Нужно ли нам устаревшими, братья, словами
Повествованье начать о печальном походе
Игоря князя, того, Святославова сына?
Нет. Начинать нужно ныне понятной строкою,
А не в манере пространной провидца Бояна,
Ибо Боян уходил зачастую от темы;
Уподоблялся, вития, бегущему волку
Или орлу в облака воспарившею мыслью.
Он утверждал, что застал ещё первые войны.
Так говоря, выпускал соколов он десяток
На лебединую стаю, и коль настигали
Соколы лебедь какую, то пела та лебедь
Песнь, прославляла в которой она Ярослава
Старого или Мстислава, прозванного храбрым
За совершённый им доблестный воинский подвиг:
Он пред полками касогов зарезал Редею.
Либо же песнь Святославову сыну Роману
Пела красиво она, наречённому красным.
Соколы те были пальцы, а лебеди – струны,
Под перебором искусным Бояна живые.
Наш же рассказ пусть охватит все долгие годы,
Что от Владимира старого шли до княженья
Игоря нашего, силою воли который
Ум укрепил и, наполнивши мужеством сердце,
Войско, возглавив, повёл в Половецкие земли
Битву начать чтоб за Русскую землю святую.
В самом начале похода на светлое солнце
Игорь взглянул, и знаменье увидел дурное:
Солнца затменье, от коего тенью покрылось
Воинство русское, что выступать собиралось.
Игорь сказал своим воинам: «Братья, дружина!
Разве не больше нам чести погибнуть на поле,
Чем быть пленёнными, в битву с врагом не вступая,
Дома, бесславно, дождавшись в итоге набега?!
Разом же, братья, борзых мы коней оседлаем,
Чтобы быстрее добраться до синего Дона!»
Княжеский ум отступил перед страстным желаньем
К Дону идти, и забыл он о знаке недобром.
«В единоборство хочу я вступить, вместе с вами,
Русичи! И на краю Половецкого поля
Или убитым мне пасть, или, после победы
Над половчанами, воду отведать донскую,
Шлемом её зачерпнувши!» - сказал тогда Игорь.
О, как воспел бы, Боян, ты былые походы,
В мыслях скача соловьём голосистым по древу,
Под облаками летая и соединяя
Все времена воедино в своём славословье;
В воображении через поля и на горы
Переносился бы вмиг ты, подобно Трояну;
Верно, тогда бы ты так начинал, внук Велеса,
Песнь в выраженьях старинных в честь Игоря-князя:
«Это не буря забросила соколов русских
Через поля; уж бегут, свои жизни спасая,
Галок стада половецких к великому Дону».
Или вот так бы ты пел, о, Боян, прорицатель:
«Только заржут лишь за Сулою вражии кони,
Как зазвенит тут же в Киеве слава победы;
Трубы лишь в Новгороде затрубят, созывая
Войско к походу, как стяги стоят уж в Путивле!»
Игорь ждёт милого брата, чтоб выступить вместе,
Всеволода, что по силе с быком мог сравниться
Диким и буйным, и тот говорит, одобряя:
«Брат мой единственный, свет мой единственный светлый,
Игорь! Мы оба с тобой сыновья Святослава.
Так, брат, седлай же борзых ты коней своих скоро,
Ну а мои уж у Курска, осёдланы раньше.
Опытны в битвах куряне мои, от рожденья
Ратному делу обучены, как подобает
Воинам храбрым: под трубные звуки повиты,
Каждый под шлемом баюкан и каждый же вскормлен
С острого жала копья. Все пути и овраги
Знают они; тетива завсегда на их луках
Туго натянута и колчаны их открыты,
Сабли наточены – всё изготовлено к бою.
Скачут куряне мои, будто по полю волки,
Чести ища для себя, а для князя же – славы!»
Выслушав брата, князь Игорь решение принял:
В стремя вступив золотое поехал по полю.
Тьмою затмения солнце ему заграждало
Путь, предвещая недоброе; ночь пробудила
Птиц, напугав их грозою; зловещий звериный
Свист поднялся; всполошился, на дереве сидя,
Див, закричал, сообщая о воинстве русском
Всей Половецкой степи и Поморию, Волге,
Сурожу, Корсуню, идолу в Тмуторокани,
Также Посулию – всем, кому Русь ненавистна.
Ринулись половцы в спешке к великому Дону;
Словно вспугнутые лебеди стонут телеги.
Игорь туда же тем временем вёл своё войско.
Ждут поражения русичей хищные птицы;
Клёкот орлиный на кости зверей созывает;
Вой подымают в оврагах сидящие волки;
Красные видя щиты злобно брешут лисицы.
Уж за холмом пограничным, о, Русь, ты осталась!
Медленно ночь наступает, заря уж погасла.
Мгла все покрыла поля, соловьиный стих голос.
Галки чуть свет пробудились, а воины князя
Огородились щитами, готовые к битве,
Чести ища для себя, а для Игоря – славы.
И на заре половчан потоптали поганых
Русичи. Добрую взяли добычу на поле:
Дев половецких и золото, и оксамиты,
Паволоки и попоны. Плащами, одеждой,
Золотом шитой, мосты наводить они стали
Через болота и топи. А храброму князю
Знаки по праву досталися все боевые:
Древко серебряное, красный стяг, символ власти –
Красная чёлка, а так же хоругвь супостатов.
Выводок храбрый Олегов ночует средь поля.
Ох, далеко залетел! Порождён не в обиду
Был он ни соколу с кречетом, а, и подавно,
Уж не тебе, чёрный ворон, проклятая погань –
Половец! А, между тем, Гзак бежит серым волком,
За Кончаком, что ему указует дорогу
К Дону великому, Игорю-князю навстречу.
Ночь пролетела и день начинается новый
Красной зловещей зарёй; с моря чёрные тучи,
Полные молний, идут, чтоб прикрыть все четыре
Солнца – князей, предводителей русского войска.
Грому великому быть и дождю стрел излиться
С Дона великого! Копьям сломаться, а саблям
О половецкие шлемы побиться в той схватке,
Возле Каялы-реки, у великого Дона.
За пограничным холмом, Русь, давно ты осталась!
Стрибога внуки – могучие ветры наносят
Вражии стрелы на храброе русское войско.
Стонет земля, замутились прозрачные реки,
Пыль покрывает поля, половецкие стяги
Плещут и будто бы всем говорят: половчане
С Дона и с моря, и с прочих сторон обступили
Воинов Князя. Завыли бесовы отродья,
Русских сынов увидав, те же, не испугавшись,
Огородились щитами, готовые к битве.
Всеволод, равный по силе быку или зубру!
В самой средине ты боя стоишь, посылаешь
Тучами стрелы; мечами гремишь ты по шлемам
Вражеским! Где не проскачешь ты, золотом шлема
Путь освещая, поганые там остаются
Главы лежать половецкие. Шлемы аварцев,
Саблями стали калёной разбиты тобою,
Всеволод буйный, подобный быку или зубру!
Ран ты не чувствуешь, честь позабыл с достояньем
Княжества милого, стол позабыл ты отцовский
Града Чернигова и своей Глебовны ласки,
Нежно любимой желанной, прекрасной супруги!
Были Трояна века; Ярославовы годы
Уж миновали; походы Олеговы были.
Стрелы Олег всюду сеял, мечом он крамолу
Острым ковал. Лишь вступал в золотое он стремя
В Тмуторокани, как звон уже слышал великий
Князь Ярослав, а Владимир же каждое утро
В граде Чернигове уши закладывал. Храбрый
И молодой князь Борис Вячеславович хвастал,
И на Канине-реке поплатился за это,
Враз за обиду Олега ответив пред Богом:
Саваном стала зелёным трава ему. С той же
Клятой Каялы увёз Святополк на носилках,
Меж иноходцев венгерских привязанных крепко,
Тело отца своего, поражённого в битве,
В Киев, к собору Софии святой. И тогда-то,
При Гориславове сыне Олеге, губило
Семя усобиц проросшее всё достоянье
Внука Даждьбожьего; жизни людские в крамолах
Княжеских посокращались. В то время лихое
В Русской земле редко слышался пахаря окрик –
Вороны только кричали, деля меж собою
Трупы, да галки беседу вели, собираясь
Пир свой кровавый начать. Но в те давние годы
Не было рати такой, как у Игоря-князя!
С солнца восхода до вечера, вновь до рассвета
Стрелы калёные тучей летят и о шлемы
Сабли гремят, и булатные крепкие копья
В поле трещат незнакомом, в земле Половецкой.
Кости посеянные в чернозёме, обильно
Кровью политые, горем взошли земли Русской!
Что там шумит, что звенит издалече пред утром?
Это пытается Игорь бегущие рати
Вспять повернуть, ибо жаль ему милого брата
Всеволода. Бились день и другой они бились,
В полдень же третьего дня пали Игоря стяги.
Так разлучились два брата у быстрой Каялы;
И недостало вина тут кровавого русским;
Храбрые, пир завершили они: напоили
Сватов, а сами погибли за Русскую землю.
Сникла от жалости в поле трава, а деревья
Ветви, тоскуя безмерно, к земле приклонили.
Время тогда невесёлое, братья, настало,
Трупы погибших степною укрылись травою.
Встала обида полегших Даждьбожьего внука
Войск и вступила на землю Трояню, как дева,
Всплесками крыл лебединых на море у Дона,
Прочь прогнала времена беззаботные. Вскоре
Против поганых князья прекратили бороться,
Ибо брат брату сказал: «То моё, это тоже».
Всякую малость «великим» князья называли
И друг на друга тем самым ковали крамолу.
С разных сторон приходили на Русскую землю
И побеждали поганые, пользуясь этим.
О! Далеко залетел, избивая птиц, сокол,-
К морю! И уж не воскреснет то храброе войско,
Игорево! По погибшим заплакала Карна,
Желя по Русской земле поскакала с печалью
В пламенном роге. Восплакали русские жёны:
«Милых, любимых нам мыслью не смыслить, не сдумать
Думою, не повидать; серебра же и злата
Вовсе в руках не держать до скончания века!»
И застонал, братья, Киев от горького горя,
С ним и Чернигов стонал от напастей великих.
Русскую землю тоска и печаль обуяла.
Князи крамолу ковали, а половцы данью
Русский народ обложили - по белке от дома.
Игорь и Всеволод, два Святославича храбрых,
Вражье коварство раздором своим пробудили,
Даром, что только недавно отец их, великий
Князь Святослав грозный Киевский половцев лютых
Враз отучил от набегов, нагнав на них страху
Войском своим и мечами булатными; многих
Жизни лишил и вступил в Половецкую землю,
Конницею притоптав там холмы и овраги,
Реки мутя и озёра, болота и топи
Все на пути иссушая. А хана Кобяка
У лукоморья, поганого, в плен взял, из полчищ
Вырвав его половецких и в Киев доставив,
В терем свой. Греки и чехи, и венецианцы,
Немцы все славу поют Святославу, а князя
Игоря же - укоряют, за то, что богатство
Русское он утопил в половецкой Каяле
И попал в плен. В городах прекратилось веселье.
А Святослав в граде Киеве, отчем наследстве,
Сон видел смутный, неясный ему. Говорил он:
«С вечера на ночь одели меня покрывалом
Чёрным, которым покойников лишь одевают
И на кровать уложили из Тиса, давали
Синее горькое пить мне вино, высыпали
Из колчанов иноземной работы на грудь мне
Жемчуг, ласкали меня. А меж тем уже крышу
В доме моём златоверхом снимали, как будто
В доме покойник (его выносить через крышу
С давних времён повелось). Всю ночь с вечера горе
Вороны нам предвещали у Плесеньска криком,
После того от Кияни они полетели
К синему морю, к местам тех печальных событий».
Князю бояре сказали: «Ох, князь, горе ум твой
В плен ли взяло? Ведь твои же два сокола-сына
Отчий престол золотой враз покинули, чтобы
Тмуторокань добыть город, иль чтобы победу
Там, на Дону, одержать, и тем соколам крылья
Вмиг посекли половецкими саблями, в путы
Их же самих заковали, в железные путы!»
Так толковали бояре тот сон: «Потому-то
Было темно в третий день князя Игоря битвы
С половцами: оба солнца, столпа оба ярких
Княжьи погасли, а с ними и месяца оба,
Игоря сын и племянник: Олег с Святославом,
Тьмою закрылись и в море затем погрузились,
Смелость великую этим поступком в народах,
Что на востоке живут, возбудив. На Каяле
Тьма свет покрыла; по Русской земле как гепарды
Половцы стаей неслись. И позор пораженья
Славу былую собой заслонил, и насилье
Русскую землю наполнило; див же на землю
Русскую бросился. Готские красные девы
Песню запели у синего моря про время
Бусово, время для русских дурное, лелея
Мысль об отмщении за Шарукана, который
В битве повержен Владимиром был. Мы ж остались
Нашей дружиной и вовсе теперь без веселья».
Князь Святослав так промолвил тогда со слезами:
«О, мои дети, о Игорь и Всеволод! Рано
В землю пошли Половецкую вы и мечами
Там себе славы искали; без чести поганых
Вы одолели, пролив море крови. Ведь ваши
Выкованы из булата сердца, закалились
В смелости эти сердца! Горе, горе сединам!
Горе сединам моим! Уж не вижу я власти
Свет Ярослава, богатого, сильного брата
С воинами и боярами славного града,
Града Чернигова и с воеводами вкупе,
С войском шельбиров, ревугов, ольберов, татранов
И топчаков. Эти орды врага побеждали
Криком могучим и славою воинов храбрых,
Что без щитов, лишь с ножами выходят на битву.
Но вы сказали: «Проявим мы мужество сами:
Прошлую славу присвоим, свою же поделим!»
Я хоть и стар, но, как сокол, гнездо защищаю;
Я уж не стану моложе, князья мне не в помощь,
Худо, ох, худо теперь времена обернулись!
Под половецкими саблями русичи стонут
Там, возле Римова; стонет от ран и Владимир:
Горе ему и тоска, сыну Глебову, нынче!»
Всеволод, княже великий! Неужто и мыслью
Не прилететь издалёка тебе для защиты
Злата престола отцова? Ты можешь ведь Волгу
Вёслами всю расплескать; у тебя столько шлемов –
Хватит, чтоб вычерпать Дон! Если б ты был на юге,
То половецкие там продавались бы девы
Дёшево, ну а мужчины и вовсе дешевле.
Копьями можешь врага поражать ты живыми –
Глебовыми сыновьями! О, буйный князь Рюрик!
О, князь Давыд! Да не ваши ли воины кровью
В поле омыли свои золочёные шлемы?
Мести не ваша ли храбрая жаждет дружина,
Рыкая грозно, подобная раненым турам?
Разом вступите же вы в стремена золотые
И за обиду сегодняшнюю отомстите,
За землю Русскую, за раны Игоря-князя!
Галицкий князь Осмомысл Ярослав! Ты высоко
На золотом восседаешь престоле, полками
Горы подпёр ты венгерские, загородивши
Путь королю, затворивши Дунаю ворота,
Чрез облака посылая войска, управляя
Землями вплоть до Дуная. Тебя ведь боятся
Страны, и Киев покорен тебе, ты стреляешь
С злата престола отцова в салтанов. Стреляй же
Князь, в Кончака ты поганого, в рабское семя,
За землю Русскую, за раны Игоря-князя!
Буйный Роман и Мстислав! Ваши храбрые мысли
Ум ваш на подвиг влекут. Высоко воспарил ты,
Княже Роман, точно сокол отважный, стремишься
В смелости птицу сию одолеть! Ведь у вас же,
Князи, в железо закована грудь, ну, а шлемы
Ваши – латинские. Многие дрогнули страны
С вами столкнувшись: Литва, Деремела, Ятвяги,
Хинова, половцы копья свои побросали,
Головы вражьи под ваши мечи подклонили.
Игорь! О, Игорь! Померк солнца свет и до срока
Дерево листья сронило; уж нет былой славы
Русичей, ведь по Суле и по Росси селенья
Русские половцы между собой поделили.
Воинов Игоревых воскресить невозможно!
Помнишь, как ты говорил, Игорь-князь: «Созывает
Дон на победу князей!» Вот они и поспели,
Братья твои, на бесславное это сраженье.
Всеволод-князь и Ингварь, и вы, храбрые, трое
Князя Мстислава сынов! Не по праву добыли
Земли себе вы, хоть каждый из вас – ясный сокол.
Где ваши шлемы и польские копья, щиты где?
Загородите ворота оружием Полю,
Острые стрелы пустите во вражье вы племя,
За землю русскую, за раны Игоря-князя!
Уж перестала защитою быть Перяславлю
Наша Сула, и Двина повернула в болото,
Путь к полочанам открыв. И один Изяслав лишь
Храбрый Василькович с войском в литовские шлемы
Звонко ударил мечами, но славу же деда
Он погубил, так как был он изрублен мечами
Вражескими, и любимый певец его тоже
Там был убит, но успел прошептать, умирая:
«Князь, твою птицы накрыли дружину крылами,
Звери у мёртвых и раненых кровь полизали!»
Не было в этом бою Изяславовых братьев
Всеволода с Брячиславом, и так, в одиночку,
Душу жемчужную князь изронил, она вышла
Чрез золотое его ожерелье из тела.
Песни печальные тут полились и веселье
Враз прекратилось. Трубят городские лишь трубы.
О, Ярославовы внуки и внуки Всеслава!
Стяги склоните свои; поврежденные в битвах
Бросьте мечи, ведь лишились вы дедовой славы,
Ссорясь друг с другом, пустивши на Русскую землю
Орды язычников. Поняли половцы скоро:
Ваши раздоры и споры им на руку только.
На седьмом веке Трояна Всеслав кинул жребий,
Жребий о девице милой ему. Хитроумный
Князь тот поддержку нашёл в стольном Киеве граде;
Древком копья по престолу ударив златому
Киевскому, но престолом владел он недолго.
Синею мглою объятый, он бросился зверем
В полночь из Белгорода и добыл себе счастья,
Двери открыв новгородские с третьей попытки,
Славу тем самым разбив Ярослава, а после
Волком до самой Немиги скакнул от Дудуток.
И закипела работа тогда на Немиге:
Стелют снопы из голов и молотят мечами,
Словно цепами булатными, жизни лишая
На том току, веют душу от бренного тела.
На берегах, на кровавых, Немиги посевом
Стали не зёрна пшеничные – русские кости.
Властвовать стал над народом Всеслав, над князьями;
Волком ночами он рыскал: во Тмуторокани
До петухов он уж был, успевая домчаться
За ночь из Киева, перебегая дорогу
Хорсу великому. В Полоцке же для Всеслава
В церкви Софии святой неизменно звонили
Рано к заутрене в колокола, он же слышал
В Киеве звон тот. И хоть в его теле могучем
Вещая крылась душа, он от бед страдал часто,
Ибо недаром провидец Боян многомудрый
Князю припевку такую сказал: «Не минует
Грозного Божья суда ни умелый, ни хитрый».
Как тяжело вспоминать тебе, Русь, те былые
Годы и первых князей!.. Ведь нельзя тогда было
Князя Владимира старого даже представить
К Киеву-граду привязанным – столько походов
Он совершил! А теперь встали Рюрика стяги
Порознь со стягами князя Давыда. И слышно
Пение копий – извечная музыка битвы.
Слышится голос с утра Ярославнин с Дуная,
Будто кукушка безвестная где-то кукует.
«Я полечу,- говорит,- по Дунай-реке птицей,
Шёлковый свой омочу я рукав во Каяле,
Игорю-князю утру я кровавые раны».
Плачет чуть свет Ярославна во граде Путивле
На переходе стены городской, причитая:
«Ветер-ветрило! Зачем же ты веешь навстречу
Русскому войску? Зачем половецкие стрелы
На лёгких крыльях своих ты несёшь на дружину
Милого мужа? Иль в небе тебе не леталось,
Под облаками? Иль ты корабли не лелеял
В море? Зачем, господин, ты развеял веселье
По ковылю моё? Что же тебе не хватало?»
Плачет чуть свет Ярославна во граде Путивле
На переходе стены городской, причитая:
«О, Днепр Словутич! Пробил ты в земле Половецкой
Твёрдые горы насквозь. На себе боевые
Нёс ты суда Святослава до стана Кобяка.
Так принеси, господин, ко мне милого мужа,
Чтоб не слала поутру слёз к нему я на море!»
Плачет чуть свет Ярославна во граде Путивле
На переходе стены городской, причитая:
«О, трижды светлое солнце! Для всех ты прекрасно,
Всем от тебя лишь тепло, почему ты лучами
Жгучими воинам милого жаждой согнуло
Луки, зачем колчаны им наполнило горем?»
Вздыбило море в полуночи волны, и вихри
С тучами вдруг пронеслись. Это Игорю-князю
Бог указует дорогу из вражьего стана
В Русскую землю, к златому отцову престолу.
Вечер. Погасли последние алые зори.
Игорь не спит, Игорь дремлет, а мыслью – на воле
Вольной, и мерит поля от великого Дона
Он до Донца. В полночь свистнул Овлур за рекою,
Игорю подал сигнал: пришло время покинуть
Плен! Стук копыт раздался и трава зашумела
Половцы это заметили, но было поздно:
Игорь уже к тростнику проскакал горностаем,
Селезнем белым – на воду, и вмиг переплыл он
Реку, а там на борзого коня серым волком
Быстро вскочил. Поскакал князь к Донцу. Словно сокол
Под облаками летит и сбивает к обеду
Птиц себе разных, а рядом Овлур мчится волком.
Оба загнали коней своих скоро и дальше,
С трав ледяную сбивая росу, уходили
Уж без коней, беглецы, чрез поля от погони.
Вот и Донец. С ним заводит князь Игорь беседу.
Молвит Донец: «Честь и слава тебе князь! Веселье
Русской земле принесёт твой побег, Кончаку же
Только обиду!» На что князь реке отвечает:
«Слава тебе, о Донец! Ведь меня ты лелеял
В водах своих! Твой серебряный берег был устлан
Ярко-зелёной травой для меня, и туманом
Тёплым окутан был я, засыпая под сенью
Дерева; селезень чуткий стерёг меня, чайки
Предупреждали, взлетая с воды о погоне,
Утки пугливые слушали ветер. К несчастью,
Стугна-река на тебя не походит нисколько:
Хоть мелководна она у истока, ручьи всё ж
С жадностью все поглотила, текущие рядом,
К устью расширившись, юного так Ростислава
В водах своих утопила. И мать его плачет,
Сумрачный берег Днепра омывая слезами.
С горя поникли цветы и с тоской преклонилось
Дерево низко к земле, восскорбя о потере.
То не сороки стрекочут, то едут по следу
Игоря Гзак с Кончаком. Приумолкли вороны,
Галки и прочие птицы, лишь ползают гады.
Игорю в это же время путь правильный дятлы
Кажут в речную долину по дереву стуком,
Да соловьи возвещают рассвет своим пеньем.
Гзак говорит Кончаку: «Если Игорь, как сокол,
Рвётся к родному гнезду, значит нам соколёнка,
Сына его, поразить золочёной стрелою
Необходимо». Кончак отвечает: «Коль сокол
Рвётся к гнезду – соколёнка нам надо опутать
Красною девицею половецкой». Но Гзак с ним
Не соглашается: «Вдруг улетят они оба –
Станут в степи нашей русские птицы клевать нас».
Так говорили поганые, а песнотворцы
Старого времени, князя Олега любимцы,
Молвили: «Тяжко без плеч голове, беда телу
Без головы». Ну а Русской земле вдвое тяжко
Без дорогого, любимого Игоря-князя.
«Вспыхнуло радостно солнце на небе – князь Игорь
В Русскую землю вернулся!» - поют на Дунае
Игорю девицы славу, летят голоса их
Через глубокое море до Киева-града.
Князь по Боричеву едет из плена ко Божью
Храму святой Богородицы. Веселы сёла
И города. Возвращению Игоря рада
Русская наша земля, вся природа ликует!
Старых князей мы воспели, пора молодым петь:
«Игорю слава! И Всеволоду, что подобен
В гневе быку! Молодому Владимиру слава!»
Будьте здоровы, князья и дружина, боритесь
За христиан православных, рубите поганых
Половцев! Слава князьям и их храброй дружине!
Аминь.
|
|