Шура Ванюхин, в принципе, был малопьющим человеком. Не из тех, которые сколько не пьют, а им все мало. Он действительно не любил, а, вернее, не мог помногу и часто выпивать, знал это и, как правило, избегал компаний, в которых собутыльники ценят друг друга по тому, кто дольше всех «продержится», останется способным снять девицу, да еще поможет остальным поймать машину, чтобы целыми и невредимыми добраться до дома.
Вот и в этот вечер, возвращаясь домой от своих старых знакомых, он был вполне нормальным, слегка выпившем мужчиной в рассвете лет. Выйдя из метро и хлебнув свежего воздуха, Ванюхин вообще почувствовал себя огурцом и еще раз вспомнил о том, что еще целых три дня он, в принципе, абсолютно свободный, временно холостой экземпляр мужского пола, который очень даже не прочь использовать подвернувшийся в связи с отъездом жены шанс сделать то, о чем потом можно будет с удовольствием вспоминать. Жизнь-то одна, раз-два и пройдет вся в пустых хлопотах. Потом будешь шамкать диетический йогурт и думать: чего ни разу не рискнул, не учудил, не сделал что-нибудь необычное, хоть на самую малость не отошел от привычного распорядка дня премудрого пескаря, к которым сам себя относил.
Впереди, метрах в пяти от него, по направлению к автобусной остановке, одиноко шла довольно стройная особа противоположного пола в длинной, на вид дорогой, белоснежной шубе. «Если сейчас удастся, - подумал Шура, - за две-три минуты охмурить, договориться и потащить к себе – была, ни была, решусь. Не удастся – значит, так тому и быть: пойду, выпью на сон грядущий чашечку крепкого чая, посмотрю телек, без всяких там тёлок, и на боковую».
- Девушка, - забежав немного вперед светлой шубы, обратился он. – Такая симпатичная, и одна!
«Девушка» ничего не ответила, но посмотрела на него с интересом и, как показалось Шуре, даже немного замедлила шаг. «Странно, - подумал Ванюхин, - сзади казалась вполне молодой, а по лицу - под шестьдесят уже, никак не меньше. Полная, с двойным подбородком престарелая мамзель. Припудрилась вся, губы жирно намазаны какой-то перламутровой помадой. В общем, следит за собой. И то хорошо». Охотничий инстинкт подгулявшего начинающего ловеласа было уже не остановить. «Ладно, - решил Ванюхин, сам себя подбадривая. - Самому уже сороковник в прошлом году стукнул. Девушки скоро место начнут уступать и после «Здравствуйте!» разбегаться кто куда, визжа от ужаса. Пора уже заканчивать с особо тщательными отборами, которые мог себе позволить разве что в ранней молодости».
Мамзель продолжала молчать, но шла с ним нога в ногу, не отставала, не убегала, и это обстоятельство окончательно склонило Шуру к началу решительных действий. Он сказал, для начала, что под ногами скользко, что надо быть осторожнее и предложил свой локоть. Предложенная часть тела была сразу же подхвачена её левой рукой, идти стало заметно сложнее, но приятнее. «Главное – не молчать!» – Дал себе установку Ванюхин и старательно её исполнял, не закрывая рта до самой двери своей квартиры. Припудренная незнакомка всю дорогу молчала, и лишь изредка уукала и аакала, подтверждая, что слышит. «Уж, не иностранка ли?» - Подумал Шура и сразу же ответил сам себе: «Какая, блин, разница? Даже интереснее!»
В квартире, помогая снять шубу, Ванюхин решил, что незнакомке действительно не меньше шестидесяти. Надменный взгляд былой красавицы, большие, в принципе, симпатичные, светло-голубые глаза, почти белые, крашеные под блеск начищенного серебра, волосы, светлое в блестках платье; все в облике мамзели одновременно и притягивало и отвращало.
Он включил свет в ванне и предложил ей привести себя в порядок. Мамзель еще раз холодно взглянула на него, прошла мимо, обдав его своим морозным дыханием, и закрылась. Через пару минут послышались звуки маленького домашнего водопада и Ванюхин, сжав по рот-фронтовски кулак а-ля «враг не пройдет!», победоносно пошел накрывать маленький столик в спальне.
Дама вышла в его халате явно помолодевшая, вся какая-то распаренная и потная. Халат прилип к её телу, как будто она и не вытиралась. «Дурак! – чертыхнулся Ванюхин. - Надо было полотенце предложить!» Но теперь уже делать было нечего. Отступать – тоже. Они выпили по рюмочке из початой бутылки коньяка, оставленной какими-то гостями, закусили дежурной шоколадкой и сосредоточились на том, к чему всегда приводят такие мимолетные, ничего не обещающие обеим сторонам, встречи.
Когда мамзель вновь вернулась из ванной, ему показалось, что ей никак не больше сорока. Кожа стало значительно мягче, все тело более податливым и более гибким, лицо значительно приятнее. «Чудеса», - подумал Ванюхин, продолжая нагло исследовать свою гостью до тех пор, пока кровь вновь не зарядила его орудие. После очередного сеанса мерных покачиваний он вновь, как галантный кавалер, пропустил гостью вперед, а когда сам вернулся из душа, с заметным удивлением увидел в своей постели симпатичную двадцатилетнюю блондинку. С теми, которые лежали здесь до неё, эту девушку роднили только черты лица, как будто все женщины приходились друг другу кровными родственницами. «Что со мной? – Со страхом подумал Ванюхин. – Неужели я схожу с ума? Может, знакомые подшутили, и что-то добавляли в рюмку? Теперь хохочут себе, представляя, в какую я мог попасть передрягу с их зельем». И твердо для себя решил: «А я специально ничего никому не расскажу».
Впрочем, девушка была так прелестна, что все эти мысли не задержались надолго в пораженном сознании новоиспеченного Дона Хуана. Он взял девушку на руки и, обрадованный обстоятельством, что такая ноша для него вовсе не обременительна, немного покружил её по комнате, а затем вновь понес в ванную.
Она слабо сопротивлялась, когда Ванюхин направлял в неё теплые струйки воды, как и раньше, молчала, разглядывая хозяина квартиры с неприкрытым интересом. Потом он вытер её тремя полотенцами, и, абсолютно сухую, перенес обратно в кровать. Посидел немного, пытаясь заворожить незнакомку своими влюбленными взглядами и, посчитав, что на всякий случай надо сделать получасовую паузу в любовных утехах, пошел ставить чайник.
- Чай или кофе? – Выкрикнул он, сидя на табуретке и чувствуя себя абсолютно опустошенным и счастливым.
- Ничего, - услышал он в ответ. Голос незнакомки показался ему странным.
Вернувшись в спальню, Ванюхин чуть не вскрикнул. На кровати лежала голая худенькая девочка лет десяти. Ему показалось, что он окончательно сошел с ума, что все эти метаморфозы с мамзель не случайны, что он что-то упустил с самого начала и теперь ему уже не вырваться из этого адского круга. Ему показалось, что сейчас какие-нибудь омоновцы в черном застучат в дверь, потом сорвут её с петель, ворвутся, повалят его на ковер, придавят лицо сапогами. Потом будет суд, его непременно обвинят в педофилии. Он уже чувствовал отвратительный тюремный запах и видел омерзительные оскалы своих сокамерников. «Надо бежать, - приказывал он сам себе, - надо быстрее бежать отсюда, пока все это не началось. Но, девочка? Куда её деть? Не оставлять же её одну в его квартире, на его кровати?»
Он обхватил голову руками и, пошатываясь, вышел на кухню. Там сел, положил голову на стол и застыл, не решаясь ничего предпринимать.
Прошло около часа, прежде чем он, наконец, превозмогая себя, не встал и не вернулся в спальню. «В любом случае, - решил он, - надо её выпроводить отсюда домой; по крайней мере, вывести на улицу, а там будет видно».
Ванюхин вошел в комнату и… никого не увидел. «В прятки решил поиграть ребенок», - пришла к нему первая мысль. Одеяло было распахнуто, как будто только что кто-то откинул его и встал. На простыне темнела лужа, как будто кто-то разлил большую бутылку минералки.
На тумбочке белела записка: «Все было замечательно. Я приду еще». И какая-то чересчур замысловатая подпись, очень похожая на изображение снежинки, как её представляют в детстве.
Ванюхин вздохнул, почувствовав огромное облегчение, потом забыл все свои недавние волнения и равнодушно пожал плечами. «Придет, куда денется», - подумал он. Затем снял мокрую простынь, развесил её на веревки в ванной, постелил пару чистых, чтобы не прошла влага от матраса, и лег спать.
Снились ему какие-то огромные горы снега, разбитые зеркала, маленькие блестящие осколки, девочка и мальчик в каких-то странных старинных одеждах. Они не называли друг друга, но он почему-то понял, что зовут их: Кай и Герда. А еще он понял, что Снежная королева (а это была именно она, в этом он уже не сомневался) не обманет. Она действительно придет, как приходят весна, лето, осень, зима. Придет, а потом непременно вновь уйдет. И все будет хорошо. Его сон становился все глубже. Ему казалось, что он на даче, что дождь бьёт по крыше, а он лежит в гамаке на открытой веранде и медленно-медленно раскачивается.
Ночью началось потепление. С крыши на карниз мерно капало и капало. Утром начали проседать и подтекать сугробы, сгрудившиеся за всю зиму по сторонам дорог. Ванюхин спешил на автобусную остановку, перескакивая через лужицы, и думал, что пить надо все-таки еще меньше. А то встаешь утром, и не знаешь: что же все-таки было вчера на самом деле, а чего не было, показалось, приснилось-привиделось. Впрочем, по большому счету, ему было все равно. Он был счастлив. А счастье – это всего лишь то, о чем потом не жалеешь. Оно тоже приходит и уходит абсолютно неожиданно. И жалеть по этому поводу нет никакого смысла.
Февраль, 2004 г.
|
|