Владимир Скляров
Право на убийство
Я посмотрел на небо, искрящееся миллионами крошечных огоньков, посмотрел на свою руку, на которой ещё не успела остыть кровь. Она, кровь, была всё ещё тёплой… А я был всё так же холоден. Попытался прислушаться к своим чувствам, мыслям… Ничего, никакого сожаления. Никакой жалости. Только тоска – вечная и неизбывная…
Ночь томилась в ожидании нового восхода Луны, а я всё так же стоял, – стоял, запрокинув голову, пытаясь заглянуть к себе в душу. Ещё одна смерть – ещё одно мимолётное безумие, ещё одна ночь… Так всегда бывает. Так всегда будет. Я знаю это, но ничего не могу изменить. Уже слишком поздно что-либо менять. Человека не переделаешь. Впрочем, человек ли я? Может ли быть человеком тот, кто еженощно совершает такое?..
Я оставил свой вопрос без ответа и опустил взгляд. Девочке было, наверное, лет двенадцать… В пустых глазах не было ужаса – только безмерное удивление: она не могла поверить в то, что с ней происходило. Как и я. Сознание приходит уже после… Всё приходит после… кроме сожаления и жалости. Её платье было немного разорвано, ещё не до конца сформировавшаяся грудь была наполовину обнажена. Нет, я не насильник. Просто слишком резко и сильно рванул, хотя девчонка, в общем-то, почти не сопротивлялась.
Я присел и поправил платье, затем, повинуясь какому-то странному наитию, наклонился и поцеловал её в лоб, зачем-то сказал: «Прости». Поднялся и пошёл прочь. Напьюсь, пожалуй, сегодня.
Засунув руки в карманы, я прошёл по пляжу и вышел на дорогу. Даже руки не додумался вымыть в ставке. Дурак. Троллейбусы ходили – ещё было не слишком поздно. По-прежнему не вынимая измазанную кровью руку из кармана, я благополучно доехал до своей остановки, очень быстро оказался у себя дома. Так же быстро вымылся, переоделся, взял ещё немного денег и вышел, – напиваться самому у себя в квартире – маразм.
Я не спеша добрёл до ближайшего кафе и, не потрудившись даже взглянуть на его название, вошёл в подвальное помещение.
Тихо играла музыка, в приятном полумраке, за несколькими столиками, сидели люди. В основном молодёжь – по два-три человека. Я прошёл к барной стойке, взял бутылку «немироффской» и порцию нарезанного лимона – «простенько и со вкусом».
Свободных столиков было три, я выбрал тот, на который падало меньше всего света. Усевшись, налил себе полную рюмку, но пить почему-то не спешил. Своё настроение мне было непонятно. Впервые у меня не было желания пить самому. Странно. Похоже, что мне хотелось с кем-то поговорить. Я вдруг подумал, что действительно, хорошо бы вот так, за бутылочкой, поболтать с кем-нибудь, пофилософствовать на жизненные темы…
Не знаю, может это желание как-то отразилось на моём внешнем виде, и это было заметно даже в такой темноте, но она подошла именно к моему столику. Я огляделся – два по-прежнему были свободны.
– Привет, – сказала она, присаживаясь напротив меня и кладя сумочку на стол.
– Привет, – улыбнулся я, – ты кто?
– Я Лена, а ты?
– Андрей, – с ноткой удивления ответил я. Мне понравилась её простота…
– Грустишь? – Лёгкий кивок на бутылку.
– Грущу, – сказал я, – хочешь, будем вместе грустить?
– Давай, – вздохнула Лена, – только немножко.
Я молча встал, подошёл к стойке и взял ещё одну рюмку. Вернулся, наполнил её на треть, посмотрел на девушку. Она кивнула – хватит.
– За знакомство? – Предложила она.
– За знакомство, – подтвердил я.
Мы чокнулись и выпили. Я неторопливо взял дольку лимона, сначала понюхал её, затем положил в рот и так же, не спеша, хорошенько прожевал, задумчиво следя за Леной. Та, быстро проглотив водку, скривилась, тут же схватила лимон и швырнула в рот. Скривилась ещё больше. Отдышавшись, она спросила:
– Почему без сахара?
– Сахар портит лимон, – пожимая плечами, ответил я. И добавил, – по моему.
– Да? Ну ладно.
– Хочешь, попрошу сахар?
– Нет, спасибо, – вновь вздохнула она.
Ей явно было неловко. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что она не пьёт совершенно, и это наводило на мысль, что у Лены в жизни случилось что-то очень неприятное. Что-то, что заставило её сюда придти и подсесть к первому же парню, который, словно алкоголик, сидит сам перед полной бутылкой водки и нарезанным лимоном. Одета она была довольно скромно и не вызывающе – короткая куртка и джинсы, – что не давало повода обвинить её в проституции. Да и сама она на такую не походила – косметики на ней был тот минимум, который только и был способен именно приукрасить девушку, не скрывая при этом её истинное лицо. Девицы с тройным слоем «штукатурки» меня бесили. Тем более такие, которым эти три слоя были без надобности – как в той песне, которую я как-то слышал: «…и не накрашенная страшная, и накрашенная…» Такие всегда стараются произвести на окружающих впечатление и доходит до того, что они сами начинают верить в свою красоту и уникальность, что вызывает у всех только раздражение. Девочка, сидевшая напротив меня, была именно тем типом, который мне нравился: невысокая брюнетка с длинными волосами, собранными в прямой хвост, овальное, простенькое, но отнюдь не лишённое привлекательности лицо, движения плавные, лёгкие. Да, пожалуй в такую бы я смог влюбиться.
– Что у тебя стряслось? – Спросил я, наливая ещё по рюмке.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что просто так красивые девушки не подсаживаются к незнакомым людям и не выпивают с ними. И даже если им эти незнакомые люди понравились, – девушки практически никогда не заговаривают первыми. Да и вряд ли тебе мог понравиться парень, пусть и симпатичный, выпивающий, а точнее напивающийся в гордом одиночестве.
– Ты прав, – серьёзно ответила она, – но не во всём. У меня действительно паршивое настроение и не всё ладится, но подсела я именно к тебе потому, что ты мне понравился. А насчёт выпивки – то понятно, что у тебя тоже неприятности. Поэтому успокойся – это вполне логично. Нам обоим нужно поговорить.
– Да, нужно, – подтвердил я, хотя было ясно, что она не до конца откровенна. – Только сказать тебе я ничего не могу.
– Почему? – С интересом спросила Лена.
– Потому что это страшно.
Она молчала. И неотрывно смотрела мне в глаза. Я поднял рюмку:
– За жизнь. Какой бы она ни была.
– За жизнь, – как заклинание повторила она и опрокинула рюмку – второй раз у неё получилось лучше. Ей почти удалось сохранить невозмутимость на лице. Только на глазах, вроде бы, заблестели слёзы.
Я усмехнулся.
– Так что у тебя стряслось?
– Пожалуй, – сказала она, – я тоже ничего не могу тебе сказать.
– Почему?
– Потому что это тоже… страшно.
– Я не испугаюсь. – Твёрдо сказал я, наливая ещё.
Она фыркнула:
– Это ничего не меняет… Давай просто поговорим. О чём-нибудь.
Я поднял руку с рюмкой. Она подозрительно посмотрела на меня, затем на свою рюмку – я налил ей чуть больше половины.
– Споить меня решил? – Спросила Лена.
Я покачал головой.
– Третий тост. Я очень серьёзно к нему отношусь.
– Ага. Понятно. – Улыбнулась она.
– За любовь, – торжественно изрёк я и напомнил, – левой рукой.
– Угу.
Мы выпили. Я понял, что Лену начало уже потихоньку пронимать – нормально для человека, практически никогда не употреблявшего спиртное. Я же по-прежнему оставался трезвым. Но тут я вдруг осознал, что мне очень хочется затащить её в постель, тем более, что водка в этом деле – лучший помощник, но почему-то, когда я начинал об этом думать, мне становилось не по себе, словно я намеревался сделать что-то нехорошее, словно насильно хотел ею овладеть… Но конечно же всё не так. Ещё до того, как закончится эта бутылка, Лене самой захочется этого. Её настроение располагает к этому так же, как и моё… Так почему же мои мысли мне кажутся аморальными?..
Я твёрдо решил не потакать своим желаниям…
Наверное, действительно, мне просто очень понравилась эта девушка: её прямота, открытость (в некоторой степени), её милое лицо, точеная фигурка…
– Андрей… – она как-то замялась. Ну вот, разочарованно (или обрадовано?) подумал я, сейчас она скажет: «Может, уйдём отсюда?» или что-нибудь ещё в подобном роде.
– Андрей, – повторила она, – почему ты это делаешь?
– Что? – Не понял я.
– Почему, Андрей? Ответь. Я хочу понять. Я должна понять. Это важно…
– Для тебя? – Вдруг зло спросил я.
– Да…
Я очень долго смотрел на неё – она не отводила взгляда, – затем, уже спокойно, ответил:
– Не знаю. Просто ничего не могу с собой поделать.
– Но почему? – Вновь тихо спросила она. – Почему так происходит?
– Не знаю… – только и смог сказать я.
Она вдруг закрыла глаза рукой, и я услышал тихое всхлипывание. Я смотрел на девушку и чувствовал, что меня всё больше и больше притягивает к ней, – притягивает так, как не каждый магнит сможет притянуть к себе железную стружку. Только такое – глупое, но очень правильное сравнение и приходило мне сейчас в голову. Потому что так и есть. И именно поэтому я должен был сейчас просто встать и уйти. Не говоря больше ни слова. Но я всё сидел и смотрел на неё. Я смотрел на неё и корил судьбу в том, что она сделала меня таким: вечным отшельником, одиночкой, не могущим иметь ни семьи, ни друзей, запрещающим себе хоть когда-нибудь влюбиться, даже не влюбиться – просто увлечься. Я не имею права на любовь. Я не имею права на дружбу. Я имею право на убийство. Оно приходит всегда неожиданно, это право, оно всегда непреклонно и требовательно, это у него, права, есть я, орудие убийства, а не оно у меня. Вот в чём дело. Не я убиваю… а что-то, что сильнее меня… намного сильнее…
– Андрей, – Лена подняла глаза на меня, – как это победить?
– Это победить невозможно. – Уверенно сказал я. – Только убить. Со мной.
– Но ведь должен быть ещё какой-то способ?
Я лишь сокрушённо покачал головой. Помолчал. Вспомнил один из моих детских стишков, который написал, когда ещё жил нормальной жизнью. Я закрыл глаза и задумчиво прочёл отрывочек, который всплыл в памяти:
Суждено ли звёзды свергнуть
Тем, кто их не зажигал?
Суждено ли Солнцу меркнуть
Так, чтобы никто не знал?..
– Красиво, – тихонько проговорила Лена.
– Наверное, – вздохнул я.
– Уйдём отсюда? – Спросила вдруг она и, словно прочитав мои мысли, добавила. – Проводишь домой?
Я кивнул, горько посмотрел на недопитую бутылку, полную ещё больше чем наполовину…
Мы шли по ночному городу и разговаривали про всякую чушь. О звёздах, которых было всё ещё вдосталь на начинающем светлеть небе, о внеземных цивилизациях, возможных альтернативах, что откроются нам после контакта с таковыми; мы говорили о погоде, о завтрашнем дне, о пролетевшем детстве и далёкой, но близкой старости; мы говорили о литературе, телевидении, не забыли упомянуть философию с неизменными законами диалектики, затронули так любимую философами тему параллельных миров, в частности обсудили существование так называемого «тонкого мира»; мы попытались предположить, что будет с нами (точнее с нашими душами, если таковые есть) после смерти…
После этого мы почему-то очень долго шли молча, затем Лена, до этого улыбавшаяся, посерьёзнела и спросила, верю ли я в Бога. Я честно сказал, что не знаю.
– Как это, не знаешь? – Удивилась она.
– А вот так, – сказал я, – не знаю. Иногда очень хочется верить, а иногда кажется, что бред это всё. Но иконку своего святого я всегда в кармане ношу – надеюсь, что он мне удачу приносит, хотя иногда кажется наоборот.
– Так нельзя, – сказала она. К этому времени мы проходили мимо какого-то тёмного переулка, и Лена уверенно повернула туда. Я молча последовал за ней. Интересно, она не побоялась пойти сюда только потому, что я рядом?..
– Почему? – Спросил я, когда Лена вдруг остановилась и повернулась ко мне.
Она вздохнула так, словно что-то ребёнку собиралась объяснять.
– Потому что… – она замялась, а затем чётко произнесла. – Потому что так правильно. Ты должен определиться. Ты должен поверить. Должен. Так легче.
Я усмехнулся.
– Что легче? Жить?
– И умирать. – Быстро сказала она, доставая что-то из сумочки – всё же было ещё слишком темно. – Прости… – услышал я.
А в следующий миг – последний миг ещё одной жизни, – прогремел выстрел.
Сожалений не было…
|
|