-2-
Что же такое искусство? Не очертив своё представление об этом понятии, рассматривать явления, связанные с ним, нам представляется непродуктивным. Не будем мы оформлять свою мысль и в духе кратких философских энциклопедий, предлагая читателю одну полосу тумана вместо другой примерно следующим образом: искусство – это результат художественного творчества. Не будем до поры и суживать тему, переходя от видовых признаков к родовым (проза, поэзия и т.д.).
В какие бы одежды не рядилось искусство во времена оны, в каких бы одеяниях не являлось нам сегодня, но выйти за границы закона подобия, о котором уже говорилось в предшествующей главе, оно не в состоянии. В этом плане трудно не согласиться с Аристотелем, видевшим одну из основных функций искусства в подражании жизни (мимезис), которое приводит к очищению души через слёзы (катарсис) – как считал Ганеман, подобное страданию лечится подобным – «similia similibus curantur». Однако, если говорить о мимезисе оправданно возникает другой вопрос. А что есть жизнь?
Если судить по некоторым древнеиндийским представлениям, аналог которых мы встретим и у Платона, то жизнь (бытие) – покрывало майи, фата-моргана, иллюзия. Но тогда всякое подражание ей выглядит не более чем развлечение праздного ума. Отбросим.
Если за иллюзией, или иначе – миром явлений (миром феноменов), стоит некая реальность (ноуменальный мир), как то виделось Канту, но реальность эта непознаваема, все наши «подражания» будут напоминать попытку слепого написать маслом портрет жены президента. Опять же – бессмыслица для праздного ума. Отбросим.
Если реальность, стоящая за нашей жизнью познаваема, но слепа и иррациональна (Шопенгауэр), то любое истекающее из неё следствие – абсолютная нелепость, включая жизнь или искусство, хотя бы в силу того, что ответ уже дан – смысл состоит в его (смысла) отсутствии. И мимезис, и катарсис, и все прочие эстетические мистерии, по сути, сведутся лишь к повторению одной и той же глупости размером с целое бытие. Отбросим.
Если помимо видимой, данной нам в ощущениях никакой другой объективной реальности не существует, как то полагали, например, материалисты (Маркс, Фейербах и др.) или представители прагматизма (Пирс и др.), то эстетическая функция искусства перестаёт быть превалирующей. Т.е. понятие мимезиса в этом случае сводится к элементарному «фотографированию» наблюдаемых глазом контуров того или иного объекта, а сделанные «фотографии» выражают не сущности прекрасного (безобразного) стоящие за этими контурами, а чисто прикладные смыслы, находящиеся вне природы описываемого предмета: идеологический, воспитательный, образовательный и т.д. Но ведь эти функции значительно эффективней реализуются соответствующими видами человеческой деятельности, перечислять которые, полагаю, будет излишним. Добавим, что в этом случае, утрачивая свою самодостаточность, искусство не может выступать и как способ независимого познания. По характеру используемого языка (языков) оно не эмулируется с позитивным знанием (собственно позитивизм, академическое науки и др.), а оккультное знание является не легитимным с точки зрения основной посылки – кроме видимого мира иного не существует. Но кто возьмёт на себя смелость утверждать, что закон всемирного тяготения ближе к Истине нежели «Мадонна с младенцем» Рафаэля? Остаётся, правда, ещё развлекательная функция. Но она скорее характеризуют массовую культуру, нежели высокое искусство и уж явно не отвечает вполне на сформулированный нами главный вопрос – что есть жизнь. Отбросим.
Если предположить, что формой существования бытия является язык (напр., Витгенштейн), то гносеологическая функция искусства, по логике вещей, должна была бы свестись к поиску универсальной парадигмы, изначально заложенной в сущности языка как некий мироорганизующий принцип. В этом же принципе должна была сосредоточиться и абсолютная модель эстетической компоненты, её экзистенция. Но, если вслед за Хайдеггером мы начнём утверждать примат экзистенции (существования), а не эссенции (сущности), то мимезис предстанет нам как освоение одного «про-явленного» языка за счёт использования другого. Говоря об искусстве, это больше будет напоминать перевод, скажем, языка природы на язык живописи с целью извлечения (создания?) в «при-сутствие» очередного эсперанто. Но коль скоро сие удастся усердному Орфею, то таковое эсперанто, начав «при-сутствовать» неизбежно станет всего лишь одним «из», а не, пользуясь терминологией досократиков, Единым (Парменид). При этом отметим - несмотря на то, что сама по себе идея представляется нам достаточно симпатичной, она неизбежно сводит процесс творчества к жонглированию словами и культурными аллюзиями – эстетический капкан постмодернизма. Кроме того, при такой посылке искусство не в состоянии вывести художника за границы собственного языка, а, значит, делает невидимыми для перевода языки иных уровней, что входит в противоречие с любым утверждением, предполагающим наличие объективной реальности. Отбросим.
Если же всякая реальность субъективна (солипсизм), то вы, мои читатели, просто не существуете. Чего ради тогда мы здесь собрались? Искусство не более того, что я о нём думаю, и мысли мне эти излагать, получается, некому. Здесь вполне уместно может последовать знаменитый пассаж из Марка Твена, в котором тот утверждал, что слухи о его смерти были несколько преувеличены. Отбросим.
Однако все вышеперечисленные «если», включая, по умолчанию, не перечисленные являются доказательством от противного только одного. Всякое подражание жизни, а, стало быть, и сама жизнь есть поиск (проявление) подобия сотворившего её Первоначала. Через этот поиск (поиск прекрасного) и реализуется в искусстве главная его функция – эстетическая. Акт творения подобен акту Творения, независимо от того, какой смысл каждый отдельно взятый художник в своём сознании вкладывает в понятие слова «Творец». В этом вопросе он сообразуется только с чувством внутренней свободы, свободой совести и пониманием прекрасного. Т.е. на качество эстетического откровения не влияет то обстоятельство, что художник - язычник, верующий в единого бога или, скажем, верующий «атеист». Это не вопрос религии.
Разочарование, ревизия и (или) отказ от накопленных духовных ценностей на пути поиска (познания) Первопричины в той или иной форме (все наши «если» и др.) неизбежно приводит к разрушению прежних форм искусства и вырабатыванию нового алгоритма подобно тому, как в древних культурах и боги, и смертные возвращались на круги своя (мифы об умирающих и воскресающих божествах, инкарнации и др.). Время между разрушением и созиданием иногда охватывает столетия, иногда – годы. Но сколько бы оно не длилось, это и есть время кризиса, выражающегося в симптомах, очерченных выше. Благодаря «матрёшечному» принципу (по внутреннему контуру – поиск сущности) в искусстве сохраняется традиция. Благодаря принципу всеобщего подобия (по внешнему контуру - события), мы можем анализировать одни явления, опираясь на другие (история, наука и т.п.).
Так, рассматривая подобие искусства фундаментальной физике прошлого столетия, рискнём предположить, что процессы творчества в ведущих своих тенденциях после определённого времени (с некоторым запаздыванием, если сопоставлять с наукой) развивались по «квантовому принципу». Т.е. таким образом, когда каждое явление жизни рассматривалось художником дискретно (в контексте только окружающих данное явление событий), без учёта всеобщего закона причинности (таковы явления, например, «потока сознания» в литературе, творчество писателей «утраченного поколения», некоторые ветви отечественной литературы последних лет etc. Пользуясь той же аналогией и памятуя о не получившей серьёзного развития попытке создания всеобщей теории поля, противоположность «квантового принципа» можно окрестить «принципом Эйнштейна». Это то, что основной целью полагает поиск универсума и рассматривает мир как его следствие во всей совокупности детерминированных элементов бытия. Первый, если говорить о науке, способствовал переносу акцентов из области фундаментального в область прикладного знания, что привело цивилизацию к новому витку развития, а в экономической сфере к огромному количеству нужных, не очень нужных и совсем ненужных предметов обихода. Второй так и не получил должного осмысления в ХХ веке, что серьёзно затормозило движение человечества на пути концептуального освоения законов физического мира. Подобное, на наш взгляд, «не случилось» и с искусством, попавшим, в конечном счёте, в капкан постмодернизма в противоположность утраченной «соборности» (В.Иванов) возможного пути.
А вот для сравнения отрывок из статьи Н. Бердяева, где он разделил искусство на аналитическое (ср. с «квантовым принципом») и синтетическое (ср. с «принципом Эйнштейна»):
«Въ стремлении къ синтезу ничто не разлагается, космический ветеръ не сноситъ художниковъ творцевъ и художественныя творения съ техъ вековечныхъ местъ, которыя имъ уготовлены въ органическомъ строе земли. Даже въ революционномъ искусства Скрябина замечается не столько космическое разложение и распыление, сколько завоевания новыхъ сферъ. Но у Скрябина была даже слишкомъ большая вера въ искусство и связь его съ великимъ прошлымъ не была порвана. Совсемъ другую природу и другой смыслъ имеютъ те явления, которыя я называю аналитическими стремлениями въ современномъ искусства, расщепляющими и разлагающими всякий органический синтезъ и стараго природнаго мира и стараго художества. Кубизмъ и футуризмъ во всехъ его многочисленныхъ оттенкахъ являются выражениями этихъ аналитическихъ стремлений, разлагающихъ всякую органичность. Эти веяния последняго дня и последняго часа человеческаго творчества окончательно разлагаютъ старое прекрасное, воплощенное искусство, всегда связанное съ античностью, съ кристальными формами плоти мира» (Николай Бердяев «Кризис искусства». (М., изд. Г. А. Лемана и С. И. Сахарова, 1918, с.7). Думаю, комментарии излишни.
Отметим некоторые характерные черты кризиса искусства на примере современной отечественной литературы. Великолепные игры в слова и культурные аллюзии - но за многозначительностью не стоит многозначность. Высокий уровень владения ремеслом целого ряда авторов – и вместе с тем саморазрушение в попытках отторжения (преодоления?) традиций, сложившихся в пределах этого ремесла (В.Сорокин, В.Пелевин, Б.Акунин, Д.Пригов и пр.). Тоска по духовности – и… цинизм как выражение отрицания ценностей былого времени (времён?). Путей много - однако видимое большинство из них ведёт в тупик. Ни совершенствование языка ремесла, ни поиск национальной идеи, ни попытки реанимировать пророков незапамятных времён, ни… не в состоянии хоть как-то заретушировать пустоту, царящую в том или ином очередном мыльном пузыре, сколь сильно бы он не был раздут критиками и «массовкой». Падение популярности прежних, советских (по духу) кумиров будь то от прозы, будь то от поэзии, включая большинство из оппозиционно относившихся к системе писателей. Перенос читательского акцента с высокого искусства на массовую культуру.
И т.д. и т.д. и т.д.
«Король умер!», «бог умер!», эпоха умерла!
Увы, всякое обновление требует жертв. Чаще - кровавых. Такова природа кризисов. Такова природа человеческой трагедии, искусства и, на этот раз, не бога, а Бога. Всё подобно всему. «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Екк. 1:9)
|
|