Зима у нас – сезон дождей.
Скверная погода, мерзкое настроение. Будут сегодня положительные эмоции?
Автобусная остановка. Вяло наблюдаю, как грузятся «Газели» идущие к железнодорожному вокзалу. Женщина средних лет, навьюченная пакетами и сумками, подходит к входной двери, оборачивается и смотрит на меня. В её лице что-то меняется. Сзади торопят, она входит в автобус, устраивается у окна, смотрит, улыбается. И только теперь до меня доходит. Улыбка всё та же.
Лена… Ленка…Ёлка…
Машина отходит, она машет рукой.
- Я вернусь…
***
Первое сентября.
Выстроившаяся на спортивной площадке школа напоминала птичий базар.
Мать порывалась взять за руку, я не давался – взрослый.
Мой будущий класс стоял в самом углу площадки. Учительница встревожено оглядывала подопечных, растроганные мамы и всхлипывающие бабушки толпились позади. Мы подошли к учительнице:
- Здрасьте…
Валентина Семёновна уверенной рукой поставила меня в строй. Не туда, куда хотелось - к Витьке Малинину, а между двумя белобрысыми худющими девчонками с торчащими в разные стороны косичками. Малина покосился в мою сторону и презрительно хмыкнул:
- Жених.
В семь лет страшнее оскорбления не бывает. Этих девчонок я возненавидел на всю жизнь. Которая скоро закончилась. Через месяц. Потому что через месяц я постыдно и позорно влюбился в одну из них. В Лену.
Самое главное в таких случаях не подавать виду, иначе всё – конец. Естественно, Лене доставалось от меня ни за что ни про что. Вымазать мелом сидение, залить чернилами тетрадь (шариковых ручек в помине не было) – святое дело. В ответ я получал книгой по голове и довольный, успокаивался.
Зато в своих вечерних грёзах я видел, как она ломает ногу (нет, лучше руку!), обессиленная опирается на моё плечо, и я тащу её…. Куда? Не знаю. Но куда-то очень далеко. А вокруг ни одной живой души, кроме диких зверей и скорпионов. И вечером, у костра, благодарная и усталая, она опускает голову на моё плечо….
Дальше этого семилетняя фантазия не шла.
Мы с Малиной сидели на задней парте и вволю могли играть в пёрышки и шушукаться о своих проблемах. Лена, как все отличницы, сидела на первой, перед столом учительницы. Одна.
Наконец наше шушуканье надоело, и раздражённая Валентина Семёновна хлопнула указкой по столу:
- Горохов! Встань! – я встал.
- Собери учебники и садись сюда, - она указала на место рядом с Леной.
Я побледнел, покраснел и стал бордовым, а мои уши пылали как кремлёвские звёзды. Класс хихикал, гадский Малина прошипел:
- Жени-их, - и тут же получил по физиономии тетрадкой, которую я вертел в руке.
Выстрелом хлопнула указка.
- Я кому сказала? - Валентина Семёновна подошла, взяла меня за шкирку и, протащив по скользкому полу, усадила рядом с Леной. Та отвернулась. Но я успел заметить, что уши у неё были ничуть не бледнее моих.
Теперь я вполне легально мог, иногда, под предлогом защиты своего пространства, касаться её локтем. Ничего себе ощущение, я вам скажу. А иногда мы даже разговаривали. Ни о чём. На нейтральные темы. Когда была очередь нашего дежурства я, как заводной, таскал и переставлял парты, Лена мела веником пол, протирала его мокрой тряпкой, а я искоса наблюдал за ней и мечтал:
- Ну вот, сейчас… сейчас она поскользнётся и сломает ногу. И я на руках потащу её в больницу. Благодарные родители и врачи предложат мне сидеть у кровати, а глубокой ночью она очнётся от наркоза, слабым голосом попросит пить, и потом… пожмёт мою руку своей ладошкой и скажет:
- Спасибо, Серёжа…, - и глаза её влажно заблестят.
Однако ничего не происходило.
По вечерам я продолжал пробираться с ней через джунгли, спасать из тонущего катера (сам я плавать не умел), кормить рыбой на необитаемом острове, укрывать от дождя и снега на фронте. Мало ли тем у воспалённого любовью воображения. И тут произошла катастрофа.
На перемене девчонки прыгали через скакалку. Очередь Лены ещё не подошла, она стояла в стороне и кружилась. На ней была коричневая школьная форма – белый фартук, бантики. И вот, когда она раскрутилась достаточно сильно, её коричневое платье поднялось выше колен, и я с ужасом увидел, что моя любовь одета в какие-то кошмарные розовые рейтузы.
Такого надругательства над своими чувствами я вынести не мог. Не могла дама моего сердца носить розовые рейтузы. Да ещё такие длинные. И я её разлюбил.
Сразу.
И через неделю влюбился в Таньку Бондаренко.
Бандору….
***
К концу восьмого класса выяснилось, что почти половина наших уходит.
Лена тоже собралась поступать в какой-то техникум, кажется, пищевой. После экзаменов решили устроить выпускной вечер, как положено. На хате. Хату предоставила одна из родительниц – частный дом с довольно большим садом. Мамы суетились, накрывая выпускникам стол салатиками, колбасой и конфетами. Потом, опасливо косясь друг на друга, выставили на двадцать пять человек две бутылки шампанского. Выпускники тоже суетились, стараясь незаметно перетащить в угол сада ящик портвейна. Все были заняты. Из магнитофона грохотал «Синий иней», который позже, чудесным образом, превратился в «One way ticket».
Начали часов в восемь вечера. Быстро прикончив шампанское и пожевав салатов – пустились в пляс. Тогда это называлось «шейк». Портвейн гудел в венах. Кто-то уже робко пробовал блевать за кустами малины.
Ощущая необыкновенную лёгкость и непреодолимую смелость, я пригласил Лену танцевать.
- Уезжаешь?
- Ага.
- Жалко.
- Мне тоже.
- Можно я тебя поцелую?
Она внимательно посмотрела на меня, взяла мою голову двумя руками и неловко чмокнула в нос.
- Я вернусь.
Она не вернулась…
***
Прошло пять лет.
На третьем курсе института наша команда участвовала в городском смотре (как тогда это называлось) – ВИА. Через пять минут был выход. Мы ожидали у бокового входа, в толпе болельщиков. Курили и обменивались впечатлениями. Я услышал.
- Серёжа!
В двух метрах стояла Лена.
- Ты откуда?
- Я на минуту, случайно узнала.
Объявили наш состав.
- Жди здесь, я буду через полчаса.
- Сейчас не могу. Завтра…, - и уже уходя:
- Я вернусь.
Она не вернулась…
Ещё через два года, я уезжал на преддипломную практику в Москву.
В дверях вокзала нос к носу сталкиваюсь с Леной.
- Ты куда?
- Поезд… уже объявили.
- Дай телефон! Где ты живёшь?
Рослый тип, нетерпеливо переступавший рядом, недовольно буркнул:
- Лена, опаздываем
- Муж? – вопросительно покосился я.
- Нет, - она махнула рукой.
- Я вернусь.
Она не вернулась…
***
Нарисованный за многие годы моей фантазией образ был настолько недосягаем, что, наверное, к нему не смогла бы приблизиться и сама Лена. Это был идеал. Тот, который способно создать только наше воображение. Мои знакомые женщины и жёны пытались взобраться на пьедестал, потом, отдуваясь, отряхивали пыльные ладошки, и пробормотав:
- Не больно-то и надо, - исчезали в мареве времени.
Прошло много лет, а Лена была всё та же. Та, которую стоило спасать из огня и воды, за которую я шёл на эшафот и дуэль.
И вот сегодня…
Я стоял, смотрел вслед «Газели» и слышал её голос:
- Я вернусь…
Возвращайся.
Я давно простил твои розовые штанишки.
29 января 2003
|
|