бога, и грозу.
Но жизнь еще не превратилась в эпос,
а превращается.
Когда же я проснусь
стоящим в воздухе меж ведьм и цеппелинов,
между тобою - и другой тобой,
меж Богом и грозой, сосною и осиной,
толкающим под бок себя - само собой
охотник (тоже я), очнувшись от скольженья
в неведомую даль, приличную копью -
не человеку, скажет с сожаленьем:
"Я победил. Я больше не пою.",-
и превращение закончится. Отныне-
пляша, охотясь, бдя - я знаю, что уйти
из сна уже нельзя.
Но бдя и в той картине
я больше не пою - я победил.
11.
Апрель - сними пальто или одень пальто,
но март уже прошел, а май все за лесами,
и как-то все не так, и номера лото
мы называем вслух, как старцы, приосанясь.
Послать бы это все, и, скинув лет 500,
вновь ставшую тобой безумную старуху
расцеловать во все, пока кровавый рот
мне шепчет номера в разинутое ухо.
И дай Бог помнить вновь: мы ветер и огонь -
ни жалости к себе, ни жалости к другому,
ты выжигаешь плоть, я разрываю сон -
и мы стоим как дым над разоренным домом.
И в общем все равно, какая плоть горит,
чья выкипает кровь, кто жарится на сале -
взглянув издалека, Свидетель говорит:
- Я вижу ясный свет - такой же, как в начале.
12.
Проснешься ночью - рядом никого.
И заорешь, и свет зажжешь в квартире,
и обойдешь ее, дрожащий и нагой -
но никого. Тогда, на счет четыре,
подскочишь к зеркалу. Там тоже никого.
Нет, кто-то есть, но далеко, как в тире
темнеет силуэт, - а ты, сказав "огонь"
издалека, как из другого мира -
бабах! - и я в стекле, чудесно не разбитом,
взираю на себя, без малого убитый
(или убитый), легкий и пустой,
без биографии, в неведомом сегодня,
не нужный никому, ни для чего не годный,
и, стало быть, бессмертный - как и до.
13.
Люби мая, цо- цо!
В каких иных краях
ты говоришь "вот-вот", идя на запах крови,
какой сейчас козел с цветами на рогах
идет куда ведешь, не чувствуя дурного?
Зачем тебе козел. Приди назад и пей.
Ведь это не пустяк, - и нам, как паразитам,
живущим друг на друге, по себе
не будет врозь. Так грустно быть забытым
и видеть те же сны на тех же простынях,
про то как наконец - или в конце концов-
услышу звук ключа, услышу шум в сенях
и прыгну в темноту:
Любимая, цо-цо!
14.
Молчание. Полет. Пустые облака.
Простые сны. Отсутствию сюжета
все проще выглядеть движением песка,
происходящим в результате ветра.
Трехчасовая ночь, когда дневной ландшафт
вдруг вносят в комнату и сразу же выносят,
и бледный свет, оставшийся лежать
на некоторое время, произносит:
- Стой где поставлен, но не продолжай.
Вопроса не было, но, в качестве ответа:
вживаясь в роль сверкучего ножа,
не помнишь разницы меж Богом и туалетом.
15.
На пасху ты приснишься мне - нагая
или одетая - но ты приснишься. Вся
не то чтоб прежняя, не то чтобы иная,
а лишь далекая, как журавлей косяк,
летящий жрать лягух в неведомых болотах
и лепетать сквозь сон на старом языке-
всегда умышленном - без времени и рода,
где все как было, - и, без линий на руке,
с лицом, рисуемым за завтраком к обеду
и за обедом к ужину, опять
стирающимся к вечеру - не ведать,
что происходит, продолжая спать.
16.
Война окончена. Войска отведены,
но население, подавшись в партизаны
все целиком, простор чужой страны
уже освоило. Чужими голосами
(для конспирации) друг с другом говоря,
живет чужим манером и порою
глядит как родина - а там живет, борясь,
иное населенье. И герои
уже задумчивы - вернуться бы назад.
Но завтра сабантуй, а детям в школу скоро.
И лишь войска, волнуясь и глазам
не доверяя, нервно сушат порох.
18.
С того света на тот продвигается некий герой.
Он мужчина. Он женщина. Он существо без обличья.
Он один, его несколько. В зеркало глядя, порой
сомневаешься в том, что ты весь здесь присутствуешь лично.
Взять тебя и меня, - помещенные в ветхий ландшафт,
открывая глаза в тот момент, когда цепь разрушений
превращает все в прах, - и движение праха назад,
в никуда, ощущая как время и как продвиженье
с того света на этот, не помня, что некая ночь
никогда не кончается, - но, относя себя к праху,
мы пытаемся вслед, чтобы время не двигалось, но
как любое движение вспять - все кончается крахом,
или все же победой, поскольку мы все еще здесь,
предстоя другу друг на пространствах неведомой ночи
без мозгов, гениталий, но с алым бантом на хвосте
на том свете, на этом и на многочисленных прочих.
19.
В обычном туловище столько скрыто тайн.
Вот кровь поет, пока течет без цели,
приобретая вид горящего куста,
и Бог рычит в кусте - ну а на самом деле
никто не победит, поскольку нет войны,
и мы идем скучать, покуда не герои
не обескровлены, не вознаграждены
в почти все тот же путь - но вроде и порою.
А кровь молчит и ждет, чтобы сказать, но вне,
что эпос сформирован, что раненья,-
и промелькнувший мир тем краше и страшней,
и тем былиннее, чем дольше путь в забвенье.
20.
Онемелые руки текут сквозь горящую плоть,
но, идя друг сквозь друга, и, при наложении кадров,
наблюдая картину, в которой добро или зло,
и почти достоверную, вдруг ощущаешь отраду:
так примерный герой, выживая по фабуле - для
оживленья пейзажа и для ожиданья, что будет-
не сгорает в огне, его не принимает земля,
а вода покалечит, и вынесет прочь, и забудет.
21.
В медленном небе всплывает звезда о семи хоботах.
Расступается почва. Земля выцветает как старый рисунок.
Воздух больше не держит, и птица, оставшись в руках,
улетает в себя, оставаясь в руках словно сумма
тела вместе с полетом, полета и крови. Маршрут
пролегает над гаснущей и исчезающей твердью
неизвестной земли, но наверно домой - в пустоту
где полет превращается в кровь,
превращается в воздух и ветер.
22.
Пусть электричество, сжигая темноту,
вновь восстанавливает комнату в деталях,
известных со вчера, но многого скоту
уже не повторить - вновь проходя по стали,
по алюминию, по меди, и, слепя
глаза стеклом с картинками иного,
оно уже не вспомнит ни тебя,
ни нас с тобой, ни многого другого.
|
|