* * *
Ну, вот и все.
Последний росчерк
пера, зажатого в руке,
и целый ряд безмолвных точек
растает где-то вдалеке
... ............................. ...
И там, летя в пыли астральной,
в наплыве лунных анфилад,
всей сутью нематериальной
ты ощутишь ТОТ терпкий взгляд
со дна хрустального колодца
в янтарном просверке конька,
и крепко сдобренный морозцем
ТОТ пряный запах табака.
ПРИМИТИВИЗМ ИЛИ ОТВЕТ ЭСТЕТАМ-ФОРМАЛИСТАМ
Ох, художники эстеты,
Ваши сочные портреты...
Богатейшая палитра...
Просто глаз не оторвать,
а мы с НИко Пиросмани,
закусив цветком герани,
на расклеенном диване,
оприходовав пол-литра,
распевали... "твою мать"
Ох, поэты формалисты,
Ваши строчки так речисты.
Мысли флер окутал тонкий,
да и чувств поток не слаб,
а мы с НИко Пиросмани,
нашу встречу остаканив,
в затрапезном ресторане
на застиранной клеенке
рисовали голых баб.
Ох уж, интеллектуалы,
без штамповки и лекала,
как играете Вы в бисер
любо дорого смотреть,
а мы с НИко Пиросмани,
утром встретившись в тумане,
наглотавшись всякой дряни,
по Закону Высших Чисел
не дразнить решили смерть.
Вы рисуете картины,
рассыпая бисерины,
их нанизывая вскоре
на искусственную нить,
а мы с НИко Пиросмани
у последней стали грани,
там за ней нас кто-то манит,
подслащая жизни горечь,
обещая нас любить.
* * *
Замок жемчужный
в небе завис одиноко.
Тает окружность
в мареве летнего зноя.
Мир перегружен
вздохами горьких упреков,
лютою стужей -
нашей с тобою виною.
Символов груда
в мире разбросана зыбком.
Свет изумруда
в отзвуке горных обвалов.
В толще Талмуда
Библия прячет улыбку.
Из ниоткуда
капля живая упала.
Радужной капли
не удержать на ладони.
Силы иссякли
в мареве знойного лета.
Солнечный маклер
плавится, плачет и стонет.
Звезды размякли
в хлябях астрального света.
* * *
С детства вижу картинку:
вдаль струится ручей...
Я бессмертной былинкой
на скользящем луче
в непрерывном движенье,
веру в чудо храня,
вдруг замру на мгновенье
у излучины дня.
Перед встречным потоком
всплесков полная горсть.
Стайки трепетных токов,
обретающих плоть.
ПОДРАЖАНИЕ БРОДСКОМУ
Как саркофаг над Чернобылем
мрачным вырос надгробием,
так надо мной мои фобии.
Кто же мне даст ответ?
Скачут вопросы вечные,
словно друзья беспечные,
клятвы звучат подвенечные...
Мягкий струится свет...
Спорю с незримой силою,
плачу и сублимирую,
кто же найдет мою милую.
Внятная слышится речь:
- Слушай, мужлан неистовый,
коли ты ищешь истину,
коль погрузился в мистику, -
должен ты пренебречь
жизни мишурной благостью,
сладкой манящей радостью.
В Лоне Великой Слабости
верен останься Ей.
Это твое избрание,
мягкое звезд сияние,
рек полноводных слияние
в мутном потоке дней.
Это Ее решение,
тусклое звезд свечение,
над здравым смыслом глумление.
Чем же ты Ей так мил?
Знать на тебе отметина,
тает в зубах сигаретина,
стынет на вилке котлетина.
В жилах избыток чернил.
Будут ли в жизни женщины,
будут разрывы, трещины.
Все что тебе завещано-
только Она сбережет.
Что Вы глядите, архаровцы,
как я шагаю к старости,
я не нуждаюсь в жалости.
Выставьте гамбургский счет.
В жарких Ее объятиях
мне не страшны проклятия
пишущей нашей братии.
Сказано ведь: "Иди!"
Вот я иду и каркаю,
кровью порою харкаю,
где б взять бумагу немаркую.
Нет мне назад пути.
ЛИЦЕДЕЙ
Постиг ты тайны лицедейства,
и вот заслуженный финал:
в восторге рукоплещет зал.
Достигнув в действе совершенства,
гордись, ты про-
фесси-
онал.
И вновь на сцене, в сердце ярость,
как улей, растревожен зал,
в тебя вопьются сотни жал
но, подавляя страх и слабость,
гордись, ты про-
фесси-
онал.
Судьбе порою шлешь проклятья.
Тебе претит страстей накал.
Ты равнодушен и устал,
но ждут поклонников объятья.
Гордись, ты про-
фесси-
онал.
Так что ж, всему виной тщеславье.
Жизнь фарс. Грядет последний бал.
Проворный занесен кинжал.
Бессмертье действу иль бесславье?
Ответь ты, про-
фесси-
онал.
* * *
Вот и закончились сказки.
Отголосила гроза.
Желто-багровые краски
кружатся в сумраке вязком,
неба надорваны связки
и голосуют вновь за
то, чтоб сменилась погода.
Хмурая мглистая хлябь
к нам снизойдет с небосвода.
В панцире громоотвода
выползет новая явь.
Снег, как лачком-с, все покроет
и тишина, тишина ...
Черт или буря завоет
с горя иль просто с запоя...
Грустно мерцает луна.
* * *
...............................Я твой пасынок, Родина, я твой пасынок.
..............................Я парнасцами твоими не обласканный.
Куст одинокий
импульс новеллы печальной.
Гнет атмосферы
и... покатился по свету.
Где же истоки,
где же твой след изначальный?
В пламени веры
жажда ответа,
которого нету.
Кончилась качка,
передохни, друг опальный.
Стихли бои
и не свистят больше пули.
Что же ты плачешь
пасынком родины дальней,
корни твои
сеткой венозной раздулись.
Щедрую почву
тело беззлобно отторгло,
а в поднебесье
птиц перелетная стая...
В круге порочном
ты наступаешь на горло
собственной песне...
...облако медленно тает.
* * *
Идеально рассчитано,
словно Богом даровано.
Шелком, золотом выткано,
у других не своровано.
Но ногами орудуем
мы на праздничной скатерти.
Все покатится кубарем
да к такой-то там матери.
Видно в жизни не ценится
то, что Богом даровано,
и судьба наша мельница
перемелет ворованное.
* * *
С этой песней протяжной и тяжкой
отогреть свою душу присел.
Хлестанула судьбина с оттяжкой,
выпал многим знакомый удел.
И запел, застонал и...
забылся.
Все куда-то в туман отошло...
словно солнечной влаги напился,
на душе хорошо, хорошо.
Год сидел или месяц
не знаю,
стал травою и мхом обрастать,
только птиц быстрокрылая стая
позвала меня в небо опять.
Я рванулся...
и вместе со стаей
полетел в перехлесте огней,
и то место, где сердцем оттаял,
за спиною осталось моей.
Где найду я еще эту радость,
ту, что глушит отчаянья крик.
Эта сладкая светлая слабость
в этой жизни нам только
на миг!
И так стаи, стада и селенья
все, что движется, дышит, живет,
припадут к роднику на мгновенья
и инстинкт их толкает вперед!
|
|