Часто ли вам приходилось менять своё мнение? О событиях, о человеке – всё равно о чём, но кардинально? Вы были уверены, что Иванов негодяй, а оказалось, что он взял на воспитание ребёнка из детдома, при том, что своих двое. Петров слыл жадиной, а он одолжил вам в трудную минуту пять тысяч баксов. Случалось с вами нечто подобное?
А со мною вот произошло...
Напротив моей квартиры живёт и здравствует Семён Будёный. Нет-нет, закусываю я своевременно и с ума ещё не сошёл. Действительно, моего соседа зовут Семён Будёный. Ему пятьдесят, у него усы и бело-голубой тельник. Дядя Сёма или Командарм, как мы его иногда кличем, бывший десантник, а ныне заядлый охотник и рыболов. Сказать, что он большой будет недостаточно. Когда он входит в квартиру, хочется вынести мебель. Представьте себе мужика, способного ухватить пятернёй небольшой арбуз, как теннисный мячик, щелчком большого пальца откупорить бутылку пива, выпить литр водки и сгонять на мотоцикле ещё за двумя. Надо сказать, что пьёт Командарм из таких стаканчиков, из которых мы обычно пьём компот. Но в его руке они теряются и смотрятся не больше рюмочек. Вот такой наш дядя Сёма.
Но не только этим славится наш Командарм. Есть у него одна особенность из-за которой дядя Сёма служит украшением любого мало-мальски приличного застолья. Вроде «свадебного генерала».
Особенность эта состоит в том, что когда Командарм выпивает первый литр водки (коньяк он не любит, мол, баловство одно, и деньги на ветер), он начинает травить байки почище того барона Мюнхаузена.
В один из весенних дней собираемся мы с женой отметить двадцатилетие нашего совместного проживания. Фу ты наворотил! Короче, отметить нашу какую-то свадьбу, кажется, фарфоровую. Не в том суть.
Приходят гости, вручают подарки, рассаживаются за столом. Последними появляются дядя Сёма и его жена – командармша тётя Лида.
Сидим, как всегда весело. Тосты, здравицы рюмкам застаиваться не дают. Через сорок минут гости забывают повод по которому собрались и начинают вести застольные беседы по интересам. Краем уха ловлю разговор о «монетизации» льгот. Эту, набившую оскомину тему, поднял пенсионер Иван Алексеевич. Слева идёт живое обсуждение проблем воспитания детей школьного возраста. Часто слышится: «Мы не такими были».
Я сижу, улыбаюсь. Мне уже хорошо, я уже всех люблю. Не только присутствующих, но и вообще всех: людей, животных, птичек. Тёх-тёх-тёх, пташечки мои...
И вдруг начинается:
- Кх... Вот помню случай со мною был...
Разговоры в момент прекращаются, и взоры устремляются на раскрасневшегося дядю Сеню.
- Кх. Гм...
Намёк понял – не первый год замужем, то есть женат. Разливаю, выпиваем, закусываем.
- Был я тогда молодым, красивым, только после армии. Хотя, постой... – Командарм скребёт лысину. – Нет, уже годков пяток прошло после дембеля. Это же на БАМе было.
То, что он работал на Байкало-Амурской магистрали я верю – видел десяток грамот за ударный труд.
- Так вот однажды приглашают нас геологи поохотиться. Места, говорят, у нас знатные, зверьё там непуганое. В общем, уговорили. А дело было ранней весной. Где-то в марте. Но весна там только по календарю: пурга мела так, что ни зги не видать. И вот, хлопчики и девчата, поехали мы в тайгу на танке...
- Ха-ха, во врать! – заливается смехом Николай, радуясь, что первым уличил Командарма во лжи. – Лучше б на истребителе полетели. Быстрее было бы.
- Я, сынок, никогда не вру, чтоб ты знал, - весомо отвечает дядя Сёма и добавляет, выразительно глядя на меня. – Особенно, когда трезвый.
Не вопрос – выпиваем ещё по одной и в нетерпении поглядываем на тщательно пережёвывающего крабовый салат Командарма.
- Ну чё там дальше-то? – кто-то не выдерживает затянувшейся паузы.
Этого дядя Сёма и ждал.
- Ага. Так вот... Поехали мы в тайгу на танке. Танком там называют не боевую машину с башней и стволом, а совсем наоборот – мирный гусеничный тягач, на котором геологи рассекают по тайге и тундре. Понятно? Ну и вот, поехало десять человек: шестеро геологов, да нас, шоферов, четверо. Взяли, как водится, водочки пару-тройку ящиков, закуси. Ну конечно, ружья с патронами тоже не забыли. Мы ж всё-таки на охоту ехали, а не на танцы в деревню. Хоть и туда с ружьями ездили, поскольку жили там крутые мужики, в основном откинувшиеся с зоны. Но про то в другой раз.
Командарм ненадолго задумывается и продолжает:
- Выехали мы засветло. Едем хорошо, ходко. Позади белый шлейф стелется – красота! Вообще природа там, как в кино: снега по шею, ёлочки все в белом, как балерины на сцене Большого театра. Мороз градусов за тридцать пять, и пурга зверствует. Порой завывает так, что волосы дыбом встают - страшно.
До охотничьего домика добираемся к полудню. Раскочегариваем печурку, переносим харч, накрываем поляну и решаем принять по стопочке для сугреву. Скоро, то ли от печки, то ли от выпитого становится в избушке жарко, вот как здесь. Сидим, млеем... Хозяин, чего то в горле пересохло, говорю...
- Давайте за здоровье здесь присутствующих!
Звенит посуда, стучат вилки.
- Ну вот, кончили мы первый ящик. А нам оно только на затравку. Сидим, как дураки трезвые. Тут старший из геологов – здоровый мужик был. Я в сравнении с ним пацан. Кажись, Николаем звали его... Стоп! Вру. Николаичем он был. Точно! Так вот, Николаич и говорит: «Мужики, раз такое дело, давайте сегодня с дороги отдохнём как следует. А завтра, на трезвую голову, поохотимся. Зверь от нас никуда не денется, а водки осталось ни туда, ни сюда.» Мол, назавтра всё равно мало будет, а взять негде. Спорить мы с ним не стали. Он мужик бывалый, знает, что говорит. А нам, молодым, только команду подай...
- Да тебе и сейчас, дурню старому, только подай команду! Стакан всегда наготове, - язвит тётя Лида.
- О! Умница жена, - Командарм целует командармшу. - Василь (это я), ну-ка, подай команду!
Наливаю, подаю:
- Ну, за то, чтоб нам всегда охота была!
- И возможности и силы «поохотиться», - кто-то дополняет.
Дядя Сёма, промокнув салфеткой рот, устремляет взгляд куда-то в потолок.
- К вечеру мы набираемся по самое некуда. «Тпр-рру» сказать не можем. И тут, не помню кто, предлагает устроить ночную охоту. Мол, зверь ляжет спать, а мы его сонного голыми руками возьмём. Вот вы смеётесь, а нам тогда показалось это вполне логичным и здравым... Натянули тулупы, взяли остатки водки и отправились на ночную охоту. Я думаю, что остатки те меня и подвели. Вырубило меня в дороге конкретно – ничего не помню. И вот тут, ребятки, начинается самое интересное. Как вспомню, так руки сами по себе дрожать начинают... Хозяин, ты там не заснул?
- Уй, алкоголик! Руки у него сами по себе трясутся, - бубнит командармша. – Голова у тебя еще не трясётся, брехун старый?
- Молчи, женщина! Тебе слово не давали, - дядя Сёма шутейно стучит по столу, и пару тарелок, весело звякнув, подпрыгивают и сваливаются на чьи-то колени.
Визг, суета, и снова выпиваем. На этот раз «за удачу».
- Просыпаюсь от того, что задыхаюсь. Духота, вонь, и ещё какая-то сволочь положила на меня ручищу. Вот нажрались, думаю, спать попадали не раздеваясь. Сам-то тоже в тулупе лежу. Открываю глаза – темно, только сверху луна подсвечивает. Начал я ворочаться, чтоб поудобнее лечь. Откинул лапу, а сзади кто-то недовольно бурчит и снова меня обнимает. Никак Николаич, думаю, присоседился. «А-ну убери свои грабли», - говорю. А тот только бурчит. Пьяный в дупель, не реагирует, гад, только причмокивает. Понемногу глаза к темноте привыкают, и вижу, что жилище не шибко-то похоже на вчерашнюю избушку. Силюсь вспомнить – ни черта! Как будто ластиком кто по памяти прошёлся. Гляжу – понять не могу где я. Нора какая-то или шалаш. Но не изба точно. Перевожу взгляд соседа и кровь застывает в жилах. Лежу в обнимку с медведем! Хмель, как рукой сняло. Мать моя, думаю, что ж делать? Свободной рукой пошарил – ружья нет. Тут малёха вспоминаю, что, выйдя на охоту, из оружия взяли только поллитровки. Но и тех под рукой нет.
Лежу, братцы, пошевелиться боюсь. Шутка ли – медведь в ухо сопит! Что у него на уме, с какими намерениями он меня обнимает - я ж не знаю. Может, на завтрак придерживает. А может медведица снится или медведь. Последнее, конечно, для меня предпочтительней.
- Уж кто бы сомневался, - вставляет тётя Лида.
Дядя Сёма косится на жену, но на язву не реагирует.
- Не знаю сколько я пролежал пока вспомнил, что у меня к ноге ремешками прикреплён охотничий нож. Не скажу, что сильно обрадовался, но вздохнул свободнее. Миллиметр за миллиметром подтягиваю ногу, расстёгиваю ножны и достаю нож. А как зверя бить – я ж спиной к нему. Надо развернуться! Я, ребятки, в жизни так не разворачивался. Ровно сутки ушло на то, чтобы развернуться на сто восемьдесят. Глянул я на соседа – душа в пятки ушла. В двух сантиметрах от моего носа медвежья пасть. Голова у него побольше, чем у моего бывшего комбата майора Черненко. Не дай Бог, думаю, зевнёт - полголовы оттяпает! Пока спит, надо его мочить. Медленно-медленно заношу нож для удара и чуток отодвигаюсь, чтобы точняком в сердце махануть. Только я изготовился, только нацелился, и тут эта скотина как двинет лапой – нож мой дзинь! Летит туда, Бог знает куда! Я непроизвольно дёргаюсь и вижу, что косолапый открыл глаза. Лежим и смотрим друг на друга. Мне казалось вечность прошла. Тут он вдруг как рыкнет, зубами как лязгнет – всё, думаю, пришла моя смертушка, прощайте, люди добрые! Но взыграла моя кровь молодая, да как схватил я того соседа за мохнатое горло! Да как начал его, вражину, душить! Душил так, аж руки судорогой свело. Тот хрипит, когтями спину мою рвёт, а я держу, давлю – иначе смерть мне. Сколько уж так мы боролись не знаю. Засекать время было не с руки. Да и не о том я тогда думал, с жизнью прощался. Помню, очнулся я от холода. Руки к медвежьему горлу, как приросли. Не могу расцепить пальцы, хоть тресни. Из пасти язык вывалился чуть не до пупа. Спину мне мороз холодит, а не пошевелиться. Этот мишка обнял меня мёртвой хваткой, так и застыл. Стал я кричать, на помощь звать. Так кто ж там в тайге услышит меня. Прокричал я так до вечера, пока не осип - никто не отозвался. Есть охота, в горле сушняк... Слышь, Василь, в горле сушняк... Ага, спасибо... Ну вот, полегчало. Это мне щас полегчало, а тогда нет. В общем, ситуация, я вам скажу. Из-под медведя не вылезти – окоченевшие лапы не разомкнуть. Вот так и лежали мы несколько суток. С голодухи я стал язык его жевать (тут вскочила жена Николая и бросилась в ванную. Она беременная и особа очень мнительная). Потом, как в тумане. Помню, как вдруг полегчало, и что-то меня на верх подняло. Думал – возношусь в рай. Нет, обманулся. Оказалось, что геологи всё же нашли меня. Две недели, говорят искали. Хотели уже поиски прекращать, как вдруг Николаич провалился в мою берлогу. Так случайно и нашли. После этого меня ещё две недели водкой отпаивали, чтоб стресс снять. И вроде ничего, слава Богу. Только с тех пор лысеть начал и зимой в спячку впадать. Жена вон на работу еле поднимает. Работаю, как сомнамбула. Стоит только присесть - засыпаю. Мужики на работе по незнанию пугались, скорую вызывали. А теперь прямиком домой везут. Знают, что только Лида поднять меня может. Наверное, часть медвежьей души в меня перешло.
- М-дааа, - вздыхают гости. – Тебе бы, дядь Сёма, сказки писать – ба-альшие бы деньжищи зарабатывал.
- Сказки писать не по моей части, - парировал Командарм. – Что было, то и говорю.
- Быть того не может, чтобы медведя голыми руками. Ты, конечно, здоров, но медведя...
- Хм, а полысел я по-твоему от чего? Как Ленин - от ума?
Мы смеёмся и радуемся, что дядя Сёма своё присутствие на торжестве оправдал. Так и расходимся, долго смакуя подробности «правдивой» истории.
И вот нынче летом на рыбалке, я вижу спину Командарма. Из-под десантной майки по обе стороны от позвоночника тянутся глубокие шрамы. Как будто спину до костей прочесали детскими граблями.
- Это у тебя чего? – спрашиваю, опешив.
Командарм оглянулся и широко улыбнулся:
- Медвежья памятка. Забыл что ль мою историю? Ну так, плесни – напомню...
© Сергей Бобёр, май 2005 г
|
|