Я играю в жизнь
Когда я была еще здоровая и маленькая, деревья были тоже здоровыми, но большими. Сейчас же многие из них с уходом воды из речки зачахли. А речка Челновая высохла с возведением на ней дамбы. Ей мелиораторы изменили русло и направление течения. Произвол над природой не заставил долго ждать последствий. Остались только одни берега, на которых уныло щиплют траву коровы.
Я хочу этим летом поехать в свое детство. Пройтись по его лугам, побродить по лесу и прокатиться на велосипеде, и услышать гармошку отца, на которой играет теперь его брат. И прослезиться. И сходить в дом бабушки Анны, и отведать своей смородины, подышать воздухом малой родины. Испить колодезной воды и босиком в дождь пошлепать по теплым лужам на деревенских дорогах. На ногах появятся цыпки, задубеет подошва, ноги снова научатся бегать, а не спотыкаться и не хромать по колдобинам. Тогда, в детстве, я по-настоящему полноценно жила и радовалась жизни. Просто так. Нас, родных, было много, теперь оставшихся ждет дорога к Богу. Нас стало мало. Как же надо ценить друг друга! Любить и в это отведенное Богом время жить. Жить, а не играть в жизнь. Я же жила понарошку, писала историю свою не начисто, думала успею переписать жизнь заново, начав с белого листа (Ab ovo!) Будучи сама - tabula rasa (по-латински - чистая доска). Непутевая, невеселая, бестолковая и бедовая, шла я, порою легкомысленно по дорогам своей жизни, а за мной бежала, догоняя, судьба моя рисковая. И дразнила меня, и наносила удар за ударом. Пыталась отрезвить меня, поссорить с поэзией, отлучить от любви, от семьи, от счастья, от умения быть женщиной. Что-то ей удалось. Но что-то удалось отвоевать у нее и мне. Об этом и речь. Как счастье свое сберечь?
В 1972 году тебе почти восемнадцать, ты работаешь медсестрой, а жизнь уже кажется временами пустой. Рано взрослеешь. Все девчонки бегают на танцы в Дом офицеров или в матросский клуб. Знакомятся там с кавалерами и, глядишь, устраивают свою личную жизнь. Выходят замуж за военных и уезжают в другие гарнизоны. А ты постоянно пропадаешь в больнице и потом отсыпаешься и снова - на дежурство. В остальное время чаще всего одна. От тебя постоянно пахнет лекарствами, а иногда и дымом пожарищ. Это после дежурства у обгоревших на пожаре женщин. Запах медицины никогда не выветривается.
Зато в День медика преисполняешься гордостью, слушая по радио посвящения – песни людям в белых халатах – «с маленьким солнцем в груди». И думаешь о самой гуманной профессии медсестры (с зарплатой в шестьдесят пять рублей). Последнее никогда не было для меня главным в жизни при социализме. Но это уже юность. А я еще про детство скажу. И про деревню.
Вера – аль-гоппа! Коломенская верста, телеграфный столб! – это мои лишь некоторые «кликухи» из того самого босоногого деревенского детства. Так мне мстили малорослые мальчики, отыгрываясь на мне за свои комплексы неполноценности. Да, почему «аль – гоппа»? Эта девочка родилась недоразвитой – умственно отсталой. А ее отец так, под эту команду, играл с ней позже в цирк. Вот уж поистине вся жизнь – блестящий и рукоплещущий цирк. И мне от этого триумфа перепало. Я часть ее «успеха» понесла на своих плечах по жизни. Она ходила и зимой босиком и всегда здоровалась из уважения ко мне - я одна не смеялась над ней - со мной только за руку. При всех. А я стеснялась. Все местные смеялись. Я к этому времени уже жила на Севере и приезжала на лето к бабушке отдыхать. В одну из холодных зим моей тезки не стало: простудилась, бегая босиком по снегу. И сейчас у меня подступают слезы – ком к горлу. Кто же еще пожалеет ее, кроме меня?
Может, и меня кто-нибудь когда-нибудь так же пожалеет, заключив в свое сердце. Мне это понадобится еще. У меня уже шесть лет тянется проблема со здоровьем. Мой дамоклов меч. Как же это случилось со мной? И так рано. Все по порядку. Я очень любила и очень страдала. Я очень много училась и работала на износ. Не щадя живота своего. И меня не щадили тоже. Рабочая лошадь. А загнанных лошадей, как известно, пристреливают. Вот и меня подстрелили. Живой труп. А я летать, а я мечтать, а я любить, а я счастливой быть хотела! Все ковыляю к светлому будущему. По всему видно – на подходе уж. Не сегодня – завтра искупаюсь в счастье.
«Вы “хочете” теперь о сексе, а то заскучали? Этакие истории есть у меня. Навалом». Сейчас расскажу. Легко! Про розовых (лесбиянок), онанизм и сувенир – половой член (имитатор), который я везла из Германии в Россию в самолете. Подарок подруги - чилийки Сони. Купила мне с дочерью в интим-шопе “это” и сказала, чтобы я открыла дома. Сюрприз будет. И как меня в аэропорту проверили: ощупали тело и обыскали потом сумочку с этим органом - сюрпризом. Стыд какой и ужас испытала я на границе! Благодаря Соне, которая хотела меня сделать немного счастливее в далекой «недалекой» России. Не приведи Господь!
Куда только не заносило на жизненном пути всех нас. Мне рассказывала Соня о Чили и ее подруге, которую соблазнила девушка. И те занимались сексом. Мне было это все непонятно. Как? – думала я. В 70-е годы в Советском Союзе, как известно, секса не было. А если был, то тайно и иногда начинался за здравие, а кончался драмой для дамы. И уж речь вовсе не шла о сексуальном меньшинстве.
А не так давно и в меня влюбилась лесбиянка. Я, наивная провинциалка, попала из любопытства в Москве в клинику красоты. Пока меня водили по коридорам, консультировали, поили чаем и всячески угождали мне, я еще не понимала, с чем столкнулась. Девушка выспросила, не замужем ли я и т.д. Потом говорила мне приятные комплименты, которые были бы уместнее устам мужчин. Все равно приятное ласкает слух. Воодушевившись и без процедур похорошев, поехала домой.
Уже в Ульяновске мне племянник рассказал по телефону о странном звонке. Спрашивала именно меня девушка из клиники. Хотела увидеться. Я вскоре сообразила, кто и что, и зачем. И в меру своей теперешней испорченности я поставила диагноз: любовь к женщине (другая ориентация). Может, я ошибаюсь, но у меня хорошо развита интуиция. Да, когда мужчины не справляются со своими прямыми обязанностями, то женщины приходят на помощь. Что это противоестественно? Неужели? А удел одиноких женщин естественен? Это нормально? Когда тебе даже поцелуя не перепадает. По-моему, никто не имеет морального права осуждать и такой интимный опыт.
Моя знакомая старенькая больная эпилепсией женщина призналась мне, что спасается онанизмом. Сердце разрывается, когда такое слышишь. Несостоявшиеся женщины, некоторые никогда не испытали оргазма. Другие утратили возможность его испытать начисто, только узнав это чувство однажды. Мужик “убег”. Такой путь и ведет в болезнь. Гормона радости – дофамина нет. При оргазме он как раз и вырабатывается в головном мозге. Когда ешь шоколад, то нечто похожее чувствуешь. Так что досыта ешь шоколад! И будешь счастливым и здоровым. И руки перестанут дрожать, как у алкоголика.
Когда же они начали дрожать впервые у меня и почему? Первый раз я испугалась за себя, когда в детстве на Севере катались с подругой над скалой на проволоке, а та, возьми, да и оборвись. Мы с размаху с высоты спиной и головой упали на скалу. Я задохнулась от боли и каталась по земле, не имея сил встать. И каждый следующий день смотрела в зеркало на спину: не растет ли горб? Было так страшно. Еще несколько раз меня трясло в жизни - зуб на зуб не попадал. Но не от холода. А горб, кажется, растет теперь и вправду. Меня сутулит. Спина болит. Болеть она стала, когда я юной переживала первую свою потерю – любимого. Меня обманула любовь. Я не могла говорить спокойно о пережитом личном горе. Дрожала. Или когда я в лагере труда и отдыха под Краснодаром была напугана ночью в палатке местными мужиками, которые хотели выкрасть меня – у адыгейцев это принято. Рассказывали мне позже сельчане. А ночью в лесу было не до шуток. Ни спать, ни не дрожать не получалось. Трясло меня – било нервной дрожью – и позже, уже во время учебы в ГДР.
В техническом университете в Дрездене на встрече вузов я познакомилась с прибалтом, красивым, высоким, прекрасно танцующим молодым человеком. Целый вечер он танцевал со мной. Потом мы гуляли по Дрездену. Красивое воспоминание! Он проводил меня до поезда и ушел. А случилось так, что тот поезд не поехал до моей станции. В чужом городе я вышла на вокзал. Идти было некуда. Пошла опять в свое общежитие, но там было пусто. И в огромном зале, с двухэтажными кроватями, я выбрала верхнюю койку, залезла, выключив свет. Было очень страшно! И вдруг у меня начался озноб – меня била дрожь. Я не могла совладать с собой. До утра пролежала в полусне, прислушиваясь к шорохам. А утром побежала на первый поезд домой в Йену.
Еще один стресс, сопровождавшийся приступом дрожи, был в Москве во время моего поступления в аспирантуру. Эти и другие психотравмы стали, наверное, причиной постоянного тремора рук. Я боюсь порою жить. Боюсь людей. Мне дома одной спокойнее. Не жду подвохов. Интриг, неприязни, сплетен. Дом – моя крепость. Это кайф – дофамин. Сегодня у меня есть дом – своя квартира, здесь я напишу нечто потрясающее и уже завтра утром проснусь известной писательницей и даже поэтом. Я расскажу вам такое! Пощекочу нервы. Мужайтесь! И немного терпения. Готовы? Слушайте!
Это было много лет назад, еще до войны, как говорит моя мама, потому что нашу жизнь она не считает мирной. И это было на Крайнем Севере. На сопочке стоял наш финский домик на две семьи. Удобства на улице. И мороз тоже. Заканчивалась Полярная ночь. Хотя иногда светило Северное сияние, а солнышко не грело, но, извиняясь, улыбалось. Игра в снежки и катанье на лыжах, коньках и санках давали выход не только адреналину, но и дофамину.
Моя сестра Нина работала после окончания Мурманского педучилища в поселке Корзуново Печенгского района учителем в начальной школе. Иногда я ездила к ней в гости на поезде. Однажды я села в полупустое купе и собиралась уже спать, когда немолодая дама напротив меня вдруг резко встала и полезла в чемоданное отделение. Долго шуршала в ящике, затем она достала бутыль самогона и влила четверть ее себе в горло, набросав кое-что “в зоб”. Запахло селедкой и алкоголем на все купе. Даме долго на одном месте не сиделось, она то и дело вскакивала и, задрав зад кверху, рыскала и скребла «по сусекам» В очередной раз она улезла вниз головой в ящик и стала разведчицей. Она передавала информацию как радист. «Прием. Прием. Ответьте!» – доносились ее позывные из незаконченной для нее войны. Оттуда ответа не было. Радистка снимала мнимые наушники и возвращалась из той жизни в мирную, где пахло водкой и хвостом селедки. У меня, совсем юной девочки, похолодело в душе. Спать расхотелось совсем. Хотелось, чтобы наши отозвались, не погибли в тылу врага. Но все усилия неизвестной энтузиастки – разведчицы были тщетны. Хотелось самой выйти в эфир - на связь. И я вышла просить проводницу о купе в «санитарном поезде». Я ведь не связистка, а медсестра. Проводница перевела меня к цивильным гражданам, возвращавшимся домой. Тут я немного поспала. Скоро выходить - в ночь.
Я увязалась за соседями по купе и ночью на полустанке, куда за три минуты нас катапультировали с поезда, не отставала от них. В снег и метель пешком мы пошли гуськом друг за другом к поселку Корзуново, где в свое время служил Ю. Гагарин. Здесь работала Нина в школе. Скоро я нашла ее барак на две семьи. Тепло, чай, уют ждали меня здесь. Самые дорогие мои люди – сестра и Вадик. Но на этом история не закончилась. Все самое интересное и смешное было впереди.
Погостив несколько дней, я засобиралась домой. Храбрая, пошла одна в сторону железной дороги. Шла я долго, а цель удалялась, а не приближалась. Вскоре меня арестовали пограничники, оказалось, что я забрела в запретную зону. Сцена разведчицы в тылу неприятеля повторилась в этой жизни. Я билась об лед, доказывая невиновность, а меня допрашивали, проверяли, звоня куда-то. А тем временем мой «санитарный» поезд ушел без меня. Следующий только ночью. Но нет худа без добра: меня окружали и баловали своим вниманием мужчины. Обогрели, накормили, напоили чаем и разрешили идти на все четыре стороны. А сами по сигналу тревоги мгновенно растворились в сопках. Стемнело. На этот раз был задержан настоящий перебежчик через границу. От греха подальше я уносила ноги все по той же дороге. А то подстрелят ни за что ни про что.
Дождавшись ночи, поезда, я, измученная, зашла в купе. Притихла. Оттаяла и заулыбалась, услышав уже знакомый мне голос радистки: «Прием, прием. Я звезда! Как слышите?» Я ответила громко: «Слышу вас хорошо! Я земля! Я земля!» Так мы спасли нашим солдатам жизнь в тылу врага много лет спустя после той войны, восстановив связь времен. Мы и не заметили, как у обеих перестали дрожать руки…
|
|