Откуда-то всплыла древняя подружка... Как ржавая немецкая субмарина времен войны - посредине мирного деревенского озера.
К столбняковому изумлению сельчан-аборигенов…
Нет, не надо думать плохого сразу. Сама-то она, подружка - не древняя.
Даже наоборот, весьма еще юная. Можно дать и тридцать. А можно – и все сорок. С какой стороны посмотреть. И при каком освещении…
И на субмарину не похожа. Даже совсем не похожа. Просто метафора у меня из души вырвалась. От внезапности. Настолько неожиданно всплыла.
Когда-то у нас все очень даже складывалось. Прямо, как по заказу. До дружбы с любовью – и обратно, в том же порядке. Как на качелях в летнем саду.
Но столько всего разного уже потом проплыло мимо…
Очень удивительный для меня звонок. Для селянина-аборигена.
***
Тридцать ей, или - тридцать пять, или, все сорок уже…
Что за чудесный женский возраст!... Пора исканий и практических томлений.
Ей даже двадцать пять лет, наверное, сейчас еще можно дать. Почти - по трезвому, и при определенном освещении. Интимном. Ну, и конечно - после рюмки бодрящего.
Так – по голосу во всяком случае, кажется.
А уж если пару рюмок предварительно накатить - чего-нибудь очень крепкого - то и все двадцать. Если ей так уж хочется.
Правда, дать - и при этом отвернуться, и крепко зажмуриться. Не веря самому себе. А уж ей - подавно не веря.
Трещинка какая-то в ее красивом голосе звучит. Как в фарфоровой чашечке из дорогого, но бракованного сервиза. Стукнешь ложечкой, она и отзывается – трещинка, на глаз не заметная. Печально так и жалестно.
Но если хочется человеку – почему же приятное ей не сделать? Почему сколько просит - не дать? Ничего же не стоит это...
***
Обычно у женщины такие звонки друзьям - после первого мужа начинаются. После главного врага, и виновника всех ее прошлых и будущих несчастий. Отца ее детей, сироток несчастных, обделенных.
Эх, век бы его не знать, эту сволочь такую. Жмота, проходимца и бабника.
Вот она - любовь проклятая и бескорыстная, до чего бедную женщину доводит. Словами - не передать.
Ты – с чистым сердцем, а тебе в лицо плевок. Или в душу. Что, кстати, почти равноценно.
Только пальцами в воздухе и остается, что щелкать.
И кремами усиленно мазаться.
И в солярий бегать до изнеможения.
И даже о хирурге пластическом мысли закрадываются - пустынными ночами. Где-то чтобы подложил, а где-то чтобы что-то и подтянул.
Мужик нужен… Так внутри все и ходит ходуном. И чего-то требует. В общем – неотложные меры нужны.
А мне что остается? Конспектируя в голове все это? Обидно, слушай, а? Очень обидно... Скорой помощью у нее работать.
***
Или, иногда такие странные звонки случаются - между первым и вторым мужьями. Стоящими - один другого.
Две сволочи... Одинаковые. Будто из одного зеркала вылезли. Двоечники и недотепы.
А может быть - дело к окончанию третьего мужа идет? Совсем уж неудачного. Черт бы его прибрал! К чертям свинячьим! За все его фортели. И за эту суку - из Архангельска. Откуда она тут только появилась – вертихвостка, на мою красивую голову? Кто ее сюда звал, лярву белокурую с бритыми ногами?
***
А бывает иногда, что и в середине четвертого мужа – такой звонок к старой любви наклевывается. Уже теперь - мужа гражданского. Дистанционного. Как английский язык через Интернет.
Вот он тут, и вот его нет тут. Факультативно вкатывается и закатывается, что ясный месяц.
Но, может быть, так даже лучше? Мы ведь прежними уже научены. Ох, как научены - по углам и судам с детями скитаться, и жилье столичное делить...
А здесь – выключил компьютер – и нет его уже. Растворился.
А жилплощадь – осталась.
***
Да, скорее всего – этот ее звонок - уже при четвертом. Приходяще-уходящем. Том, что из - не очень ухоженных. Жалостных таких - одиночек.
Так и хочется его иногда по квадратной головке, простите - голове, погладить, приласкать, накормить чем-нибудь даже. Правда, хочется - пока он рот не раскроет.
Всю жизнь он надежды подает направо и налево. И благополучно их не оправдывает – и ни направо, и ни налево.
Его другие дамочки подобрать не успели. Или не смогли. Или вообще – не собирались подбирать. Или он сам не очень-то подбираться хотел. В силу того, что с мамой живет…
А тут вот вдруг неожиданно - сдался. На милость победительнице. Лапы передние нестриженные поднял - и сдался.
И ходит на задних лапах. Тоже не стриженных. А передние – все за головой. Появляется, и исчезает. Под мамино крыло прячется.
***
Но вот еще вопрос к присутствующим - нужно ли было его подбирать? Другие же вокруг – тоже не дуры. Как-то на него спросу-то особого – никогда и не было. И до сих нет. Даже любовницы у него, кажется, нет.
Совершенно явно - завалялся он что-то. Вид не слишком товарный. Бока проплешинами повытерлись, шерсть на темени облезла, и даже выпала.
А уж если крышку с его высокого очень умного лба приподнять, и в кастрюльку под эту крышку заглянуть - бог ты мой, кто же так щи-то варит? И на компот - тоже не похоже.
А запах, запах... Не, не "Армани" - точно.
И хочется ей, моей приятельнице, как мне кажется, запеть русский народный романс-сомнение под названием «Атомулиядалато?…» Эта ария – на всю страну всемирно известная…
Только голос уже не тот у нее – арии петь. Не романтический уже голос. Охрип от сигарет и превратностей бытия. С трещинкой.
***
Такие дружественные звонки прошлых подруг обычно случаются, когда они в подвешенном состоянии.
Столько, кажется, дорог, столько путей и тропинок еще впереди... Шлепай вперед - вовек все не перешлепаешь... Двадцать пять ведь дают – при интимном освещении. После двух рюмок.
Но какую вот единственную выбрать, одному черту известно. Куда под локоть толкнет - туда и пойдешь в итоге. На собственную погибель. На радость супостату.
И погибать-то рано. Даже не то слово - очень рано. Совсем не хочется погибать. В тридцать-тридцать пять-то... И даже в сорок…
***
А еще – сообщает мне приятельница – очень еще ей на Гавайях пожить охота - где метро пока не изобрели. В приятном обществе – хочется.
Чтобы муж – в Москве, а она – на Гавайях. Разве это – не нормальное человеческое желание?
А нынешний промежуточный милый друг раздражает – просто до оскомины на зубах.
Даже – нёбо от него горит.
А от его мамы – еще и язык щиплет.
Такой на Гавайи вряд ли отправит.
Он - как чемодан без ручки. Из анекдота с бородой. Выбросить жалко. Носить - неудобно.
И замки поломались, все время что-то не к месту вывалиться из него норовит.
Лучше бы он рта не открывал. Скотчем бы рот ему заклеить, и наручники надеть, да перед людьми неудобно. Не поймут. Или поймут - но превратно. Каждому ведь не объяснишь - про чемодан-то. Что хоть и без ручки – а рядом в наручниках шляется.
Подумают про садо-мазо. Даже некоторые – позавидуют. Но вслух не скажут.
***
И со здоровьем не совсем лады - у милого друга..., - жалуется подруга по нагревшемуся от ее болтовни телефону. Что-то у него не так с этим самым либидо.
Видимо, что-то с ним от избытка нахлынывающих в нужный момент чувств происходит. Пять секунд и уже готов, голубчик. И выключается, как перегоревшая лампочка - пшик... щелкнула, и матовой стала. Из патрона вывалилась.
И какой-то жидкостью простыню закапала. Чуть-чуть, немного, правда, но теперь опять – меняй белье. Противно же на закапанном спать-то.
Так прямо эта пшыкнувшая от наплыва чувств лампочка - в помойное ведро и просится. Или – к маме. К этой самой.
А запасной - нет. Надо в магазин бежать.
Да, думаю я, с таким – явно на Гавайи не поедешь. Еще по дороге в аэропорт – перегорит.
В общем, хочется ей, моей древней подруге, чего-то. Очень хочется.
И даже возможности для этого есть. Подручные. Так ей представляется. В моем лице, наверное.
***
Поинтересовалась подруга, как и с кем живу. И вообще, не умер ли еще?
Сообщила, что рада. Что жив и здоров - этому-то и рада. Что еще не умер. В-одиночку. В своей одиночке.
Без особого ехидства сообщила – что рада моему здравствию.
Вышло даже довольно смешно. Этак – непринужденно.
Я про себя думаю - пока не дождетесь. Пока, я еще жив.
А что касается моего здоровья – то, возможно, не худший вариант. Бывает гораздо хуже. Бесперспективнее бывает. Гораздо бесперспективнее.
У меня, думаю - все еще впереди. Пока.
И на всякий случай, проверил. Даже рукой провел по джинсам.
Так точно - еще пока впереди. Точнее - спереди. Ну, может быть, не буйное самое, зато исправное. Не самое впечатляющее, зато пока работоспособное.
Даже еще можно что-то с ним и планировать. Какие-нибудь легкие приключения в восточном стиле. Протекающие без болезненных мужских охов, ахов, и хватания за поясницу – совершенно не вовремя.
И на лампочку, что на последнем издыхании – я пока не очень-то похож. Жужжащую перед финальным пшиком. Не в пример ее мужу нынешнему.
Минут за десять даже - ручаться можно. За десять минут бесперебойной работы. Или - даже за пятнадцать. Особенно, при хорошем уходе. Нежном и влажном. Взахлеб.
***
Вообще, если очень надо – то я, конечно, готов ей помочь. Невзирая на обстоятельства и нашу заскорузлую любовь энной давности.
Почти всегда готов – как гипсовый пионэр. Что дежурит с горном и барабаном – на центральной площади пионэрского лагеря. Распланированного, как зона - где-то на севере. Четко и аккуратно. Чтобы строем ходили, и с ноги не сбивались.
Или, как гипсовая же пионэрка с кувшином – и там же, неподалеку. Всегда она готова свой гипсовый кувшин под тухлые яйца, оставшиеся после завтрака – проходящим строем из столовой розовощеким пионэрам подставить.
***
Только вот, надо ли мне это?
Хотя, даже, если и не очень-то мне надо - тоже, в общем-то, готов. В силу привычки. Нравится мне этот процесс. Сам по себе – нравится. В силу неразборчивости в связях.
Правда – ленив я стал за это время, пока мы не виделись. До полного безобразия. Самого себя стыжусь.
Лучше лишний час посплю, чем глупостями заниматься абы с кем буду.
Не в пример тем пионэрам. Что все стоят себе и стоят посреди пионэрского лагеря, разлинованного под места не столь отдаленные.
***
- Ох, ты и язва, - говорит мне подруга. – Нет, чтобы женщину утешить.
Да ладно, в конце-то концов, я и помолчать могу. Не шутить. Заткнуться и помолчать. Даже - отвернуться на время. Если женщина просит.
Хотя, конечно, на замену ее милого нынешнего друга - не потяну. Нет у меня таких амбиций. Давным-давно нет. Заржавели от времени эти амбиции. Привык в зеркало по утрам смотреть - и только свое отражение видеть.
***
Оно - хоть и не самое - но все же, мое. Собственное. Пусть и одинокое, зато ни с чем его не спутаешь.
И если долго смотришь на свое отражение - даже и привыкаешь потихоньку – ко всему, что с ним происходит постепенно.
Даже испуг уже не берет, а только легкая оторопь - ну надо же, что вышло... Что это за физиономия такая… Потертая…
Однако, утешаюсь, лучше, все же, потертая, но своя. Приватная, родная.
Я вот что, разговаривая с ней, вспомнил - недавно приятель в лучший мир отошел… И уже в зеркало никогда не заглянет. Жалко приятеля.
А тебе-то как повезло, а? - думаю я. - Как ты пока легко отделался-то... Все еще прыгаешь. Почти непринужденно. И себя по утру рассматриваешь. Счастливчик... И даже женщины красивые тебе еще звонят сами собой.
Конечно, фасад мой мог бы быть и поновее. Но - с лица воды не пить.
Зато – уже ничего лишнего на фасаде.
И в кастрюле под лысиной - рецепты блюд могли бы быть поразнообразнее. Поострее, что ли.
Но, с другой стороны посмотреть - все же вполне здоровая пища. Без особых изысков. Но с приятным вкусом. Никаких килек в томатном соусе на газетках. Никаких трухлявых пней - у палатки в туристском походе. С запахом из подмышек и еще – неизвестно откуда.
***
Так надо, или не надо, – скорой помощью работать?
- Надо, - говорит. И причем, срочно. Безотлагательно. – Оттрахай меня, хотя бы, пожалуйста, по первое число. Как сидорову козу. Как ты один умеешь… Только с тобой я себя шлюхой чувствую распутной. Очень иногда надо себя шлюхой почувствовать. Чтобы мозги на место встали. Мы же с тобой так любили друг друга…
Старая любовь, говорит, не ржавеет. Старая любовь - не умирает... Лечит даже. Иногда.
Эх, любовь... Слово-то какое…
От частого употребления слова теряют целебные свойства. Как лекарства, залежавшиеся в аптечке. Без употребления.
Иногда нужно проводить там ревизию - выкидывать старье и закупить все новое.
Но кто же наперед знает - какие новые лекарства понадобятся? И - в каком количестве? И в какой аптеке их купить можно? И вообще - можно ли их там купить?
Есть еще вариант - обмен произвести. Например, дать объявление: меняю дружбу – на любовь. Или, наоборот - меняю любовь на дружбу. Между полами.
Кто-нибудь, да клюнет?
Еще забавно звучит: любовь, как лекарство – как это? По-моему, не очень.
Подруга говорит уверенно:
- Надо. Срочно. Настроение, что-то, такое. Непонятное.
***
...А я и не знаю, что на все это ответить.
|
|