«АХ, ЗАЧЕМ ЭТА НОЧЬ ТАК БЫЛА...»
фолк-фантазия в стиле «дрим-хоп»
Бачив я тебе в снах, у дібровах зелених
В. 1васюк
Ты мне вясною прыснилася...
И. Лученок
...Как мимолетное виденье...
А. Пушкин
Вообще-то я домосед. Вытянуть меня из дома — мартышкин труд. Для меня слово «тусовка» - первое рвотное. Вечером одеваться, выключать телевизор, обуваться, куда-то ехать, там «делать рыло», слушать, поддакивать, встревать, чтоб за дауна не приняли... Нет, для меня диван, видео, наушники, унитаз с крышкой... Но вот летом я должен куда-нибудь смотаться, чтобы не озвереть. Играет во мне ветер дальних странствий. Где я только не был: Москва, Юрмала, Львов, Сочи, Крым... Но на этот раз я решил отдохнуть совершенно экзотически, никогда не угадаете, как и где...
В общем, сел я на свою старенькую «пятерку» и поехал по трассе куда глаза глядят. А дорога скучная, серая и монотонная, как отчетный доклад Л. И. Брежнева ХХIV съезду КПСС. В машине из примет цивилизации - только магнитофон. Ну не могу я долго без «Цеппелинов» и «Флойда»! А вот приемник дома оставил: не хочу никаких вестей с Большой земли. Если война начнется - меня и в лесу найдут. Семьи нет, начальства нет, должников и кредиторов стараюсь не заводить. Единственного друга - рыжего Тони - я взял с собой, пусть тоже отдохнет от мирской суеты. В багажнике - консервы, сигареты, спички. Бандитов не боюсь - есть монтировка и хорошо замаскированная от ментов Ф-1. Деньги так заныканы, что никакая таможня не найдет. Короче говоря - полный амбец. Теперь найти тропу с трассы в лес - и кранты.
А вот и она. Куда ты, тропинка, меня заведешь? Вот она все у/же и у/же, пока машина не уперлась в пень. Вот и приехали, ну и ладненько. Сяду на пенек, съем ... Что там у меня? Паштет «Пикантный» с сухариками. Ужин туриста. Вот и первая ночь... Угу, У-гу, У-гу. Цвирр-цвирр-куорк-куорк-гнямм-гнямм-зююкл... А сон не идет. Кому не спится в ночь глухую? Правильно, мне. Надо считать баранов. Их у меня много: соседи, сослуживцы, приятели. Не помогает. Надо покурить последнюю сигарету, а там и сон придет, быть может.
Господи, красота-то какая! На небе как будто кто-то винегрет рассыпал и заправил майонезом Млечного Пути. Надо включить музыку, все равно Тони не спит, озирается, ищет друзей, врагов или пищу. Ставлю «Лед Заппелин»: «Бей-бей-бей-бей-бейби, ю гонна лив ми нау, ой-е-а...»
И тут вдруг музыка замолкла, погасли фары и свет внутри машины... И сверчки застрекотали громче, и филин как-то глухо и жутковато заухал, и что-то едва слышно зашелестело справа-сверху. Костер освещал только сам себя и местами меня. Я отчетливо почувствовал, что на этой поляне есть еще кто-то.
- Кто здесь?
Тишина. Настораживающая. Пугающая. Слишком тихая. Даже комары пищат милицейскими свистками.
-Подай сигнал, привидение!
И тут я увидел ЕЁ. Честно говоря, пол моего визави выяснился не сразу. Когда мои глаза немного привыкли к сумеркам, я начал различать какое-то щуплое обнаженное тело: подростка или очень юной девушки с зелеными волосами. На ней или нем из одежды были только прозрачный красный шарф или косынка и зеленый венок из полевых цветов. Она (все-таки это была она!) сидела на ветке, обхватив себя длинными руками и испуганно разглядывая меня огромными глазами непонятного цвета.
- Здравствуй, Наяда!
- Я не Наяда!
- А кто ты?
- Я Мавка.
- А почему не Ундина?
- Не знаю, так меня зовут.
Она спрыгнула на поляну передо мной, стараясь быть подальше от костра.
- Зачем тебе это?
- Ну, мне без огня темно и холодно.
- А почему мне не холодно?
- Я же не Мавк!
- А кто ты?
- Человек.
- А как тебя зовут?
- Гриша.
- Какое ужасное имя!
- Мне так не кажется.
- Ну послушай же: "Гри-ша", вначале скребет, а потом шипит. Мне совсем не нравится.
- А как бы ты хотела? Назови меня по-своему.
- Давай ты будешь «Олелько»
- Странное имя, как в «Снегурочке»
- Зато красиво. 0-лель-ко!
- Хорошо, пусть будет «Олелько», а ты откуда?
Она обвела рукой вокруг себя:
- Отсюда... Я здесь живу.
- А сколько тебе лет?
- Не знаю. А зачем это?
- Действительно, у тебя ведь ни налоговой, ни военкомата, ни собеса.
- А что такое «военкомат»?
- Ну это, как тебе объяснить, в общем, это такие люди, которые нас время от времени заставляют защищать друг друга.
- А что, если вас не заставлять, вы друг друга не защищаете?
- Это трудно объяснить.
- Трудно объяснить то, что сам не понимаешь.
- А если ты не поймешь?
- Зачем объяснять, что такое солнце, ветер, светлячок? А вот объясни мне, кто такой «шешка»?
- Не знаю.
- Это такой злой дух, вроде цмока
- Объяснила...
- Как сумела. А я тебе их покажу.
- Где? Когда?
- Сегодня Купальская ночь, сегодня будет много интересного.
- Подожди, я схожу в машину за сигаретами.
- Не надо, если хочешь покурить, возьми у меня.
Она откуда-то из воздуха достала длинную зеленую сигару - не сигару, самокрутку - не самокрутку и протянула мне, щелкнула двумя пальцами левой руки, и из указательного ногтя выскочило длинное узкое пламя. Я прикурил и осторожно затянулся. Сладкий дым начал обволакивать нёбо, язык, десна.
- Это что – «план»?
- Нет-нет, это называется... Тот лысый мне говорил, еще такое слово красивое...
- Анаша?
- Вспомнила – «Каннабис»!
- Так я и говорю: «План». Это же один хрен.
- Все в тебе и вокруг тебя будет красивым только тогда, когда его красиво назовешь. Вот скажи, есть разница: «Он её полюбил», «Он с ней переспал», «Он её трахнул»?
- Суть-то одна!
- Суть одна, а фантики разные. А вы ведь, люди, постоянно в фантики играете: имена, ордена, приговоры...
Мне стало очень сладко и радостно, я закивал головой, как китаец.
- А почему мне не холодно, ведь ты погасила костер?
- А ты теперь наш, почти наш, тебя лес греет. А хочешь, тебе светло будет?
- Это после первого «косяка»?
- Дело не в дыме. Он тебе душу прочищает, глаза и уши. А греем тебя мы.
Девушка снова из воздуха достала длиннющую зеленую (опять!) свечку и зажгла пальчиками. Она вставила её в еловую лапу, на поляне стало светлее.
- Мавка, а где твой рыбий хвост?
- Глупенький, рыбий хвост у русалок.
- А какая разница?
- Мы живем на деревьях, а они - в воде.
- Давай, я музыку включу.
- Зачем? А это что?
И тут действительно я услышал песню, какую-то странную и непривычную:
Для чого мені хатинка, хоч яскрава, мов ялинка, як мене ніхто не любить, ум-мама-гумма, ум-мама-гум
Её пел практически а-капелла — только бубен и очень глухой бас-барабан - какой-то очень низкий голос как бы из-под земли. Я запомнил лишь несколько куплетов.
От неожиданности я опять затянулся. Что это? Не то лимерик, не то коломыйка, не то мантра, но почему-то по-украински с тернопольским акцентом. Я стал разглядывать собеседницу. То ли из-за сигары, то из-за мерцания свечи её силуэт был несколько размыт, хотя тонкие ручки, маленькие грудки и улыбка заставляли смотреть ещё и ещё.
- А зачем на тебе это?
- Не могу же я разговаривать с тобой без одежды?
- Почему?
- У нас так не принято
- У тебя какие-то шрамы, болезни?
- Нет
- Так сними, будь собой, а не этим панцирем. Разве тебе недостаточно других панцирей и одежд: душевной, психической, сердечной? Открой поры тела, если не можешь проветрить душу
- Мне неудобно
- Неудобно быть лицемером, лжецом, вором, убийцей, предателем. А обнаженным быть приятно и естественно. Разве птицы одеваются, разве олени прячут тело?
- На них шкура, перья...
- Так ведь и на тебе кожа и прана. Встань. Выпрямись. Почему ты горбишься? Расправь плечи, смотри всегда вперед и вверх.
- А под ноги?
- Будешь смотреть под ноги, так и останешься под ногами. Смотри в глаза – будешь в глазах. Запомни:
НИКОГДА НИКОМУ НЕ ДАВАЙ СЕБЯ ОПУСКАТЬ!
- Тебе легко говорить, ты в лесу.
- А ты где, в пустыне?
- Я среди людей.
- А разве люди - это не те же деревья? Есть дубы и смереки, плакучие ивы и железные деревья, саксаулы и лианы. А ты среди них - ЧЕЛОВЕК. Умный, симпатичный, добрый и талантливый. Иначе я к тебе бы и не подошла.
- А в чем же мой талант?
- Ищи. В каждом есть талант. Один талантливо рисует, другой забивает гвозди, третий — готовит пищу, четвертый — любит.
- Ну, любить умеет всякий.
- Не скажи. Многие умеют любить себя в других, а надо других в себе. Найди в другом прекрасное, выпестуй и преподнеси ему — он полюбит тебя. Полюби себя - и тебя полюбят другие. А если ты презираешь себя, за что же тебя любить? Любят только достойных, так будь достоин любви, и она придет. Пойдем, Олелько!
- Куда?
- Меньше спрашивай - больше узнаешь. Идем!
Она взяла меня за руку и повела по какой-то только ей одной известной тропе. Ветки, отодвинутые её руками, били меня по лицу и телу, но мне не было больно. Песня звучала все громче и громче:
Птаха межи хмар літає, потім в воду поринає, а коли помре - не знає. ум-мама-гумма, ум-мама-гум.
Становилось светлее. Да и ветки били уже не больно, а даже как-то ласково. Вдруг Мавка резко остановилась.
- Что с тобой?
- Полынь. Не люблю. Боюсь. Дай руку.
И она резко повернула влево. Стали слышны голоса каких-то птиц.
- Это соловей?
- Да, это наша птица.
- Ваша?
- Да, мы уже пришли.
Перед нами раскинулась поляна. По ней сновали, бегали, суетились какие-то маленькие существа, похожие на старичков и детей.
- Кто это?
- Это мои друзья: лесовики, лешуки, хатники.
- А кикиморы здесь есть?
- Да, сегодня все придут. Сегодня же Купала.
- Но они ведь злые!
- Они к людям злые, и не ко всем.
- Но я ведь человек!
- Пока ты держишься за меня, они тебя не видят, сядь ближе, не бойся.
- А не защекочешь?
- Я же говорю: не бойся.
За поляной стояло огромное дерево. На ветвях его сидели соловьи, соколы и какая-то неизвестная мне птица. Вокруг ствола летали пчелы, то исчезая в дупле, то возвращаясь к свету. У корней сидел бобр и занимался вечерним туалетом. На него внимательно смотрели две небольшие змеи.
- Что это за дерево?
- Это Вырий, райское дерево. А это его стражи.
- А что это за птица? Я такую в зоопарках не видел.
Мавка звонко рассмеялась:
- Представляю себе нашего Дива в неволе. Да еще и с табличкой.
Она чуть не захлебнулась от смеха:
- Тебе очень повезло, мало кто из людей видел это. А завтра все исчезнет, тропки зарастут, упыри и кикиморы разбегутся по домам.
- Упыри?! Я боюсь вурдалаков.
- Глупый, упыри - не вурдалаки. Это ваш Пушкин перепутал, а вслед за ним и все остальные. Упыри не пьют кровь, это обыкновенные и очень добрые оборотни. Хочешь познакомлю с симпатичным упырем Виталиком?
- Н-нет, нет, лучше посидим вместе.
- У нас много любимых деревьев: явор, яблоня, дуб, береза, рябина. Но Вырий - самая любимая.
- Самая?
- А ты не знал, что дерево - женщина? Она дает жизнь, воздух, она - основа основ.
- Женщина-бревно мне попадалась не раз, а вот дерево...
- Не смейся. Мужчина, самец, ОН переменчив, непоседлив, женщина же стабильна, постоянна.
- Это как-то противоречит моему скромному жизненному опыту.
Внезапно стадо тихо. Умолкли птицы, пчелы, перестали суетиться карлики. Все чего-то ждали.
- Вот сейчас и начнется самое главное - праздник.
- Голые через костер?
- Это потом. Сначала нужно утопить Марену и Купалу.
- А кто это? Зачем их топить?
- Цыц, не привлекай внимания.
- Сейчас всё увидишь и поймешь. А что не поймешь - я объясню.
Опять что-то зашуршало, зашумело. На поляне стало больше народу: кроме карликов появились девушки, похожие на Мавку. Вдруг гул превратился в крик. Все радостно подпрыгивали, обнимали друг друга. На поляну внесли два соломенных чучела - мужское и женское - украшенные лентами, бусами, перьями.
- Женщина - это Марена, а рядом — Купала,- еле слышно прошептала моя спутница мне прямо в ухо.
- Отойдите с дороги! Встали тут, понимаш,- почему-то голосом Ельцина пробурчал маленький взъерошенный ёжик под нашими ногами. Я машинально посторонился, потом до меня дошло:
— Почему он разговаривает?
- А сегодня все звери, птицы и гады говорят. Ты еще не то увидишь.
Как бы в подтверждение её слов ёлочка, о которую я только что опирался, вдруг побежала к сосенке на другой стороне поляны. На место ёлочки подполз зеленый усатый хмель, покашливая, как старый курильщик.
Я не успел удивиться, потому что почувствовал нежное прикосновение к спине и затылку. Несколько секунд я не мог пошевельнуться от нахлынувшего на меня подлинного, ранее неведомого счастья, теплой, почти горячей волны наслаждения, эйфорического опьянения, погружения в Мировой Океан Всепланетного Блаженства. Я медленно повернулся, боясь увидеть то, что я все-таки увидел: нежное девичье тело, обнаженное до откровенности и незащищенности, доверенное мне, а руки обняли всего меня, бесконечные и безграничные, бестелесные и плотские... Её глаза перетекли в мои, губы слились с моими, мы стали сиамскими близнецами, симбиозом дерева и лианы. И в этом не было никакого секса, никакой грязи: какой секс между человеком и тенью! Я стал частью Мавки, частью леса, маленьким сурком и огромным лосем, деревом Вырий и птицей Див, быстрой пчелой и ленивым паучком, речкой, дождем, ветром, сучком под ногами, шишкой над головой, паутинкой, сосновой иголкой, саженцем и перегноем. Сегодня каждый - все, и все - каждый. Мне больно, когда по мне идет медведь и щекотно, когда ползет ящерица. У меня открылся Третий Глаз и шестое чувство.
- Идем, Олелько, сейчас начнется самое главное:...
- Что?
- Праздник.
Мы шли в одну сторону, ползли, прыгали, перепрыгивали, скакали, летали. Куда? Нет ответа...
Коли ти у мэнэ крала, то, напевно, не гадала, як я тебе покараю, ум-мама-гумма, ум-мама-гум.
И вдруг перед нами открылось озеро или пруд, поросший ряской и кувшинками. Он вдруг показался мне страшно знакомым. Где я его видел? В кино?
- Мавка, а я ведь знаю этот пруд. Вон и большой камень на берегу.
- А здесь когда-то была грустная история. У одной девочки был брат, который напился воды из лужицы и стал...
- Знаю, знаю, козленочком.
- Откуда ты знаешь?
- Слухом земля полнится. Мне еще бабушка рассказывала. А художник сюда потом не приходил?
- Был такой забавный дядька. Вот здесь сидел и рисовал.
Тут все стали шуметь, прыгать.
- Топить их,- тоненько заблеяла косуля.
- Топить, топить,- прохрюкал старый кабан.
Засвистели чижики, застрекотали сороки, загундосили ёжики, заклекотал кречет, затараторили белки, зарычала рысь:
- Топить, топить, топить!
- Мне чуть-чуть страшновато стало
- Не бойся зверей, бойся друзей.
- А они не знают, что я человек?
- Тебя могут узнать только шишиморы.
- Кишиморы?
- Ну да, это все равно. Их в разных местах по-разному кличут. Они мужчин не любят и домашних животных, особенно кур.
- Недаром вредных и противных женщин называют кикиморами. А они здесь есть?
- Вон смотри, под рябиной сидит. Да тут такая толчея, авось не заметит...
- Границу легче всего переходить в толпе.
Тут песня оборвалась. На берег вынесли чучела и бросили в воду. Все радостно закричали, стали плясать, бросать в воздух листья, веночки, цветы. Песня продолжилась и стала веселей и как-то даже озорней:
Підростає в мене боров, назову його «Кіркоров», буде він смачний, як “Зайка”, ум-мама-гумма, ум-мама-гум.
- Съешь яблочко, сынок, проголодался небось,- проскрипел старушечий голос и возле моего лица возникла ветвь с наливными яблоками.
- Ешь, сынок, они у меня спелые, хоть царю на стол!
- Спасибо, яблонька, очень вкусно!
- А малинки? - пропищал кто-то под ногами.
- А рябинки?
- А грушу земляную?
- Хватит, хватит, голубушки, в меня столько не войдет!
Ели отвязался. Пришлось нам перейти в другое место.
А веселье продолжалось. На полянке возле пруда стали складывать сучья, ветки, сухие листья, поленья, и вспыхнул костер, высокий, сильный, он пылал и звал к себе. Все стали прыгать через него поодиночке и парами. Мавка не выдержала и стала шептать:
- Давай прыгнем!
- А если меня узнают?
- Не узнают, не до тебя сейчас.
Я колебался. Мне давно хотелось выйти из тени, но осторожность сдерживала. Вдруг к нам подошла какая-то нагая девушка, похожая на Мавку:
- Привет, познакомь меня со своим кавалером!
- Это Олелько, а это моя сестра Малка.
- Пошли попрыгаем!
- А он стесняется.
- Такой симпатичный и такой скромный.
Мавка что-то прошептала сестре на ухо. У Малки моментально вытянулось лицо и округлились глаза. Она прошептала мне:
- Так ты человек?
- Вроде да.
- Главное, чтобы его не увидела Кикимора.
- Да тут такая сутолока.
- Пошли попрыгаем. Только учти, Олелько, если ты попадешь в огонь, у тебя будет год несчастий, а если заденешь дрова — принесешь в дом нелады.
Мы так и перепрыгнули втроем: я между сестрами. Слава Богу, перепрыгнули удачно, только потом упали друг на друга и долго-долго хохотали до слез. Мне показалось, что Малка очень уж нежно прижалась ко мне так, чтобы Мавка не видела. И мне стало так приятно, сами понимаете. Потом Малка дала нам по сигаре, мы затянулись и стали смотреть на прыжки и хоровод. Песня продолжилась:
Якщо хочеш добре срати, мусиш гарно заробляти – буде сало, буде «снікерс», ум-мама-гумма, ум-мама-гум
Вдруг я почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Это была какая-то сморщенная старуха в лохмотьях. Она приглядывалась и приглядывалась и вдруг как заверещит:
- ЧЕЛОВЕК!
Все замолкло вокруг.
- Человек... человек... человек.... - прошелестело вокруг костра по деревьям, в небе, сверху и снизу, спереди и сзади. Мы застыли, как портреты Маркса-Энгельса-Ленина на первомайской демонстрации. Все смотрели на нас. Вдруг толпа расступилась и вперед вышел приземистый старичок в зеленом кафтане. Он строго посмотрел на старуху и спросил:
- Чего кричишь, Шишимора?
- Да вот они человека привели!
- Откуда ты, человече?
- Я здесь случайно, шел по лесу и набрел на пруд.
- Не обманывай лесовика. Сестры привели?
Он сурово посмотрел на девушек. Под этим взглядом они съежились и замолкли. Чувствовалось, что они полностью подчиняются этому холодному каменящему взгляду.
Потом он посмотрел на меня. Что-то нехорошее и холодное поползло от копчика к горлу.
- А ты не за папоротником пришел?
- Н-нет.
- Не лги старому Лешуку. Тебе что, клад не нужен?
- Ну, я бы не отказался, но разве это не сказки?
- А это все не сказки?,- и он обвел рукой вокруг.
Мне нечего было сказать в ответ. Вокруг была чисто босховская картина: нагие красавицы, карлики, дедки с бородами до земли, птицы, жабы, пчелы, змеи, цапля с яблоком во рту, лось с филином на рогах. Все это в бликах костра и слабом свете Луны, отражающихся в пруду и совиных глазах.
- Что с тобой сделать?
- Давайте его утопим,- кокетливо предложило бесполое человекоподобное существо голосом Анатолия Карпова.
- Утопить... Пожалеть... Отпустить... Утопить....
Старик задумался.
От напряжения морщины на его лбу начали сбегаться и разбегаться, как крылья гигантского махаона. Наконец, его лицо посветлело, улыбка стала широкой, как шляпка гриба, он хитро подмигнул мне и сказал всему честному собранию:
- Придумал я, как с ним поступить. Ты, конечно, нарушил лесной закон, придя сюда украдкой. Но ты добрый человек и за доброту заслуживаешь награду. Цветок папоротника я тебе не дам: его ведь самому найти надо, но дам я тебе удачу в деньгах и делах. Будет она у тебя, покуда подлости кому-нибудь не сделаешь или не поступишь нечестно. Ты будешь искать дорогу сюда, но не найдешь: заказана она тебе, и Мавку больше не увидишь. Прощай, человече!
Закрутил он меня, как юлу вокруг оси, и толкнул вперед. Пошел я в тумане, не чуя ног и не видя дороги. Очнулся возле своей «пятерки», сел за руль, полез за сигаретами и нашел в кармане длинную-предлинную зеленую сигару, зеленый цветок из веночка Мавки и старинный оберег из медвежьего когтя. Покурил перед дорогой и поехал домой
С тех пор прошло много лет. Я женат, у меня чудная дочь, дом и полный достаток. Я свято чту завет дедушки Лешука, но каждый год перед Купальской ночью я сажусь в свой «БМВ» и еду по Киевской трассе искать дерево Вырий и девушку Мавку. Пару раз я слышал в спину тихое: «Олелько-о-о!» А сзади никого. А однажды на эскалаторе впереди себя мне привиделась зеленая прядь, я помчался, сбивая старушек и солдат - но...
И каждый вечер я сажусь на балконе, выходящем в лес, и включаю любимую песню:
«Ю невер, ю невер, ю невер-невер-невер-невер-невер-невер-невер гонна лив ми нау...»
Ты никогда не покинешь меня... вернись... милая... МАВКА...
А ВДРУГ?
|
|