«Серб Александр, на мой вопрос –
много ли он смеялся при переводе
(поэмы «Москва-Петушки»),
ответил: я больше плакал.
(В. Ерофеев. Из записных книжек.)
I. (Москва. На пути к Курскому вокзалу)
«Увидеть Кремль и, – умереть!» –
сие строение из рода привидений.
«В России нет дорог, но - только направленья», –
сказал мудрец... И так оно и есть.
И направленья эти, как тут ни крути,
как жизнь неоднократно доказала, –
смыкают все возможные пути,
минуя Кремль, у Курского вокзала.
Что ж, Кремль – не панацея от тоски.
Я вновь на Курском – редкая удача!...
Предчувствую ехидные смешки:
«А как же Кремль? Ты промахнулся – не иначе!»
Не промахнулся я... Я еду в Петушки, –
вот блажь моя... И – цель. И – сверхзадача.
II. (Москва – Чухлинка)
Вот блажь моя и цель, и сверхзадача:
не оставаться на достигнутом, зане
такие бездны открываются во мне,
что, заглянув туда, я слёз не прячу.
Я не умею пить, как те, вдвоём, -
так отвлечённо, так транс-цен-ден-тально,
и эта влага в чемоданчике моём
мне не нужна. Но в высшей степени желанна...
...О, сколько такта в их пустых глазах!
Я б мог вползти в вагон хоть на карачках –
им ни упрёк не ведом, и ни страх...
Мне дорог взор ваш безучастный и прозрачный.
Я вас люблю. И, если сгину в Петушках, -
О, не зовите, не жалейте и не плачьте!
III. (Чухлинка – Никольское)
О, не зовите, не жалейте и не плачьте!
А помянуть, так это – ради Бога! –
влеченье сердца и веленье долга
всегда отыщут компромисс... А я, тем паче
достоин буду поминального обряда
там, в Петушках... Считайте, что – в раю.
Там, где любовь моя всегда со мною рядом,
где наш младенец научился букве «Ю».
Там, где жасмину никогда не поздно
и зеленеть вовсю, и пышным цветом цвесть,
где круглый год порхают птахи и стрекозы,
где обессмыслено тупое слово «смерть».
Не ухмыляйтесь, - я вполне серьёзно!
Я попросту устал ломать комедь…
IV. (Никольское – Кучино)
Я попросту устал ломать комедь
и, величая одиночество свободой,
себя считая существом иного рода,
спиртовкой одинокою гореть.
Там, на платформе петушинской, ждет меня,
вытягивая шею с нежной жилкой,
царица пошлости бесстыжая моя
с косой от попы и до самого затылка.
Зов плоти, крепкий дух раблезианства
с годами повышается в цене, –
пора оценивать, как дОлжно постоянство,
комфорт в душе и в теле, и вовне...
А горький яд бессмысленного пьянства
я залпом выпил и познал вполне.
V. (Кучино – Черное)
Я залпом выпил и познал вполне
закон, не поддающийся рассчётам –
так дирижировать позывами икоты
мог только Он, разочарованный во мне!
Непостижимость пауз при иканьи –
Всевышней Воли несомненный знак.
Смирись же, Веничка, пред Божьим наказаньем...
Да будет так, Господь... Да будет так!
А всё за что? – за жажду всё успеть,
И просто жажду, что со мною ежечасно.
“Memento mori” – рядом Жизнь и Смерть.
И этот приступ дал понять мне ясно -
чтоб с осторожностью рассматривал и впредь
Жизнь, как коктейль, манящий и опасный.
VI. (Черное – Электроугли)
Жизнь – как коктейль, манящий и опасный,
составленный по рецептуре Божьей...
Куда уж мне с моей нетрезвой рожей
соваться рылом в этот ряд калашный!
Но дерзновенный дух пытливой мысли
мне шепчет композитные рецепты,
чтоб воспарить над суетною жизнью,
быть может, горько пожалев потом об этом.
Мои коктейли – это взрыв, торнадо, порох
для одержимых тягой к новизне...
Оговорюсь: хоть я и сам не промах,
ещё ни разу не давалось мне
постигнуть до конца мой «Сучий потрох»,
где горечь Истины покоилась на дне...
VII. (Электроугли – Храпуново)
Где горечь Истины покоилась? На дне?
Не обольщайтесь, господа, – её там нету!
Она звучит в натянутой струне
строки последней у текущего сонета.
Её не только надобно понять,
но – сжиться с Истиной на уровне инстинкта!
(В согласье с Ней, куда-то у меня
початая девалась четвертинка...)
Вам, человеки, эту Истину дарю!
Пусть вашу жизнь она пронижет нитью красной!
О, я не первый в этом доблестном строю,
тех, кто призвал вас быть смиренным и бесстрастным.
Вслед за другими я пришел и говорю:
«Все сущее – не вечно и напрасно.»
VIII. (Храпуново – Фрязево)
Все сущее не вечно и напрасно –
Кремль… Мироздание… И даже – Петушки.
Так стоит ли считать себя несчастным
из-за какой-нибудь пустяшной чепухи?!
От четвертинки ли початой и пропавшей,
иль оттого, что я уж слишком долго еду?...
О, суета дрожащей жизни нашей,
подчас неотличимая от бреда!
Равно в трагедии и в фарсе есть финал.
И лишь Господь всё знает наперёд.
Не помню, чтобы Он ко мне взывал
помочь Ему избрать сюжетный поворот.
Я все ходы Его смиренно принимал,
и жил как жил... И был порою горд.
IX. (Фрязево – Павлово-Посад)
И жил, как жил, и был порою горд,
порою – счастлив, а порой и – невменяем.
Вздымал рабочий надо мной свой тяжкий молот,
Крестьянки метили порой серпом по яйлам...
Но никогда на шёпот искушенья
не поддавался я... Хоть я не трус...
Вот и теперь не трать, Лукавый, время, -
я, если спрыгну, – непременно разобьюсь!
И посрамленный сатана ушел, мерзавец,
чтоб искушать других вкусить от плода,
Зубовно скрежеща и чертыхаясь...
А я остался у заклинившего входа,
Смотря из тамбура на мир и проникаясь
Особым пониманием свободы.
X. (Павлово-Посад – 85-й км)
Особым пониманием свободы
полна моя дурная голова.
Вагон-катамаран... Четыре входа...
А в трезвой ипостаси – только два.
Ты только, Веничка, не забывай – крестись!
Хмельное измеренье тем и гадко:
то царь понтийский появляется, то Сфинкс
со злою и нелепою загадкой.
«Из пункта А в пункт Б...» Шалишь, паскуда!
Я сразу раскусил куда он гнёт...
Мне надо в Петушки, и я там буду!
«Наш паровоз, вперёд лети!»... Лети вперёд!
И, что мне – Сфинкс?!.. Страшилка... Чудо-Юдо...
Не ангел и, тем более, - не чёрт.
XI. (85-й км – Воиново)
Не ангел и, тем более, - не чёрт...
Не царь, не раб, не червь и не Господь...
Старик Державин... Блок... «Мы любим плоть»...
А плоть прикончим, так - души придёт черёд.
Недвижный кто-то... Чёрный кто-то...
Иль это только снится мне
сквозь окон чёрную зевоту?..
И, - почему черны оне?
Прочистить надо... Просветлить. Сейчас... Сейчас...
Пуста... Пуста... А здесь что?... Бутерброды...
О, жажда!...О, тщета бессилья в нас!
И эти муки - в наказанье мне, уроду,
что, никогда не оставляя про запас,
я превращал подчас спиртное в воду.
XII. (Воиново – Петушки)
Я превращал, подчас, спиртное в воду.
А вот обратного мне было не дано:
вода не обращается в вино
по воле жаждущего водки сумасброда.
Но во спасение я дорого бы дал
за это чудодействие Господне...
Как долго я покинутый лежал?...
И что за день сейчас – вчера или сегодня?...
«Встань, Веничка. Ведь ты почти у цели!
Не огорчайся, что тебя никто не ждёт.
Встань и иди! - мне ангелы пропели, -
Ты – в Петушках. Всё прочее – не в счёт!»
Я в Петушках! И – слёзы льются в землю,
поддерживая вод круговорот...
XIII . (Петушки. Садовое кольцо)
Поддерживая вод круговорот,
Холодной моросью и ветром полон вечер.
«Встань, Веничка, и двигайся вперёд.
Вон, видишь, - кто-то там идет навстречу...»
Кто эти четверо? О, как длинны их тени!
Я их узнал – они пришли за мною!...
Но ангелы поют: «Ах, Веня, Веня,
Какая чушь тебя терзает с перепою!
Встань и иди! – «Талифа куми!». Будь мужчиной!
Ну, мало ль ночью в Петушках какого сброду?
Талифа куми! И не думай о кончине!
Смелее, Веничка!... Прибавь маленько ходу...» -
и я бодряще разражаюсь матерщиной,
и не в укоры Небу, а – в угоду.
XIV (Петушки. Кремль.)
И не в укоры Небу, а в угоду,
и стеклотарою, и лирою звеня,
я стал вполне любезен для народа.
За что же Небо отвернулось от меня?!
О, эти четверо! От них не жди пощады!
Наврали ангелы… И что же я смогу?...
Они ведь – Всадники. Их кони где-то рядом.
Бежать? Смешно... И всё же я бегу.
О, эта недоплаканная жалость
к себе, любимому... Скажи, Господь, ответь, -
что им во мне? Зачем в глазах их – ярость?
Брусчатка. Плац. Стены кирпичной твердь...
Ну, вот и всё. Последнее осталось:
поднять глаза,
увидеть Кремль и – умереть...
XV.
«Увидеть Кремль и, - умереть...» -
вот блажь моя. И цель. И сверхзадача.
О, не зовите, не жалейте и не плачьте! –
я попросту устал ломать комедь.
Я залпом выпил и познал вполне
жизнь, как коктейль, манящий и опасный,
где горечь Истины покоилась на дне:
«Всё сущее – не вечно и напрасно...»
И жил, как жил. И был порою горд
особым пониманием свободы.
Не ангел и, тем более, не чёрт,
Я превращал, подчас, спиртное в воду,
поддерживая вод круговорот,
и не в укоры Небу, а – в угоду.
XVI. Белая кода.
Еще не вечно, но уже, увы, напрасно,
отлита в бронзе, на платформе ждет меня
моя любовь с глазами цвета неба,
с косой от попы и до самого затылка...*
_____________________________________________________________
* 24 октября 1998г. на платформе ж/д станции Петушки был установлен
временный памятник героине поэмы В.Ерофеева в образе девушки, с надеждою
глядящей в сторону Москвы.
В настоящем произведении местами использовались строки, принадлежащие
Г.Державину, А.Пушкину, А.Блоку, С.Есенину и У.Черчиллю.
Многие – перевраны.
|
|