Сайгон.
Когда-то я был молод, глуп и наивен. Впрочем, наверное, это может сказать о себе любой, независимо от возраста. Просто со временем эти слова все больше начинают походить на правду. Я совершенно не ценил времени, впереди, как казалось, бесконечность. Я бросался людьми, уже гораздо позже поняв, что этого делать нельзя, что потом об этом придется жалеть. Любимым моим местом тогда был Сайгон, может слышали о таком? Это был кафеюшник на углу Владимирского и Невского, вечное бельмо на глазу правоохранительных органов... Там собиралась разнообразнейшая публика, от поэтов и музыкантов до алкашей и наркоманов. Там можно было встретить БГ, Цоя, Шевчука, а когда-то - Бродского, Шемякина. В их времена, в шестидесятых, он еще не был Сайгоном, это место называлось «Петушки», из-за оформления витрин деревянными «пряничными» досками с фигурками петушков. Потом, когда американцы воевали во Вьетнаме, к кафе прилипло название Сайгон. Место было типично питерским, в Москве такого не было. В Москве тусовки постоянно перемещались с места на место, «Турист» на Кирова, «Ударник», «Чайник», «Этажерка». Сейчас все эти названия вам мало что говорят, для меня с ними связана куча воспоминаний, это часть моего прошлого, о котором я уже... и т. д., и т. п. Сайгон оставался центром питерской тусовки до самого конца. С Сайгоном боролись всеми возможными и невозможными способами, но он оставался неизменным. В Москве тусовка быстро перебиралась в другое место, а Сайгон держался... Описать, что это было, почти невозможно. Прежде всего, там варили отличный кофе. Кроме этого, кофеварщицы помнили своих клиентов в лицо. Я заказывал кофе всегда у одной и той же. Смешно, но стоил он тогда пятьдесят четыре копейки, это было самое крепкое, что можно было придумать. Варить его надо было минут пять, но когда подходила моя очередь, кофе был уже готов. Мне не надо было говорить, буфетчица уже знала, какой кофе я пью. Знаете, это было чертовски приятно. Несколько лет назад я, зайдя выпить пива в какой-то гадюшник, вдруг услышал: «Тебе как обычно, за пятьдесят четыре?» Я даже не сразу понял, о чем идет речь... Аллочка, одна из сайгоновских кофеварщиц, изрядно постаревшая, но помнившая мое имя и какой кофе я пью! Хотя прошло лет десять, не меньше!
Сайгон скончался в 88-м или 89-м. Несколько лет власти боролись с тусовкой, перестали продавать кофе, но упорная публика продолжала ходить и пить чай. Потом его окончательно закрыли, помещение продали и там стали продаваться унитазы... Потом стали продавать музыку, всякие записи и плакаты. Но несмотря на возвращенное название (магазин назвали «Сайгон») и то, что там работал Гаркуша, все это не прижилось. Сейчас есть какой-то клуб Сайгон, но я там ни разу не был.
Недавно одна моя знакомая прислала фотографию: очень отремонтированный и прилизанный угол Невского и Владимирского. И комментарий: «Ресторан «Редиссон», чашка кофе стоит семь долларов.» Вот тебе и «Сайгон»...
Колесо.
Витя Колесо, он же, за глаза, Шестикантроп. Мужичок совершенно неопределенного возраста, с выпученными глазами и козлиной бороденкой, он ходил с клюкой, был перекошен, кривобок, колченог и безбожно заикался. Занимался он профессионально нищенством, еще в застойные времена сидел на паперти Александро-Невской Лавры и просил подаяние. Он знал в Сайгоне категорически всех. Рассказывал, что его покалечило в Афганистане, но ему мало кто верил, уж слишком это походило на ДЦП. Но никто с ним не спорил, его все любили, всегда наливали портвейну и угощали маленьким двойным кофе. Вместо приветствия он всегда говорил, безбожно заикаясь: «Н-н-н-на к-к-кофе н-н-н-не богат?» Уже когда Сайгон закрыли, я еще долго его встречал, он просил милостыню в переходе метро «Площадь Александра Невского». Один раз мне нужны были десятикопеечные монетки (или уже пятиалтынные, не помню), звонить из автомата и я, увидев Колесо в переходе, попросил разменять рупь гривенниками. Он показал широким жестом на свою кепку, полную мелочи и сказал: «Выбирай!» Я присел на корточки и стал выковыривать оттуда гривенники. Проходившая мимо бабулька увидела это и напустилась на меня с воплями вроде: «Не стыдно обирать убогого!». Вы бы видели, как отреагировал Витя! Он налетел на бабульку, как коршун, закричал на нее: «Что ты понимаешь, старая карга, да мы с ним...» и далее следовало длинное перечисление всяких существовавших и не существовавших наших действий, вроде «Из одного котла хавали...» Бабка в испуге ретировалась, долго еще оглядываясь и крестясь.
Последний раз я его видел года четыре назад, плотно уже освоившего инвалидную коляску.
|
|