В те далёкие - и не очень, годы, когда были ещё запрещены многие поэты, любители и пииты собирались слушать ( не бесплатно!), запрещённые стихи в мастерской художника - Гены Доброва. Это было в Столешниковом переулке Москвы, т.е. в двух шагах от нынешней мэрии и рядом!! с прокуратурой СССР!
В тот раз в огромной мастерской на третьем этаже роскошного особняка молча внимали модному барду множество любителей запретного. Свободных мест не было. Люди безропотно теснились вдоль стен и даже сидели на лестнице на антресоли.
Выступал бард - большой, холеный, упитанный юноша, в дифицитных закардонных одеждах,с прямым пробором в набриолиненных волосах, юным прыщавым лицом. Под трепетным взглядом своей содержательницы, необъятной одесситки, он пел песни Высоцкого, запивая куплеты, заготовленным на этот случай , портвейном, из простого граненого стакана. Стояла тишина. Лишь чувствовалось безмолвное взволнованное дыхание множества людей.
Примерно через час, протянув руку за очередным стаканом вина, бард резко прекратил играть и петь, потрясённый пустым стаканом. Лицо его покрылось красными пятнами и он громко, пулемётной строчкой разразился скверным матом, брызгая слюной.
Все молча, с пониманием, стали выворачивать карманы, выгребая остатки денег. Тут же нашёлся гонец, который помчался в винный напротив, и вскоре доставил очередную бутылку вина. Юный модный бард, как бензин в заглохшую легковушку, не отрываясь залил в себя стакан портвейна и, как ни в чём не бывало, продолжил петь с того же места. Больше я ничего не слышала. Меня бил озноб. Дрожащей рукой я машинально вынула из сумочки альбомчик и ручку.
После окончания вечера, я всю дорогу машинально записывала стихи о Высоцком, который непрерывно потекли на бумагу. Поначалу они писались находу, затем в троллейбусе. Дома я сунула куда - то тетрадь, и свалилась, обессиленная, выплеском эмоций, спать. Пробило 12.
Через несколько дней, наткнувшись на неё, переписала начисто каракули. Оно не переписывалось и не правилось с тех пор.
Выслушав его в через пару дней, Добров безапеляционно сказал :
- "Не иначе, что тебя поцеловала тогда Муза.
ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ.
Владимир Высоцкий, цикорием славы усыпан,
Под тяжестью трупов - цветов, источающих запах рыданий,
И склеп почитаний и славы ему неуютен и тесен,
И душит петлёю морскою слюнявая мода признаний.
*
*
Хрипит, надрываясь, с пластинок заезженных, каждого,
Безусого мальца, одетого в стиле модерна,
И в чёрных рубахах, гитарами перепоясаны,
Салонные барды - поганками зреют на дёрне!
*
*
То баврды из тех, что несут свою сущность из баров,
Пресыщенной плотью в заморских одёжках колышат,
И матово тренькают, сладко и складно, с пробором,
Головкой трясут и собою, как воздухом, дышат!
*
*
О чём же поётся детьми инкубатора нервного времени?
Влачащих цветами бумажными песни к застолью?
И жизнь коротая за муторной склянкой портвейна,
Не любят! Не сеют! Детей не рожают, тем более!
*
*
- Где, брат мой, твоя нетерпимость к искусному ханжеству?
Где правдоюжизни ни веет, ни каплет, не дышится?
Восстанешь ли ливнем, грозою, сермяжною правдою.,
Когда эта патока трелей постылых послышится?
*
*
Рассыпь всё Загробье, с высот, вознесённый, Высоцкий!
Ты весь был как факел, что светит в ночи жизни!
И в песнях твоих, что берём мы с собою в дорогу,
Натянутым нервом, звенящем струною, ЖИВ ТЫ !
|
|