(из историй судового радиста Влада Козловского.)
(Посв. той, кого уже нет)
В тот год Влад ходил на сухогрузе. Тогда ещё под советским флагом. Это сейчас свой флаг стал чужим для всех моряков, кто хочет мало-мальски зарабатывать деньгу и жить, пусть не шикуя, но по-человечески достойно и после плавания не отводить взгляда от жены и детей. Что ни говори, а приятно шлёпнуть пачкой баксов о стол перед супругой и ходить некоторое время этаким павлином. На своих судах тогда не было дикой нехватки рабочих мест. А сейчас многие кореша Влада по мореходке беспробудно бичуют на берегу, уходят в мелкий бизнес или в тяжкие запои от безысходности своего положения. Многие уже успели развестись всё на той же почве. Некоторые ушли навсегда, в другую синеву. Совсем не в морскую, а в ту, что смыкается с любимым и ненавистным морем.
Это потом ему повезло, уже через несколько лет, когда он устроился на круизный лайнер радистом. Лайнер ходил под немецким флагом в кругосветки с туристами всех стран, городов и весей. Платили нашим мариманам меньше, чем морякам из своих, развитых стран, но и поболе, чем папуасам и африканцам. Всё же образованием у нас "немудрено блеснуть". Кое в чём ещё и фору дать можем в морских профессиях. Русских брали на работу, дабы убить двух, а то и трёх зайцев. Своим платить нужно в размере, определённом их профсоюзами моряков. Не будешь, так три шкуры сдерут, и всю жизнь будешь штрафы платить за то, что ты человека обидел. А нашим можно и ниже платить, хоть и спецы высшего класса, и работать будут за троих, и держаться за место. Потому что очередь, большая очередь средь наших моряков на иностранные суда. Вот и получалось - свой среди чужих и чужой среди своих.
А в то памятное лето он был на нашем, советском сухогрузе. Избороздив моря и океаны, ранним, солнечным утром они пришли в теперь иностранный для нас порт Одессу. Стоянка была на одни сутки. Экипаж горохом скатился по трапу на пирс, как морские волки с "Санты-Марии", не видевшие суши месяцами. Потом, не спеша, вразвалочку пошлёпали, щупая ногами почему-то стойкую и оттого непривычную землю.
Влад сойти на берег не мог. Причина была более чем веской. Ведь из Москвы к борту должна была приехать бабушка. Сумасшедшие эти старушки. Из-за одного дня с внучком пилить на поезде двое суток из Москвы в Одессу! Может, они думают, что не доживут до встречи, пока внуки моря бороздят. Всё мнится им последний раз. Но, слава Богу, всё жили и радовали, и порой, что греха таить, доставали до печени своими заботами.
Он стоял у борта возле трапа и с тоской смотрел на весёлых туристов с круизных лайнеров, которых немного пошатывало на прочной земле. Так всегда бывает, когда мышцы привыкают сопротивляться качке и вдруг это сопротивление исчезает. Да хоть эскалатор в метро взять, когда он простаивает. Ведь сразу ведёт вперёд по привычке?
Вот и бабушка бежит. Как будто сейчас без неё отчалим. Обнялись, расцеловались. Без женских слёз, разумеется, не обошлось. Влад провёл её по судну, показал, как и чем живёт экипаж. "Ахов" и "охов" было множество. Наконец, зашли в радиорубку, смежную с его каютой. В каюте Влад подумал, что хорошо бы бабулю накормить с дороги. Заглянул в холодильник - копченая колбаса да консервы, кусочек белого хлеба. Была и початая "Смирновка". У бабушки было кое-что из фруктов и овощей. И, как назло - ни кусочка чёрного хлеба. Кок с буфетчицей на берегу гудят и шлют ему привет. А ведь бабушка всё ест с чёрным, вспомнил он.
- Бабуль нет у меня чёрного на пароходе. Давай белым обойдёмся. - извиняющимся голосом предложил Влад.
- Да не беспокойся, Владик, конечно, обойдёмся! - в свою очередь заволновалась бабушка. - Я ведь понимаю: с моря пришли. Откуда хлеб в море?
Они выпили по рюмке, поговорили. Потом Влад проводил её в гостиницу, откуда она должна была рано утром выезжать на вокзал и возвращаться в Москву.
Вечер и ночь в Одессе пролетели, как пули. Наступило раннее утро. Выгрузка прошла и их сухогруз собирался отчаливать и идти в балласте на другой порт. Влад прибрался в каюте и готовил к работе радиостанцию, когда по внутренней связи его позвали срочно к трапу. Недоумевая, он подошёл к трапу и увидел бабушку. Трап уже собирались убирать, и Влад вприпрыжку понёсся к бабушке.
- Что случилось, бабуля?! Ведь у тебя скоро поезд на Москву отходит! Ты что-нибудь соображаешь? Ведь мы вчера попрощались уже! - забросал он её упрёками.
- Так как ты там, в море-то без черного хлеба будешь… - со слезой в голосе сказала старушка и вынула из авоськи морщинистыми, в темных прожилках ручками две буханки мягкого, душистого чёрного хлеба.
Влад в растерянности не знал, то ли хохотать ему, то ли ругаться. Народ на борту катался со смеху и орал, чтобы Влад брал бабулю с хлебом на борт за спасение торгового флота от голода.
Он быстро нашёл возле пирса такси до вокзала, расцеловался с плачущей бабушкой и галопом взбежал по трапу на борт. Судно, старчески скрипя, тихо, словно навсегда, рассталось с сушей и снова ушло в море на работу.
Потом Влад долго сидел в каюте, курил, и задумчивость его изредка переходила в истерический хохот. Но, вместе с тем, отчего-то было и грустно до слёз, и как-то томительно-сладко.
Нет. Ни жёны, ни дочери, ни сыновья...
Только матери и бабушки способны на такую любовь, не требующую ничего взамен. Наивную, трогательную и готовую на любые жертвы, как и любовь Богоматери.
Москва
15 августа – 6 декабря 2001 г.
|
|