Литературный портал "Что хочет автор" на www.litkonkurs.ru, e-mail: izdat@rzn.ru Проект: Новые произведения

Автор: Каринберг Всеволод КарловичНоминация: Разное

Судьбы Лермонтова и Тургенева и их связь с жизнью М.Бакунина

      На исследование : «Ася Тургенева - тайна повести. Анализ зашифрованного текста»,( Геннадийй Воловоой). http://www.proza.ru/texts/2007/08/01-132.html
    Судьбы Лермонтова и Тургенева и их связь с жизнью М.Бакунина.
   
   Геннадий, вместо рецензии на ваше исследование: «Ася Тургенева - тайна повести. Анализ зашифрованного текста»,( Геннадийй Воловоой) хотелось бы привести выдержки из произведения «Хранитель, Или Философия садов» (Голованов Василий Ярославович), - может это подвигнет вас к дальнейшему исследованию вашей замечательной работы, и свяжет её с именем Михаила Бакунина, и его взаимоотношением с И.С.Тургеневым. http://www.proza.ru/texts/2007/08/03-41.html
   Многие из современников М.Бакунина использовали личность его и удивительную жизнь отверженного в характерах своих героев, зачастую отрицательных (как, например - М.Ф.Достоевский). Возможно, это окрасит и покажет другую сторону литературной жизни того времени.
   Почему я сделал эту подборку литературных фрагментов? Просто, собирая материал для своего романа «Черные паруса анархии» о побеге Бакунина из Сибирской ссылки, я заметил, что личность Бакунина глубоко корнями уходит в литературную среду России своего времени, оставив не до конца понятным, замалчивавшийся «коммуняками», след в истории нашей страны.
   Удивительным было и то, что М. Бакунин восхищался творчеством другого Вашего любимого литератора – М.Ю.Лермонтова, правда уже в Сибирской ссылке, встречаясь с товарищами по несчастью – декабристами.
   А ведь они были почти одногодки, Лермонтов и Бакунин, и их судьбы поразительно параллельны…. (Лермонтов Михаил Юрьевич (3(15) октября 1814 года - 15(27) июля 1841 года), (Михаил Александрович Бакунин, родился 18 мая 1814 г ), оба участвовали и посещали философский кружок Станкевича в Москве, оба учились в Петербурге в военном училище (Б. стал юнкером Петербургского артиллерийского училища), ( в ноябре 1832 Л. сдает экзамены в Школу кавалерийских юнкеров в Петербурге, и проводит два года в военно-учебном заведении).
   
    В марте 1830 Московский пансион по указу Сената он был преобразован в гимназию. В 1830 Лермонтов увольняется "по прошению" и проводит лето в подмосковной усадьбе Столыпиных Середниково; в том же году после сдачи экзаменов зачислен на нравственно-политиче­ское­ отделение Московского университета. Московский университет жил философскими и политическими интересами, в нем функционировали студенческие кружки и общества (И. В. Станкевича, А. И. Герцена, В. Г. Белинского).
    В 1832 Лермонтов оставляет Московский университет и переезжает в Петербург, надеясь продолжить образование в Петербургском университете; однако ему отказались зачесть прослушанные в Москве курсы. Чтобы не начинать обучение заново, Лермонтов принимает совет родных избрать военное поприще;
   в ноябре 1832 сдает экзамены в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров и проводит два года в военно-учебном заведении.
    В 1832 Лермонтов оставляет Московский университет и переезжает в Петербург, надеясь продолжить образование в Петербургском университете; однако ему отказались зачесть прослушанные в Москве курсы. Чтобы не начинать обучение заново, Лермонтов принимает совет родных избрать военное поприще;
   В 1835, когда Лермонтов был выпущен корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк (сентябрь 1834). Известно о знакомстве Лермонтова с А. Н. Муравьёвым (родственник семьи Бакуниных), И. И. Козловым и близкими к формирующимся славянофильским кружкам С. А. Раевским (друг Бакунина) и А. А. Краевским.
   В 1835-1836 Лермонтов еще не входит в ближайший пушкинский круг; с Пушкиным он также незнаком. Тем более принципиальный характер получает его стихотворение "Смерть Поэта" (1837; опубликовано 1858), написанное сразу же по получении известия о гибели Пушкина. 18 февраля 1837 Лермонтов был арестован; началось политическое дело о "непозволительных стихах". В феврале 1837 был отдан высочайший приказ о переводе Лермонтова прапорщиком в Нижегородский драгунский полк на Кавказ; в марте он выехал через Москву.
    В октябре 1837 был отдан приказ о переводе Лермонтова в Гродненский гусарский (в Новгородской губернии), а затем в лейб-гвардии Гусарский полк, стоявший в Царском Селе. Во 2-й пол. января 1838 Лермонтов возвращается в Петербург. 1838-1841 - годы его литературной славы. Он сразу же попадает в пушкинский литературный круг, знакомится с В.А. Жуковским, П. А. Вяземским, П. А. Плетнёвым, В. А. Соллогубом, принят в семействе Карамзиных.
   14 апреля 1841, не получив отсрочки, Лермонтов возвращается на Кавказ. В мае он прибывает в Пятигорск и получает разрешение задержаться для лечения на минеральных водах. В Пятигорске Лермонтов находит общество прежних знакомых, и в том числе своего товарища по Школе юнкеров Мартынова. На одном из вечеров в пятигорском семействе Верзилиных шутки Лермонтов задели Мартынова. Ссора повлекла за собой вызов; не придавая значения размолвке, Лермонтов принял его, не намереваясь стрелять в товарища, и был убит наповал.
   
   Через три года (1832) Б. был произведен в прапорщики. Однако с первого офицерского курса Бакунина отчислили за нерадивость и дерзость, допущенную в отношении начальника училища; он был направлен на службу в армию, в Гродненский полк, стоявший в то время в Западном крае, но через год, сказавшись больным, подал в отставку…
   С начала 1836 г. М. А. Бакунин живет в Москве, периодически навещая родительское имение и Петербург. Знакомится и часто сближается со многими известными представителями российской интеллигенции. Он - один из главных проповедников философского кружка Н. В. Станкевича, вхож в знаменитый литературный салон Е. Г. Левашовой, в котором бывали А. С. Пушкин и П. Я. Чаадаев. Поддерживает близкие, хотя и небезоблачные, отношения с В. Г. Белинским, В. П. Боткиным, М. Н. Катковым, Т. Н. Грановским... В 1839-40 гг. знакомится с А. И. Герценом, Н. П. Огаревым… писал он в 1838 г. на страницах редактировавшегося В. Г. Белинским журнала "Московский обозреватель", - есть великая задача нашего времени".
   Ничто, казалось, не предвещало будущих метаморфоз в сознании М. А. Бакунина. Разве что "скверность характера" связывает молодого Мишеля, "примиряющегося с действительностью", с будущим теоретиком и деятелем "социальной ликвидации".
   Вот приватная характеристика, которую дал Бакунину В. Г. Белинский в 1838 году: "Всегда признавал и теперь признаю я в тебе благородную львиную природу, дух могучий и глубокий, необыкновенное движение духа, превосходные дарования, бесконечные чувства, огромный ум, но в то же время признавал и признаю чудовищное самолюбие, мелкость в отношении к друзьям, ребячество, леность, недостаток задушевности и нежности, высокое мнение о себе насчет других, желание покорять, властвовать, охоту говорить другим правду и отвращение слушать ее от других".
   К началу 1840 г. Бакунин окончательно утвердился в мысли уехать в Европу, в Германию. 4 октября 1840 г. на пристани в Кронштадте Бакунина провожал только А. И. Герцен, выделивший ему (отец же отказал) 2000 рублей бессрочного кредита. Главная причина - неистребимая и "неудовлетворенная потребность знанья жизни и действия". К тому же хроническими стали ссоры с ближайшими друзьями. Последняя грязная сцена разыгралась на квартире Белинского, в присутствии многих, и закончилась вызовом Бакуниным Каткова на дуэль (впрочем, сначала по просьбе инициатора отложенную, а потом так и не состоявшуюся). "Подлец" - так оценил нравственные качества своего нового знакомого Н. П. Огарев.
   
   Хранитель, Или Философия садов
   (Голованов Василий Ярославович — прозаик, эссеист. Родился в 1960 году. Окончил факультет журналистики МГУ. Автор книг “Тачанка с юга” (1997), “Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий” (2002), “Время чаепития” (2004). Лауреат премии “Нового мира”. Живет в Москве.)
   …Парк в Прямухине неподалеку от Торжка заложил отец основоположника русского анархизма Михаила Бакунина, Бакунин Александр Михайлович, доктор философии Падуанского университета, ученик и младший друг Г. Р. Державина и Н. А. Львова, историк и поэт. Сельский философ желал уподобиться Творцу, создавая модель мира, где в очищенности человеческим разумом и старанием было бы явлено то, что сотворено Природою…
   В пору, когда, увлеченный Татьяной Бакуниной — одной из младших дочерей, в Прямухине бывал Тургенев, парк был еще прекрасен, хотя над ним пронеслись уже роковые бури. Сын не принял наследство отца; сын его мир отринул, отринув — уехал за границу, будто бежал; из-за границы уже привезен был в кандалах, как первейший государственный преступник…
   Тургенева как писателя понять просто невозможно, если не допустить крайней ограниченности его таланта. Драма поколений разыгрывалась у него перед глазами, могучие роды рушились, изнутри подтачиваемые неотвратимыми размежеваниями, которые несли с собою теории прогресса. Тургенев не раз бывал в Прямухине, родовом бакунинском гнезде, где во всю силу и с далеко во времени ветвящимися последствиями разразился конфликт “отцов и детей”. Конфликт, связанный с фигурами отца и сына, основателя и ниспровергателя, в самом общем виде сводимый к конфликту между философией садов, коей увенчан был XVIII век, и тем отвлеченным философствованием в категориях Чистого Разума, которые с немецкого языка на русский выпало переводить “сыновьям”, отчего и внутренний баланс их оказался нарушен, отчего отвлеченности оказались для них дороже сада (как мира), отчего их оторвало от земли и понесло в эмпиреи, оказавшиеся все же высотой безвоздушной и гибельной.
   Тургенев, как писатель, должен был бы чувствовать, какого размаха здесь трагедия. И что же? “Отцы и дети” им написаны — со смехотворной фигурой Базарова в центре повествования. Правда, в другом романе он попытался вывести демоническую фигуру Бакунина — по словам Блока, “воплощение стихии огня”, “распутье русской жизни”, — но получилось опять же что-то до нелепости жалкое, карикатурное — Рудин. И в том еще подлость, что карикатура нарисовалась, когда прототип героя безнадежно замурован был в Шлиссельбурге — самой страшной каторжной тюрьме России…
   В мир, где мало-помалу брал верх дух наживы и обретали плоть и силу злосчастные идеи. Да что идеи — слова! “Дух разрушающий есть дух созидающий” — блистательный софизм Мишеля...
   К примеру, один из сентябрьских дней года 1836-го. Еще летом Бакунин познакомился в Москве с Белинским и стал зазывать его в Прямухино. Белинский, полный неуверенности в себе, колебался, но Бакунин пленял его не только философией, он являлся в ореоле своих сестер, о которых двадцатипятилетний филозоф был наслышан от Станкевича, связанного возвышенными отношениями сразу с двумя сестрами Бакуниными. “Семейство Бакуниных — идеал семейства, — писал другу Станкевич. — Можешь себе представить, как оно должно действовать на душу, которая не чужда искры Божией! Нам надо туда ездить исправляться”. Исправляться было точно надобно. Бакунин выдернул Белинского из дурно тянувшейся истории с какой-то гризеткой, дал денег и на два месяца увез в свой рай. В гостевом флигеле дорические колонны поддерживали тогда балкон с видом на всю “прямухинскую гармонию”. Справа виднелась за деревьями церковь, прямо перед домом был сначала цветник (левкои, настурции, душистый табак, флоксы, пионы, петунии), затем — обширная поляна с одиноко растущим дубом, овеянным романтическою легендой. Обрамляла поляну зеленая кулиса парка, закрывавшая и реку, и сельцо Лопатино на том берегу, и “все призраки внешней жизни”. Белинский ожил, после Москвы ощутив себя в другом мире, “в другой сфере”. Вместе с Мишелем он витийствовал и так накалил атмосферу в доме, что трое младших братьев Бакуниных (Павел, Александр и Алексей), обучавшиеся в Твери, прослышав про это философическое пиршество, решили бежать из гимназии. В семье назревал скандал, и старик Бакунин, похоже, сдерживал раздражение сыном и гостем только из усвоенных им понятий гостеприимства. Белинский этого тогда не замечал. Он импровизировал на фихтеанские темы, писал статью (“Опыт системы нравственной философии...”) и был окружен поклонением. Татьяна, сестра Михаила, ему переписывала черновики набело; в отношении же младшей, Александры, филозоф и вовсе ощутил чувство, столь полно угрожающее его покою, что он и хотел, и не осмеливался в него поверить. Только Мишель — несомненно, ревнуя к сестре — открыто над ним подтрунивал (в кружке Станкевича, подчеркнуто “немецком”, только и занимавшемся что немецкою метафизикой и с презрением относящемся ко всему французскому, а тем более английскому, Белинский был единственным, кто не знал немецкого языка!). Это язвило его до глубины души: “Какая-то подлая злоба на всех и даже на невинный немецкий язык давала мне знать о моем глубоком унижении, о глубоком падении. И вслед за этим я иногда должен был шутить и говорить о любви, которой во мне не было, о блаженстве жизни, когда в душе моей были один холод, досада, ненависть к жизни, презрение к себе…”
   Что мог сказать он(старик Бакунин) им, этим несчастным юношам, волею судьбы в двадцать уже лет сделавшихся властителями дум и проповедниками вычитанных в книгах новых “истин”? Им, до зрелости уже состарившимся, ушедшим с головою в неприличное возрасту фонтанирование категориями диалектики, убежденным, что жизнь “идеальная” есть жизнь “действительная”, и за всем этим не узнавшим любви, не родившим детей, не посадившим дерева, не говоря уж про парк?
   Несомненно, в финальной сцене молчание уходящего в сад отца принципиально. В нем заключены все невысказанные смыслы прямухинской гармонии, философии сада, философии любви…
   “Философические вечера” 1836-го не прошли даром для семейного гнезда Бакуниных. Гармония была разрушена. От семейного ствола навеки оторвало Мишеля; в 1838 году от чахотки умерла Любовь, старшая из сестер, вторая, Варвара, бросив мужа, бежала за границу со Станкевичем, который сам вскоре умер от чахотки… Нешуточные беды грозили прямухинскому гнезду…
   В жизни Михаила Александровича Бакунина было несколько бегств…
    Таким бегством было, скажем, бегство из армии и вообще из воинской службы, когда двадцатидвухлетний Бакунин, только что произведенный в офицеры и загнанный, за дерзость начальству, в один из глухих литовских гарнизонов, исхлопотав себе какое-то хозяйственное поручение в Тверь, немедленно поехал в родное Прямухино, сказался больным, выправил справку и, заставив родных еще похлопотать о его выходе в отставку, навсегда оставил военное дело. Разумеется, и сибирский побег тоже был бегством, он очень многое менял в жизни Бакунина, но ничего принципиально нового в этом бегстве не было, Бакунин лишь продолжал тот жизненный путь, который сам однажды избрал, сам назвал “преступлением” в исповеди царю и который, в силу исторической вовлеченности единичной человеческой воли в мощный поток истории, был попросту подброшен ему событиями 1848 года, когда он из праздношатающегося радикально мыслящего бездельника в одночасье превратился в практического революционера, врага всех существующих в Европе режимов и настоящего guerillero,..
   Это было бегство страшное, безоглядное, жестокое: он рвал узы крови, столь нежно связывавшие весь бакунинский род, он рушил “гармонию”, выстроенную отцом, он отбрасывал прочь философию садов, избрав себе новых кумиров. Все братья-сестры были потрясены этим поступком Мишеля даже больше, чем родители…
   Только одна сестра, Татьяна, решилась оправдать его и продолжала посылать ему письма, благодаря чему и стало возможным возвращение Мишеля в отчий дом, наезды даже с друзьями и все те события, канву которых мы пытались восстановить в некой “пьесе” в начале этого повествования.
   Несомненно, роковую роль в жизни Мишеля сыграло непонимание его отцом и взаимное неприятие им “охранительной” позиции Александра Михайловича. Пожалуй, правы те исследователи, которые полагают, что, если бы в свое время проповедь Мишеля удалась и он смог бы, пересилив дух отца, переменить весь быт и уклад дома, сделавшись своего рода первосвященником в том тесном семейном кругу, который Мишель мечтал создать из своих братьев, сестер, ближайших друзей и двух сестер Беер, он, может быть, и удовлетворился бы этой ролью, ролью “наследника Прямухина”. В таком случае, судьба помещика 40-х годов была бы ему уготована и он, глядишь, справился бы с нею… Но страсти, окружавшие борьбу отца и сына за влияние в доме, поистине приняли накал эдиповых страстей, и даже без слов отца об оставлении в покое Прямухина Мишелю ничего не оставалось, как уйти. Этим судьба его была решена. И все в его жизни вдруг как-то сразу стало рушиться, будто бы не он один, а целое поколение “романтиков” 30 — 40-х годов, вдруг с разбегу налетев грудью на дышло, сошло со сцены, как подраненное, так и недоговорив ничего и тем более недоделав своего дела в истории. Белинский первым определился в своих воззрениях и разошелся с Мишелем на теории “разумной действительности”, вцепившись в николаевскую Россию как в самую что ни на есть разумную (действительную) реальность. Этой же теорией был положен конец влюбленности Белинского в сестру Бакунина Александру — в любви он не пошел дальше философствования, а в новом его “реализме” не было места бакунинскому романтизму. А вскоре все бывшие друзья по кружку Станкевича переругались и расстались, обменявшись напоследок жестокими откровениями. Досталось и Бакунину.
   “…Ты говоришь, что в моих глазах, по моему понятию, ты — пошляк, подлец, фразер, логическая натяжка, мертвый логический скелет, без горячей крови, без жизни, без движения; отвечаю, да, Мишель, к несчастью, с одной стороны, это правда…” “Я не умею иначе выразить моего чувства к тебе, как любовью, которая похожа на ненависть, и ненавистью, которая похожа на любовь”, — корчился в откровениях Виссарион Белинский. “Пожить с тобой в одной комнате — значит разойтись с тобой…”
   “Странный человек этот Бакунин, — холодно высказывается Т. Грановский, — умен, как немногие, с глубоким интересом к науке и без всяких нравственных убеждений. В первый раз встречаю такое чудовищное создание... Пока его не знаешь вблизи, с ним приятно и даже полезно говорить, но при более коротком знакомстве с ним становится тяжело…”
   Даже такой близкий Бакунину человек, как критик В. П. Боткин, бросил ему с укором: “Ты до сих пор не любил примирять, а только мастер был разрывать…”
   Бывший в центре всеобщего внимания Бакунин вдруг остается один, и, когда решается ехать учиться в Германию, никто из прежних друзей даже не дает ему денег взаймы. Перед отъездом в Берлин Бакунин в предпоследний раз в своей жизни заехал в Прямухино: все было как прежде, только старшая сестра, Любовь, из-за замужества которой Бакунин и рассорился когда-то с отцом, уже умерла. Сбежала за границу со Станкевичем Варя. Дружбы с друзьями были безвозвратно испорчены, отношения с сестрами Беер спутались в совершенно взрывчатый и больной клубок чувств, проросших из его, Мишеля, наставлений к “блаженной жизни”. Делать в Прямухине Бакунину было больше нечего…
   Никому не прожить чужой жизни. И те жестокие ветры, ветры борьбы и отрицания, которые разметали всю романтическую поросль 30 — 40-х годов, он один из немногих решился встретить, повернувшись к ним лицом и вдыхая воздух полной грудью. Старуха Судьба давно увидела своего избранника и неустанно шаманила над его участью, готовя ему фантастическую будущность: социалиста и революционера…
   В другом месте Бакунин без обиняков пишет, почему он желал революции в России: “Когда обойдешь мир, везде найдешь много зла, притеснений, неправды, а в России, может быть, более, чем в других государствах. Не оттого, чтоб в России люди были хуже, чем в Западной Европе; напротив, я думаю, что русский человек лучше, добрее, шире душой, чем западный; но на западе против зла есть лекарство: публичность, общественное мнение, наконец, свобода, облагораживающая и возвышающая всякого человека.
   Это лекарство не существует в России.
   Совмещая исследование «Ася Тургенева - тайна повести. Анализ зашифрованного текста», Геннадия Волового и из произведения «Хранитель, Или Философия садов» Голованова Василия Ярославовича, можно сделать вывод: прототипами героев романа «Ася» Тургенева были: Н.Н. – сам автор И.С.Тургенев; Гагин – 26-летний М.Бакунин, вмешавшийся и расстроивший «замужества» своих сестер, поссорившись из-за этого со своим отцом А.М.Бакуниным, лишившим своего благословления и наследственного имения Мишеля, как старшего сына, а в возрасте 46-лет М. Бакунин повторил судьбу своего отца, женившись в Томске, в Сибирской ссылке, на 17-летней Антонии Квятковской, предоставив ей полную «свободу отношений», чем она и воспользовалась, прижив впоследствии двух детей от итальянского адвоката; Ася – младшая, любимая сестра Мишеля Татьяна.
   Так может быть решена тайна вашей, Геннадий, загадки романа И.С. Тургенева «Ася», оставив еще много и много для исследования русского литературоведения 19 века, в частности – мистической связи судеб Лермонтова и Бакунина, совершившего «побег»: «…Прощай не мытая Россия,
    страна господ, страна рабов,
   и вы, мундиры голубые,
   и ты, подвластный им народ...».

Дата публикации: