…Он поставил на стол бутылку водки, собрал нехитрую закуску. Посидел, задумавшись, потом, словно бы махнув на что-то рукой, налил стопку. Выпил, хрустнул огурцом, налил еще. Выпил и эту. С отвращением, как лекарство. Подождал немного, пока теплая хмельная волна прокатится по телу. Не дождался. Досадливо поморщился: «Не берет». Пить он не любил. Ему не нравилось состояние опьянения, когда тело не подчиняется мозгу, а живет какой-то своей, независимой жизнью. Потому и выпивал редко. Только тогда, когда уж совсем нельзя было отказаться. В одиночку пил впервые. Так уж получилось, что ни с кем не мог он поделиться свой тревогой, своей болью, но и нести их одному было тяжело. « А может оно и к лучшему, столько дел впереди».- Размышлял Василий, убирая со стола.
Дел, действительно, предстояло много. Надо было сделать генеральную уборку, купить недостающее «приданное», продукты для праздничного обеда. Завтра ему надлежало забирать жену и дочку из роддома.
Жена и дочка – вот его тревога и боль. Тревога за жену, за ее здоровье, боль оттого, что родилась дочь. Он так мечтал о сыне…
…Воспитывала его тетка, сестра отца, со сказочным именем – Василиса. И была она такой же премудрой, как и та, сказочная. Родителей помнил смутно, помнил только, что они часто куда–то уезжали, ненадолго возвращались и однажды не вернулись совсем. Тетка от его расспросов отмахивалась сердито: « Не зачем душу неокрепшую смущать. Подрастешь - тогда…». Она же внушала ему: « Семья – это главное в жизни, это опора твоя и сила. Все остальное – только приложение к ней. Оно для семьи должно быть, а не вопреки ей. Конечно, и семья должна быть крепкая, на любви и уважении построенная. А иначе, какой в ней смысл?» Лишь когда получил паспорт, тетка разложила перед ним фотографии, письма: « Вот все, что от твоих родителей осталось. Все по горам лазили. Так и не поняли, неразумные, что самая неприступная гора – гордыня человеческая. Смотри, читай. Ты уже взрослый, сам разберешься». Он бережно перебирал листы, внимательно вглядываясь в фотографии. Родные улыбающиеся лица, веселые бородачи на фоне гор манили его к себе, в свое романтическое братство, но… детские слезы и обиды всколыхнулись в нем, словно преграждая дорогу.
« Как же так,- думал Василий,- выходит, эти люди и горы и были нужнее родителям, чем я. Почему я оказался им не нужен? Нет, у меня обязательно будет семья, настоящая». С тех пор он стал мечтать о своей семье. Казалось, теткины уроки не прошли даром.
Он создал для себя четкий план по осуществлению этой мечты: институт, работа, жилье, жена, дети. И усиленно трудился над его выполнением. Нет, он не был затворником, в любую компанию входил легко и естественно. Вот только с девушками вел себя очень осмотрительно, не давая напрасных надежд. Прежде, чем жениться, надо было создать «базу», чтобы семье было, где жить и на что жить. Был уверен, что в жизни все можно предусмотреть и просчитать. Пока не встретил ее, такую светлую и трогательно-хрупкую, как нежный росточек. Это потом уже он узнал, что у Оленьки больное сердце, и потому вряд ли она сможет иметь детей. Можно, конечно, было найти другую жену, здоровую. Можно, наверное… Вот только, как жить, если не видеть Оленьку, не слышать ее голоса, не… не знать, где она и что с ней, Василий уже не представлял. Он любил жену какой-то невероятной, «книжной», как ему самому казалось любовью. Любил так, что словами и высказать не мог, все слова казались слишком грубыми. Да Оленька и не требовала слов, понимала…Только посмотрит на него своим особым нежно-пристальным взглядом, и словно вся душа его перед ней расстилается.
Василий уже смирился с тем, что детей у них не будет. Оленька стала для него всем – и женой, и ребенком. Потому и новость о прибавлении в семействе не столько обрадовала, сколько испугала.
Не повредит ли это Оленьке? Может, еще можно что-то сделать пока не поздно. Однако жена отказывалась обсуждать эту тему, врачи обнадеживали, и Василий успокоился. Он как-то особо и не задумывался, кто родится, твердо знал - будет сын. И на все расспросы любопытных знакомых, кого они ждут, отвечал: «Сына. Кого же еще?». Он уже полюбил этого мальчика, выбрал ему имя – Александр, накупил игрушек. А родилась девочка, к тому же роды были тяжелыми...
Василий подошел к зеркалу, внимательно посмотрел на свое отражение. «Да, друг, с таким лицом только воров пугать, а не жену из роддома встречать, - попытался пошутить он.- Ладно, будем жить. Только бы с Оленькой было все в порядке».
*
- Как дочь назвали?
- Александрой, Сашей.
- Да ты никак не рад, папаша новоявленный?- от внимательного взгляда тетки Василисы не ускользнула мимолетная мрачность, вызванная словом «дочь»,- Ты гордиться должен, что дочь у тебя. Видать господь Бог и Природа сильным мужиком тебя считают, раз доверили тебе заботу еще об одной женщине. Не обмани их доверия.
«Не обмани, оправдай,- думал Василий,- легко сказать, а как это сделать, если место в душе уже занято одной женщиной, женой, Оленькой, и для другой, пусть даже такой маленькой и беззащитной, его просто нет». Он искренне старался полюбить дочку, вот только ни жалости, ни нежности к ней не испытывал. Тогда решил обмануть судьбу, стал воспитывать дочь как мальчика: запрещал жаловаться и плакать, учил всегда давать сдачи, ничего и никого не бояться. И Саша, желая заслужить внимание и скупую ласку отца, старалась соответствовать его требованиям, чего бы ей это ни стоило. Прятала от него не только слезы, но и свою острую, недетскую, жалость ко всему живому.
Один из дальних углов сада выходил к небольшой ложбинке. Это было Сашино королевство. Только здесь, у родника под кроной старой ветлы могла она поплакать, только роднику и ветле жаловалась на своих обидчиков. Здесь же, подальше от людских глаз устроила свой маленький лазарет. Лечила отвоеванных в жестокой схватке с мальчишками птичек, котят, щенков. За этим занятием и застал ее однажды отец.
- Так вот ты где.- Он строго посмотрел на Сашу, она вздрогнула от неожиданности и повернула к нему свое растерянное заплаканное личико.
- Когда это ты плакать научилась?
- Папа, я…
- Зачем аптечку взяла?
- Папа, я… я на минуточку… я только птичке лапку… ей же больно…
- Мама палец порезала, а перевязать нечем. Тебе, видишь ли, в Айболита поиграть захотелось. Давай аптечку и прекрати реветь.
Отец ушел, не скрывая своего недовольства дочерью.
Обрывками бинта Саша все же привязала к перебитой лапке палочку. «Ладно,- думала она,- мама больная, а я здоровая, поэтому ее надо жалеть (на собственные синяки и ссадины она уже давно уже перестала обращать внимание), мама стала болеть сильнее из-за того, что я родилась. Но птичка же в этом не виновата». Девочка никак не могла понять, почему маму надо жалеть, а птичку жалеть нельзя. Спросить у отца? Нет, об этом не может быть и речи. Саша невольно поежилась, вспоминая с каким презрением, он смотрел на ее слезы.
«Хорошо, папа, я стану такой, как ты хочешь. Я больше никогда не буду плакать. Это были мои последние слезы. Обещаю». И она пошла к роднику, смыть их следы со своего лица.
…Саша горько усмехнулась, вспоминая тот случай. Птичку вылечить проще. А как справиться с собственной болью? К душе палочку не привяжешь, чтобы крепче была.
Плеснула в лицо освежающей влаги, как и тогда, много лет назад…
Удивительное вещество – вода. Всегда в движении. Смывает грязь, питает все живое на земле. Она где-то читала, что вода обладает способностью сохранять свойства вещества, находящегося рядом с ней, «впитывать» его энергию. На этом вроде бы были основаны многие ритуалы белой и черной магии. Саша смотрела на воду и представляла, как ручеек родника уносит ее боль, чтобы рассказать о ней всему миру. « Нет, никуда моя боль не уплывет, и никто мне не поможет смыть ее, никто не подскажет, что делать… Сама, только сама…»
*
Саньке нравилась их кочевая жизнь. Отца переводили из одной части в другую, и везде у мальчишки появлялись новые друзья, и со всех концов страны прилетали к нему письма от них. Грустно, конечно, было расставаться, но впереди ждала и манила новая жизнь, новые знакомства, новые приключения. « Смело иди вперед, но не забывай того, что осталось позади», - учил его отец. И только мать не любила этих бесконечных переездов, бесконечного скитания по гарнизонам, хотя, конечно, виду не показывала, только вздыхала: « Что ж, знала, за кого выходила. Пакуйте чемоданы, погорельцы».
- Мам, почему погорельцы? У нас же ничего не сгорело.
- Не сгорело… Говорят, один переезд равняется трем пожарам. А сколько у нас переездов было?
И Санька стал еще больше гордиться своей «пожароустойчивой» семьей.
В «сугубо штатском» селе они поселились впервые за всю недолгую Санькину жизнь. Отец ездил на службу в город. Мать радовалась: «Наконец-то начинаем жить по-человечески, в человеческих условиях, на своей, а не казенной мебели».
Саньку же жизнь в селе удивляла до крайности. Все для него было необычным и непривычным: и размеренный, неторопливый темп жизни, и отсутствие четкого, военного, распорядка дня, и «повальное» родство жителей, когда почти все доводились друг другу какими-нибудь родственниками… Он быстро со всеми перезнакомился, подружился с местными ребятами. Стал, что называется, своим. И все же окончательно расставаться с привычками прежней жизни не хотелось. И Санька с разрешения отца нес «бессменную вахту ночного патруля»: вечером перед сном обходя, а потом и объезжая на подаренном отцом мопеде, сельские улочки.
- Стой. Кто идет?- С напускной строгостью преградил он дорогу девчонке, спешащей куда-то в столь неурочный час.
- К доктору. Пусти.
Санька посторонился, спрыгнул с мопеда, покатил его рядом.
- Как же ты одна, ночью, на другой конец села… Не боишься?
Девочка, запыхавшись, перешла на шаг.
- Маме плохо… доктора надо…
Санька с уважением посмотрел на нее. Он был старше, но брать на себя ответственность за чью-то жизнь ему еще не приходилось, а в том, что речь шла именно о жизни и смерти, он почему-то не сомневался.
- Садись, подвезу, только держись крепче.
Она легко и уверенно вскочила в седло, крепко сцепила руки у него на груди, благодарно выдохнув: поехали. Также легко соскочила и метнулась к подъезду прежде, чем Санька успел заглушить мотор. Минут через пять они вышли уже вдвоем с доктором, доктор на ходу застегивал рубашку, о чем-то расспрашивая девочку. Видно, дело было серьезное и для доктора знакомое. Санька снова завел мотор, кивнув доктору на сиденье:
-Куда везти?
- Я покажу,- девочка села перед ним. Как ни странно, места ей хватило.
- Вас подождать?- спросил он врача, когда подъехали к дому.
- Не надо. Я долго. Спасибо тебе.
- Спасибо.- Девочка чуть коснулась его руки и скрылась в подъезде.
В доме светилось только одно окно на втором этаже. «Пусть у вас все будет хорошо»,- мысленно попрощался Санька.
Утром он как обычно отправился с друзьями на реку. Лето выдалось жарким, и мальчишки с наслаждением подставляли солнечным лучам свои тела, доводя их цвет до бронзового. Время проводили традиционно и однообразно: кто-то читал, кто-то играл в карты, кто-то обсуждал достоинства и недостатки девушек, загоравших неподалеку. Нарушая привычную размеренность, мимо них с задорным смехом «пронеслась» стайка девчонок.
- Кто это?- спросил Санька, заметив свою ночную знакомую.
- Где?- живо отозвался Виталька.
- Да вон та, с короткой стрижкой.
-А-а-а…Сашка Забродина.- разочарованно протянул он, но, заметив, что интерес друга не иссяк, удивился - Да ты что, она же маленькая?
- Я ее ночью подвозил к доктору.
-Значит, Ольга Сергеевна опять в больнице.- Со знанием дела констатировал друг,- Мать у нее больная, с сердцем что-то. А отец, Василий Петрович, стоящий мужик, механик «от Бога».
- Странно, почему, я ее раньше не видел.
- Она, наверно, у бабки в деревне была. Бабка у нее интересная, я ее только раз видел, когда мы еще у них в соседях жили. Старая уже, а коса черная, до пят. Смотрит так, будто без рентгена тебя насквозь разглядеть хочет, но отчего-то не страшно, а как-то щекотно даже. И зовут ее, знаешь как? Василиса. Ничего себе имечко, да? Говорят, она ведьма. Я, правда, не верю. Да и отец говорит, это бабы от зависти когда-то придумали, красоте ее завидовали. О-о-о, смотри, какие ведьмочки идут, вроде не местные…
Внимание ребят переключилось на проходивших мимо девушек.
Санька сам не мог понять, почему его так заинтересовала эта девочка. Не то чтобы он не интересовался девушками вообще. Интересовался, конечно, как свойственно всем мальчишкам его возраста. Но здесь было что-то другое, а что Санька понять не мог, как ни старался. Отыскивал ее взглядом, наблюдал, по возможности, осторожно, расспрашивал друзей. И уже знал, что в ней удивительным образом сочетаются мальчишеская порывистость и девичья мягкость, отчаянное бесстрашие и жгучая жалость ко всякой живности. Никогда не жаловалась и никогда не плакала. Ребята ее уважали. Ему было интересно, что же она за человек…
*
…Родник всегда завораживал Сашу. Тоненькая струйка воды, вытекавшая из земли, могла превратиться в широкую реку, могла остаться маленьким ручейком. Но поток не прекращался никогда… Этот родник был свидетелем стольких событий в ее жизни, что стал почти родным. «Родной родник,- мысленно удивилась она сходству слов, которого раньше не замечала,- потом, потом, я подумаю об этом потом…». Саша старалась изгнать из головы все мысли, чтобы немного отдохнуть от их тяжести, но ничего не получалось. На смену мыслям о настоящем приходили воспоминания…
*
Она любила бродить по лесу одна, представляя себя то дочкой лесника, то лесной феей, то Олесей из повести Куприна, которую недавно прочитала… Давно приглядела это место. Здесь река протекала у самого леса, и ветви деревьев склонялись над водой. Саша представила себя русалкой. Сняла шорты и майку, распушила волосы, немного подумав, сняла и купальник. Осторожно вошла в воду. Река приняла ее, ласково обволакивая тело. Саша проплыла под зеленым пологом, нырнула, чтобы рассмотреть прибрежные коряги. А когда вынырнула… На берегу, прямо над ее одеждой стоял заклятый враг Пашка. Не раз доставалось ему от нее за любовь к живодерству, и вот теперь… Заметив, что Саша увидела его, злорадно рассмеялся, подхватив ее купальник.
- Ну, что, выходи, поговорим. Или ты уже не такая смелая?
-Уходи.
- А ты прогони.- Он стоял и дразнил ее, выкрикивая злые, грязные слова. Что могла она сделать? «И угораздило меня снять купальник» - ругала себя Саша. Пашка кривлялся, упиваясь собственной безнаказанностью. Вдруг кто-то перехватил его руку, сжав так сильно, что купальник выпал из нее. Этот кто-то легонько подтолкнул его под зад:
- Пшел отсюда, поганец, после поговорим.
Убедившись, что враг покинул место боя, Санька собрал Сашины вещи.
- Выходи, сестренка, одевайся, я отвернусь.
Саша вышла. Дрожа всем телом не столько от холода, сколько от обиды, она натянула на себя одежду, к купальнику прикасаться не хотелось, ей казалось, что на нем остались следы Пашкиных пальцев и его грязных ругательств.
- Замерзла?- Санька заботливо накинул на нее свое полотенце, понимающе подхватил купальник.
- К-к-как т-ты н-н-назвал м-меня? - Саша пыталась унять дрожь, но зубы предательски стучали.
- Сестренка. Можно?
Девочка кивнула, закусив губу. Санька отвел взгляд, давая ей возможность справиться с волнением. Еще никто и никогда не защищал ее, всегда она защищала и себя, и тех, кто рядом.
Они стали друзьями.
- Мы завтра маму из больницы забираем, вот и генералю,- ответила Саша на недоуменный взгляд друга вместо приветствия.
- А где же Василий Петрович?
- На работе.
Саша ловко управлялась с толстым ковром, Санька ринулся помогать. В их доме всю тяжелую работу выполняли мужчины. Отец учил его: «Женские руки созданы для ласки и нежности, а не для грязной и тяжелой работы. Это дело мужчины». А тут девочка выбивает ковер, который весом-то, наверное, немногим меньше ее. Санька взгромоздил выбитый ковер себе на плечи, ощутив его тяжесть, еще раз удивился: как же она вынесла его и закинула на перекладину?
Он впервые попал к ней в дом. Двухкомнатная квартира как бы поделена на два разных мира. В большой комнате мебели почти не было: вдоль стен - стеллажи под потолок, телевизор, два кресла, у окна – письменный стол, стул с жесткой прямой спинкой. Другая же напротив была заставлена разными полочками, этажерочками со всевозможными безделушками, у дальней стены - кровать с балдахином.
- Это мамина комната, здесь мы и постелем ковер. Пол я уже вымыла.- Саша расставляла мебель, поправляла занавески, а Санька не мог отделаться от ощущения, что попал в какой-то кукольный дом, все здесь казалось ненастоящим, декоративным. И только диван в углу имел реальную твердость в очертаниях.
-Здесь папа спит – Саша перехватила его взгляд.
- А ты где?
- Пойдем, покажу, у меня отдельная комната.
Саша открыла дверь в небольшую кладовку между комнатами.
- Вот здесь я и сплю. Правда, удобно? Там мамина кровать, папа уходит рано, и если маме что-то понадобится, она стучит в стенку, и я прихожу.
В «комнате» стояла кровать, небольшая тумбочка, над кроватью подвесные полки, бра.
Девочка с гордостью рассказывала об удобстве своей комнаты, о мебели, которую отец сделал сам, Санька водил глазами по квартире и словно бы не мог чего-то найти. И только выйдя на улицу, понял, чего – игрушек. Не было в Сашиной комнате ни кукол, ни плюшевых медведей, которых так любят девчонки.
- Мам, я сегодня у Саши дома был - ему захотелось поделиться с матерью.
- И как она живет?
Мать слушала спокойно и внимательно, Санька заметил, что глаза у нее потемнели, что бывало только, когда она сильно расстраивалась.
- Да. Нелегко этой девочке будет жить. Ты поддержи ее, сын.
Начались дожди, на улице стало делать нечего, и Санька стал часто бывать в доме Забродиных. Василий Петрович не возражал. Испытывая симпатию к умному и сильному парню, вздыхал про себя: « Мне бы такого сына». И Ольге Сергеевне он понравился сразу. Она против обыкновения долго беседовала с ним, а когда ушел, сказала Саше:
-Хороший мальчик. Абсолютно крапивинский тип.
-Какой тип?
-Крапивинский. Есть такой писатель – Крапивин. Хорошие книжки пишет. Я в больнице читала. Тебе бы тоже не мешало прочесть.
-Какие книжки, мам?
Но Ольга Сергеевна уже откинулась на подушки, прикрыв глаза, давая понять, что устала.
Саша перечитала все книги Крапивина, какие были в их сельской библиотеке. Не согласилась с матерью только в одном: Санька не мог быть каким-то там типом, а герои Крапивина, действительно, были похожи на Саньку.
*
… Зачерпнула воды ладонями, сделала небольшой глоток. Ей показалось, что от воды пахнет медом… Конечно, это всего лишь таволга, растущая у родника, но… Запах мёда – запах бабушки…
*
В конце августа обычно приезжала бабушка Василиса, привозила мед со своей пасеки, помогала собрать внучку в школу. Саша любила эти дни, они были для нее маленьким праздником, и даже долгие утомительные примерки в магазинах и на рынке не могли испортить его. В этот раз бабушка особо тщательно выбирала одежду, обувь, пристально всматриваясь в девочку, как будто видела ее впервые.
А вечером Саша случайно услышала обрывок ее разговора с отцом.
-…Все больше на бабку свою становится похожа, на твою мать, Василий. Растет наша девочка… А ты все так и не смирился?
- Да, чего уж…
- Что ж растишь ее как котенка приблудного? Она, ведь, девочка, скоро девушкой станет. Ей еще надлежит быть женой и матерью. Кто ж научит этому, если не родители?
- Разве мы не учим? К домашней работе Сашка привычная.
- Хозяйка справная будет, это верно. Только, ведь, я не об этом. Отец из девочки женщину воспитывает, учит принимать любовь и заботу. Кто как не ты должен показать ей пример настоящего мужчины, чтобы она не ошиблась потом. Да и матери б не мешало своими секретами с ней поделиться, научить тому, о чем мужчинам и знать-то не обязательно.
- Оленька больна, ты же знаешь.
- Больна. Да так ли уж она больна, как тебе кажется? И не смотри на меня так, я твоих взглядов не боюсь. Жену свою ты излишней заботливостью как коконом опутал. Она ж в безвольную куклу превращается. Подумай об этом, Василий, подумай, пока еще не поздно…
. Подслушивать нехорошо, конечно, только уж больно любопытно…Ей всегда говорили, что семья – это самое важное в жизни человека, что она должна готовиться к будущей семейной жизни уже сейчас – учиться вести домашнее хозяйство. Она и училась. А, оказывается, есть еще какие-то секреты… Саша, нарочно стукнув дверью, прошла из туалета в свою комнату. Голоса на кухне притихли. А она долго еще думала над услышанным, глядя в потолок.
Утром ее ждал праздничный пирог. «И когда это бабка успела его испечь? Или спать не ложилась вовсе?» - Для Саши всегда было загадкой, но спрашивать она не хотела. Тогда исчезло бы чудо.
- С новым годом, Сашенька!- Василиса надела ей на руку новенькие крошечные часики, свой подарок. Она упорно поздравляла внучку с Новым годом первого сентября, отказываясь признавать зимний праздник. Говорила, что, раз Сашина жизнь измеряется учебными годами, то начало учебного года и есть для нее самый настоящий Новый год.
Саша не спорила. Она радостно шла в школу, секундная стрелка на часах весело отсчитывала мгновения нового школьного года.
*
… Девушка с улыбкой вспомнила те свои детские терзания, теперь она знала, о каких секретах говорила тогда бабушка. Увы, слишком поздно….
*
- Представляешь, меня на целое лето к бабушке отправляют! Мама сначала в санатории месяц будет, потом они с папой на курорт поедут, к морю. А мне разрешили все лето у бабушки прожить!- Радость переполняла Сашу, но даже самой себе она не могла бы признаться, что радуется еще и возможности три месяца прожить спокойно, не беспокоясь за мамино самочувствие.- А ты, куда на лето?
- Меня отец на полигон берет. Я же в военное хочу поступать, вот он и решил дать мне «примерить на себя солдатскую шинель». Ты когда уезжаешь?
- Послезавтра. Завтра папа маму в санаторий отвезет.
- Помочь вещи донести?
- Меня папа проводит.
- Я тоже приду. – Санька замялся,- Саш, ты не обижайся, но… можно я спрошу?
- Конечно. О чем?
- Почему у тебя только одна бабушка? Ведь у Ольги Сергеевны есть родители…
- Есть, но они с нами не общаются. Они папе простить не могут, что я родилась.
-?
- Мне бабушка рассказывала, что они очень беспокоились за маму, за ее здоровье, не хотели, чтобы она рожала, просили папу, чтобы он ее отговорил. А когда я родилась, мамина болезнь обострилась. Ее родители сказали папе: «Это ты виноват». И перестали с нами общаться. Маме они пишут, в больнице навещают, так что она не знает, смотри, не проговорись, не надо ее волновать.
Лето пролетело удивительно быстро. Она возвращалась домой. Молча смотрела на «пробегающие» мимо автобуса деревья и дома, погрузившись в свои мысли. Саша чувствовала, что за это лето в ней многое изменилось. Она видела перемены, произошедшие с ее телом, они волновали ее, но еще больше волновало то, что происходило в душе. Она пыталась осознать это, но не могла: « Наверное, я просто повзрослела. Как банально это звучит, как просто….»
Всю осень Саша жила в каком-то непонятном состоянии. Ощущение счастья переплеталось тревожным ожиданием беды. Перемены, произошедшие с ней за лето, наполнили жизнь новой радостью, радостью осознания себя привлекательной девушкой. Мать за лето тоже похорошела, словно бы ожила. Она занялась переустройством квартиры, особенно Сашиной комнаты. В их доме снова стал звучать смех, бывать гости… И все-таки среди этого благополучия тревога нет-нет да и запускала свои острые коготки в Сашину душу. Хорошо долго не бывает. Это она уже знала. И знала, что невозможно предугадать, когда и в кого метнет судьба свой камень. И все же, к хорошему привыкаешь быстро, начинаешь воспринимать его как норму. Саша уже готова была поверить, что все плохое в жизни их семьи закончилось… Она твердила это себе как заклинание…
Бабушка и дедушка. Саша их почти не знала. Наконец-то они собрались приехать в гости к Забродиным. К этой встрече готовились все. Ольга Сергеевна радовалась светло и искренне. Василий Петрович ради счастья жены готов был простить им все: любые слова, любые прошлые обвинения. И только Саша волновалась, опасаясь, что бабушка с дедушкой передумают или им что-нибудь не понравится в доме, и они пожалеют, что приехали.
Они не передумали... но…
Вместо них пришел доктор. Пришел со своим чемоданчиком, хотя его никто не вызывал. Растерянно потоптался в прихожей, потом попросил Василия Петровича пройти с ним на кухню. Оттуда вместе молча прошли в комнату матери. Саша только успела заметить, как странно изменилось лицо отца, оно стало похоже на восковую напряженную маску. Запахло лекарствами.
Бабушка и дедушка. Гололед. Опасный участок дороги – уклон и поворот. Несчастный случай. «Несчастье – вот что приходит на смену счастью».- Саше еще не доводилось терять своих близких. Бабушка и дедушка. Саша потеряла их, так и не успев обрести…
Ольгу Сергеевну снова отправили в больницу, ее сердце не выдержало удара. Жизнь в семье Забродиных утратила яркие радостные краски.
Новогодние праздники прошли мимо Саши. Она ждала их только потому, что с ними начинались каникулы, а значит, можно было каждый день дежурить у мамы в больнице. Саша приезжала рано утром, первым рейсом автобуса, уезжала - последним. Весь день заботливо ухаживала за мамой, стараясь предугадать ее желания и потребности. В больнице ее уже все знали: и медики, и больные.
В конце недели случилось страшное. Саша опоздала на автобус. После ужина читала матери книгу. Мать просила не прерываться, Саша не смела отказать. И вот…
- Как же ты теперь? – спросила Лидочка, самая молодая медсестра в отделении. С Сашей у них сложились уже почти дружеские отношения.- У тебя есть здесь знакомые или родственники, у которых можно переночевать? Нет? Не переживай, что-нибудь придумаем.
- О чем щебечете, красавицы?- Олег Иванович, главный врач отделения случайно услышал их разговор.
Саша, наслышанная о его строгости, не знала, что сказать.
- Да вот, Саша на автобус опоздала…
Он на минуту задумался. Девушка сжалась в комок, ожидая приговора.
- Так, остаешься у нас. Переночуешь в ординаторской. Лидочка, проводите Сашу в столовую, скажите, я велел накормить ужином, – и добавил мягче, уже обращаясь к Саше, - Куда позвонить, чтобы предупредить отца?
Как Саша ни оттягивала этот момент, но все-таки пришлось идти в ординаторскую. Ей было очень неловко оттого, что она доставляет столько хлопот людям, у которых и без того не самая легкая работа.
- Устраивайся, - Олег Иванович кивнул на топчан, на котором лежала подушка и одеяло, - утром отец привезет все необходимое. Поживешь недельку у нас, нечего мотаться туда-сюда. Завтра освободится кровать в палате у матери, Веру Павловну выписываем, займешь пока ее место. Возражения есть? Нет? Тогда, спокойной ночи.
Последнюю неделю каникул Саша прожила в больнице. Матери потихоньку становилось лучше, и Саша успевала ухаживать не только за ней, но и за другими. Старалась помочь всем, кому нужна была ее помощь. Кормила, поила, меняла белье, подавала и выносила утки, не боялась никакой работы, даже самой неприятной. По вечерам беседовала с медсестрами и врачами. Здесь она впервые всерьез задумалась о своей будущей профессии.
Закончились каникулы, закончились и Сашины бессменные дежурства в больнице. Мать тоже готовили к выписке.
- Просто удивительно, Ольга Сергеевна, как быстро Вы пошли на поправку,- заметил Олег Иванович во время очередного обхода. – Хотя с такой сиделкой, - он лукаво подмигнул Саше - с такой сиделкой грех не поправиться.
Она уехала домой раньше. Надо было подготовить дом к возвращению матери. «Самое страшное уже позади»,- повторяла как заклинание.
Санька встречал ее на остановке. «Как только узнал?»- мысленно удивилась и порадовалась Саша.
- Привет,- весело поздоровался он,- мне Василий Петрович сказал, что ты сегодня приедешь. Вот решил встретить.- Он легко и просто взял у нее сумку.- Давай помогу, сестренка. Как ты?
- Все хорошо. Маму послезавтра выписывают.
- Да я не об Ольге Сергеевне спрашиваю. Про нее мне Василий Петрович рассказал. Ты то как? Ты хоть на улицу там выходила? Ты ж зеленая стала.
У Саши, отвыкшей от свежего воздуха, и в самом деле слегка кружилась голова.
Санька проводил ее домой. Помог с уборкой. Вдвоем они быстро управились. И только оказавшись в постели, поняла, как же она устала за последние дни. Мысленно поблагодарила друга за то, что подарил ей целый день отдыха.
«Спать буду до упора…»- блаженно подумала она.
Проснулась ближе к обеду, радуясь, что никуда не надо спешить, можно проваляться в постели хоть до вечера.
Но проваляться до вечера не получилось. Пришел Санька и уговорил ее пойти с ним в лес на лыжах.
*
Санька…. Он всегда был тем самым, пресловутым, сильным плечом, на которое Саша могла опереться. Он как никто другой понимал ее. Даже тогда, в те страшные дни…
*
- Сашенька, может, поедешь с нами?
- Спасибо. Елена Николаевна, но.. Мы погуляем еще, если можно…
- Можно, можно… Увольнение у товарища курсанта до 19.00 – Валерий Михайлович, Санькин отец, просительно посмотрел на жену,- Лена, они же молодые, им погулять хочется.
С тех пор, как Санька подал документы в военное училище, они встретились впервые. Увольнение по случаю принятия Присяги. Долго бродили по городу, стараясь оттянуть момент расставания.
« Вот уж, действительно, поспешишь – людей насмешишь,- ругала себя Саша, выбежав к недавно выкопанной траншее - срежу угол, срежу угол… Ладно, придется на попутке …»
Приехав через месяц в увольнение и «отметившись» дома, Санька в смятенных чувствах отправился к Саше. Весь месяц от нее не было никаких известий.
- Нет ее, ходит где-то,- странно-неприветливо ответил Василий Степанович и отвел глаза.
Заподозрив неладное, отправился в заброшенный сад. Он знал, где можно найти Сашу и не ошибся.
Она сидела под старой ветлой, на холодной мокрой земле, прислонившись к стволу, тихая, поникшая, смотрела на родник. Санька подошел, тихонько положил руку ей на плечо. Саша вздрогнула, как от удара.
- Что случилось, сестренка? Что с тобой?
Она медленно перевела взгляд на Саньку. Долго, не мигая, смотрела. Он повторил вопрос. Казалось, что девушка не слышит и не узнает его. Ему стало страшно, он никогда не видел ее такой. Сел рядом. Какое-то время сидели молча. Потом Саша начала рассказывать. Как опоздала на автобус, как решила ехать на попутке, как шофер попался добрый и веселый. Обещал довести до дома, специально сделав крюк, говорил, что знает ее отца. Всю дорогу шутил. И Саша смеялась так, что от смеха начали болеть щеки и живот. Как свернув с трассы на лесную дорогу, уверял, что здесь есть короткий путь, а заехав в лес предложил повеселиться вместе… Как потом, униженная и раздавленная, собирала она разбросанные по поляне вещи, как добиралась до поселка пешком, прячась в придорожных кустах от редких проезжающих машин. Как шла домой, не зная, чем объяснит отцу свое опоздание, надеясь, что тот успокоил мать, и она уже спит…
Как отец, едва взглянув на нее, понял все без объяснений. Саша увидела это в его глазах. Больше всего ей тогда хотелось броситься к нему, уткнуться ему в грудь, разреветься, рассказать, что произошло, и чтобы он утешил, пожалел, защитил ее. Но он, горестно покачав головой, только и сказал: «Матери не говори». И ушел, вздыхая: «Что поделаешь, - девка…. Рано или поздно…» И вот тогда Саша поняла, что у нее больше нет сил жить, что в ней что-то сломалось. Она тихо сползла на пол и пролежала там до тех пор, пока отец не позвал ее: «Иди, дочка, я тебе ванну приготовил». Но неожиданная мягкость его голоса, да и сама его забота уже не могли тронуть Сашу. Ей уже было все равно. Погрузившись в ванну, вдруг поняла, что не чувствует горячая вода или холодная, что перестала различать запахи. Это не испугало ее, наоборот, принесло странное облегчение. Боль ушла тоже. Она рассказывала спокойно, буднично, но по мере ее рассказа все сильнее сжимались у Саньки кулаки.
- Кто?- только и сумел вымолвить он.
Саша снова пристально и печально посмотрела на него.
- Не надо, Сань, не пачкайся.
Они снова сидели молча, смотрели на воду.
С тех пор Саша очень изменилась. Заводила и хохотушка превратилась в замкнутую, пугливую мышку, вздрагивающую от каждого постороннего прикосновения. Перестала общаться даже с подругами. По началу они еще пытались растормошить ее, но поняв безуспешность этих попыток, оставили в покое. В конце концов, это – ее жизнь, а них есть своя, полная событий и волнений. Только Кира Дементьевна, старая учительница, продолжала опекать Сашу, оберегая от школьных неурядиц. Впрочем, училась девочка по-прежнему хорошо, даже, пожалуй, еще более старательно. В редкие Санькины приезды выходила вместе с ним на прогулку в поселок. Обычно же «гуляла» одна, под ветлой у родника. И только для матери Саша оставалась прежней. Ольгу Сергеевну берегли от неприятностей и отрицательных эмоций. Для матери дочь старательно играла свою роль. Чего ей это стоило и как удавалось, не знал никто, даже, пожалуй, она сама.
Говорят, время лечит. Санька не любил эту поговорку и всегда добавлял: «Оно не исцеляет, а калечит»- цитируя своего любимого Высоцкого. Сейчас, когда пришла новая боль, оказалось, что для нее нет места в Сашиной душе. Боль эта, как та самая капля переполнила душу, давя и раздирая, не находя выхода, не имея возможности выплеснуть хоть немного, грозя заполнить не только душу, но и каждую клеточку тела. А тогда Саше казалось, что ничего не чувствовать легче. Она разучилась мечтать, перестала ждать от жизни приятных неожиданностей.
- Тема классного часа «Выбор профессии – выбор судьбы». В этом году вы заканчиваете школу. И вам давно уже пора определиться, чем вы будете заниматься в жизни. От правильного выбора профессии во многом зависит ваше будущее благополучие. И прежде, чем сделать окончательный выбор вам надо серьезно подумать и ответить для себя на вопросы:
Какими способностями и склонностями я обладаю?
Какие профессии востребованы в обществе?
Не будут ли затраты на мое обучение напрасными? – Николай Петрович, которого ребята между собой звали «Нудный Мух» монотонно продолжал свою лекцию, состоящую из банальностей. Всем было откровенно скучно. Впрочем, как и всегда на его уроках.
Саша на время «отключила» звук, стараясь сохранить «заинтересованный» взгляд. « Интересно, - думала она, - у него есть друзья, родственники? Ведь кто-то же у него должен быть. Как он общается с ними? Или, выйдя из школы, становится вполне нормальным молодым человеком и только здесь играет в зануду-учителя?»
- Забродина! – Неожиданно резко прервал он ее размышления. – Вот Вы, куда собираетесь поступать?
Саша покорно встала, обреченно вздохнув. Выдержать его расспросы-допросы было нелегко. Даже место перед доской ребята называли «эшафотом».
- В медицинский колледж.
- Почему в колледж? Чего вы боитесь? С Вашими способностями у Вас есть все шансы поступить в медицинскую академию.
- Потому что я хочу стать медсестрой.
-Почему же? Почему не попробовать стать врачом, если уж решили связать жизнь с медициной? У Вас нет амбиций? Нет самолюбия? Даже троечники стремятся поступить в институт, а Вы в колледж… Это плохо, Забродина, очень плохо. В народе говорят: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом». Надо ставить перед собой высокие цели. А не бросать вызов обществу.
- По Вашему, все должны идти в институты? – Саша резко вскинула голову, устремив взгляд в глаза учителю. - Но Вы же сами говорили: «Зачем стране столько юристов, экономистов?..»
- Не дерзите, Забродина! Кстати, это ко всем относится. Думаете, что уже взрослые, школу заканчиваете. Чемоданное настроение? У вас еще экзамены впереди, так что не торопитесь… Садитесь, Забродина и подумайте о своем поведении.
Он продолжил свой утомительный монолог о современных нравах. Саша села, пытаясь унять внутреннюю препротивную дрожь. « Есть шансы, есть шансы… Мало ли на что у кого есть шансы… У меня были шансы стать нормальной женщиной, а стала моральным уродом», - досадливо подумала она.
С того самого злосчастного вечера любое давление со стороны мужчин обрушивалось на нее пережитым кошмаром. Внимание как к девушке, впрочем, тоже. Как-то Санька решил познакомить ее со своим другом. Они вполне мирно перекинулись парой фраз, Санька на минуту отошел. Друг, решив изобразить галантного кавалера, взял девушку под локоток. Удар током. Темнота. Когда вернулась способность видеть и слышать, первое, что Саша увидела – испуганно-удивленное лицо своего нового знакомого. Он рассыпался в извинениях и оправданиях. Подоспевший Санька сгреб ее в охапку, словно пытаясь своим телом защитить от жестокостей мира, и, то прижимая к себе, то легонько встряхивая, приговаривал: «Все хорошо, сестренка, все хорошо… Я здесь, я рядом… никто тебя не обидит…» Больше он ее ни с кем не пытался знакомить, приводил в компанию, только если друзья были со своими подругами…
- Не пойму, что вы все так носитесь с этой Забродиной? – возмущался Николай Петрович в учительской, с укором поглядывая на Киру Дементьевну. - Да, умная. Да, способная. Но характер! Дерзкая, наглая, избалованная девчонка!
Учителя, задержавшиеся было в учительской, торопились разойтись по кабинетам. Все равно ему ничего не докажешь, не способен воспринять чужое мнение. И только старая учительница держала оборону.
- Это Сашенька-то – наглая?! Да, что Вы, Николай Петрович? Вежливая, тактичная девочка.
- Конечно, любимицу Вашу задели! Вы думаете, если она молчит, то уж и вежливая! А о чем она при этом думает? Вы знаете? Нет? Сколько ненависти в глазах! А я всего-то и спросил, куда собирается поступать. Придумала себе сказочку про идеальную сестру милосердия… А Вы поощряете! В то время как наш с Вами долг, долг педагогов, помочь ей понять, что жизнь – не сказка. Далеко не сказка. «Медсестра выхаживает больного». Где вы видели таких медсестер? Вы что в больнице никогда не лежали?
- Вот именно помочь. - Устало заметила Кира Дементьевна.- Помочь, а не заставить понять. А для этого нам бы неплохо самим понять, почему девочка хочет спрятаться от жизни. От реальной жизни. И ведь, никому, кроме нее самой от этого плохо не будет.
Для Саши вопрос о выборе профессии был уже давно решенным. Окончив школу и отдохнув две недели, она поехала устраиваться на работу в Нижний Новгород. Там, при областной больнице – филиал медицинского колледжа. Можно работать и учиться одновременно. К тому же есть общежитие.
Женщина в приемной комиссии долго и недоверчиво изучала Сашины документы. Медалисты здесь встречались нечасто. В больнице ее тоже встретили с недоверчивым удивлением.
- Почему на вечернее? Вы же отличница? – снова то же пустое любопытство и непонимание. Саша устало вздохнула:
- Потому что я хочу стать хорошим специалистом, а это невозможно без практики.
- Где бы хотели работать?
- В кардиологии.
Работа для нее была привычной, в коллектив она влилась естественно. И с общежитием повезло. Ее поселили в комнату на двоих. Соседка, веселая шумная Галка, работала медсестрой в том же отделении.
- Между прочим, у нас самое интеллигентное отделение,- Заявила Галка за вечерним чаем в вечер знакомства.
- Как это?- не поняла Саша.
- А так. Ты посмотри, кто в других отделениях лежит: в травме – в большинстве своем пьяницы и дебоширы, в гастроэнтерологии – зануды ужасные, а у нас – сплошь думающая интеллигенция, даже если это простой рабочий, все равно – философ по жизни. А знаешь почему? Потому что думают много и переживают. Отчего еще сердце болеть будет? Нет, бывают, конечно, врожденные заболевания. Но на этот счет специальная теория есть. Не моя. Один ученый вывел, я читала, не помню, правда, где. Так вот, ученый этот изучал, какие мысли чаще всего возникают у людей при заболеваниях какого-нибудь определенного органа. А потом выяснилось, что при заболеваниях органов пищеварения чаще всего возникает раздражение и обида. Конечно, если есть нельзя, а хочется… А когда болит сердце, человек чаще задумывается о смерти, о смысле жизни. Вот и получается, ищет человек смысла в жизни - у него начинает болеть сердце, болит сердце – возникают мысли о смысле жизни. Как ни крути, а наши пациенты – философы.
Саша задумалась, вспоминая свой прошлый больничный опыт. Она часто беседовала с больными на разные философские темы и еще удивлялась, как много интересных людей можно встретить в больнице. Но ведь в других отделениях она не была. Откуда ей знать, о чем говорили там. И потом, если у человека больное сердце, что же он не может сломать ногу или руку? А если у человека больной желудок, сердце у него уже не заболит никогда? Своими сомнениями она поделилась с соседкой.
- Может, конечно, и ногу сломать, и отравиться чем-нибудь. Речь идет о хронических заболеваниях или основных, хотя… Наверное, ты права в чем-то. Если у человека болит сердце и желудок, он, наверное, становится раздражительным философом, склонным к сарказму. А насчет других отделений, можешь мне поверить…
Я когда училась, у нас эксперимент такой был, студентов заочников обязывали поработать месяц в каждом отделении, что бы, значит, мы лучше смогли определить, что нам подходит. Потом его отменили. А зря, мудрый подход. Когда только поступаем, откуда мы знаем, какие отделения есть, где какая специфика. Вот ты, например, почему кардиологию выбрала?
- За меня жизнь выбрала. У мамы сердце больное.
- Хочешь ее вылечить?
Саша отвела взгляд, неопределенно пожимая плечами.
Она давно уже поняла, что мать больше не хочет выздоравливать, потому и отказалась от очередной операции. Ей стало нравиться быть больной и слабой, бабушка оказалась права.
- Ладно, не хочешь, не говори. Все правильно, мы ж с тобой только познакомились, а ты откровенничать начнешь. Давай, подруга, спать, завтра на работу.
Они работали в одну смену, в одной бригаде. Саша видела, как радуются больные Галкиному приходу. Она своим оптимизмом умела заряжать других, никогда ни к кому не лезла в душу, никогда ни с кем не кокетничала. На этот счет у нее было строгое правило – никаких служебных романов.
И после работы Галка избегала разгульных компаний, в отличие от многих своих коллег. Сашу предупредила сразу: «Хочешь со мной жить – никаких загулов».
Потом уже, спустя, наверное, месяц, объяснила причину такой жесткой позиции. У нее была цель – удачно выйти замуж. «А что еще, кроме безупречной репутации бедная девушка может принести в приданное?»
- Ничего, что город у нас большой. Мир, как известно тесен. И неизвестно, где, когда и с кем тебя столкнет судьба. От любой заразы проще предохраняться, чем лечиться. Это я тебе уже как медик говорю.
Саша не спорила. Ее вполне устраивала такая позиция, она и сама сторонилась шумных компаний. Если и выходила в город, то только с Галкой, с Санькой в редкие его приезды и с его девушкой, Иришкой. Иришка училась в университете, а жила у тетки на другом конце города. Вот и получалось, что жили они с Сашей в одном городе, а виделись редко, реже даже, чем раньше. Да и некогда было. Днем Саша работала, вечером – училась. Разве что в выходные, когда домой не уезжала. Домой она ездила два раза в месяц - дорога дорогая, а жить старалась только на свою зарплату. Самостоятельность – значит самостоятельность. Да родители и не очень «навязывали» ей свою помощь. Саше даже иногда казалось, что от ее отсутствия они испытывают некоторое облегчение, по крайней мере, отец. И только бабушка продолжала изредка баловать внучку подарками и заботой. У нее же Саша проводила неделю своего отпуска. Она отдыхала только две недели, упросив главврача разрешить ей в качестве учебной практики работать в других отделениях. Она не собиралась менять место постоянной работы, просто хотела изучить свою профессию досконально, познав, по возможности все ее грани. «Мудрый эксперимент был, жаль, что отменили» - Галка оказалась права.
Неделю отпуска проводила дома. В это лето у них с Санькой отпуска совпали. Санька закончил учебу, получил погоны лейтенанта и назначение места прохождения службы. Куда? Он пока не говорил никому, но вызвал Сашу для серьезного разговора к роднику под ветлой. Значит, разговор, действительно предстоял серьезный и важный. Саша, терзаясь недобрыми предчувствиями, едва дождалась условленного часа.
- Саш, понимаешь, я – военный… Ты же сама понимаешь, что без практики хорошим профессионалом не станешь.- Начал он издалека, и Саша поняла, что самые худшие опасения были не напрасны.
- Сань?!- в ее голосе он уловил тревогу и понимание.
- Да, Саш, да.
- Иришка знает?
- Не все. У меня не хватило духу признаться, что я сам попросился.
- Сам? – переспросила автоматически.
- Я же военный, сестренка, - твердо повторил Санька, - война – моя профессия. – И уже мягче добавил,- ты поддержи Иришку, пожалуйста…
Саша знала, спорить бесполезно. В семье Ветровых решения мужчин не обсуждались. Решил, значит, решил. Обещал – сделал. Никакие отговорки не принимаются. Таким был Санькин отец, таким стал и Санька. Умом Саша понимала его правоту. Но… одно дело понимать умом, другое – переживать душой, сердцем.
Санька потребовал, чтобы ему не устраивали пышных проводов. С родителями простился дома, на вокзал поехали только Саша и Иришка. Саша не хотела мешать их прощанию, но Иришка упросила поддержать: «Без тебя я не смогу, не выдержу, разревусь… А это ни к чему. Пусть едет со спокойным сердцем».
Ожидание сблизило девушек. Хоть и виделись по-прежнему редко. Иришка загрузила себя общественной работой, занялась репетиторством. Саша понимала, что так ей было легче пережить тревожную разлуку. Чтобы время проходило быстрее, надо максимально заполнить каждый час. Санька не мог писать часто, девушки это понимали и не обижались. Раз в месяц кто-нибудь обязательно получал письмо. Письма эти читали вместе, перечитывали помногу раз, напоминали они скорей письма отдыхающего на курорте. Описания природы, особенно красиво он описывал горы, местные легенды, немного о быте, о друзьях-товарищах и совсем ничего о войне. Саша пристрастилась смотреть новости. Если в них не было известий из Чечни, облегченно вздыхала. Значит, все спокойно. Отсутствие новостей – уже хорошая новость.
За всеми этими событиями, она как-то незаметно закончила учебу. Осталась работать в том же отделении медсестрой. У нее был особый дар – чувствовать, когда и кому из больных нужна ее помощь, и приходить еще до зова. Больные ее любили, врачи уважали, а вот с Галкой начались небольшие трения. За два с половиной года Галка настолько вошла в роль наставницы, что даже теперь, когда Саша стала профессионалом не меньшего уровня, никак не хотела с этой ролью расставаться. Саша надеялось, что со временем все встанет на свои места. На помощь пришла старшая медсестра. Заметив наметившиеся проблемы и, видимо, поняв их причину, она переделала график дежурств так, что Саша и Галка стали работать на одном участке в разные смены. Передавая больных, они вынуждены были не только давать друг другу рекомендации и советы, но и прислушиваться к ним. Трещина была «замазана». Саша была искренне рада этому, она привязалась к Галке, считая ее - единственной своей подругой (Иришка не в счет, Иришка – почти родная, почти сестра, причем младшая, ее надо оберегать). Галка умела признавать ошибки, и в знак окончательного примирения, «закатила пир», как они говорили, - купила тортик и бутылку шампанского.
Пир по обыкновению устроили вечером накануне общего выходного дня, чтобы можно было сидеть хоть до утра. И, когда выпитое шампанское окончательно смыло следы размолвок и непонимания, когда души их настроились на лирический лад, обе вдруг поняли, как соскучились по ночным задушевным разговорам. Говорили и словно бы не могли наговориться. Галка рассказывала о своем очередном, «теперь уже серьезном» кандидате в женихи. Юрий, так его звали, заканчивал Волго-Вятскую Академию госслужбы, и у него уже были серьезные предложения работы. Галка боялась спугнуть свою удачу и боялась поверить в нее.
- Ты его любишь?- с надеждой на счастье подруги спросила Саша.
- Пусть он меня любит, так надежнее. Я если влюблюсь, голову потеряю, а вместе с ней бдительность и осторожность.
-Разве это плохо: потерять голову от любви?
-Конечно, плохо. Пусть он меня добивается, пусть завоевывает. Я его постепенно к себе приручаю, в таком деле один неосторожный шаг все испортить может. Нет, мне влюбляться пока нельзя. Всему свое время.
- Разве это можно рассчитать? – не унималась Саша.
- Чудная ты, Сашка. Будто не знаешь, что из двоих всегда один любит, другой позволяет себя любить. Это народная мудрость. А народ зря не скажет. Лично я предпочитаю, чтобы любили меня. А ты?
- Не знаю… - Саша задумалась.
- Чего-то ты, подруга, не договариваешь. Или есть кто?
- Нет, и, наверное, не будет.
- Печальный опыт?
- Можно и так сказать. – Саше не хотелось говорить на эту тему, ворошить прошлое, поэтому она решила все обратить в шутку – а можно и не сказать. Я посмотрю на твою замужнюю жизнь, а потом решу, стоит ли мне рисковать…
- Скрытная ты, Александра, никогда ничего о себе не рассказываешь, все отшутиться норовишь.- В этот раз Галка не собиралась отступать так быстро.
- Ничего не скрытная, просто рассказывать нечего.
- Как это нечего? А Санька? Он тебе кто? Я сначала думала жених, а потом смотрю, он к тебе с девушкой приходит…
- Он мне как брат.
- Ты чего это в лице изменилась? Случилось чего?
- Да нет, просто тревожно. В Чечне он.
- Ты дурные мысли из головы выкинь. Мысль материальна, слышала? Ну, вот и не надо создавать мужику дополнительные трудности. Вернется, отслужит и вернется. Не он первый, не он последний.
Саша и сама старалась отгонять от себя тревогу, но ее знакомый холодок чувствовался все сильнее. Она взяла с полки, не глядя, томик стихов, наугад раскрыла (был у них с Галкой такой обычай-гадание), прочитала:
Я боюсь в том признаться,
И все ж суеверно –
Нет, не в перечень пестрый
различных примет –
верю в плату за радость,
в расплату я верю,
и в разменную мелочь спасительных бед:
в те простуды,
нехватки.
Мимолетные ссоры,
Что досадно прилипчивы иногда.
Лишь бы нас миновало настоящее горе,
Лишь бы нас миновала ледяная беда!
- Класс!- восхитилась Галка.- Чьи стихи?
Саша посмотрела на обложку.
- Руфь Тамарина.
- Мудро сказано. Слушай, может, попробуем. Будем ссориться по мелочам каждый день, глядишь, большие неприятности стороной и обойдут.
- Не думаю. Мне кажется, судьба сама решает, кому как платить: кому мелочью, кому крупными купюрами.
- Что-то мы с тобой расфилософствовались на ночь глядя. Давай-ка лучше еще стихи почитай.
Саша снова наугад раскрыла книгу.
Наверно, тем-то жизнь и хороша
В своей неудержимости дотошной,
Что надобно кого-то утешать,
Когда самой невесело и тошно.
Что надо другу подставлять плечо.
И не за тем, чтоб друг свое подставил,
А лишь затем, чтоб жизнь свою поправить
Сознанием, что нужен ты еще.
И эта вот зависимость земная,
Сознание, что ты необходим,-
Она одна, одна она – я знаю,
Спасает нас среди забот и зим.
Они читали и читали по очереди, не замечая времени. Вплетая в поэтические строки неведомой поэтессы свою жизнь, свои разговоры.
А неделю спустя произошло событие, ставшее началом крутых перемен в Сашиной жизни. Начало, впрочем, было вполне обыденным.
- Что это так суетятся все сегодня?- Саша удивилась необычной утренней суете в отделении.
Галка отвела ее в сторонку, тоном заговорщицы пояснила:
- В нашу палату, в одноместную, сегодня Калинина кладут.
- Какого Калинина? – не поняла Саша.
- Из Кремля –
удивилась неосведомленности подруги.
- А почему не в кардиоцентр?
- Они с нашим Вась-Васичем приятельствуют, то ли друзья детства, то ли еще чего-то… В общем, палата наша, нам с тобой особое доверие, с нас и спрос особый. Понятно?
- Не очень. Мы что около него дежурить должны?
- До чего ж ты бестолковая, Сашка. Учишь тебя, учишь…- притворно рассердилась Галка - Нет, конечно, дежурить около него пока не надо, и без нужды на глаза лезть тоже, осторожно наблюдать, и если что, сразу докладывать Вась-Васичу.
Саша поморщилась. Она не любила всех этих «особых пациентов» за их снобизм и барские замашки. А ради этого Калинина вообще все отделение «на уши поставили». Значит начнутся бесконечные придирки, капризы… Очередной начальник решил отсидеться по тихому, спрятаться от служебных неприятностей, и все отделение должно ходить перед ними на цыпочках, тратить на него время и силы, отбирая у тех, кому действительно нужна помощь… И никуда не денешься – пациентов не выбирают…
После обеда отправилась знакомиться с новым больным. Святослав Михайлович оказался очень обаятельным мужчиной в неплохой физической форме, лет примерно сорока (пятидесяти, как она узнала потом из «Истории болезни»). Усталый вид (Саша почему-то сразу вспомнила про выжатый лимон) и грустные глаза говорили о том, что оказался он здесь совсем не для того, чтобы отсидеться. Ему нужно лечение, и серьезное…
- Вы - бывший военный? – сама не зная почему, спросила Саша, после официального знакомства.
- Да, а как Вы догадались?- Калинин не мог скрыть удивления.
- Не знаю, - честно призналась девушка.
- Хотя бывших военных не бывает. Присягу на верность Отечеству мы даем один раз и на всю жизнь, и никто нас от нее не освобождает. Даже, когда уходим в отставку.
Саше послышались знакомые интонации в его словах, они вызвали интерес и доверие к этому усталому седому человеку. В задумчивости она произнесла:
- Как Вы верно сказали… Никогда не могла понять, как можно хранить верность данному слову только в рабочее время. А потом, что – можно обманывать и предавать? – Саша почувствовала на себе внимательный взгляд Калинина и спохватилась,- ой, извините, я, наверное, что-то не то сказала….
- То, то, - заулыбался он,- Вы, видимо, очень интересный человек, Сашенька. Можно Вас так называть? Приходите ко мне вечерком, когда освободитесь, побеседуем…
По вечерам, перед отбоем, Саша обычно обходила все свои палаты, проверяя все ли в порядке, не нужно ли кому чего. Палату Калинина она оставила напоследок. Шла и думала, как себя вести. Ей очень хотелось поговорить с ним. «Может, он уже и забыл, что приглашал меня»- думала она, - « Господи, о чем я? Забыл и забыл, и что из того… я обязана его проверить? Обязана. А там посмотрим». Она тряхнула головой, словно разгоняя все свои сомнения, и решительно вошла в палату.
Калинин поднялся ей навстречу, приветливо улыбаясь.
- Сашенька, как я рад, что Вы пришли!
- Зачем же вы встали? Вам лежать надо. – Засмущалась Саша.
В его палате был телевизор. Шла программа новостей, девушка привычно стала прислушиваться.
- Любите смотреть «Новости»?- от внимательного взгляда Калинина ничего не ускользало.
«Нелегко, наверное, его подчиненным» - подумала Саша, а вслух сказала:
- Да, конечно, интересно, что в мире делается.- Помолчав, добавила - у меня друг в Чечне служит. – Ей почему-то не хотелось обманывать его.
- Друг?
- Да. Он офицер, лейтенант.
- Так вот почему Вы догадались! - Обрадовался он, но, почувствовав, что она не хочет продолжать эту тему, перевел разговор в шутливое русло.
Он вообще много шутил в этот вечер. Ему не так уж часто встречались девушки, способные понимать его юмор без объяснения. А с Сашей все было легко и просто. Она не изображала из себя умную, все понимающую даму. Смеялась, когда было смешно, умея разглядеть это смешное в его самом «серьезном» монологе. А еще она удивительно умела слушать. Ей хотелось рассказывать, и можно было не бояться, что она что-то поймет не так, превратно истолкует.
Они говорили долго, не замечая времени. Наконец Саша спохватилась.
- Ой, что же это, совсем я Вас заболтала. Одиннадцать уже, Вам спать давно пора.
- Что Вы, Сашенька, время-то еще детское, – слабо возразил Калинин.
-Нет, нет, нет,- она решительно направилась к двери и попрощалась тоном строгой мамаши, - спокойной ночи!
На следующий день, отоспавшись, Саша отправилась на прогулку. Они договорились с Иришкой вместе погулять. Обе любили бродить по тихим улочкам, таким, где еще сохранились старинные деревянные дома. День выдался на славу: теплый, радостный. Саша, подставляя лицо нежным, почти уже весенним, лучам солнца, тихонько, для себя, напевала: « Солнце золотое, небо голубое, речка небольшая…»
- Что это за песня?
-Народная. Я ее всю не знаю, только два куплета.
- А в ней сколько?
- Не знаю, старинные песни все длинные, как зимние ночи.
- Откуда ты знаешь?
- Бабушка говорила. Они, знаешь, как красиво с подругами поют? На несколько голосов. Заслушаешься. Потому и выучить никак не могу. Пробовала на магнитофон записывать, так они смеются: «Мы тебе не артистки, в микрофон петь».
- Спой еще, что-нибудь.
- Ну, слушай. Мою любимую.
Потеряла я колечко,
потеряла я любовь,
Ой, потеряла я любовь,
Наверно…
Саша пела, мягкость ее глосса, переливы-перепевы мелодии заворожили Иришку.
- Я всегда к народным песням снисходительно относилась, а оказывается, они вон какие красивые, и слова в них такие, что за душу берут…Интересно, а почему на концертах таких песен не поют?
- Не знаю,- Саша удивленно пожала плечами,- наверное, время экономят, вот и урезают песни до минимума, куплета два-три споют, и хватит, следующую запевают.
- Время экономят, а песни уродуют.
- И не только песни. У нас же все народное – стилизовано, даже костюмы у народного хора. В народном костюме каждая завитушка свое значение имела, свою историю рассказывала. Наряд был, действительно, визитной карточкой человека, паспортом, по которому все прочитать можно было: и откуда человек, и из какой семьи… Слышала: по одежке встречают, по уму провожают. То есть сначала смотрят, кто ты и откуда, а уж потом, что ты сам за человек.
- Саш, откуда ты все знаешь?
- Книжки читаю да умных людей слушаю,- рассмеялась подруга.
Иришка задумалась.
- Я вот вроде в университете учусь, высшее образование получаю. А получается…
- Эй-эй-эй, не кисни. Зато ты в математике – ас.
- Я детей учить собираюсь. А их на одних формулах и теоремах не воспитаешь. Ладно, завтра же пойду в библиотеку, займусь самообразованием. А в следующий раз пойдем в краеведческий музей.
Иришка ко всему подходила очень серьезно и ответственно. Саша тихо улыбалась, от хандры, которая уже начинала одолевать подругу, не осталось и следа. Ближайшие два-три месяца за нее можно не беспокоится. А там видно будет, может, Санька в отпуск приедет.
Саша работала через сутки, медсестер всегда не хватает, но даже если бы хватало, все равно… Жизни вне больницы у нее почти не было, и одного выходного было вполне достаточно. Утром ее ждали больные, и она дарила им частичку своего радостного весеннего настроения, полученного накануне. Галка не могла ее понять, подозрительно поглядывала, теряясь в догадках, намеками пыталась выведать причину такого «полетного» настроя. Зашли в палату Калинина. Он еще спал. Бледный, осунувшийся.
- Как он? – шепотом спросила Саша.
- Обследуют, - Галка покачала головой, - видно, серьезное что-то…
Они тихонько вышли.
- А что он за человек?
- Опять сведения собираешь, «мать Тереза», – рассмеялась Галка, подтрунивая над привычкой подруги: постараться узнать о больном как можно больше. Саша знала, слишком хорошо знала, что иногда у человека пропадает желание бороться с болезнью, он привыкает к ней, к своему положению. Вывести его из такого состояния можно только, зная, что для него было важно в прежней, «здоровой» жизни. Опоздав с помощью своей матери, она стремилась помочь остальным.
- Будь осторожна, голубушка, за ним такие акулы охотятся... сожрут и спасибо не скажут. Каждой, ведь, не объяснишь, что ты у нас подвижница милосердная…
Двусмысленно хмыкнув, Галка ушла, оставив Сашу в недоумении. Заводить разговоры на эту тему опасно, опасно даже с Галкой, только это она и поняла.
- Сашенька, у вас такой сияющий вид! Чем занимались в выходной? На свидание бегали? - Казалось, Калинин был искренне рад ее приходу.
- Ага, как Вы догадались? – она звонко рассмеялась,- на свидание с любимым городом и любимой подругой.
- И где гуляли?
- В Печерах. Вроде бы рядом, только спустись, а давно не выбирались. Я люблю старые дома. Кажется, в них – душа города. Даже жаль, что их сносят, а на их месте строят «новорусские терема». Конечно, люди должны жить с современными удобствами, я не спорю, но…- Саша рассказывала, а сама, как бы между делом, выполняла все необходимые манипуляции, не очень приятные для пациента. Калинин их словно бы не замечал, внимательно слушая. Он принял ее игру. - Я читала, что заграницей старые дома не сносят, просто внутри все переделывают, а фасады берегут как памятники истории. Вот бы и у нас так. А то, ведь, действительно, все города на одно лицо, как в «Иронии судьбы».
А Вы чем занимались?
- Ну-у-у, какие у меня занятия могут быть? Сдавал анализы, принимал лекарства, читал, Вас ждал.
Саша решила не отзываться на шутку.
- А что читали, если не секрет?
- Вот они, мои секреты, государственной важности, – он показал на книги, лежащие на тумбочке, взял одну.- «Остров Крым» Василия Аксенова. Вышла в начале девяностых, а я вот только… Интереснейшая книга, должен сказать.
Саша понимающе кивнула.
- Я читала.
Калинин удивленно приподнял бровь. Ему казалось, что девушки читают только любовные романы и иронические детективы, так расплодившиеся в последнее время. Чтобы юная особа по своей, по доброй воле читала серьезную книгу, популярность которой осталась в прошлом… он уважительно покачал головой и продолжил:
- Может, и хорошо, что раньше ее не читал. Сейчас все иначе видится, чем в те годы, годы Перемен.
Они увлеклись обсуждением романа, удивляясь схожести оценок героев и событий. И только в одной оценке они разошлись. Святослав Михайлович не мог согласиться с Сашиной, излишне хлесткой, как ему казалось, характеристикой Лучникова. «Она же все ради него бросила: семью, страну, все… а он… Как он ее встретил? И почему мужчины присваивают себе право распоряжаться чужими жизнями? Походя ломают женские судьбы, делая их разменной монетой в своих «мужских» играх».
Калинин понимал, что спорить бесполезно – здесь столкнулись два мировосприятия: мужское и женское. Смутная догадка отозвалась болью в душе: кто же посмел так обидеть это золотоволосое чудо?
- Сашенька, Вы приходите почаще, с Вами очень интересно разговаривать, – попросил он на прощание.
Саше и самой было очень интересно и удивительно уютно. Обычно она больше слушала, давая возможность высказаться другим. Сегодня встретила собеседника, которому интересны ее мысли, ее взгляды. Так они разговаривали только с Санькой.
Все «дежурные» вечера Саша стала проводить в палате Калинина. Они подолгу беседовали. Обменивались книгами. Днем заходила только по делу: сделать укол, поставить капельницу, узнать не надо ли чего… Днем они соблюдали официальный тон в разговоре, задушевные беседы оставляя на вечер. Однажды Калинин не удержался, спросил:
- Сашенька, Вы так обо мне заботитесь, я не отнимаю Ваше время у других больных?
Саша рассмеялась:
- Что Вы, Святослав Михайлович! Скажете тоже! Вы – такой же больной, как и все остальные, также нуждаетесь в заботе и уходе, к тому же в палате – один, если что-то случится, не дай Бог, конечно, на помощь позвать будет некому. Вот я и заглядываю, проверяю, все ли в порядке. И, если вам это не мешает, буду заглядывать.
- Конечно, не мешает. Сашенька, я всегда рад Вас видеть.
Саша немного помолчала в нерешительности, потом тяжело вздохнув, спросила:
- Можно я задам неприличный вопрос?
- Очень неприличный? – Лукаво улыбнулся Калинин, - задавайте.
- Почему к Вам родные не приходят? Только сослуживцы, друзья.
- Потому что у меня в этом городе нет родных,- на его лицо легла мутная тень.
- Извините… - растерялась Саша. - Как это… совсем?…
- Совсем. Есть дальние родственники, но они на Урале живут. Со своей семьей не получилось… меньше года прожили. Не выдержала жена. Пока в Афгане служил, ушла. Я ее не виню, понимаю… Побоялась она, что с войны другим человеком приду, что сломает меня война.
- Как это?
- А так. Помните, у Межирова: «Когда проклятая война и души и тела ломала». И, ведь, ломает, проклятая. И души, и тела. И неизвестно, что страшнее. Даже справедливая, вроде Отечественной. А уж в Афгане… Всего насмотрелся… И как офицеры солдат в рабство продавали, как в гробах наркотики перевозили, и как себя под удары начальства подставляли, солдат от верной гибели спасая… Я тогда молодым был. Сам вызвался. Решил теорию учебную боевой практикой подтвердить. – Саша вздрогнула, а Калинин продолжал. – Только война – это не игра, и никакой романтики в ней нет. Романтика – в песнях, а в жизни – работа, грязная, тяжелая, неблагодарная… В жизни это кровь и боль, смерть друзей… И врагов убивать приходилось, и мирных жителей при зачистках, и своим «товарищам» морды бить. Были, ведь, и такие, что думали: война все спишет. А война, Сашенька, ничего не списывает. Человека списать может, уж простите за грубую правду, а дела его, поступки – никогда. И счет за них все равно предъявлен будет рано или поздно...
Саша уже пожалела, что не остановила его. Она видела, с какой болью Калинин подбирает слова, как тяжелы ему воспоминания. «А, может, пусть выговорится – легче станет», - подумалось вдруг. Он продолжал рассказывать такое, от чего у Саши холодела душа, и замирало сердце. Она слушала внимательно, до боли стиснув пальцы. Правда, грязь, боль, кровь войны. Об этом не прочитаешь нигде. Об этом невозможно написать. Это можно услышать только от человека, пережившего и выжившего. От того, кто все это видел, в этом участвовал.
Остановившись передохнуть (больное сердце давало себя знать), бросил взгляд на девушку и …
- Простите, Сашенька, я запугал Вас? Вы говорили, у Вас друг в Чечне служит.
- Да, и тоже сам напросился, - бесцветным голосом отозвалась Саша.
- Значит, хороший офицер из него выйдет, толковый. Как ни страшно это звучит, но военным без войны нельзя. Зато лучше них никто не знает, чем опасна война, к каким жертвам приведет. Парадокс: военные – самые миролюбивые люди. Потому что цену миру знают. И зачастую ее своей кровью оплачивают.- Он внимательно посмотрел на Сашу и, пытаясь придать голосу веселость, продекламировал – После боя сердце просит лирики вдвойне. Почитайте стихи, пожалуйста. Вы ведь любите стихи?
- Какие? Чьи? – растерялась девушка.
- Все равно. Нет, не так, - свои любимые.
Саша задумалась, ей было не до стихов, но она прекрасно поняла, для чего Калинин так резко поменял тему разговора, и была благодарна ему за это.
- Знаете, я недавно в библиотеке книгу взяла и открыла для себя очень интересного поэта – Руфь Тамарину. Хотите?
Он кивнул, устраиваясь удобней. Саша подошла к окну, постояла немного, молча, глядя в него.
Видавшая виды дешевая скрипка
Смеялась и пела в чьих-то руках.
И шел снегопад, тишайший и зыбкий,
И мы говорили. И все – впопыхах:
О том, что стихи – это тоже стихия.
В них видится все, как в рентгене –
насквозь:
сердца равнодушные, души глухие,
стремление жизнь прожить «на авось».
О том, что стихи – это те же сонаты,
Но только сонаты, пожалуй, точней.
И не говорили о том, что утраты,
Чем больше молчим о них, тем больней…
И шел снегопад, невесомый и шалый,
И был бесконечен снежинок полет…
А скрипка смеялась и тосковала,
И шел снегопад всю ночь напролет.
За окном, действительно, шел снег, и снежинки красиво и задумчиво кружились в свете фонаря…
Ночью Саша то и дело подходила к палате, прислушиваясь. Беспокоилась, как бы их вечерние разговоры не нарушили начавшегося выздоровления. Все было спокойно.
- За Вами должок, Сашенька, - Калинин спрятал улыбку в усы.
- Какой? – не поняла Саша.
- Как это «какой»? Я Вам о своей жизни рассказывал? Рассказывал. Причем всю подноготную, даже то, что еще никому никогда… Теперь Ваша очередь.
- Да мне и рассказывать-то особенно нечего,- попыталась отмахнуться она.
- Как это нечего? Можно подумать, Вас только сейчас из пустоты материализовали. Рассказывайте, рассказывайте, а то как-то не по-товарищески получается.
Саша задумалась. О чем рассказывать? О детстве – глупо, о юности – нечего. Никаких особенных событий, интересных приключений в ее жизни не было. Хвастаться – нечем, каяться – не в чем. Словно и не жила.
- Расскажите о семье, о родителях.- Пришел на помощь Калинин.
- Знаете, Святослав Михайлович, в моей жизни есть два очень дорогих, очень близких мне человека: Санька, о нем я Вам рассказывала, и бабушка. Вообще-то она мне не совсем бабушка. Тетка моего отца. Родители его рано погибли. Они альпинистами были, их лавиной накрыло. Отца бабушка и воспитывала. Она и меня воспитала. Родителям особенно некогда было моим воспитанием заниматься. У мамы сердце больное. Отец работает, за мамой ухаживает, да и домашние дела… А вот у бабушки всегда для меня время находилось. Жаль видимся редко, она живет далеко, в другом районе. Я с ней часто мысленно разговариваю. Радостями, печалями делюсь, совета спрашиваю.
- Помогает? – улыбнулся Калинин.
- Конечно, она же бабушка. Бывает и поругает меня, потом простит. – Саша приняла его шутливый тон. – А вообще-то она удивительный человек. Они с подругами даже деревню свою основали. Пятеро их. Так уж получилось, что личную жизнь устроить не смогли. Но и в город перебираться не захотели, даже когда разрешили, когда колхозно-крепостное право отменили. Так и остались. А когда фермерам стали землю выделять, вышли они из колхоза со своими паями, и на новом месте дома построили, дворы хозяйственные, целую деревню, только маленькую. И название ей свое дали – Стародевичья. Деревня старых дев. Только они совсем не старые, хотя бабушка – ей 65 – из них самая молодая. Секрет они какой-то знают, что ли… Выглядят моложе своих лет, на здоровье не жалуются, со всеми делами сами управляются так, что дела идут лучше у других хозяйств. И вроде никуда не торопятся, а все успевают. Словно само собой все делается. Бабушку мою Василисой зовут. Она и травки разные знает, и заговоры, и медом лечит. Помню, однажды меня оса ужалила. Я ее поймала за крылья и к глазам поближе поднесла, очень мне было любопытно, как она жало свое вынимает… Она и вынула…
Саша начала рассказывать забавные истории из детства, забыв обо всех условностях. Калинин слушал и удивлялся переменам, произошедшим в девушке. Она словно бы ожила, словно бы сбросила с себя тесный карнавальный костюм. Все в ней стало иным: глаза светились, мимика, жесты стали раскованными, яркими… Ему захотелось удержать ее вот такую, сжечь лягушачью шкурку. Но.. Хоть и давно, все же сказки он читал, и знал, что такие необдуманные поступки чреваты очень серьезными неприятностями.
Засыпая, продолжал думать о Саше. Эта девочка, по возрасту годящаяся ему в дочери, сумела не только войти к нему в душу, но и разбудить в ней дремавшую много лет нежность.
Сколько женщин у него было после развода! Самых разных: красивых, умных, деловых, хозяйственных, страстных и нежных, но ни к одной из них он не смог привязаться надолго. Легко заводил романы, легко расставался.
«Все, пора домой,- решил он, - а то, как бы чего…. Да и дела ждут. Отдохнул месяцок, и будет».
Вась-Васич воспитал свой коллектив так, что даже нянечки не только спать – дремать на дежурстве не смели. В ординаторской смотрели телевизор. Саша боевики не любила. Ушла в коридор. Села на банкетку у окна и, глядя в ночную тьму, стала размышлять о своей жизни, мысленно отвечая на воображаемые вопросы Калинина. Как-то так получалось в последнее время, что он стал часто появляться в ее мыслях. До сих пор такими «мысленными» собеседниками были только бабушка и Санька. Но они – это понятно. « А Калинин? Что он значит в моей жизни? Что я значу для него? Да, ничего. Выпишется и забудет,- рассуждала Саша. – Почему же я так много думаю о нем? Только ли потому, что напомнил Саньку? Себе то уж не ври…» Она задавала себе вопросы жесткие и неприятные и старалась честно на них ответить, чтобы разобраться в происходящем.
- Измаялась, девонька? – Саша и не заметила, как к ней подошла баба Глаша, старейшая и добрейшая санитарка в отделении. – Ты бы отдохнула от думок-то своих, - старушка ласково обняла девушку за плечи, погладила по голове.
- Не могу, не отпускают они меня. Да и маятно мне что-то…
- Эх, девонька, замуж тебе надо, да детишек нарожать. Вот маята-то и пройдет.
Саша грустно покачала головой.
- Нет, баба Глаша, не для меня это.
Детей она любила, очень любила, а вот – нарожать, с этим были проблемы. Саша, конечно, уже научилась не вздрагивать от каждого постороннего прикосновения, но… даже и в мыслях не могла допустить, чтобы какой-нибудь мужчина (пусть даже очень хороший), когда-нибудь… «Вот поженятся Санька с Иришкой, будут у них дети, с ними и буду возиться. А до той поры больные пациенты – вот мои дети», - мысленно ответила она.
- В старину сестры милосердия, как монахини отказывались от личного счастья, от создания семьи, дабы семья не отвлекала их от служения…- процитировала Саша слова из самой первой лекции, которую им читали в колледже.
- Так - то в старину, - не смирялась баба Глаша, но продолжать разговор не стала, почувствовав, что девушке он почему-то неприятен. - Пойдем-ка, лучше чайку попьем. Я пирожков принесла, домашних.
Баба Глаша была всеобщей бабушкой, всеобщей любимицей. Для каждого она находила теплые слова. Молоденькие сестры и санитарочки частенько бегали к ней «плакаться», она утешала и помогала советом из своего огромного жизненного опыта. Подкармливала больных, к которым никто не приходил, частенько баловала коллег пирожками. Как на все это хватало ее мизерных зарплаты и пенсии, никто не знал. Она же всегда говорила: « Другим помогаю – значит богатая. Что отдал – то твое, что спрятал – потерял».
Калинина выписали через неделю. Медлил, не зная, как проститься с Сашей.
- До свидания, Сашенька.
-Нет, уж лучше прощайте. Не надо к нам больше попадать. Будьте здоровы!
Он протянул девушке большую коробку конфет.
- Зачем? – холодно спросила она.
- Ну, как, - замялся Калинин, не ожидавший такой реакции, - в знак благодарности за заботу.
- Я за это зарплату получаю.
- За доброту и внимание, - понимая, что делает что-то не то, но не в силах остановиться, продолжил он.
-Уберите. – Голос Саши стал совершенно ледяным.
- Извините, Сашенька, я не хотел Вас обидеть. Наоборот, хотел сделать приятное. Мы, ведь, друзья. Не так ли?
- С друзьями так не поступают.
Она повернулась, чтобы выйти из палаты, но Калинин удержал ее.
- Сашенька, не сердитесь…- его голос был просительно мягок, и Саша не смогла уйти.
Он протянул ей визитку.
- Пожалуйста, возьмите. Вы были так внимательны ко мне. Может быть, Вам когда-нибудь понадобится собеседник, позвоните, я буду рад… Я буду ждать…- чуть слышно добавил он.
Саша взяла протянутый листочек, пообещала переписать номер в записную книжку, чтобы не потерять, но… Он понял, что она вряд ли позвонит. Понял, чем обидел ее, увы, поздно.
Не смотря на всю суматоху и суету повседневных дел, накопившихся в его отсутствие, Калинин продолжал думать о Саше, ждать ее звонка. «Полковник Калинин, возьмите себя в руки!»- приказывал себе, но душа на этот раз отказывалась повиноваться разуму.
- Какой же я дурак, - ругал себя за неуклюжесть прощания, - надо было сказать ей что-нибудь нежное, теплое, попросить о свидании, наконец.
- Нет. Это было бы совсем уж пошло, – возражал ему внутренний голос.
- Да, - соглашался он. – Но, что же делать?
- Думай, Калинин, думай. Ты же умный.
Устав от таких внутренних диалогов, и опасаясь, как бы они не довели его до психушки, решил позвонить сам. В отделении его голос знали, а неприятностей ей доставлять он не хотел. Знал, что звонок может быть расценен неоднозначно, вызвать сплетни. Позвонил в общежитие.
- Кого? Забродину? Нету ее. В отпуске она. Домой уехала.- Неприветливо ответил какой-то дребезжащий голос. Он хотел было спросить, когда вернется, но в трубке уже «пели» гудки…
« Так вот почему мне так маятно было последние дни… Бабушка, бабушка… Все-то ты продумала, обо всем позаботилась…».
- Сашуль, пойдем, у меня переночуешь. Здесь Настена останется. Помолится, почитает, все, что нужно сделает. Тебе отдохнуть надо, дочка, чай не железная, – бабушкина соседка, баба Катя, уговаривала-утешала, подталкивая к дверям.
Бабушка, действительно, все подготовила сама, обо всем позаботилась, словно точно знала день смерти. Ее нашли на кровати, тихую, умиротворенную. На столе – деньги и записка с распоряжением, что где взять, что сделать.
- От чего она умерла, она же не болела?- допытывалась Саша.
- Сердце остановилось.
- Отчего?
- Время пришло.- Спокойно отвечали бабки.
- Так не бывает! Я же знаю! – Кричала так громко, словно хотела разбудить спящую в гробу.
- Бывает, дочка, бывает.
Саше пришлось заниматься похоронами, отец сообщил, что пока не может приехать. Впрочем, занимались всем бабки, Саша только помогала.
Отец все-таки успел проститься. На поминки не остался – дома жена одна. «А, ведь, бабушка его воспитала.- Горько подумала Саша,- впрочем, имею ли я право осуждать?»
Она осталась в деревне. Убрать дом, разобрать вещи, проститься с бабушкой. Каждый день ходили на кладбище. Бабки молились, Саша по привычке мысленно разговаривала с бабушкой. Спрашивала, что произошло, как ей теперь дальше жить, но бабушка уже не отвечала…
Справили девять дней, и Саша засобиралась домой. Вынужденный отпуск подходил к концу. Перед отъездом баба Катя подала ей сверток.
- Вот, Сашенька, это твое наследство. Василиса не хотела, чтоб ты по нотариусам бегала – лишние хлопоты. Здесь деньги.
Саша отрицательно покачала головой.
- Оставьте себе, Вы же потратились на похороны, на поминки. Молебен закажите.
- На похороны нам было оставлено. Это твое. Такова ее воля. Это не все. Здесь документы на квартиру и ключи.
- ?
- Где-то с месяц назад, может чуть больше, Василиса квартиру купила в Нижнем на твое имя. Хотелось ей, чтоб у тебя свой дом был, чтоб по чужим углам не мыкалась. Деньги на обустройство используй. Выполни ее волю. Это и будет лучшим поминовением.
Разбитая и опустошенная Саша вернулась в город. Переехала из общежития в квартиру. Заниматься обустройством не было сил. На помощь пришла Иришка. Помогала делать ремонт, покупать мебель, прочие необходимы мелочи. Ее стараниями квартира приобрела более или менее жилой, уютный вид. «Главное, уложиться в сорок дней, - уверяла она. – Сорок дней душа человека по земле летает. Пусть бабушка увидит, как мы все сделаем».
Саша не спорила, хотя и не очень верила во все эти суеверия. Однако…
Прошло сорок дней, и, выходя из храма, где они с Иришкой заказывали поминовение, Саша вдруг почувствовала, что ставшая уже привычной маета отпустила, что она словно бы проснулась после тяжелого, мутного сна. Ей стало так легко, что она запела: «Матушка, матушка, что во поле пыльно?»
- Что с тобой?- встревожилась подруга.
- Это бабушкина любимая,- пояснила Саша и впервые за последние полтора месяца улыбнулась. – Надо бы новоселье отметить.
-Галь, в субботу у нас общий выходной, приходи в гости.
- Чего это вдруг? – холодно удивилась Галка.
- Новоселье хочу отметить.
- Ты смотри, как все просто в этом мире! – зло отозвалась подруга.
- Галь, ты о чем? – опешила Саша.
- Не понимает она! Зато мы все прекрасно понимаем! Ангелочком прикидывалась… «сестрой милосердия», а сама… Думаешь, не знаю, откуда у тебя эта квартира?
- Мне бабушка купила, в наследство оставила.- Саша совершенно растерялась.
- Конечно, бабушка, рассказывай сказки… Откуда у твоей полоумной бабки такие деньги? Думаешь, не видела, как ты перед Калининым хвостом крутила?
- Каким хвостом, Гал, ты о чем?
- Каким хвостом… - передразнила подруга.- Эх, да что с тобой разговаривать!
Галина зло махнула рукой, резко развернулась и ушла, оставив Сашу в полном недоумении. Весь день она не могла сосредоточится на работе. Машинально что-то делала, а в мыслях прокручивала разговор с подругой. «За что она меня так? …И бабушку?... При чем здесь Калинин?»
Сдавая утром дежурство, попыталась возобновить разговор, выяснить причину столь резкой перемены в отношениях. Все было бесполезно, Галка не желала разговаривать.
« Ну, почему такая несправедливость, - думала Галина, - почему я тружусь, не покладая рук, во многом себе отказываю, чтобы хоть чего-то добиться в жизни. Не могу даже музыку слушать, которая мне нравится, книги читать, какие хочу – Юрий считает их пошлыми. Каждый шаг, каждая ступенечка – под жестким контролем, чтобы не сорвалось… А этой – пожалуйста на блюдечке с золотой каемочкой квартира, своя, в центре города. Ну, чем она лучше? Ни одеться путем, ни причесаться, ни разговор в приличном обществе поддержать не умеет. «За доброту душевную ей Бог помогает», - передразнила она бабу Глашу. За доброту, как же, - фыркнула Галина.- Знаем мы, за какую доброту. Коробку конфет она не взяла. Честная. Ага… Зачем ей конфеты, у нее дальний прицел…».
На новоселье она, конечно, не пошла.
Они отмечали втроем: Саша, Иришка и баба Глаша. Поставили на стол бабушкину фотографию, и стало их вроде как четверо. Саша начинала входить в роль хозяйки – наготовила разных вкусностей, баба Глаша принесла своих фирменных пирожков.
- Дома должно пирогами пахнуть. Иначе это не дом, а жилплощадь. - Авторитетно заявила она. Оглядела квартиру и добавила - Тебе еще телефон надо.
- Зачем? – рассмеялась Саша, - Кому мне звонить?
- Мало ли, - ушла от ответа баба Глаша. – Будет телефон, найдется кому позвонить. Дополнительное удобство никогда не помешает.
- И, правда, Саш, поставь. Я скоро уезжаю на два месяца, на практику в авторскую школу в Зеленый Бор, хоть перезваниваться будем.- Поддержала Иришка.
- Хорошо, хорошо, сдаюсь, уговорили, в понедельник схожу, узнаю… - Саша задумалась, - домой звонить буду, езжу-то редко… Отец тоже собирался телефон ставить.
Они веселились до позднего вечера. Саша перепела им весь свой репертуар. Впервые она пела открыто для слушателей, а те принимали ее с восторгом, уговаривая не зарывать талант в землю, а нести его людям. Иришка вдохновенно рассказывала об авторской школе, куда собиралась на практику. «Именно там, вдали от больших городов, и возможно настоящее воспитание. Там люди ближе к природе. Им не надо никуда торопиться, и потому есть время подумать о жизни, о ее смысле». А Саша думала:» Хорошо, что она так думает, не будет жаловаться на трудности гарнизонной жизни. Санька, ведь, не сможет без этих трудностей. Спокойная жизнь не для него».
Баба Глаша веселила девчонок историями из жизни. Прощаясь, тихонько сказала Саше:
- Ты, уж, не серчай на Галку, пожалеть ее надо. Зависть ей сердце лижет.
- Господи! – Искренне удивилась девушка, - ей ли мне завидовать!
Но слова бабы Глаши запали в душу, знала, старушка редко ошибалась. И если это - правда, то Галку, действительно было жалко, она могла разрушить всю свою жизнь. Зависть. Саша впервые столкнулась с этим чудовищем, и что с ним делать не знала.
Их отношения испортились окончательно. Галка прекратила всякое общение, оставив минимальный набор слов, необходимый для работы. Ком Галкиных обид рос буквально на глазах. Саша постоянно ощущала его давящий холод. Хорошо еще, что бывшая подруга не делилась пока ни с кем своими домыслами. Но надолго ли хватит этой ее скрытности? Работать стало трудно. Что делать? Саша не знала. Уйти в другое отделение? Но это, значит, признать Галкину правоту, дать ей право сплетничать. И все бы ничего, но тогда было бы запачкано не только ее имя, но и имя Калинина. А этого допустить Саша никак не могла. Жаль, что не с кем посоветоваться. Иришка уехала. От Саньки третий месяц нет известий. Третий месяц. Что с ним? Где он?
Калинин не знал, как долго длится отпуск у медсестер, подождал на всякий случай полтора месяца, позвонил снова.
- Забродину? – все тот же дребезжащий неприветливый голос.- Она здесь больше не живет.
- А где она теперь живет? – вопрос, обращенный в пустоту. Трубку повесили раньше, чем он успел его задать.
Оставался еще один вариант: запасной и не очень удобный. Во время очередных дружеских посиделок с Вась-Васичем за рюмкой чая он, как бы между прочим, завел разговор о больнице, незаметно, как ему казалось, подходя к интересующей теме.
- Да, славные у тебя сестрички работают. Особенно одна, Саша, кажется…
Друг строго посмотрел на него.
- Не морочь девчонке голову. Ей и без тебя сейчас не сладко.
- Да нет, я не в том смысле… - растерялся от неожиданной проницательности Калинин. – Я кажется серьезно…
- Кажется… Серьезно… Оставь ее. Так будет лучше. Для нее лучше.
Вот и все. И эта ниточка оборвалась. Что же делать? Не караулить же утром у выхода, в самом деле, не мальчик, ведь. Кто бы мог подумать, что эта девочка так «заберет» его. Его, опытного сердцееда, выдержавшего не одну осаду опытных, искушенных в делах любви женщин, мечтающих приручить его…
Саша ехала домой с тяжелым сердцем. Тревога снова поселилась в нем, и у нее было до боли родное имя – Санька. Четвертый месяц – ни весточки. Может, родители его что-то знают.
Они знали. Только дома их Саша уже не застала.
- Уехали в Москву, потом, наверное, в Чечню придется…- объяснил ей отец.
Небо упало на Сашу, придавив своей тяжестью.
- Иришка? – только и смогла выдохнуть она.
- Ей пока не сообщали. Пусть спокойно доучится. Да и тебе не хотели. Прояснится – тогда…
Боль… Это боль, а не небо придавила ее. Небо по-прежнему голубое находилось на положенном ему месте, не думая падать. «Санька… Санька…» - звала душа. «Где ты… где ты…» - вторил родник.
Сиди - не сиди, много не высидишь. Саша попыталась взять себя в руки. Отпуска ей сейчас, конечно уже не дадут, хоть и остались еще две недели. Просить бесполезно. Что же делать? Надо попробовать найти Санькиных друзей по училищу, может они что-то смогут… Вот когда Саша пожалела, что не поддерживала с ними знакомства, придется обращаться в училище… Принятое решение, не смотря на свою эфемерность, придало сил, вывело из стопора. Она умылась, сделала большой глоток, почувствовала, как от холода заныли зубы. Стряхнув остатки оцепенения, направилась к дому. Надо возвращаться в город. Только там она сможет хоть что-нибудь сделать, да и родители Санькины будут звонить туда.
Автобус сломался на полпути. Пассажиры, как водится, начали ругать сначала водителя, потом правительство, затем друг друга… «Что же мне так с транспортом не везет всю жизнь?» - устало подумала Саша. Она вышла из душного салона и пошла вдоль шоссе. Оставаться на месте просто не могла.
Мягко притормозила машина.
- Девушка, Вас подвезти?
С того самого злополучного дня Саша никогда ни при каких обстоятельствах не пользовалась ни такси, ни попутками. Сейчас ей было все равно. Главное добраться до города поскорее. Она и сама не знала, почему, но сейчас именно это казалось ей самым важным.
Села в машину, мельком взглянув на водителя. От молодого человека в светлом костюме так и веяло доброжелательностью и надежностью.
- Вам в город?
- Да.
- А в городе куда?
Саша назвала адрес. Ей не хотелось разговаривать. Молодой человек не настаивал. В салоне звучала музыка. Потом полились слова. Смутно знакомый женский голос пел, нет, не пел – выпевал Сашину душу, Сашину жизнь, так ей казалось.
Если тебя неудача постигла,
Если не в силах развеять тоску,
Осенью мягкой, осенью тихой
Выйди скорей к моему роднику…
Она и не заметила, как слезы потекли по ее лицу. Потекли свободно, словно боль, переполнив душу, наконец-то нашла выход.
Она не останавливала их. Она просто не знала, что с ними делать.
Машина остановилась. Саша вопросительно посмотрела на водителя.
- Приехали.- Он протянул ей носовой платок.
- Спасибо.- Саша вытерла слезы.- Сколько я Вам должна?
- Нисколько. Мне по пути.- Он мягко улыбнулся.- У Вас все нормально?
- Да. А что это за кассета?
- Жанна Бичевская «Песни иеромонаха Романа».
- Странно, я думала, монахи только церковные песнопения поют. Еще раз спасибо. До свидания.
Она уже подходила к подъезду, когда водитель окликнул ее.
- Девушка, постойте.
Подошел, протянул кассету.
- Возьмите, Вам она нужнее.
- Спасибо, но…
Он не стал слушать возражений. Просто уехал, помахав рукой.
Саша с трудом поднялась на третий этаж, вошла в квартиру, упала на диван. Сколько времени пролежала в томительном полусне, она не знала, только в комнате стало темно. Дотянулась до магнитофона, поставила кассету. Музыка заполнила не только комнату, она заполняла, врачевала уставшую от боли и тревог душу. И снова слезы… слезы… как много их накопилось за эти годы… И вдруг Саша поняла, кто ей может помочь. «Калинин. Господи, конечно же, Калинин. Как я сразу о нем не подумала? При его нынешнем положении и боевом прошлом, он обязательно что-нибудь придумает… Надо только найти его телефон».
- Алло, здравствуйте. Могу я поговорить с Калининым Святославом Михайловичем? – Вся ее решительность улетучилась. Она вдруг подумала, что он может не захотеть ей помочь, может даже не вспомнить ее.
- Да, я слушаю.
- Святослав Михайлович, это Саша Забродина, медсестра из больницы, помните?
- Сашенька! Как я рад!
- Извините, что беспокою, тем более уже поздно, но мне нужна Ваша помощь.- Его искренняя радость придала ей сил.
- Что? Что случилось, Сашенька? – Радость моментально сменилась беспокойством.
- У меня беда, Святослав Михайлович. Санька, друг, помните, я о нем рассказывала, он пропал.
- Как пропал? Где?
- В Чечне.
- Диктуйте данные, я постараюсь навести справки.- Его голос стал деловито-озабоченным.
Она продиктовала, они договорились встретиться завтра вечером. Утомленная и успокоенная она легла спать. В запасе был еще целый день. Причудливые тени танцевали на потолке свой причудливый танец, а в душе у Саши звучала песня…
«Можешь поплакать, спокойно поплакать….»
|
|