3 Августа 2005
Догонялки на машине.
Друзьями надо дорожить – они бесценны!
Посвящается моей подруге Инне.
У меня трясутся руки. Вроде и надо заплакать. И тут же кажется – зачем? Я смотрю в глаза людям, которые сидят на лавках передо мной. Кто скорбит, а кому абсолютно все равно. Кто глотает слезы, а кто и сейчас улыбается.
Возвращаясь домой, мне пришлось разговаривать с теми, кого я больше всего не люблю. С одноклассниками. Они все думают, что знают Её. Нет. Она была совсем другая. Всегда взрывная, бесшабашная, но… но… но всегда нежная. Только потом я не знаю, что случилось с нами. Повзрослели?
Для меня Она всегда была «младшей сестрой»… Хотя я так только хотела, но нам было весело. Ну зачем? Зачем Ей надо было уезжать?..
На последних фото, за двадцать дней до этого, мы смеемся… А откуда нам было знать!? Я всегда ей говорила: «Мы когда-нибудь поплатимся за свою безбашенность». Я поплатилась. Но не так. Всего лишь дракой с какой-то шлюшкой. А Она? Я же не имела в виду, что плата должна быть такой высокой!
К ЕшКе и Сафрош Она пришла. К Сафрош – двадцать дней назад, когда ещё была жива, к ЕшКе – вчера, уже мертвая. А ко мне нет. Не достучалась? А может не хотела… А ведь мы хотели ей писать коллективное письмо. Хотели…
ЕшКа говорит, что во сне мы пили водку из граненых стаканов. А Она не пила. А ЕшКа мне говорила: «Закусывай, Мари, закусывай!» А я не закусывала. А Она спала. Хотя и не пила. Как поминки.
Во сне Сафрош Она от нас убегала. Сначала не узнала, а мы за ней бежали и кричали: «Привет!» А Она уходила. Улыбалась, махала нам рукой и уходила в темноту.
Сафрош, допивая бутылку джина с тоником и глотая слезы, говорит, что так не должно быть. Она уже изрядно пьяна, да и я тоже. Но ведь она права! Черт её подери… права…
- Ей пятнадцать. Нет, Сафрош, она же меня всего на три дня младше. Ей же тоже пятнадцать! - непонятно для чего заявляю я и залпом допиваю джин-тоник.
- Вам что-нибудь принести? - спрашивает официантка, и мы обе заказываем ещё по бутылке.
- Я тебя домой не понесу, - я чему-то улыбаюсь, а слезы, первый раз за сегодняшний день, наполняют мои глаза.
Позвонила мать. Спросила, как я себя чувствую. Странный человек. Я смотрю на телефон и сквозь слезы, открывая дрожащими руками бутылку, говорю:
- Я сегодня думала, удалить её телефон из книги или нет…
- Из какой книги? - вдруг спрашивает Сафрош.
- Из телефонной. Не смогла.
- А зачем удалять? - не может или не хочет понять подруга.
- А кому теперь звонить?
Мы обе замолкаем, отпиваем и снова молчим.
- Почему? - вновь спрашивает Сафрош, а я думаю: «Зачем так много вопросов?»
- Лучше бы я умерла… - вдруг заявляет подруга.
- Не говори так! - я хватаю её за руку. – Ты – добрейшей души человек! Кому умирать раньше времени, так это мне.
- Нет, нет! - противится она. – Это только я с тобой, с ЕшКой добрая, с ней… была… А на самом деле-то!
- Но ты же кому-то нужна! - возмущаюсь я, полностью уверенная в том, что я – совершенно не нужный человек.
- Кому? - изумляется Сафрош.
- А я кому нужна? - невольно улыбаюсь.
- Мне - твердо говорит подруга.
- А почему ты решила, что ты не нужна мне? - спрашиваю её и тут осознаю, что она просто не понимает, о чем говорит.
Молчим. Тетка за соседним столиком смотрит на двух пьяных, явно больных на голову девчонок и не может понять, о чем мы спорим. Я смотрю на часы.
- Давай ещё минут пятнадцать посидим и пойдем. Ещё с матерью на счет денег на билет поговорить надо, - говорю я и почти на половину залпом выпиваю джин.
- Ты думаешь, его посадят? – спрашивает Сафрош и снова плачет.
- Надеюсь.
- Его же могут и не найти.
- Думаю, что уже нашли… Я так и не поняла, кто в догонялки играл-то?
- Они. На машинах. Уроды…
- Сказали же, что тот, кто сбил… что он… они же не намного старше нас! – чуть не кричу я.
- Семнадцать, - тихо говорит Сафрош.
Мой мобильник пищит. Мать спрашивает: «Где ты?» Я отвечаю, что скоро приду домой и, не дождавшись ответа или новых вопросов, вообще отключаю сотовый.
- Пора, - говорю я, и мы допиваем джин.
- Лучше запомни её живой, - говорит мне мать, и уходит.
«Даже не обняла, даже мне в глаз не посмотрела!» - злюсь я. - «Если я не плачу, это же не значит, что мне все безразлично!?»
- Так ты не дашь денег на билет? – снова спрашиваю я.
- Нет.
Разговор закончен.
Я сильно устала. Болит голова. Не понять от чего больше: от выпивки или от нервов. От всего.
Позвонила ЕшКа. Истерика. Я опять как могла, успокоила её. Она не связно говорит о фотографиях. Сбивчиво рассказывает мне, что она специально делала по два экземпляра, что б выслать ей. А пришлось забирать фотки в день Её смерти. ЕшКа даже не может на них смотреть. Они у меня на столе. Вдруг ловлю себя на мысли, что я черствый человек. Не могу больше. Нужно лечь.
Просыпаюсь в час ночи. Поезд уже уехал. Не знаю, может надо было настоять и поехать. А с другой стороны – зачем?
Она шла по обочине и пела. Пела: «Позвони мне, позвони! Позвони мне, ради Бога!» Пела и вдруг Её не стало. Этот урод должен был вообще ехать по другой стороне дороги. А не по встречной. Здесь нет даже Её вины. А может, если бы Она шла по тротуару и не пела, все могло быть по-другому. Но ведь Она была веселым человеком. Она радовалась жизни. А он? Кто дал право садиться ему за руль?! Пьяный подросток. Развлечение. Догонялки на машинах…
Жизнь продолжается. Для кого? Для меня. Полная жестокости, как с моей стороны, так и ко мне, предательства, лжи и разочарований. Для Сафрош. С бесконечными ссорами с родителями, постоянной работой дома и в огороде, со звонками мне, которые почти всегда начинаются «Марихуана, нужна твоя помощь…» Для ЕшКи. С отсутствием родителей и денег. Для Лики, на руках которой умерла Она. Для всех нас. Но не для Неё.
|
|