Гробы повапленные и не очень.
Ох, дай мне Б-г сойти с ума, и посох хуже и сума.
Александр Сергеевич Пушкинд.
Молодость часто бывает злой. Проблемы становления психики ты неосознанно вымещаешь на родных, причиняя им боль, а потом и сам страдаешь от этого. Так и я, будучи подростком, постоянно грызся со своей бабушкой. Она потихоньку впадала в детство, поэтому ругалась со мной со всем пылом неожиданно приобретенной молодости. Мама пыталась выступать арбитром, но попробуй уговори двух подростков жить дружно – черта с два. Бабушка всю свою жизнь проработала учительницей, когда то славилась своей строгостью на весь город, и мне уступать не собиралась. Так это и тянулось долгие месяцы, пока в один из вечеров она не оступилась в туалете и с грохотом не свалилась на унитаз. Крича от боли, опираясь об стенку, она пыталась и не могла подняться. Пришлось нам собраться с силами и оттащить ее на кровать. Врач, пришедший на следуюший день, диагностировал всего лишь ушиб. Странное дело, но со следюшего дня разум ее угас а физических сил ошутимо прибавилось. Встать с кровати она уже не могла, но спать совершенно перестала и во время бодрствования обычно шумела, при этом частенько падала с кровати и задумчиво ползала по полу( а дело было зимой, полы были холодными). Приходилось придвигать к кровати стул и крепить его веревкой, но и это не всегда помогало. Однажды мама, придя домой, нашла ее свернувшейся клубочком на ледяном полу. Бабушка лежала около батареи и пищала на одной ноте - "Светочка, подними меня, Светочка, подними меня". Сколко она так пищала-неизвестно, и мы все понимали, что она уже все равно не поправится, но на маму вид бабушки, валяющейся маленькой кучкой на лядяном полу, произвел ужасное впечатление - она долго не могла прийти в себя - ведь последние годы из разряда родителей бабушка перешла в разряд детей, и даже кушать ее приходилось уговаривать - "мамочка, ну съешь еше ложечку".
А с едой в те времена было туговато. Вся эта история происходила после обмена денег, и в один прекрасный день наша небогатая семья стала откровенно бедной. Кушали мы всевозможные каши и уж не помню что еще, но мясо видели редко. А бабушка требовала мяса - нет мяса, не о чем и говорить. Это были как раз те памятные времена, когда в газетах давали бесплатные, но очень нужные советы - скажем, отвар после сосисок не выливать а сварить на нем суп. Приблизительно так мама и поступала - покупала для бабушки сосиски, резала пол сосиски в вермишелевый суп – так бабушка сьедала суп, сама не заметив того. После еды она с годами приобрела привычку вытирать рот и руки об белую скатерть, лежащую на столе. Я, горя праведным гневом, обычно начинал ее убеждать, что руки вытирают об салфетку, а ее манеры внятно говорят о том, что кто то в семье потихоньку выживает из ума. Бабушка плакала, мама начинала ее успокаивать - в обшем, обычная дружная российская семья, которые, как известно, все похожи друг на друга по своему.
После падения бабушке было чертовски скучно - встать она не могла, читать в один момент разучилась-так она попросту кричала, а то и звала на помощь. Так и кричала - "люди добрые, помогите". Если бежали помогать, просила почесать спину, временами спрашивала - "а какое сегодня число?", иногда просилась на горшок. Она быстро выучила, что на горшок сажают в любом случае - легче посадить, чем потом убирать - и пользовалась этим в любую подходяшую минуту. Мы подтаскивали ее к краю кровати и рывком сажали на красное пластмассовое ведро, служившее горшком. Край ведра точно совпадал с высотой кровати, так что при известной сноровке дело было несложным. На горшке сидела долго, это было для нее само по себе развлечение-только что по комнате на нем не ездила - сил не хватало.
Бабушка всегда очень любила читать - сколько помню, на прикроватном столике всегда лежали грудой свежие газеты. И как то увидела она на развороте фотографию сгорбленной старушки, опирающейся на палочку и пришла ей в голову мысль-завести себе такую же клюшку. Мама купила ей в аптеке палочку, принесла домой - радости не было предела. Но вот беда - пользоваться она ей не умела, да и не было такой необходимости - ходила она сама по себе очень даже неплохо. Так она просто таскала ее за собой волоком, спереди идет бабушка, а сзади тарахтит палочка. Очень она ей мешала, но ведь это было не главное. Главное, что мечта исполнилась. Вот она – клюшка - такая же, как на фотографии, а может еше и лучше.
Слух у нее начал портиться давно, поэтому она садилась поближе к телевизору, погромче включала звук и в особенно увлекательные моменты даже подавалась к телевизору всем телом. Реагировала очень непосредственно и всегда пыталась объяснить нам,что там происходит, прокомментировать события для особо непонятливых, причем комментировала очень неожиданно и мы всегда удивлялись ходу ее мыслей - булева логика и рядом не стояла. Слава богу, что мыльных сериалов тогда не показывали, в них и старичку профессору с МФТИ трудно было бы разобраться, не то что нам, простым людям с глубинки. В ту пору единственным сериалом был "Следствие ведут знатоки" и мы задолго включали телевизор, чтобы случайно не пропустить очередную серию о том, как Томин, Знаменский да Кибрит расследуют очередное хищение государственой собственности. В те времена было мало святых вещей, но просмотр этого сериала, да еще, может быть, "Семнадцати мгновении весны", воистину являлся для нас отправлением некого культа.
Имена наши после падения она как то вдруг быстро позабыла и ко мне стала обрашаться коротко и просто - мальчик. Я как то очень спешил - рылся в шкафу - и был внезапно застигнут ее просьбой - "мальчик, принеси водички". Сделав вид, что не слышу, я продолжал собираться дальше. Тогда она начала перебирать имена - Спартачок, говорит, принеси мне стакан водички. Не помогло. Юра, говорит, дай попить. Тщетно. И тогда вдруг она вспомнила - Саша, говорит, стакан воды можно? Ну тут я уже нутром почувствовал, что ко мне обрашаются, деваться некуда. Для этого, как известно, внуков и заводят, чтобы в трудную минуту было кому воды подать.
Мамино имя она тоже быстро позабыла, называла ее мамочкой - а ведь казалось бы - единственный ребенок, с трудом выращенный в суровые военные и послевоенные годы. В один из последних своих дней она вдруг дико закричала. Всполошенная мама прибегала на крики.
- Мамочка, где я?-спросила бабушка.
- У себя дома - ответила мама.
-Кто я – последовал следующий вопрос. Ну как тут ответишь. Заблудился человек сам в себе - не имени, ни фамилии, одна бесконечная неизвестность вокруг, жуткая черная дыра, провалившаяся в себя самоё -ну как тут не закричишь.
После падения бабушка как днем, так и ночью развивала бешеную деятельность – мир вокруг вдруг стал донельзя интересен и богат красками, времени на сон просто не было. Скажем, по ночам можно было увлекательно и заинтересованно рвать на себе ночную рубашку. Мама вечером наденет на нее новую, а к утру она надвое располосована. Если ночая рубашка не поддавалась, так можно было рвать простыни, или просто кричать что нибудь в пространство - так мама и спала урывками, а утром бежала на работу. Я же поначалу пытался проводить с бабушкой воспитательную работу – кричал на нее в ответ, стыдил и увещевал — и вот же чудо, помогало. Как только я заходил в комнату –воцарялась тишина. Вот, думали мы, всегда можно обьяснить человеку всю низость его поступков - и он устыдится и поймет. Однако как то раз, когда мама кормила бабушку с ложечки я заглянул одним глазом в комнату. Бабушка мгновенно замолчала.
- Что такое? - спросила мама.
- Тише, тише, свекровь пришла - ответила бабушка – не шуми, а то еше хуже будет.
И ведь замужем то она была нет ничего, мужа убили еше в начале войны, а вот те на - инфернальный страх перед свекровью сохранился в подсознании на долгие десятилетия.
Так она и угасала в течение 3 месяцев: сначала прекратила есть, потом пить, пока в один совершенно будний день не преставилась. Мама все не могла поверить, что она умерла и добрый десяток раз, плача, подносила зеркальце ко рту покойной, дабы проверить, не запотеет ли оно. Потом откуда то из глубины тело с характерным звуком исторгло последнюю порцию воздуха и мама, плача, опять начала подносить зеркальце к губам трупа. Поняв, что смерть окончателно вступила в свои права, мама поголосила немножко, затем переодела тело в чистое, положила на глаза трупа два пятака и пошла за доской. Доска уже была приготовлена - ей сказали, что на кровати тело оставлять нельзя, надо положить тело на что-то твердое. Мы разобрали небольшой столик, сняли с него крышку, положили ее на два стула - вот вам и твердая поверхность. Этот столик мы после похорон собрали обратно и он долго еше стоял в коридоре безмолвным напоминанием о смерти.
В день похорон у входа на кладбише было не протолкнуться - поминали местного авторитета. Друзья и родственники покойного купили ему место у самого входа, соорудили роскошное надгробье и завалили его венками типа "спи, братан". Наша процессия насчитывала человек 15 – не больше, мы быстренко попрошались с бабушкой, закидали гроб землей и поехали на похоронном автобусе домой поминать. Потом мы с мамой пару раз в год ходили красить памятник и приводить в порядок могилу. Взгляд всегда натыкался на могилку рядом - простой холмик с крепко врытым железным крестом, сделанным из обрезков двух труб, сваренных крест накрест. Могилка эта давно заросла бурьяном и только крест не давал ей исчезнуть. Я, приходя туда, всегда задавал себе вопрос - какую бы я хотел себе могилку - ту шикарную у входа с венками от братанов или вот эту заросшую с крестом. И думаю я , что я бы все же лучше умер, чем позволил положить себе на могилку те ужасные венки. Пусть о тебе никто не вспоминает и могилка твоя заброшена, но такой памяти – типа "спи братан" - я бы никак не хотел.
Через пять лет в могиле с бабушкой мне пришлось хоронить и маму. Потом я уехал в далекую страну и некому теперь придти на могилку, развести краску серебрянку в банке с олифой, покрасить маленькой кисточкой памятник, прополоть сорняки, посыпать прилегающий пятачок белым речным песочком. И в те минуты, когда я думаю об этом, мне хочется рвать на себе волосы и выть в полный голос.
|
|