Семен Венцимеров (Нью-Йорк)
Триста семьдесят лун...
Сценическая поэма с песнями, стихами, лунными снами и воспоминаниями...
Действующие лица:
Поэтесса. Возраст – не важен, важно, что талантлива и влюблена.
Поэт. В спектакле участвует виртуально: В зале может звучать его голос, фантом поэта может изображать действие в пантомимическом театре теней.
Муза поэта. Выступает пантомимически.
Бард. Поет песни. Тексты песен помещены в начале каждой сцены. Идеальный вариант: бард сам является автором музыки исполняемых песен...
(Бард – поет):
* * *
Эфиопскою царевной --
Синий плащ с рубинами --
Ночь нисходит к нам в деревню,
На дубы с рябинами.
Так всегда подобна чуду
Ночь на страсти быстрая,
А в руках царевны -- блюдо,
Блюдо серебристое.
На пригорке встали елки
С ветками колючими,
А под елки сели волки --
И тоску озвучили.
Как они протяжно выли,
Морды устремив к луне!
Иль на блюде что забыли
Ценное о давнем дне?
Африканский танец страсти
Пляшет ночка искренне...
Волчий вой -- то ль плач о счастье,
То ли скорбь по истине
(Поэтесса с книгой в руках):
* * *
Тригорин – это он, а Треплев – я...
Слог у него наивно безыскусен.
Не оттого ль так красочен и вкусен?
Завидую ему, его любя...
Запуталась, как муха в паутине,
Меж творчеством и чувством -- вот беда...
Он для меня – далекая звезда...
А «горлышко бутылки на плотине»
Я нахожу в его любой строке
С чудесным описаньем лунной ночи...
Как Пиросмани красочен и точен –
Завидую уверенной руке...
Похоже, он не знает затруднений –
Творит, как дышит... Начал – и вперед...
Он, как ашуг: увидит и поет:
«Идет один верблюд...» Наивный гений,
Вот так, к примеру, он пересказал,
Легко справляясь, с образами, мифы.
Богов, царей – от Зевса до Сизифа
Своей строкой рифмованной связал...
Не знает он ни трудностей ни лени...
Любая строчка – в точку, наповал!
Послушаете, как истолковал
По-своему сказанье о Селене?
* * *
Селена, ясная Луна,
Тогда лишь только и видна,
Когда брат-Солнце, от трудов
Уставший, отдыхать готов.
Она, в подобие свечам,
Мир озаряет по ночам,
Молочно-белые коньки
Тихи, неспешны и легки –
Всплывают из глубин небес...
Селена – свет ее белес –
Неспешно отекает мир...
Селена издавна – кумир
Поэтов, мудрецов, волхвов,
Источник рифм и мирных снов.
Однажды легкий лунный луч,
Скользнув, упал на темный луг,
Где пастушок Эндимион
Спал в стороне от стада... Он
Селены взгляд остановил.
И так неискушенно мил
Был этот сельский паренек,
Что сердце собралось в комок,
Все устремленное к нему...
Ей было ясно, почему –
Парнишка дремлет на земле...
Луна плывет в полночной мгле,
Она-то знает, отчего
Не может позабыть его...
Труды ночные завершив,
Взывает к Зевсу, не забыв
Ошибку Эос: вечный сон
Пусть обретет Эндимион
Плюс к вечной юности... Кронид
Решил:
-- Да будет так! Пусть спит!
Пусть снятся молодые сны
В лучах восторженной Луны.
Все спит и спит Эндимион.
К нему приходит странный сон:
Что обнимает он Луну...
А сон ли это? Не одну,
А пять десятков дочерей
Селена родила... Белей
Их кожа молока, что – в мать,
А как отец – горазды спать...
В волшебном мареве Луны,
Речные боги бдят... Должны,
Из струй серебряных взойдя
Проверить русла... От дождя
Не смыты ль в русла берега...
Ночные по холмам бега
Кентавров сотрясают твердь
Танцуют нимфы -- круть да верть,
Сатиры водят хоровод,
Пан им играет и поет.
Пан -- бог холмов и бог равнин,
Он всей природы властелин...
В подлунном мире жизнь светла,
Луне и всем богам – хвала!
(Звонит телефон. Поэтесса снимает трубку):
Санкт- Петербург... Конечно, я... Привет!
Что, сразу не узнал меня?.. Бывает...
(К публике:)
В Нью-Йорке прозябает наш поэт –
И он свои мне тайны поверяет...
Я для него – отличный парень, друг,
Соратник по поэзии, коллега...
Тот старый друг, что лучше новых двух –
Я – словно б и не женщина, калека...
Наставник в поэтической судьбе,
Он щедро хвалит образы и строки...
(В трубку):
Что написал? Поэму «О тебе»?
Что – обо мне?... О ней...
Его уроки
Сверхценны для меня, но так горьки...
Послал по «электронке» мне поэму?
Уверена – прекрасные стихи...
Но ненавижу избранную тему...
Что написала? А тебе нужны
Мои несовершенные этюды?...
Ну, не ругайся... Вот – про глаз луны
Прочту из новых... Кстати, хвалят люди...
* * *
Ходят луны по белу свету,
Смотрят луны на нас с тобой,
Навевая мечты поэту...
Что не ладит с земной судьбой.
С Петербургской судьбой, нью-йоркской --
У поэта всегда раскол.
Под родной луной, под заморской
Нет покоя – в душе раздор.
Все не радует, все не мило,
Не находит, чего искал,
Конфликтуя с устройством мира:
Мир подлунный – не идеал...
Луны-примы на черном фоне,
С ними звездный кордебалет –
Зря стараются для тихони –
Отвлекись, не грусти, поэт...
* * *
Ну, каков же вердикт арбитра?
Так понравилось? Вот даю...
Ну, покуда твоя орбита
Недоступна... Теперь в твою
Погружусь до утра поэму...
Поревную, конечно, к той,
Что судьбу поэта и тему
Обожгла своей красотой...
Ну, пока... Да звони почаще...
Не болеешь там? Не болей...
Вот такое досталось счастье...
Что он там накропал о ней?
(Колдует у компьютера, снимает с принтера стопку бумаг... Читает):
О тебе
Поэма в песнях, лунных снах и воспоминаниях...
Пролог
(Бард – поет):
* * *
Любовь, я искал тебя в разных краях,
Глаза проглядел,
Зачем ты умчалась на легких крылах
В безвестный предел?
Где город, где улица, где этот дом,
Этаж и порог,
Куда бы пойти за сердечным теплом
И радостью мог?
Быть может, ты звездочка дальних планет,
Нездешних миров?
Кого озаряет твой утренний свет,
Отрада-любовь?
Чей путь устилаешь лучистым ковром
Цветов и надежд?
Кого окликаешь сейчас за углом?
О, где же ты, где ж?
Любовь, ты - отрада и ты же печаль _
Мечта - и мираж,
Немногих твоя отмечает печать
В веках и мирах.
Любовь, ты песнь песней и тайна из тайн,
Награда наград....
Мудра и бесстрашна, светла и чиста,
Сильнее преград.
Любовь, и меня ты вела по Земле,
Любил я и жил...
И радость будила меня на заре,
Весь мир был мне мил.
Любовь, я ведь жив еще, я еше здесь,
Душа горяча...
Вернись сказкой сказок и чудом чудес
Хотя бы на час..
.
(Поэтесса начинает читать, а далее звучит голос Поэта Содержание главы пантомимиченски изображают Поэт и его Муза...):
Ты в двух кварталах от меня жила --
Порой друг друга у метро встречали.
И в том, что много лет уже была
Чужой женою – не было печали...
И шутки, дескать, первая любовь
Не старится – твои – не огорчали...
Встречались – не нарочно – вновь и вновь –
И уходили – розно – без печали...
Но снился мне один и тот же сон...
Я просыпался – и в слезах подушка --
И наяву меня не сразу он
Освобождал, как если бы заглушка
К душе не подходила в этот миг –
И острым ощущением потери
Пронизывался, сдерживая крик...
Мне снился город... Белые метели
Окутывали темные дома.
Я приходил издалека к подъезду
И ждал... Как будто кто лишил ума,
Стоял часами, пригвожденный к месту,
Где мог случайно встретиться с тобой...
А дом был незнакомого фасада
И город был незнаемый, чужой...
Но ускользали частности от взгляда...
Я ждал тебя. Я о тебе мечтал...
А встречи были безнадежно грустны:
Что не любим – я это понимал.
Неоднократно от тебя изустно
Об этом слышал ясные слова...
Но будто раб, прикованный к галере --
На том же месте... Скорбная глава
Несбыточной иллюзии, химере
Противиться не может... Жду и жду...
Увижу – и от счастья замираю...
В любви, что мне досталась на беду,
Я безответно, горько догораю...
И снова просыпаюсь весь в слезах...
И этот сон реальности сильнее,
А имя, что не тает на устах –
Твое... Так горько, безотрадно мне – и
Не сразу понимаю – то был сон...
-- Всего лишь сон! – усиленно внушаю
Себе упорно, радости лишен:
Не соглашается, увы, душа – и
Таит ту горечь глубоко на дне...
Вседневные меня берут заботы.
За выживание бороться мне
Приходится отчаянно... С работы,
Вконец усталый, еду на метро...
На выходе опять тебя встречаю...
-- Пешочком?
-- Ладно...
Пообочь -- пестро...
-- Устал?
Молчу, лишь головой качаю...
-- Не уставай – и береги себя...
И снова раздражающие шутки
Про первую любовь... Молчу, сопя...
-- Ну, до свиданья...
Редкие минутки
Случайно неслучайных наших встреч...
Зачем они? Какие-то уроки
Из них мне предлагается извлечь?
...Текучка повседневная... В потоке
Делишек по течению плыву...
И в сон бросаюсь, точно в темный омут...
А в нем опять ясней, чем наяву,
Тот незнакомый дом, и странный город,
И ты мне разъясняешь, что теперь
Ты уезжаешь навсегда отсюда...
Отныне и навек напрасно дверь
Подъезда я буравить взглядом буду –
-- Прощай, чудак! – ты говоришь во сне –
И вот теперь несчастен я в квадрате.
Отныне не дается счастья мне
Тебя хотя бы видеть... Той отраде –
Не быть... Встаю... Несчастен, а кому
Расскажешь? Кто поймет? Кому я нужен?
Печаль тех снов упрятана в тюрьму,
Материальный мир жесток, бездушен...
Я день-деньской, как белка в колесе,
Бесмыссленно верчусь и суетливо,
Тащусь с работы вяло, как и все,
И вечера проходят сиротливо.
Ни в ком отрады нету и ни в чем,
Надежда угасает – не подросток...
В замке два раза проскриплю ключом,
Пойду на тот знакомый перекресток,
Но зря... В какой входила ты подъезд,
Не ведаю... Напрасно ожидаю –
И ухожу... Куда б из этих мест
Подальше укатить? Перестрадаю –
И, может, позабуду вдалеке...
Во сне – опять у странного подъезда
Напрасно жду с тоской накоротке...
А музыка звучит – виваче, престо,
Аччелерандо – так оно стучит,
Ускорившись до бешеного скерцо,
Стенающее горестно навзрыд,
В разлуке изнывающее сердце...
Я ведаю во сне: возврата нет,
Надежды нет, что я тебя увижу...
Ты пронеслась ярчайшей из комет
Над всей судьбою, но не стала ближе...
И нет мне утешения в судьбе,
Не отыскать мне для замены ровню...
И вот я вспоминаю о тебе...
Не забываю ни на миг, все помню...
Поэтесса (Плачет. Повторяет последние строчки вслед за поэтом, роняет на пол листки прочитанной главы):
Вам нравится? Хорошие стихи?
Но мне-то как читать признанье это?
Да, здесь ни чепухи, ни шелухи –
Простой шедевр великого поэта,
Жестоко честный к самому себе,
К ней, тайной Музе – и ко мне, несчастной...
Он по живому режет в той волшбе,
Которая покажется прекрасной
Не знающим, что я люблю его
Так безнадежно, горячо и долго...
Что посоветуете? Ничего?
Лишь небо мне сочувствует – проволгло...
Ждет похвалы... А как не похвалить –
Строкою – немудрящею заставил
Страдать душою и слезу пролить...
Я позвоню – пусть это против правил...
(Набирает номер телефона):
Прочла – и весь проплакала – пролог...
Еще б не проняло – ведь ты же мастер...
Какой там комплимент – в слезах платок...
Простым рассказом нагнетаешь страсти...
Конечно, есть и новое.. Прочесть?
Стесняюсь... Да какое уж кокетство...
Ну, ладно... Варианты даже есть...
Поможешь выбрать... Помню, буквоедство
Твое порой обидно, но стерплю...
Ведь ты же мой наставник, строгий мастер...
Я подмастерье... Помню...
(К публике):
И люблю...
Зачем ты вдруг об этом так некстати?
Решили, что не будем вспоминать...
А ты меня как будто обвиняешь –
И сыплешь соль на рану мне опять...
Забудь, как сон... Забудешь? Обещаешь?...
Вот странно... До сих пор не вспоминал
Ни разу ту единственную встречу
Здесь, в Ленинграде... Словно бы изгнал
Из памяти своей ее навечно –
И вдруг так неуклюже, невпопад
Напомнил мне, как будто извиняясь
За то, что было... Видно, сам не рад,
Что выплыло...
Ну, ладно. Постараюсь
Читать погромче... Ладно, предвкушай...
Я жду твоей оценки – точной, честной...
Внимательно послушай – и решай,
Какой из вариантов интересней...
* * *
В той толпе многоликой и многоязыкой,
В суете, в коей каждый друг другу – чужой,
Ты шагаешь под ручку с надеждою зыбкой
И внушаешь себе: «Будет все хорошо!»
Я молюсь за тебя. Пусть Всевышний одарит
За надежду – удачею, пусть повезет,
Пусть тревоги и беды пребудут подале,
А восторги и радости – наоборот.
Если даже весь мир на тебя ополчится,
Если грозы ударят, на миг ослепя,
То с тобою беды никакой не случится:
Каждой сердца кровиночкой я – за тебя...
(Поэтесса долго слушает телефонную трубку, молчаливо реагируя на неслышный монолог Поэта):
Ну, ладно, слушай вариант второй,
Что мне о нем расскажежь, мой Учитель!
А ты, конечно, мне глаза раскрой
На глупости мои... Тиран, мучитель...
***
...Понимаешь: а мы уже неразлучимы,
Я, луна, отражаю сиянье твое.
Что с того, что меж нами – парсеки, пучины –
Мы идем по судьбе неразрывно вдвоем...
Что, оба хороши? Да, я даю...
Соединить? Что, в слове многозначность?
Пошлешь главу поэмы? Жду... Твою
Люблю стихов наивность и прозрачность...
Чудак! Не понял – это ведь о нем...
Опять о нем, всегда о нем... Напрасно...
Послал главу мне новую... Прочтем?
Не сомневаюсь – как всегда прекрасно...
(Садится к компьютеру, манипулирует им. Принтер начинает выдавать распечатку главы. Берет главу,
Читает заголовок):
Луна первая -- над Черновцами…
(Произносит первые строки песни. Бард начинает ее петь):
* * *
Триста семьдесят лун… Я сквозь время смещаюсь…
Если б юность вернуть наяву,
Я к тебе подойду – и уже не смущаясь
Ненаглядной моей назову.
Я прошу извинить… Вы не сердитесь,
Что былое во мне ожило?
Триста семьдесят лун, триста семьдесят --
Тридцать лет пролетело, прошло…
Тонет город в любви. Город дышит любовью,
Где я девочку встретил одну,
Где проспектом любым и тропинкой любою
К твоему прибегал я окну.
Я прошу извинить… Вы не сердитесь,
Что былое во мне ожило?
Триста семьдесят лун. Триста семьдесят –
Тридцать лет пролетело прошло…
В облаках журавли промелькнули курлыча…
Так вовеки им вдаль улетать…
А у каждого Данте есть своя Беатриче –
И тебя мне всю жизнь вспоминать.
Я прошу извинить… Вы не сердитесь.
Что былое во мне ожило?
Триста семьдесят лун. Триста семьдесят,
Тридцать лет пролетело, прошло…
(Поэтесса начинает читать первые строчки главы. Затем включается голос Поэта. Пантомимическое обыгрывание сюжета):
2
Над Черновцами – ясная луна
И в черном небе звезды колдовские,
А для меня – простого пацана –
Вся радость – в песнях... А любил -- какие?
Вот Бейбутов поет, как он ловил,
Взор девушки одной в тоске напрасной...
Я все слова по слуху разучил,
Любил мотив томительно прекрасный...
Ах, лучше бы мне песни той не знать!
Певец меня, поэт ли изурочил?
А может, нужно было понимать,
Что Бейбутов судьбу мне напророчил?
...Я жил в периферийном городке,
Учился в затрапезной восьмилетке,
Жил в коммуналке... Словом, жил в «совке»...
Томясь в тех рамках, в той ужасной клетке,
Мечтала о возвышенном душа...
А Вышней волей мне дарован голос...
Бедна семья, буквально ни шиша,
Порой, буквально ни «копья»... Кололось
Буквально все, чего бы не желал...
С младенчества смирял свои желанья...
Мечтать не вредно... Вот я и мечтал,
Не знаю сам, о чем... Мои мечтанья –
Не об игрушках...Об обновках мне
Не грезилось и ничего не снилось...
А как-то Бог увиделся во сне:
Стоял с мешком у двери и, как милость,
Он ссыпал из мешка к моим ногам
Букашек расползающихся горку...
И мама разъяснила: дескать, нам,
В безденежье намаявшимся горько,
Когда-нибудь он много денег даст...
Когда купили старенький приемник,
Был в доме праздник... Худ и головаст,
Я замирал в мечтаньях неуемных,
А музыка меня вздымала ввысь,
Рифмованные оглушали строки...
Прошу: Утесов, песней поделись...
Вокала мне бесплатные уроки
Давал тот старый, маленький «Рекорд»...
И погружаясь в песни, забывался...
Мне в песнях открывался тайный код,
Секретный ключ к моей судьбе давался...
Те песни заменяли мне кино...
В безденежье так редки были фильмы...
Мне в кинозале страшно: там темно...
В дни выборов безденежно утиль мы
Киношный – в университетский зал
Смотреть ходили с мамой – мне не в радость,
Сидеть терпенья нет – и я сползал
С рук мамы на пол, а душа терзалась...
Хоть мал был, знал: есть у меня душа.
Она была. Я жил в ее просторах.
Мечтал. Грустил. Умишком не спеша
Взрослел... Ну, а в душе мне, может – сорок,
А может быть – и девяносто лет –
И в сны мои являлся странный город –
И словно бы душа мне шлет привет
Из -- не отсюда, будто снами вспорот
Наброшенный на душу темный холст –
И в необъятном горестном смятенье...
Я просыпаюсь... Школа... Малый рост,
Картавость, бедность... Горько! Невезенье:
Учительница первая моя
Была отнюдь не эталон морали –
И я несчастный, маленький... Змея
Картавила, кривляясь – и не знали
Родные, как мне в школе тяжело...
С трудом я во второй перевалился –
С учительницей новой повезло –
И я маленько отошел, раскрылся...
Вдруг оказалось: выучить стихи
Мне легче, чем любому в нашем классе...
Лишь брошу взгляд – готово... Ни строки
Не перевру, читая... На Парнасе
Посмеивались, глядя на меня,
Я думаю, и Пушкин и Некрасов...
И я в читальне проводил полдня,
Читая все подряд... Начальных классов
Ступени проходил, скажу тебе, --
Уроками себя не утруждая,
Не напрягался в суетной борьбе
За высшие оценки... Но читая
Я улетал в нездешние миры...
Я был одним из храбрых мушкетеров...
Стеснялся, сторонился до поры
Тех, в фартучках, кем школьных коридоров
Кишат пространства... Для чего они?
Не знаю, как себя вести с такими...
Идут по школьным коридорам дни,
Бегут недели и летят лихими
Сентябрьскими кометами года...
Вот позади уже и восьмилетка –
Немного троек... А теперь куда?
Не в ремеслуху же... Судьбы разметка
Ведет, минуя школу, в ЧСТ...
Осведомленным аббревиатура
Понятна... Неоформленной мечте --
Стезя... Учусь... Учительства культура
Повыше, чем в несчастной НСШ...
Там, впрочем, был Давид Абрамыч Эдлис –
О нем-то память сохранит душа:
Немецкому учил нас так, что «пелось»
На дойче всем свободно и легко...
Нас в техникумской группе тридцать с гаком
Одних парней... Механики! Клубком
Качусь, верчусь юлою... Ставлю на кон
Упорство, волю, память и мозги...
Стипендию дают... Вот это стимул –
С четверочек сорваться не моги!
Черченье доконает, чтоб я сгинул!
Кропаю со слезами чертежи –
Карябал, как попало, в восьмилетке...
А здесь, хоть лопни – вынь да положи
Преподу все заданья, а отметки
Должны мне гарантировать доход...
А физика? А химия?... Отрадой,
Что в техникуме свой оркестр... Поет
Васильев, в общем, славно, но усладой
Не стало это пенье для меня...
Я спел бы много лучше, но стесняюсь...
Есть голос... За стеснительность казня
Себя жестоко, все же не решаюсь
К Маргулису -- маэстро подойти...
И остается дар Господний втуне...
Господь, за нерешительность прости –
Я к песенной судьбе моей – фортуне
Хоть мог бы, но, стесняясь, не шагнул,
Застенчивость душила, ну, хоть тресни!
А сверх того меня Кобзон лягнул:
Он голосом моим такие песни
Запел! Опять пророчила судьбу
Мне песня... Я еще о том не ведал,
Слова ее записывал во лбу...
(Той песни и поныне я не предал)...
А вот однажды я попал в кино...
Картина потрясла до основанья...
«Колдунья»! Влади! Ей одной дано
В дремавшем сердце смутные желанья
В подростке-недотепе разбудить...
Глаза ее и вправду колдовские
Вонзились в душу... Стало горше жить –
И слаще... Вот кладу, кладу мазки – и
Уже почти и загрунтован фон –
И я перехожу к самой картине...
Я замер у «Рекорда»... Мне Кобзон
Поет моим же голосом... А ты мне,
Иосиф, без конца зачем поешь,
О той, из нашего двора девчонке?
Уже ее заметил я... Хорош!
Достал уже той песней до печенки...
...Да, я тебя заметил с первых дней...
Казалось, ты и есть Марина Влади...
Но я все реже вспоминал о ней...
Вокруг все потускнело... Как в окладе –
Икона – ты в сиянии любви...
Любовь лавиной сердце затопила,
А я косноязычен виз-а-ви
И что сказать? Затмила, ослепила –
И сердце спотыкается в груди,
И как мне быть с собой, с тобой? Не знаю...
Что делать? Что сказать тебе? Поди
Лишь посмеешься?... Милая, родная...
Слова любви из песен достаю...
Шепчу, но так, чтоб ты не услыхала...
А хочешь, для тебя одной спою
Ту песню по-кобзоновски... Искала
Хоть в чем-то воплощения любовь...
К тебе всего-то двенадцатилетней...
Люблю тебя... Кусаю губы в кровь,
А всем, конечно, видно все – и сплетни
Нас липкой паутиной оплели...
И если раньше ты не замечала,
Но, видимо, подружки донесли –
Дичишься... А моя любовь крепчала...
(Поэтесса повторяет за поэтом последние строки главы. Вскакивает, куда-то мчится. Резко останавливается, возвращается... Сминает страницы поэмы, бросает их на пол):
Куда бежать, кому отдаться? Он
Уже довел меня до исступленья...
Еще и этот голос... Сам Кобзон
Едва ль с Поэтом выдержит сравненье...
Когда по телефону говорит,
Когда свои мне опусы читает,
Я забываю все... Душа горит –
Гипнотизирует меня, терзает...
Тот голос обертонами богат –
И без надрыва, вовсе без усилий
Меня попеременно в рай и ад
Ввергает... Вновь стихи его сразили...
В чем сила вдохновенного стиха
Нам не дознаться – все попытки втуне...
Сравнил ее с колдуньей... Чепуха!
В действительности – это я колдунья!
(Бежит к письменному столу, перебирает тетрадки, записные книжки. Находит нужную, перелистывает. Открывает страницу со стихотворением, читает):
* * *
Внимаю лесным голосам
И ведома каждая травка,
Меня по заветным лесам.
Водила ведунья-прабабка...
В кипящее зелье кладу
Аира болотного корни --
Врачую и сглаз отведу...
Мне духи речные покорны...
Что – где, у кого и почем,
Мне дятлы доносят морзянкой...
- Волчище, чем ты огорчен?
Здороваюсь с каждой козявкой...
Недолю -- за малую мзду --
Пугну – злую рожу ей скорчу...
Хотите – тотчас наведу
На вашу соперницу – порчу?
И помнить о зле и добре
Уже мне давно не по силам...
Встречаюсь на Лысой горе
Раз в тысячелетье – с Мессиром...
И только тебя не смогла
Вскружить колдовскою орбитой...
Я в давешней жизни была
Булгаковскою Маргаритой...
(Поэтесса захлопывает блокнот):
Колдунья я, а вовсе не она...
Пошлю, пусть на досуге почитает...
Как сделать, чтоб ему была видна
Моя любовь и верность?... Воспаряет
В стихах... А может, только разозлю
Его в попытке на меня вниманье
Направить... Все равно ему пошлю...
Иначе как преодолеть терзанье?
(Садится к компьютеру, что-то печатает на клавиатуре):
Отправила... Он встречную прислал
Депешу... За поэтом не угнаться:
Уже главу вторую написал...
Придется прочитать ее, терзаться...
(Вновь садится к компьютеру... манипулирует им. Начинает работать принтер, выбрасывая странички новой главы... Читает Заголовок):
Луна вторая – над Криворожьем
(Бард -- поет):
* * *
Отшумев, отгудев, улеглась непогода.
Смотрит в окна луна. Тишина.
Прозвенит «злейший враг», а вставать неохота...
В три минутки сладчайшего сна
Пусть в разгаре звенит черновицкое лето
И слышны мои песни во сне –
Ты -- в венце золотом из святейшего света
Улыбнешься таинственно мне...
А с рассветом в степи зарокочут моторы,
Экскаватор растопчет снега...
Вместо шпаг – рычаги, а душой – мушкетеры –
Только губы прикусим слегка.
В кирзачах, телогрейке, ушанке лохматой
Рядом с Вами на снимке стою...
Я вас помню всегда, я люблю вас, ребята,
Так как любим мы юность свою...
Занесло ее, ласковую, в одночасье
Белой вьюгой в морозной степи...
Где бы ни были вы, я желаю вам счастья –
И храню, как пароль, те стихи:
«Заглянула а окошко луна мимоходом.
Улыбнелась тихонько луна...
Спят мальчишки. Им скоро вставать на работу --
Пожелаем им доброго сна...»
(Поэтесса: начинает читать, потом звучит голос ПОЭта. Пантомимически отражается содержание главы):
3
... А во дворе у нас была гора,
Подпертая (от оползней) бетоном...
Когда ты уходило из двора,
Душа моя всегда невольным стоном
Сопровождала долгий твой проход...
Не приходило в голову усесться...
Доходишь до горы – и поворот...
И может в этот миг взорваться сердце...
И я кричу во сне:
-- Не уходи! –
И плачу, как обиженный ребенок –
И колокол колотится в груди...
И долго не могу понять спросонок,
Зачем они стоят над головой –
И что-то говорят, а я не слышу...
Я только что был где-то там с тобой...
-- Пора вставать...
В календаре открыжу
Пришедший мне навстречу новый день...
За завтраком махнем чаек с кефиром –
И – за порог... Ушанки набекрень –
Лицом к лицу с таким суровым миром –
Подростки, а положено держать
Достойно марку -- и не ныть, не киснуть,
По-комсомольски доблестно мужать,
Соплей простудной на ветру не виснуть...
«Летучка» нас развозит по судьбе...
Дремлю, согревшись от дыханья друга –
И снова вспоминаю о тебе...
Идешь ко мне мажорно и упруго...
Ты что-то говоришь, а голос твой
Мелодию Островского включает...
Поговори, поговори со мной!
Но за тебя мне песня отвечает...
Она все знает о моей судьбе:
Пророчила дороги, расставанье...
Но обещает, что вернусь к тебе
Хотя бы на вечернее свиданье...
И голосом, что чудно схож с твоим,
С волшебным Кристалинским придыханьем,
Она внушает: все же я любим,
И ты полна все тем же ожиданьем...
И ты идешь с Наташкою в кино,
Сестрой Наташкой, светлым человечком...
Ведь с кем ты -- далеко не все равно,
Что там не я к тебе на курсе встречном
Улыбкою привечен золотой...
Ах, Господи, зачем же я уехал?
Но, нет, не верю, чтобы кто другой...
А я вот, дурачком и неумехой
По песне за романтикой пошел...
Позвал меня неброскою листовкой
В дорогу криворожский комсомол,
Сманив ударной всесоюзной стройкой...
Я помню, как мы едем вчетвером
И – трезвые -- в купе горланим песни...
А весь вагон, кто бранью, кто добром
Умолкнуть умоляет... Да, ровесник,
Тридцатилетним этим старикам,
Забывшим комсомольские восторги,
Уже и не понять, как важно нам
Так всенародно выкричать истоки –
Те песни, что фундаментом души
Легли – и вот, позвали нас в дорогу...
Ты, юность, нас покинуть не спеши...
А ты, любовь, останься недотрогой...
А в песнях ждут девчонки, долго ждут,
Пока парней мытарят испытанья...
И вот они уже сквозь нас идут,
А мы сквозь них... Дороги, расставанья,
Летучки, экскаваторы, снега –
Романтикой такой не нахлебаться...
И знает песня, как мне дорога
Та девочка, к которой не пробраться...
Мы строим Новокриворожский ГОК,
Мы роем котлованы и каналы,
Выучивая жизненный урок,
Который, между прочим, в нас нимало
Фундамента души не изменил:
Мы верим песням... Это мы – из песни...
Такие мы... И кто нас оценил,
Не может не любить нас... Да, ровесник?...
Мы уезжали от любви, любя...
И честно тосковали по любимым...
И мы на стройке строили себя
И поверяли силу духа ими...
Любимая! Я вспомню о тебе
Какие-то незначащие факты,
Ведушие ступеньками к судьбе...
Сейчас-то где ты, что ты, с кем ты, как-ты?...
Я помню, как однажды к нам пришла –
Знакомиться в кошмарной коммуналке –
Твоя внезапно мама... Та была
Внезапным озареньем встреча ярким...
От Клавдии Ивановны узнал,
Что... «девочке не безразличен парень»...
Не безразличен, Господи!... Взмывал
В тот миг душой, как Чкалов и Гагарин,
В восторге до заоблачных высот...
-- Приехали!
Мы вновь стоим в ремонте...
Нас снегом по макушку занесет...
С одной кувалдой, точно мы – на фронте,
Пытаемся сверхсложшый механизм,
Забарахливший, возвратить к работе...
-- Ах, отчего уже не коммунизм?
-- До коммунизма тут не доживете!
Механик Коля, вижу, -- «оптимист»!...
Но он в попытках наших – наблюдатель...
Он молод, обаятелен, речист...
А в технике – ни в зуб ногой... Создатель,
Зачем тогда механики нужны?
Какая польза от него, бедняги?
Иди в контору, протирай штаны...
Сквозь зубы матерятся работяги...
Я тоже тут – пришей кобыле хвост:
Помощник машиниста -- на подхвате,
Но у меня и не сержантский пост,
Что надо – подаю...
-- Зубило? Нате!...
Как будто кто его заколдовал –
Казалось, уж проверен до шурупа –
Изъянов нет... Но катится в провал,
Едва заводят двигатель... Как глупо,
Мы тратим время и усилья зря...
Давно бы отвезти его на свалку,
Но нет согласья «бога и царя»
Конторы -- это «чудо» в переплавку,
А нашу всю бригаду – в слесаря,
Пока с завода не доставят новый...
За новый всей душой благодаря,
Трудились бы – не только за целковый...
Но есть у нас Герой и Депутат –
Иосиф Афанасьевич Галенко...
Ему, Герою, каждый год подряд
С завода новый шлют... Ну, хоть маленько
На новом поработать бы и нам...
Но мы не депутаты, а ... отбросы....
И воскресить пытаясь ветхий хлам,
Невольно задаем себе вопросы,
На кои нет ответов... Дотемна
Мы бьемся, но проклятый экскаватор
Работать не желает ни хрена...
Нет смысла в жизни... То есть, хреновато...
А что нас держит в этой колготне?
Кого квартира, а кого – зарплата...
Чего ж в безумье этом нужно мне?
Романтики? Ее греби лопатой...
Я трудности преоделеть мечтал,
Но не всегда они преодолимы...
Не отступаю, хоть уже устал
Бессмысленно трудиться... Были б зримы
Трудов моих итоги, может стал
И я бы вскоре асом и Героем...
Ведь вправду я о подвигах мечтал...
Мечтал гордиться: дескать, мы построим
Крупнейший горно-рудный комбинат,
А трачу жизнь бессмысленно и зряшно...
Но не могу оставить тех ребят,
Что бьются с монстром истово и страшно –
У них, увы, альтернативы нет:
Семейные – квартира и зарплата...
И разбираем снова – полный бред...
Но я не предаю своих, ребята!
Не предаю товарищей в бою,
Не изменяю Вере и любимой,
Себе не изменяю, суть мою
Переиначить можно лишь могилой...
Пусть я и недалекий и тупой,
Что с этим сделать? Я таким родился...
Пусть я устал – и хочется домой,
Пусть страшно тяжело, горжусь, что влился
В бригаду – и товарищи мои
Меня своим воспринимают, равным...
Свети, любовь, мне издали, мани...
Когда вернусь к каштановый, дубравным,
Акациевым паркам и садам,
Узнаешь ты, что я пришел с победой...
И ни одной минутки не отдам
Из всех, что бился с монстром... Не посетуй,
А просто, если можешь, то дождись –
И я вернусь с ремонта, точно с фронта...
Мы все же одолели, прорвались –
Он заработал... Нет, представьте, -- он-то...
И Федя роет обводной канал...
Порою и меня за рычагами
Увидела бы... Я не сплоховал...
Наш «атомный реактор» над снегами
Неторопливо пятится назад,
А впереди ложится ровной призмой
Канал... Лет может через пятьдесят,
Во все, что назовут моей харизмой,
Войдет воспоминание о том,
Как мы превозмогли, преодолели...
Одно преодолев, и все пройдем
Препятствия к пока неясной цели...
Пока мне не дано себя понять:
На что я годен? Где мои вершины?
Тебя, конечно, хочется обнять,
Но нужно, чтоб у каждого мужчина
Была такая в жизни высота,
Чтоб им иогла любимая гордиться....
Стихи? Они покуда лищь мечта,
Моя, слегка подсиненная, птица...
Поэзия! Высок ее порог...
Перешагну ли, набивая шишки?
Воспеты мной Кривой заветный Рог
И та, чьи письма – школа для мальчишки...
* * *
1
...Пруд-отстойник шлама НК ГОК'a
Чуть поменьше озера Байкал.
Холодно, тоскливо, одиноко,
Скользко, страшно... Я над ним шагал
По большой трубе-пульпопроводу,
Извергавшей в пруд вонючий шлам,
Ночью, днем, в ненастную погоду --
В говнодавах, лопнувших по швам,
В куртке замазученной и рваной,
В шапке, источавшей солидол...
Мнились мне единственной нирваной --
Койка в общежитии и стол,
Полка с парой книжек над подушкой,
На подушке -- тонкое письмо...
Две гантели -- ржавые нгрушки --
Сам сварганил в мастерской, как смог.
В той рабочей криворожской келье
Каждый -- побратиму побратим --
Жили -- не разлей вода -- артелью
Петька, Павлик, Сенька и Ефим.
Правда, по работе развозили
Нас "летучки" в разные места.
Петька с Фимкой "пом. маш. экс-ра" были,
Как и я. А Павлик в мастера
Быстро был продвинут -- знак почета:
Был он и смышлен и деловит.
Мастер в восемнадцать -- это что-то!
Это нам о чем-то говорит.
Петька с Фимкой тоже не в прогаре:
Экскаваторы достались -- класс!
Ну, а мне -- такой я "ловкий" парень --
Наихудший выдался как раз.
Для нормальной, собственно, работы
Этот монстр негоден был давно.
-- Отчего ж не выбросили?
-- Что ты!
Кто ж позволит? Экое добро!
Все оно в ремонте да в ремонте --
Надсадились стягивать болты.
-- Пуск! -- кричит главмех. -- Не провороньте...
Если что -- валите прочь в кусты...
Федя, машинист, лицом бледнея,
Трогал реверс чутко, как хирург --
Тотчас начиналась ахинея:
Машинисту не хватает рук.
Монстр наш как пойдет греметь железом:
То начнет размахивать стрелой,
То вращать, то, одержимый бесом,
Под откос ползет -- ну, Боже мой!
Рычагов-то чуть ли не десяток,
Пять включились сами, не спросясь.
Вмиг механик выпадет в осадок --
Прыгнет в свой "уазик" -- и атас!
Ну, а нам-то некуда деваться,
Некого в виновники писать,
И самим приходится спасаться,
И его, постылого, спасать.
Федя костерит меня по-русски:
Проморгаю -- и считай -- готов...
Здесь моя задача -- две "закуски"
Исхитриться всунуть меж катков.
Попросту сказать -- огрызки рельса.
Исхитрился -- и дурак заглох.
И опять ремонт, но хоть разбейся --
Не хотел работать пустобрех.
Так все жилы вымотает за день,
А еще морозы и ветра,
Гнойники от самых легких ссадин...
Где уж нам пробиться в мастера.
Хоть бы к ночи добрести к общаге,
С той трубы не сковырнуться в шлам...
Так вот и плетусь тяжелым шагом
В говнодавах, лопнувших по швам...
2
Доплетешься -- чуть ли не покойник,
Чисто в нашей келье -- просто рай!
Все с себя долой -- и бух -- под койку...
-- Эй, -- кричат друзья -- иди, стирай!
Все опять в охапку собираю,
В душ иду.
Раздевшись догола,
Я сперва в бензине все стираю --
Роба выцветает добела.
Щелоком потом -- и мылом, мылом...
Тру и мою, полощу и тру.
Хоть устал, но сроду не был хилым.
Отмываю. Высохнет к утру?...
...После душа, в чистой рубашонке --
Средь друзей. Друзья готовят чай.
На подушке ждет конвертик тонкий --
Маленькая радость невзначай.
Листик круглых букв из Ленинграда --
Школьницы знакомой письмецо,
Чистая, невинная отрада...
В памяти моей ее лицо,
Нежный голос с дикцией особой,
Ленинградский аристократизм.
С сей неизбалованной особой
Повстречались летом. Сократись
Перед ней пижонство и ухарство --
Бесполезен выпендреж. Она --
Как холодный душ или лекарство
Для провинциала-пацана.
Да, там Эрмитаж и Исаакий,
Там Растрелли, Зимний, Летний сад...
Но и в Ленинграде не у всякой
Душу завораживавший взгляд.
Рядом с ней хотелось быть умнее,
К месту Городницкого запеть,
Кстати вспомнить о Хемингуэе,
Словом, соответствовать.
Заметь,
Что, хоть и не в тундре обретался
Перед этим восемнадцать лет,
Все же в чем-то недовоспитался,
Культурешки недобрал "поэт".
А ведь мнил, чудак, себя поэтом,
Что-то там коряво рифмовал,
Графоманил искренне, но в этом
Ровно ничего не понимал.
В общем, жил хоть без особых тягот,
Вырос недоучкой -- чистый лист...
Чем там отличался, блин, хотя б от
Импрес-сиониста -- сионист?
Как рентгеном, тем спокойным взглядом
Все во мне проявлено в часок
Не обидно, не со злом, не с ядом --
Как сестра с братишкой... Адресок
Догадался попросить, прощаясь...
Зацепила душу... Вот дела...
Улетела. Написал. Ручаюсь,
Что письма, конечно, не ждала.
Что в ответ напишет -- сомневался:
Кто я ей и что ей до меня?...
Но конвертик тонкий оказался
На подушке чрез четыре дня.
Написала. Радость без предела.
Рот, как говорится, до ушей...
А о чем? Да разве в этом дело --
Про учебу, школу... Но душе
Здесь легко другое открывалось:
О ее нездешней чистоте...
Между круглых буквиц оставалось
Место вдохновенью и мечте...
3
...Электричкой едем от Червоной --
"Зайцами" в Долгинцево, затем
Снова в келье, но теперь вагонной
Покидаем детство насовсем...
То есть, покидаем Криворожье.
Бремя испытаний -- с плеч долой!
Стали молчаливее и строже...
Вот и возвращаемся домой.
...Здесь мы рвали пуп, сжимая зубы,
Матерились, слабости грозя...
Да, мы стали резки, стали грубы:
Впереди -- солдатская стезя...
Что из Криворожских тех реалий
Память сохранила? -- Ничего!
Ни названий точных, ни деталей
Где что размещалось, как кого
Звали в той общаге, в той "летучке",
В той конторе, вообще в том СМУ,
С кем тогда здоровались "по ручке",
С кем дружили, а порой кому
Морду били -- тоже ведь случалось --
Фигою в кармане не шурша,
Что там постепенно закалялось --
Может сталь, а может быть душа?
Все в тумане, все нерезко... Тени
Вместо четких образов и лиц...
Как же мы небрежны были с теми
Там, о ком сейчас душа болит.
Не велось там дневников, конечно,
Письма тоже не сохранены,
Оттого печалью безутешной
Все воспоминания полны.
И, понятно, смещены акценты,
Кое-что, что мнилось дорогим,
Нынче для меня не стоит цента --
Время... Да и сам я стал другим.
Ну, а кое-что всего дороже
Стало из тогдашних мелочей...
Отразилось в сердце Криворожье...
Неостановим судьбы ручей...
Молодость -- далекая планета,
Тот невозвратимый звездный миг,
Что питает творчество поэта,
Воскресая на страницах книг.
Эй, куда, куда вы укатили,
Где, в каких укрылись из квартир,
Вы, герои той кинокартины,
Что я без конца в душе крутил?
Как три мушкетера с Д'Артаньяном --
Все за одного, за всех -- один.
...Разлетелись верные друзья, но
С вами в сердце -- я непобедим!
Ленинградским маячком сиянье –
Сердце друга помнит обо мне...
Стала мне опорой в испытанье
Девушка в далекой стороне...
* * *
Я возвращаюсь в Черновцы весной...
В зеленом, как весна, плаще-болонье...
Любимая, ну, потолкуй со мной!
Ведь ты же знаешь: у тебя в полоне
Моя неочерствевшая душа...
Любимая, о как же ты прекрасна!
Опять тобой любуюсь, не дыша,
А сердце бьется горестно и страстно...
(Поэтесса аккуратно складывает странички поэмы, прижимает их к сердцу):
А мне казалось, он давно забыл,
Как в Кривой Рог ему писала письма...
Он честен – ведь тогда и вправду был,
Как валенок наивен, но харизма –
Как цельность нерастраченной души
Его провинциальной обаяла...
И были так чудесно хороши
Глаза его – и я не устояла –
Влюбилась, но об этом ничего
Ему тогда (и позже) не сказала...
И ожиданьем писем от него
Жила – и почтальону досаждала...
Я думала, что он давно забыл...
Выходит, помнит... Ну, да все едино,
Уж коль не мною душу занозил...
Закрашиваю первые седины –
Летят года... Я жду... И я терплю...
А он не мною горестно болеет...
А я болею им, его люблю.
Но безответная любовь не греет...
Живет надежда, что однажды он –
И это, несомненно, будет чудо –
Догадкой будет резко озарен...
Дожить бы... Но, назло ему, не буду
Печалиться... Куда-нибудь махну...
Ну, напрример, хотя бы даже в Выборг...
Наверное вот-вот еще одну
Пошлет главу – и нет ответа: выбыл,
Мол, адресат – подергается пусть...
Не все же мне страдать и сокрушаться...
По всей Большой Земле разлита грусть –
Дышать мне ею и не надышаться...
* * *
Ты не просто провинция, город-мечта,
Собирающий смачный туристский налог...
Ты – философ-провидец... Твоя красота
Величава... Пришла – и склоняюсь у ног...
Ты мое любопытство давно утолил,
Мне знакомы все улицы и уголки...
Вновь гуляю – нисколечко не утомил –
И воробушкам крошки роняю с руки...
Я устала от горьких стихов и от проз,
От вседневной рутины, нерадостных снов...
И вернулась к тебе, город мыслей и грез,
Ты подаришь душе исцеление вновь...
Старый Выборг, романтик... Сплетенье времен,
Декорация чуда, в ней сказки живут...
И доносится отзвук великих имен,
А история пересекает маршрут...
Старый замок... Бойницы, как чьи-то глаза.
На замшелых булыжниках оттиск копыт...
Вот тебя бы сюда... Ты б, наверно, сказал,
Что в душе твоей снова поэма кипит...
Сквозь всегдашний туман побреду в Монрепо,
Где с ветвей кувыркаются эльфы в траву...
Здесь не кукольный детский театр бибабо,
В этом парке их встретишь порой наяву...
(Внезапно сам по себе начинает работать принтер, печатая новые страницы
Поэмы Поэта. Поэтесса снимает их с принтера, читает Заголовок):
Луна третья – над Хмельницким.
(Бард – поет):
* * *
Старая яблоня, столик расшатанный,
Двор невеликий в объятьях квартала...
На волейбол, на стхи и на шахматы
Тихого дворика раньше хватало...
И на акации в пышном цвету,
Чтоб потом вспоминать и тужить..
Хватило на красивую мечту,
А ее – на всю большую жизнь...
Будто про детство рассказ без названия
Или о юности кинокартина...
Чтобы вступить на дорогу мужания,
Тихого дворика тоже хватило...
И на разлуки, зовущие в новь,
Чтоб судьбу, как удастся, сложить...
Хватило и на первую любовь,
А ее – на всю большую жизнь...
(Голос Поэта читает новую главу поэмы. Пантомима):
4
Я, первый раз назначенный в наряд,
Дремлю у ротной тумбочки дневальным...
Спаси Господь – суровый бросит взгляд
Дежурный офицер – сочтя нахальным,
Тотчас меня отправит на «губу»...
А бодрствовать недостает силенок –
И отключился... Словно бы по лбу
Кто треснул: не могу еще спросонок
Понять, где это я и что со мной...
Но слышу: приближались торопливо
Шаги... Встряхнул гудящей головой –
И встал «во фрунт»... А через миг – крикливо:
-- Не спишь? Ну, то-то! -- Хилый Товстоног,
Старлей и замкомроты, перестарок –
Уже из деда сыплется песок --
По-фронтовому жесткий – не подарок,
Окинул строгим взглядом... Повезло!
Проснулся за секунду до подъема...
-- Подъем! – и все в движение пришло.
Он засекает время. Здесь – не дома –
Минута -- выбегают... Голый торс,
А на плацу наверно минус двадцать...
По счастью хоть сегодня этот форс
Меня минует.. Завтра, может статься,
Чуть потеплее будет на плацу...
В казарме полчаса не потревожат –
И у меня улыбка по лицу...
Приснилось то мне, что уже, быть может,
Вовек не повторится наяву...
Нырнуть бы в сон опять, хоть на минутку...
Я в Черновцы вернулся – и живу
Все в тех же грезах... Снова -- не на шутку --
Мне душу бередишь и бередишь...
Смирился с незадавшейся судьбою...
А ты горда – и даже не глядишь
И в самом деле – кто я пред тобою?
Стесненно неуклюжий, как мешок,
Дундук, бирюк, невежа и невежда...
Вдруг подойду – презрительный смешок
В ответ – и что тогда? Прощай, надежда?
Но с мужеством собрался – и купил
Билеты – ожидался Магомаев...
Потом немало дней в себе копил
Отвагу... Подошел... Не понимая,
Глядишь – чего, мол, надо от тебя?...
А мне любовь гортань перехватила...
Буквально... И превыше сил любя,
Косноязычно, тупо и уныло
Сиплю, что, дескать, пригласить хочу
Тебя на Магомаева... Согласна?...
Не отвечаешь... Во дворе торчу...
Давид Острицкий так играет классно –
На зависть – в шахматишки... Я – тупой,
Я, не умея, даже не пытаюсь...
Беспалый Мишка поражал игрой
На старенькой гитаре... Тоже маюсь:
Гитару не сумею одолеть...
Зато пою под Мишкину гитару
О главном – чтобы сердцем не стареть –
Еще и рановато... Мне б на пару
С тобой дуэтом... Может быть, потом,
Когда нибудь, когда я поумнею
И осмелею, мы еще споем...
Пока же я перед тобой немею...
Я на тебя не поднимаю глаз..
А сердце – вверх и вниз, сбиваясь с ритма...
И вот – сложилась в строки пара фраз...
Какая, кстати, к слову «ритма» рифма?
И вдруг... Ты подошла ко мне сама...
Ты говоришь, а я не понимаю...
Я просто ошалел, сошел с ума...
-- Когда концерт?... Ну, тот, где Магомаев?
Я лишь молчу, опять замкнуло речь...
Ты говоришь со мною! Это – чудо!...
-- Наверно я пойду с тобой! –
Извлечь
Из слов мне смысл не удается...
-- Люда!...
-- Но... Только к маме ты зайди сперва –
И попроси, чтоб разрешила мама...
Кивнул :
-- Само собой! –
Но голова –
Закаруселила – ведь просто драма:
Я трушу... Да, представьте, я боюсь...
Ведь мама же не чья-нибудь, а Люды!
Вдруг что не так – стыда не оберусь...
Но обещал... Страшат и пересуды...
Я, вроде бы, из возраста ушел,
Когда дразнилка «тили-тили тесто»
Могла меня задеть – женился, мол,
Семен – жених, а Людочка – невеста...
О том, что «С» + «Л» равнялось – «Л» --
Давно в подъеде пишут уравненья...
Я к ним привык... Ну, а сейчас вспотел –
В твой дом вступаю в страхе и сомненье...
Подстрижен я и в чистое одет,
Как если собирался бы на плаху,
Мыски сияют новеньких штиблет...
Вздохнув, еще раз оглядел рубаху –
Звоню... Не сразу отворяешь дверь –
И исчезаешь, указав дорогу...
Семь бед – один ответ... А что теперь?
Да поздоровайся, ну что же ты, ей Богу!
Ну!
-- Здравствуйте!
-- Ну, здравствуй, проходи!
Ты уезжал куда-то, верно, Сеня?
-- Да!... Собственно... (теперь не начуди) –
Пришел у вас просить я позволенья...
Приехал Магомаев в город наш...
-- Я знаю... Ты уже купил билеты?
Ведь, говорят, большой ажиотаж?
Он популярен, верно? Ну, и?...
-- Это...
Позвольте мне Людмилу пригласить!
Оценивает взглядом: а достоин?
Гляжу в глаза – неужто погасить
Захочет чувство? Я над ним не волен...
-- Ну, хорошо, сходите... А твоя
Не станет возражать походу мама?
-- Конечно, нет! -- заулыбался я. --
Ведь я -- не мальчик. Я же взрослый!
-- Прямо!
-- Спасибо! Ну, тогда уж я пойду...
-- Ты можешь приходить к нам, если хочешь...
Смущаюсь...
-- До свиданья!
Как в бреду,
Поплелся уходить...
А ты хохочешь –
Тихонько, еле слышно, шепотком...
Лишь пальчиками мне: «Прощай! – махнула...
И будто обварила кипятком –
Неужто так смешон? От чувств разгула
Иду, собой не властвуя, вразнос...
За что мне это наказанье, Боже?
И радостно – и горестно до слез...
Но выдержал экзамен я, похоже?!
Амфитеатр лишь кронами укрыт –
Мне радоваться даже не по силе...
Я более, чем счастлив, я убит...
Ты рядышком – и нет тебя красивей...
А то, что выпевает там Муслим,
Лишь звуковое обрамленье счастья...
И – «не спеши» -- неслышно вслед за ним, --
«Когда глаза в глаза» -- пою – во власти
Немыслимого чуда на Земле,
Обыкновенное такое чудо:
Улыбка обращенная ко мне,
И смех твой звонче песни... Люда... Люда!
Не знаю, что потом пошло не так:
Ты стала вдруг дичиться, сторониться...
Обидел чем-то? На родных устах –
Суровость... Ну, а мне – хоть застрелиться.
Неясно мне откуда взяться мог
Так щедро источаемый тобою
В мой адрес убивающий ледок...
И вот опять, не сговорясь с судьбою,
Помчался я в другие города,
Вновь трудностей ищу и исцеленья...
Мечусь то вверх. то вниз, туда – сюда,
Но не дает мне Киев избавленья,
И Северодонецк мне не помог,
Не помогли ни трудности ни риски...
Но вот пришел солдатской службы срок –
И я острижен наголо... Хмельницкий...
Воспоминаний взятых наугад...
Несется через голову цепочка...
Призывников собрал военкомат –
Здесь завершаться всем надеждам. Точка!
И нам дает команду Товстоног
На построенье у военкомата...
Выходим, а напротив... Я не мог
Поверить... Ты! Ты просто шла куда-то –
И даже не заметила меня...
Прошла прекрасным миражом... Исчезла...
И кончено... Ах, для чего, -- казня, --
Мне в душу ты – неизбавимо – влезла?...
(Поэтесса медленно разрывает на клочки страницы поэмы и разбрасывает их по сторонам...):
Здесь обо мне упоминанья нет,
Так, будто бы и нет меня на свете...
Как он жесток, любимый мой поэт.
Порою точно так жестоки дети –
Эгоцентричны... Как мне с этим быть?
В одном салате ревность и обида,
Но не могу забыть и разлюбить –
Видать, такая у меня планида.
Едва ли в этом что-то изменю...
Ну, что же – я терпеть давно привыкла...
Осталось позвонить – и позвоню,
Привычного не нарушая цикла.
Догадываюсь, что мои звонки
Уже ему необходимы стали...
Мы оба – в океане островки
И оба – человеки – не из стали –
И нужно, чтобы кто-то мог понять –
И я его, наверно, понимаю,
Стараюсь вдохновить, и приподнять,
И выпрямить... Его сползанье к краю
Отчаянья хочу остановить...
Но как его отвлечь от мазохизма?
Пора бы эту девушку забыть
И жить сейчас... Компьютерные письма
Мне шлет он часто десять раз на дню –
Он так одолевает ностальгию...
Его подсказки точные ценю.
Глаз – как алмаз! Связали нас такие
Кармические узы... Уповать
На большее едва ли будет мудро...
Однако не пора ли их порвать?
(Подходит к телефону, набирает номер):
Привет! Проснулся? Ведь в Нью-Йорке утро...
Конечно прочитала... Как всегда –
Отлично! Вдохновенная поэма!
Послал мне продолженье?Ну, когда
Ты успеваешь?... У меня проблема:
Мне снова нужно выбрать вариант
Один из двух... Да, я читать готова...
А ты ругать готовься... Ох, педант!
Ну, ладно, не педант – кудесник слова...
* * *
По осенней тропе исчезаю в простывшем лесу
Дружелюбный барбос увязался в надежде на мясо...
Ну, а я лишь заботы с печалью в котомке несу.
Потерять бы их здесь, позабыть бы у кочки примятой...
Пахнет прелой листвой, пахнет осенью и колдовством.
Повороты тропы, будто скоропись в желтой тетради.
Я с веселым барбосом повязана тайным родством:
Ожидая чудес и счастливых открытий, поладим...
Я смогу ли прочесть, что за буквы мне пишет тропа?
Все секреты открыть мне природа готова запиской...
Ежусь: холод... Сквозь ветви посыпалась с неба крупа...
-- Все, барбос, погуляли! Обратно тащиться не близко...
Сомневаюсь в звучанье последней строфы... Помоги –
Словно витязь из сказки уныло стою на развилке...
Посоветуй, как можно легонько поправить стихи,
Что-то с ними не то, не находишь? Но, чур – без дразнилки...
(
Нет, ты спятил... «За пиской...» Вот этого я не ждала
От тебя, что пошлятину будешь нести по эфиру...
Будь здоров и не кашляй... Отстань...
Вот такие дела –
Ляпнул Urbi et Orbi пошлятину – граду и миру...
(В расстройстве долго ходит, не находя себе места, кусает губы, повторяя злополучную фразу):
А вдуматься, так в чем он виноват?
Он только указал мне на ошибку,
Мою ошибку... Вот глазастый, гад!
А что теперь... Как мне загладить сшибку?
Прощения придется попросить...
Как говорится, не было печали...
Что делать, если вдруг меня простить
Не пожелает? Черти накачали...
Но он прислал мне новую главу...
В ней вспоминает, я предполагаю
То давнее вступление в Москву...
Меня не упомянет – отругаю...
(Снимает с принтера листки с новой главой поэмы, читает заголовок, кивает):
Луна четвертая – над Москвой
(Бард – поет):
* * *
Город
Не зря, точно в зеркало, в сердце мое глядится:
В сердце
Огни его окон, созвездия и сады.
Снится
Широкие крылья раскинув, летит этот город-птица,
Летит над Землею и ищет повсюду
Мои следы.
Снятся
Игрушки-дома под оранжевою черепицей,
Синий
Трамвай-торопыга, слезинкой текущий с холма.
Память,
Открыткою, в книжке забытой, лежит до поры, таится,
Отрадрою детства душа неизбывно
Полным-полна.
Память
Вразброс разноцветные переберет картинки,
Вспыхнет
В дурмане акаций бессонница звонких зорь.
Зыбко
Сады золотятся в сентябрьской прозрачной дымке –
И поезд надежды увозит из детства
За горизонт.
В детство
Однажды вернемся мы в будущем воплощенье.
Город
Вновь примет в объятья надежд моих и дворов
Примем
Душой просветленной простое его прощенье –
И вновь унесемся на крыльях манящих
Семи ветров...
(Голос Поэта, пантомима):
5
Цыганка мне сказала: ты ушла,
И мне любовь иную нагадала...
Но ты в душе по-прежнему жила
И ни за что ее не покидала...
Намеком, что должна ко мне прийти
Любовь иная вскоре – неизбежно –
Похищены стихи – уж ты прости --
В которых и восторженно и нежно
Тебя я неумело воспевал...
Те, первые стихи всего дороже:
Еще я так коряво рифмовал,
Но от души... Тот странный вор, похоже,
Был изврашенец: новенький костюм
Не тронул, а унес мои блокноты –
И горько и досадно: светлых дум
Сияние унес... У идиота
Воистину с мозгами нелады...
Луна, как нимб злаченый над «высоткой»...
Мне тесно в Черновцах... Людмила, ты
Исчезла с глаз.. Была такой короткой
Страница обещания любви...
В трехдневный отпуск из «рядов» отпущен –
И я с тобой впервые виз-а-ви:
Глаза в глаза, уста в уста... Насущен
Вопрос о чувствах... Мне глаза не лгут,
Я верю, что не лгут родные губы:
Они же любят и ответной ждут
Любви моей, а не моей погубы...
Но что опять не так? Ответа нет...
И ты исчезла, будто испарилась...
Куда? Зачем? Неведомо. Привет!
А может, вообще ты мне приснилась?
И я спасаюсь от глухой тоски
В Москве под шпилем университета...
И у вокзала на виду Москвы
Цыганка просит мелочь, а за это
Гадает...
-- На любимую, врага?
-- Любимую...
-- На Люду? –
Поразила
Догадкой: как ей знать, что дорога
Мне ты, чье имя душу занозило...
И вот она вещает, что ушла
Ты из судьбы моей – и нет возврата...
В цыганке ни сочувствия, ни зла,
Ей будто даже малость скучновато:
Наверное, не первая судьба
Вычитывалась ею в тайной книге,
А у меня – холодный пот со лба:
Ушла – и нет возврата. Точка. Nihil!*
*Ничто (лат).
И словно бы с собою унесла
Мою, тобой отравленную, душу.
Куда ушла и почему ушла?
И нет надежды и звучит все глуше
За дальней далью твой чудесный смех...
И как мне дальше жить – не понимаю.
Ведь ты была единственной из всех –
И нет тебя. Не будет. Отнимают
Мечты о счастье. Просто ты ушла –
И, значит, счастье мне уже не светит.
Ушла – и за собой мосты сожгла...
Должно быть, полагала: не заметит...
Как не заметить, ежели была
Вся жизнь моя в тебе, вся без остатка?
Всю жизнь перечеркнула мне, ушла...
Так из кино выходят без оглядки,
Где на экране кто-то тосковал,
От безысходной боли лез на стены...
А зал о постороннем толковал
И пропускал волнующие сцены...
Мне на пять лет подарена Москва,
Которая слезам отнюдь не верит...
И незаметно ниточки родства
С ней завязались... Может быть развеет
Она мою великую печаль...
И может быть, найдет тебе замену –
Незаменимых нету, мол... Едва ль...
Нет заменимых... Ночь, гаси Селену...
«Проходит все...», -- за стенкою поют
Сверхмодный шлягер пьяные студенты, --
«Проходит жизнь...»
Проходит... Не дают
Уснуть воспоминанья, сантименты...
(Поэтесса не знает, что делать с листочками: то возьмется их складывать, то словно бы соберется порвать... Безвольно опускает руку с листочками):
А обо мне он не упомянул...
Потерянный у кованой ограды
Стоял – и так обиженно взглянул –
И всхлипнул...
-- Ну, пожалуйста, не надо! –
Шептала после воспаленно я,
Но торопливо парня раздевала –
И понимала, что любовь моя
Его мирила с жизнью, утешала...
Мне кажется, что именно тогда
Смогла впервые выразить стихами,
То чувство, что несу через года...
Я поделюсь тем сокровенным с вами...
* * *
Вот я и долюбила... Дождалась...
Не спорь с судьбой... Само собой случилось...
И ярче в этот миг луна зажглась...
И общая судьба из нас сложилась...
И более не вычесть из судьбы
Ни нежности, ни боли, ни объятий.
Осуществились жаркие мольбы
Так точно, как мечталось, без изъятий...
И даже если больше ничего
И никогда меж нами не случится,
Отныне и навек душа его
Никак с моей не сможет разлучиться...
Но что ж я медлю? Надо же скорей,
Скорей просить прощенья у Поэта...
Мы столько сентябрей и январей
Обменивались мыслями, что это
Давно и для него и для меня
Необходимейшею частью стало
Всей жизни... Но таилась западня
Не где-нибудь, в стихах моих... Попала
Сама в собой устроенный капкан...
И с трижды удесятеренной силой
Я ощущаю, что любви аркан
Захлестывает... Мой бесценный, милый,
Прости! Прости! Пожалуйста, прости!
Скорее пусть летит по «электронке»,
По самому короткому пути
Посланье... От затылка до печенки
Охватывает горькая тоска.
Предчувствую, что невосстановимы
Руины эфемерного мостка...
И будут весны холодны, как зимы...
Стоп! Чье-то есть в компьютере письмо...
Но почему он вдруг на «вы» со мною?
Как будто выжег на груди клеймо –
Безжалостный... Письмо такое злое...
* * *
Это все, промежду прочим – хренотень.
Я никто вам и само собой не «милый».
Так что тень не наводите на плетень,
Не несите ересь, Господи помилуй!
Не порите, Бога ради, ерунды,
Все вы врете -- потому бездарны строчки.
Не в пример иным – беспомощны, худы --
Неспособны даже добрехать до точки.
Я не нужен и не интересен вам.
И уже вовек не буду интересен.
Так и что? И ладно – с горем пополам
Обойдусь без лживых и бездарных песен.
Ведь никто вас не обязывает лгать,
Я не нравлюсь – так и что же – эко диво!
Есть другие, с кем так сладко постигать
Жизнь души неравнодушно и правдиво...
Все за всех решил – и вынес приговор...
Ну, а мне-то как теперь без встреч в эфире?
Брось, Поэт, ведь это, право, перебор,
Ведь отныне одиноким в целом мире
Будешь вовсе безотрадно прозябать...
Нет, еще разок отправлю извиненье.
Учат мудрые обидчиков прощать –
Ну, прости меня, пожалуйста! В смиренье
Жду ответа... Нет, прости, прости, прости!
Господи, за что же мне и это горе?
Помоги, Господь, мечту мою спасти
И надежду на любовь... То дорогое
С ним бесценное общенье возврати...
Превратится жизнь в холодную пустыню...
Ну, прости меня, пожалуйста, прости!
Не простишь – тогда зачем мне жить отныне?
(садится к компьютеру, что-то печатает на клавиатуре, пишет на листках. Уронив голову на клавиатуру, засыпает... Затемнение... Вновь на сцене Поэтесса , друмлющая у компьютера. Просыпается, смотрит на часы...):
* * *
Вот и пролетела ночь...
Задремала над кибордом...
Кто сумеет мне помочь?
С ним, обидчивым и гордым,
Чья изранена душа,
Не сумею объясниться...
Боль в груди моей теснится,
Безысходностью страша...
Ты сжег мосты... Но как же я живу?
Не ведаю – мне перемкнуло клемму...
И не пойму: во сне иль наяву
Я сочиняла за тебя поэму...
Ты, жалуясь, мне излагал не раз
Историю влюбленности несчастной...
Мне кажется, порою, что при вас
Была всегда незримо третьей: ясно
Все вижу: как ее ты обнимал
И как она влюбленной притворялась...
Дурашка, ты никак не понимал,
Что над тобою просто издевалась...
Теперь мне не узнать, в каком ключе
Ты повернешь повествованье дальше,
Чтоб выплакаться на моем плече...
Живи, как можешь... Пусть летят удачи
К тебе со всех стороен за океан...
Пусть Бог продлит подлунное мгновенье
Твое... Ну, вот, послушай, мой тиран:
Я за тебя пишу стихотворенье....
(Берет со стола исписанные карандашом листки, читает заголовок):
Луна пятая – над Новосибирском
(Бард – поет):
* * *
Диалог продолжается тысячу лет.
Крик и шепот.. .Молчанье... Души твоей свет..
Я не вечен, увы... Но за гранью судьбы
Донесутся к тебе мои зовы-мольбы.
Чей я был, чьим я стал -- не гадай и
не спорь
Знает истину истин один лишь Господь,
Если даже в реальности -- больше не твой,
Ты за мною последуй -- возьми -- и присвой!
Только верь не колеблясь, до дна,
до конца...
Безоглядная вера спасает сердца.
Помнишь, девочка в старой Каперне жила,
Та, что верою в сказку любовь обрела?
В алый парус-мечту озаренно одет,
Шлюп «Секрет» приближается тысячу лет...
Буду маяться тысячу лет в ворожбе --
Восхищаться тобой и мечтать о тебе...
(Поэтесса начинает читать, затем главу читает голос поэта... Пантомима):
Теперь ты знаешь, что с недавних пор
С дипломом МГУ – в Новосибирске
Я – новоиспеченный репортер
На радио... Судьбы зигзаги быстры...
Пижоню... На симпозиуме я
Собрал в кружок поляков, чехов, немцев,
Толкую о загадках бытия –
И сильно удивляю чужеземцев
Владеньем языками их... Дают
Мой репортаж в вечерней «Панораме» --
Я наслаждаюсь, слушая мою
Абракадабру в новостной программе...
На радио записку нахожу.
В ней: «Позвони!», -- и номер телефона...
Вращая диск, те цифирки ввожу...
Гудки... И вдруг... Я слышу изумленно
Твой голос... Невозможно!
-- Это я.
Ты не ошибся. Я – в Новосибирске...
Зачем опять с тобой судьба-змея
Свела? Ее коварные изыски
Всю всколыхнули боль... Со дна души
Она взметнулась...
-- Встретимся?
-- Конечно!...
Глаза – в глаза... Душа моя, спеши
Понять, что мне сейчас сияет встречно:
Любовь? А как мне хочется любви!
Она не утонула, не погасла...
И снова ты со мною виз-а-ви –
Ирония судьбы? Покою назло
Шагнул навстречу – радости ль, беде –
Бог весть... Приму , пусть даже и нелепый,
Заведомо печальный – по звезде,
По гороскопу – неказистый жребий...
Я приглашен тобой на Новый год
В рабочую общагу... Всех подружек
По комнате на праздник заберет
Любовь...
-- Чай, кофе? --
По глотку из кружек
И сделали всего-то... Долго пьем,
Неутоленно, горько – поцелуи,
В обьятьях замираем на твоем
Казенном ложе... Замираем... Ну, и...
-- Нет, не хочу, не надо!
-- Почему?
Ведь ты меня уродуешь отказом!
Какому наважденью и клейму,
Обязан? Видно, тайной порчей, сглазом
Мою судьбу порушили враги,
А может постаралась та цыганка?
-- Так объясни мне, милая, не лги...
А на душе так мерзостно и гадко...
На стуле недопитый кофеек
Едва не опрокинут мной... Бегу я...
Сам на себя ворча, как злой щенок,
Сам о себе ехидно комикуя,
Все дальше убегаю... Ну и все.
Мне без любви скитаться в одиночку.
Отныне я не попаду в лассо
Несбыточных иллюзий... Ставлю точку...
* * *
Прошла неделя... Вновь была в лесу
У речки, где удильщики в удачу
Гольянов подарили... Отнесу
Сеседке для кота ее... Судачу
С соседкою о ценах... Вечный треп
О нескончаемой дороговизне –
Российский неумолчный агитпроп...
Невыносимо... Без тебя нет жизни...
Ты не звонишь, не пишешь... В том лесу
Перелистала жизнь мою сначала,
В грудь запустила жгучую осу –
Так больно жалит... Даже покричала,
Повыла, постенала... Только зря...
Ты не услышишь и не дашь ответа,
Как прежде, хрипловато говоря
Со мною о призвании поэта...
И удочки забыв и поплавки,
Уговорив неспешно две бутылки,
Те рыбаки дремали у реки,
Распостраняя крепкий дух «горилки».
У них свое, а у меня – мое...
Но, может, и меня спасет «горилка» --
И позабуду горькое «былье»
И лишь с соседкой буду спорить пылко...
* * *
Вернулась без надежды на порог...
Бродила там и сям, ища лексемы...
И сам собой сложился эпилог
Твоей, такой нерадостной, поэмы...
Кто ведает, зачем я занялась
Копанием в твоей душе и прошлом...
Иначе бы слезами излилась...
Хочу воспоминанием хорошим
В себе и на бумаге отразить
Метания твоей души мятущей...
Хотя бы что-то довообразить
Для одинокой старости грядущей...
Не знаю, как бы он закончить мог...
Мне кажется, что я врубилась в тему...
Ну, слушайте, читаю эпилог –
И завершаю грустную поэму....
Луна шестая – над Нью-Йорком. Эпилог
(Бард – поет):
С последнею горстью махорки
Однажды я вышел в Нью-Йорке –
Звучал упоительно джаз.
Плыл август над знойной лагуной –
И сладкая «Кварде ке луна»...
Слезу выжимала из глаз...
Я давнюю боль убиваю
И я от себя убегаю –
Меж мною и мной – океан...
Свой лик покажи мне, фортуна!
Тягучая «Квардэ ке луна»
Меня не возьмет на кукан...
С души скину горькие гири
Мешающей жить ностальгии
И встречу счастливый восход.
Любовь улыбнется мне юно...
Не плачь по мне, «Кварде ке луна» --
Я верю: удача грядет...
(Поэтесса читает Эпилог. Потом начинает звучать голос Поэта. Пантомима):
В Нью-Йорке я живу девятый год...
Я прихожу под вечер на Бэй-парк вэй
В тенистый сквер, где «бывший наш народ»
С нешуточной одышкой и запаркой
Сгоняет променадами фаст фуд...
Сентябрьский вечер... Душно... Очень жарко...
Вот старички на лавочке поют
Аккордом по-грузински... Светит ярко
Над парком небывалая луна...
И сам себя экспромтом развлекает
Саксофонист в аллее допоздна.
И саксофон знакомо выпевает
«Московских окон негасимый свет...»
Огромный диск Селены серебрится.
На диске виден чей-то силуэт –
Тебе Селена не дает забыться....
Ну, как ты там сегодня? Как живешь
В стране берез под властью капитала?
Где продается все за медный грош,
Где беспредел с разгулом криминала?
Как выживаешь в этой толчее?
Я верю, что над красотой твоею
Не властны годы – на твоем челе
Нет ни морщинки... До сих пор болею
Тобой... Неизлечим души недуг –
И не найдется для тебя замены...
При аксакальском возрасте ашуг
Галлюцинирует на свет Селены...
Мне самому смешно – и не смешно...
Жизнь поменяла все ориентиры,
Осталось неизменным лишь одно:
Любовь в моей душе... Ее хватило
На впопыхах растраченную жизнь.
Догадка: на две, может – на три жизни....
Душа моя, покуда задержись
В текущем воплощении... На тризне
Едва ли будут сказаны слова
О том во мне, что было смыслом, сутью...
Я знаю, вскоре – через год иль два
Я возвращусь, чтоб снова полной грудью
Принять в себя – и выдохнуть любовь...
Я верю, что в грядущем воплощенье
Тебя, моя печаль, я встречу вновь
Для радости, с Его благословенья...
(бард: поет):
* * *
В парке Шиллера шелест акаций,
А из парка мне виден балкон,
На котором должна показаться,
Та, в кого я так странно влюблен.
Я дождусь, достою, домечтаю,
Допечалюсь - и наверняка
Через годы разлуки узнаю
Олененка с ее свитерка.
Припев:
Люда Еремеева..., Киевская, 9...,
Время перемелет все в серую муку...
Отчего ж вне времени, на любовь надеясь,
Я в мечтах навстречу ей бегу,
Я в мечтах навстречу ей бегу...
Эта девочка в сердце осталась
Болью воспоминаний и снов,
Значит, юность со мной поквиталась,
Сохранить не сумевшим любовь.
Ни засохший цветок, ни записку...
Только памяти горестный бред:
Я слоняюсь по Новосибирску,
Чтоб увидеть в толпе твой берет.
Припев.
Отвыкаю локтями толкаться,
Отпускаю на волю года...
Мне под сень черновицких акаций
Не вернуться уже никогда.
Я однажды совсем успокоюсь.
Над Нью-Йорком утихнет гроза...
Мне бы только услышать тот голос,
Посмотреть напоследок в глаза.
Припев.
Вот так я и простилась с ним... Простить
Не пожелал... Не шлет «Емелей» писем
И не звонит... Ну, что теперь? Грустить?
Грущу... Порою горько мы зависим
От демонов, что прячутся в душе...
Манипулируют, играют нами...
Вот были б души из папье-маше,
Они б и не болели... Небесами
Хранимы, мы немного поживем –
И навсегда покинем эту землю...
Кому-то повезло прожить вдвоем...
Мне – нет... Ну, что ж – я свой удел приемлю...
Послал мне испытание Господь –
И не отбросить данного удела.
С судьбой тебе назначенной не спорь...
Не спорю, только... Как бы я хотела
С ним, одиноким, сочетать судьбу...
Но не дано – и не поспоришь с этим...
Услышь, Всевышний, горькую мольбу –
И позаботься, чтобы с тем поэтом
В Нью-Йорке не случилось ничего
Печального, храни его, родного...
От всех несчастий огради его...
Жизнь коротка и так... Увы, немного
Нам отмеряется счастливых лет...
Храни его, дай радости Поэту...
Живи в покое, грустный мой Поэт,
Стихи твои, поверь, не канут в Лету...
(Звонит телефон. Поэтесса поднимает трубку):
Я слушаю...
Молчанье... Видно, сбой...
О чем, бишь, это я? Не канут в Лету
Стихи, что нам подарены судьбой...
Лишь память – воздаяние Поэту...
(Звонок в дверь):
Не заперто, входите... Хода нет
Лишь злобе и коварству в эти стены
(Звонок в дверь):
Да заходите, кто там?
(Входит Поэт)
Ты, Поэт?...
(Поэт становится у ног Поэтессы на колени и склоняет голову. Поэтесса):
Не надо, встань... К чему такие сцены?
Ты, значит, возвратился... Будем жить
Теперь, «во всем друг другу потакая»...
Ткут мойры неустанно жизни нить –
И жизнь, увы, «короткая такая»....
Конец
|
|