Галатея.
Все началось во сне.
Я никогда не думала, что образы могут так преследовать, вторгаясь в повседневную жизнь, нарушая покой, сея р аздражение и неудовлетворение.
Творение.
Да, Роза была моим творением; моим ли, которое вызревало где-то в подсознании, пока однажды не взорвалось алым буйством, или проклятием неких богов, безразличных к страданиям простых смертных, упивающихся разрушением и болью.
Сон начинался вполне буднично. Помню, я тогда подумала, что дело в военном фильме, который я вечером смотрела. Ах, если бы этим можно было объяснить…
Мне снились белые больничные палаты, кровати с такими же белыми простынями и мертвенно-белые лица солдат. Черно-белый сон, где темного было совсем немного, где белый – цвет света и радости – стал символом смерти и боли. Я помню агонию, помню крики этих людей… И я помню Розу.
Она буквально ворвалась в мой сон, нарушив белую "идиллию", разметав ее на куски своим сиянием. Ее лепестки, пышущие здоровым ярко-красным огнем, стали символом жизни.
Как я ошибалась!
Проснувшись с небывалым зудом в пальцах, схватив карандаш, я по памяти набросала ее изображение. А потом сунула куда-то – и забыла.
Сейчас я удивляюсь, как могла сделать это! На год, промчавшийся как один миг, я была избавлена от наваждения, от гнета, от преследования.
Но стоило в мои руки попасть удивительно большому куску хрусталя, необычайно прозрачного, как застывшие горные реки, и Она вернулась.
Вернулась, чтобы мучить меня несбыточными надеждами, своим обликом, который каждую ночь являлся мне во сне.
Чтобы погубить меня…
Я стала похожа на Данилу-мастера, готового на все, лишь бы создать нечто невиданное, невообразимое, осененное божественным вмешательством. Сколько раз опускались руки, когда лепестки походили на осколки камня, небрежно сваяные рукой чудака! Но с упорством Сизифа я продолжала мостить свою "благую дорогу".
И у меня получилось.
Спустя еще год чудесное творение было окончено.
Друзья восторгались Розой, говоря, что ее практически не отличить от настоящей. Коллеги завидовали, но не могли не признать, что лепестки полураскрывшегося бутона – чудо как хороши. Меня засыпали заказами, приглашали на выставки, журналисты не давали прохода. Но еще больше было желающих купить мою Розу. Мне предлагали баснословные деньги, но… Я отказалась.
Не знаю, чего я хотела… Впрочем, зачем себя обманывать? Я всегда мечтала, чтобы Роза зацвела обжигающим алым огнем.
Глупо было молить об этом Бога.
Но я молила.
Роза же и правда оказалась необыкновенной. Я окончательно убедилась в этом, когда случайно уколола о шип палец.
Капля крови медленно проникла в Нее и, словно сок, растеклась сверху донизу: лепестки, нежно розовеющие, слегка приоткрылись, как губы младенца, требующего еще молока. Что нашло на меня в тот момент? Я еще больше порезала палец, зачарованно глядя, как под воздействием живительной силы расцветает моя Роза.
Она ожила!
Ложась спать, я боялась, что утром все обернется причудливым сном.
Действительность оказалась намного хуже. Я не была готова к ней.
Моя Роза, мое творение, мое дитя чахло, засыхало, умирало.
Ее лепестки, еще вечером полные жизни, ярко-алые и плотные, как бархат, опять превратились в мертвенно-белый хрусталь.
По наитию, я вновь прижала палец к острому шипу. И вновь Она ожила. А следующим утром опять зачахла.
Долго так не могло продолжаться, а кто-то внутри меня, кто-то более сильный шептал: "Сделай это. Подари Ей жизнь". Ночью, словно вор, я прокралась в больницу, в палату умирающих. "У них нет будущего, - шептал голос. – А у Нее и у тебя – есть. Что же ты? Давай! Спаси Ее". И я решилась. С небывалой для меня силой воткнула заостренный стебелек в грудь ближайшего больного.
Он был молод, почти мальчик.
Но он умирал, а моя Роза могла жить.
Получилось. Она распрямила лепестки и засияла ровным алым пламенем, ослепив меня и приведя в такой экстаз, какого раньше я не знала.
Утром я наблюдала за Ее медленным угасанием. А вечером, не раздумывая, пришла в больницу.
Это продолжается уже много лет. Я ненавижу, презираю себя, но не могу отказаться от наслаждения, которое Она мне дарит каждую ночь.
|
|