В узком высоком проёме пыльного окна я увидел загрунтованное широкими белыми мазками небо с едва заметными голубоватыми прожилками. Справа там, где край сиреневой давно выгоревшей, но ещё хранящей свою фиалковую сущность занавески отвесной волной уходил в полумрак, периодически то появлялась, то исчезала какая-то крупная птица. Должно быть, чайка, подумал я, внимательно ощупывая взглядом видимое пространство. Крохотный мотылёк, словно копируя и не в силах повторить движение более совершенного создания, беспомощно бился между рамами, норовя наконец-то добраться до открытой створки, чтобы обрести долгожданную свободу. Попутно мой взгляд зацепил бутылку, стоящую на столе, в которой ещё оставалось не менее трети содержимого. Вкус вина, едва коснувшись моего обоняния, тут же исчез. Затуманенное отпечатками пальцев и губ стекло бокала лениво преломило приглушённый свет, оставив в визуальной памяти блестящую засечку в виде белого полумесяца с золотой искрой янтарного осадка. Смятая обёртка от шоколада походила на слиток серебра, должно быть впопыхах забытый грабителями из одного из тех романов, чьи затрёпанные яркие корешки разноцветными слоями декорировали дальний конец стола. Надо попробовать написать детектив, успел подумать я, прежде чем Марта, словно угадав мои мысли, спросила глухим и вязким после сна голосом, почему я не пишу криминальных романов. Она приподнялась на локте и теперь смотрела на меня, щурясь от света и улыбаясь своей странной немного несимметричной улыбкой. Рыжеватая прядь, скатившись по щеке, капризно упёрлась остриём в уголок её губ, на мгновение приковав к себе моё внимание.
- Почему... Да потому, что я не люблю их читать.
За окном снова показалась чайка, и я услышал отдалённый шум моря, пробившийся с попутным ветром сквозь прибрежные сосны. Марта поморщилась и быстрым движением убрала непослушную прядку за ухо. Густо сверкнул крохотный изумруд, недавний мой подарок к её дню рождения.
- Щекотно, - прошептала она, опуская голову на подушку. – Но ведь за такие романы платят приличные деньги.
- Откуда ты знаешь?
- Разве не так?
Я закрыл глаза, стараясь представить вид на залив с высоты птичьего полёта. Это было не трудно. Всякий раз, когда самолёт заходил на посадку, слева по борту можно было видеть изумрудно-синию чашу, окаймлённую с одной стороны жёлтой лентой пляжей, а с другой ватной дугой горизонта.
- Так я права или нет?
- Что же, по-твоему, приличные деньги?
- Ну, это такие деньги, с которыми можно уехать далеко-далеко и жить там несколько месяцев, а, может быть, даже лет.
- И всё?
Марта удивлённо посмотрела на меня. – А разве этого мало? Вот только представь себе, какой-нибудь тропический остров, океан, солнце, ни души – благодать. Делай, что хочешь, и ни о чём не думай. Это и есть приличные деньги.
- Прекрасно. Только мне кажется, в твоём раю чего-то не хватает.
- Ах, ну да, не чего-то, а кого-то. Ты это хочешь сказать?
Она засмеялась довольная собой и этим утром в охристо-лимонных тонах. Непослушная прядка снова выскочила из-за уха. Марта быстрым движением перемахнув через меня, соскочила с постели и подбежала к окну. Ещё мгновение и сноп яркого света ворвался в комнату наконец-то лишённый фиалковой преграды. Она обернулась ко мне вся залитая светом, счастливая, смеющаяся и, вскинув руки над головой, закружилась по комнате. Я смотрел на неё сквозь тень ресниц, лениво тасуя в памяти картины недавнего прошлого.
В аэропорту она немного робела, может быть оттого, что юбка на ней была совершенно мятая, а на голове белела нелепая бейсбольная кепка с длинным перегнутым посередине козырьком, украшенная разноцветными вышивками. Мы не виделись больше года. Иногда она звонила мне и хриплым замирающим голосом рассказывала о своих проблемах, о работе, о дочери, которая не хочет учиться и конечно о своих мечтах. Я тоже звонил ей из разных городов, часто ночью, когда мне особенно хотелось поговорить с тем, кто меня сможет понять или хотя бы выслушать, не задавая лишних вопросов.
- Неужели сегодня будешь снимать? – спросила она, деловито разглядывая на просвет свои трусики. – Солнца-то нет. Посмотри, какие облака.
- Не знаю ещё. Скорее всего, буду - время. А время, как ты знаешь, это деньги.
В девять часов я позвонил Олегу и сказал, чтобы к десяти он и все остальные были на месте. Из трубки доносилось журчание воды. Долетали ещё какие-то звуки, природу которых трудно было определить.
- Ты собираешься снимать? - удивился он, с трудом подавляя непрошеный зевок. – Выгляни в окно. Я слушал прогноз: переменная облачность. Что мы снимем без солнца?
- Тебе же сказали – переменная. Может быть, погода переменится. Нам ведь много не надо – минут сорок. В среду мы должны уже сдать плёнку на проявку или пропустим очередь. Тамара нам потом голову снимет. Ей бедолаге пришлось заложить машину, чтобы снять этот ролик.
- Просто всё надо делать вовремя. Когда была возможность отснять за полцены, она отказалась – теперь пусть не выступает. Вспомни, как она нас подставила зимой. За плёнку-то нам пришлось отдавать своими.
В ванной я долго разглядывал в зеркале своё отражение. Время – деньги... Нет, время – это движение.
- Иногда мне кажется, что я умру молодой, - сказала Марта, разливая кофе. – Кстати, недавно я даже видела сон. Очень, знаешь ли, реалистично. Целая мистерия, какие-то военные, дамы в пышных платьях и много детей. Странно конечно... особенно военные.
- Ерунда. Плохие сны надо тут же забывать, иначе они отравят тебе весь день.
- А мне нравится вспоминать сны. Они тоже часть нашей жизни. Плохие, хорошие – какая разница? Вдруг они более реальны, чем всё то, что мы годами храним в нашей памяти? Хотела бы я знать...
Она села напротив, положив руки на стол.
Да, время это движение снова мысленно повторил я, разглядывая её лицо. Два года назад вот этой морщинки ещё не было. И эта маленькая складочка возле губ раньше была крохотная, едва заметная. Ох уж эти крохотные морщинки – каньоны времени, фарватеры по которым движутся плотные потоки секунд, сливаясь... Графика жизни, скинография, оттиск реальности на тленной матрице, несущей зашитый код... кому? куда? А главное - зачем? Наши подлинные лица хранятся за семью замками вечности. И кто знает, может быть, это всего лишь пластиковые маски с типовыми параметрами и инвентарными номерами покрытые толстым слоем пыли?
Когда мы приехали, все уже были в сборе. Олег с сигаретой в одной руке и бутылкой пива в другой сидел на ящике из-под оборудования. Увидев меня, он поставил бутылку в песок и, приподняв свою ковбойскую шляпу, помахал ей в знак приветствия. Рядом топтался Костя Гриценко наш второй оператор и по совместительству водитель. Татьяна, его жена бегала вокруг, выкрикивая какие-то упрёки в адрес мужа. Костя лениво отбивался. По его лицу было видно, что больше всего ему сейчас хочется пива и покоя. Парочка зевак расположилась чуть поодаль, с любопытством наблюдая за происходящим. Пока я выяснял отношения с Костей и успокаивал Татьяну, подъехали девчонки из агентства. По их заспанным лицам я понял, что удачи не будет. Словно в подтверждение моим мыслям через десять минут начал накрапывать дождь, и последние проблески бирюзы безвозвратно исчезли в гуще туч.
- Сглазил нас кто-то, - вздохнул Олег, забираясь в машину. – Что будем делать?
Я посмотрел на Марту. Однажды она сказала мне, если что-то не получается, значит, ты на правильном пути. Откуда это у неё? Неужели от дедушки ботаника, а может быть от другого – рыбака с выбеленными морскими ветрами усами и лукавым взглядом, не расстававшимся со своей невзрачной коротенькой трубкой даже в постели? Конечно, я никогда не видел его. Фотография деда стояла у Марты на столе рядом с механическим чудовищем, настоящим ископаемым, на котором она когда-то печатала свои статьи.
- На сегодня – отбой. До завтрашнего утра все свободны.
- Может к полудню распогодится, - попыталась утешить меня Марта. – Это даже не дождь, а так...
Она замолчала, не найдя нужного эпитета. Олег достал сигареты, но, поймав мой настороженный взгляд, тут же убрал их.
- Недоразумение, - закончил он её фразу.
Марта рассеянно улыбнулась. Я знал, что всю дорогу сюда она думала о девочке. Обращаясь к ней, я испытывал некоторую неловкость.
Два дня назад мы втроём были в зоопарке, а потом отправились пообедать в ресторан. Это была моя идея. Лиза прыгала от счастья.
Мы заехали за ней в десять часов утра. Нарядная, аккуратно причёсанная она стояла на перекрёстке с красным рюкзачком в руках и растерянно вертела своей русой головкой, высматривая нас издалека.
У Марты навернулись слёзы. Я сделал вид, что не заметил их.
Забравшись на заднее сиденье, Лиза принялась рассказывать нам о том, как ещё с вечера начала собираться, и как бабушка долго не могла найти её любимый рюкзачок, который почему-то оказался заброшенным далеко под кровать.
- Не сомневаюсь, что ты сама его туда и забросила, - строго заметила Марта, скосив на меня лукавый взгляд.
- Неправда! – взвизгнула девочка, мгновенно изменившись в лице. – Это Мартин его туда затащил. Он всегда норовит украсть у меня что-нибудь. Однажды он у меня украл варежку и спрятал её за креслом. Бабушка купила мне новые, а весной варежка нашлась.
- Кто такой Мартин? – спросил я, улыбаясь ей через зеркало заднего вида.
- Мамин кот, - пояснила Марта. – Ему уже, наверное, лет двадцать. Когда-то дождливым октябрьским вечером он пришёл к нам и стал громко орать под дверью. Отец вышел, посмотрел на него и сказал, заходи, бродяга. Тогда Мартин был ещё котёнком. Я напоила его сразу же тёплым молоком, а он паршивец загадил ночью весь коридор. Пришлось нам с отцом убирать. Мама сказала, что палец о палец не ударит – сами взяли, сами и убирайте. Утром я опоздала в школу.
Лиза наклонилась вперед, и что-то зашептала Марте на ухо при этом строго поглядывая в мою сторону.
- Эй, что за секреты?
- Она хочет, чтобы я объяснила тебе, почему кота назвали Мартином, - сказала Марта.
- Это и так ясно, потому что на самом деле он твой. Правильно?
- Ты ему уже всё рассказала!? - закричала Лиза. – Ведь рассказала же?
Марта замотала головой.
- Ничего я ему не рассказывала. Он сам догадался.
В зоопарке Лиза потащила нас по своим любимым местам. Мы едва успевали за ней, выслушивая на ходу множество подробностей о жизни животных, которые она излагала с видом знатока, жадно следя за нашей реакцией.
- Не переигрывай, - предупредила Марта, заметив, мой несколько наигранный интерес.
Лиза послала ей колючий взгляд. – А теперь к обезьянам, - скомандовала она, молниеносно ухватив меня за ремень, так что я чуть не уронил камеру.
Со стороны мы выглядели как обычная семья, и от этого мне было немного не по себе.
- Пообедаем в ресторане, - шепнула мне Марта, улучив момент.
- Втроём?
Я видел, как она колеблется, медля с ответом.
- Как скажешь.
- Значит втроём.
Как только выехали на шоссе, запиликал телефон, звонила Тамара.
- Как там у вас дела?
- Сегодня заканчиваем, - соврал я.
Олег замахал руками. – Только не это! - взмолился он шёпотом.
- Поздно. Так она хоть два дня звонить не будет. За это время мы как раз успеем всё доснять.
- Твои бы слова да богу в уши. А что если дождь зарядит на неделю?
- Не каркай. Лучше позвони в Москву и перенеси нашу очередь на проявку.
- Я уже там всем должен. Третий раз переносим, - возмутился Олег, рывком выхватывая сигарету.
Но я уже не слушал его, снова возвращаясь к своим мыслям.
Мы выбрали небольшой ресторанчик с десятком дубовых столиков по периметру помещения, с каким-то охотничьим барахлом на стенах и стилизацией камина в углу. Официант угловатый и какой-то испуганный долго слушал наш заказ, нервно играя белёсыми бровями. Лиза дёрнула его за рукав.
- А рыбки у вас есть? – спросила она, приподнимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть в его блокнот.
- Какие рыбки? - не понял парень, настороженно вглядываясь в наши лица.
Марта улыбнулась.
- Знаете, однажды мы с ней оказались в ресторане, где был установлен большой аквариум с рыбками, и каждый посетитель мог заказать себе любую его обитательницу. Она очень расстроилась. Сами понимаете – ребёнок. А потом сказала, что никогда не будет ходить в рестораны, где есть такие аквариумы.
- У нас не рыбный ресторан, - гордо заявил официант, непроизвольно оглядываясь на торчавшую над входом голову кабана.
- Слышишь, Лиза? Теперь сядь и успокойся.
Но Лиза, уже заинтересовавшись охотничьим трофеем.
- Вы убийцы, - процедила она сквозь зубы, глядя на официанта исподлобья. – А если вашу голову приделать к стене?
Тот только пожал плечами и поспешил исполнять заказ.
Лиза сидела надутая, лениво ковыряя вилкой тушёные овощи и всем своим видом показывая нам, что мы её совершенно не интересуем.
Вечером дождь прекратился. Тучи нехотя уползли на юго-восток, и мы даже успели полюбоваться закатом, лёжа вдвоём в мокром гамаке позади дома.
- Хочешь, я приготовлю ужин? – спросила Марта, забираясь прохладной рукой мне под рубашку. Она спросила это так буднично, словно наши отношения и не были сотканы из сплошных расставаний, коротких E-mailов и редких ночных телефонных разговоров. Первые звёзды уже беззвучно скатились в сады, затерявшись в разноцветной пене флоксов, зажглись фонари вдоль железной дороги, а старушка в доме напротив, тщательно вычистив свой янтарный мундштук, неспеша убралась с веранды, оставив в качалке старый штопаный плед. По улице густо тянуло дымком мангалов. Сырой до нитки балтийский ветер принёс звуки вальса из бывшего профсоюзного санатория и, высыпав их в давно отцветшую сирень, тут же сбежал к соснам замаливать свои дневные грехи. Однако, кто знает, в помыслах его уже наверняка мелькали соцветья далёких полей и стройные силуэты беловежских берёз.
В доме было не по-летнему прохладно. Пока Марта готовила, я затопил камин и устроился в кресле, вытянув ноги к огню.
- Включи там какую-нибудь музыку, - крикнула Марта, выглянув из-за двери. – Последний раз мы с тобой танцевали четыре года назад, когда ты приезжал на Новый год. Помнишь?
Это было в городской квартире. Лизе ещё не исполнилось пяти. Марта упросила родителей взять её к себе хотя бы на два дня. Тогда ещё был жив её отец.
Шёл крупный мокрый снег. Мы привезли девочку на такси. Лиза ревела в три ручья и просилась назад. Она вцепилась в мой воротник и ни за что не хотела отпускать. Мне пришлось рассказывать ей про белых медведей и енота, чтобы как-то задобрить.
- Конечно, помню.
- Знаешь, - Марта снова появилась из-за двери, - а у меня новое хобби.
- Какое?
- Я записываю голоса ночных птиц. Запись - так себе, но потом один знакомый у себя в студии что-то там делает, он на радио работает, и переписывает на диск – получается здорово.
- Голоса ночных птиц? Надо будет послушать.
- Послушаешь, - отозвалась Марта. – Ничего подобного ты ещё не слышал. Включаешь и забываешь обо всём на свете. Такое ощущение, что это где-то внутри тебя происходит.
К половине третьего весь материал был отснят.
- Даже не верится, - сказал Олег, просматривая пометки в блокноте. – Всё же успели.
Мы лежали на берегу, подставив тела скупому северному солнцу. Лиза играла у самой воды с другими детьми, и временами до нас долетал её звонкий заливистый смех. Я думал о предстоящем прощании, ощущая, как внутри меня начинает образовываться пустота. Хотелось зарыться лицом в песок, перестать дышать, видеть, слышать и превратиться в кусочек золотистого янтаря, чтобы рано или поздно упокоится на дне жестяной банки из-под печенья вместе с другими безделушками, хранящими в себе капризный код памяти. Марта читала французский детективный роман в мягкой измятой обложке, один из тех, что стопками громоздились на столе в её комнате вперемежку с журналами и рекламными календарями. Пожелтевшие страницы, несмотря на возраст, упрямо пытались заигрывать с ветром. Обёртка от шоколада служившая закладкой, вдруг в отчаянии, поддавшись внезапному желанию ощутить лёгкость полёта, вспорхнула, сверкнув фальшивой позолотой, но вследствие своего аэродинамического несовершенства тут же, не пролетев и метра, вонзилась крылом в песок. К месту аварии уже спешили муравьи. Марта порывистым движением выбросила руку, схватила беглянку и возвратила её назад. Муравьи растерянно остановились, а затем устремились в другую сторону, одержимые одним им ведомой целью.
- В сентябре у меня отпуск, - сказала Марта, отложив детектив. – Целых две недели. Лиза уже будет учиться. Мама обещала присмотреть за ней.
Она замолчала. Олег деликатно отвернулся.
- Я не знаю, как у меня будет со временем. Ты ведь знаешь...
Марта закрыла лицо руками.
- Знаю, знаю... Ты даже не представляешь, как это тяжело всё время ждать. Постоянная безвестность, безбудущность, бессобытийность. Временами мне кажется, что я схожу с ума. Я совершенно замкнулась в себе, и весь мир теперь воспринимаю только через призму твоих слов, твоих рассказов, романов, твоих настроений и оценок. Даже Лиза, даже она, ребёнок и то поступает аналогично. Что ты за человек такой? Таких как ты надо убивать. Ты воруешь души.
Олег встал и пошёл к воде. Маленький дракончик на его плече неожиданно ожил, встрепенувшись своим змеиным телом.
- Марта!
- Что Марта!? У меня такое ощущение, что я общаюсь не с человеком, а с какой-то машиной для записи впечатлений. Тебя словно нет в этом мире. Жизнь для тебя – это стеклянный шар, который стоит только встряхнуть, чтобы оживить. Ты бесстрастно фиксируешь эмоции, ты как фокусник тасуешь слова, создаёшь судьбы, оживляешь миры и сжигаешь их вместе с людьми ради своей прихоти. Тебе больше ничего не надо. Неужели ты не понимаешь, что жизнь – это не спектакль и ты не режиссер? Оглянись, ты потерял счёт своим лицам, ты забыл уже своё имя.
- Я такой, какой есть. Ты ведь понимаешь, что другим я уже не буду.
- Ничего иного я и не ожидала услышать. – Она вытащила у Олега сигарету, покрутила её в пальцах, после чего снова аккуратно засунула в пачку. - Утром звонила мать. Лизка всю ночь ревела из-за того, что ты уезжаешь. В прошлый раз у неё две недели была депрессия: пришлось вести её к психологу. Странно, когда она успела к тебе так привязаться? Пришли ей открытку, как приедешь. Хотя, - она оглянулась через плечо на детей, - лучше этого не делай.
- Послушай, Марта, - я никак не мог подобрать нужные слова, - у каждого из нас своя жизнь. Между нами...
- Хватит. Всё уже сказано.
Вернулся Олег. – Вода ледяная, - сообщил он, плашмя падая на полотенце. – Эти девочки из агентства какие-то рафинированные. Откуда они их берут? Всё в порядке?
Прибежала Лиза. – А там мороженое продают! - крикнула она, указывая рукой туда, где сквозь заросли ивняка призывно белел зонтик мороженщика. – Давай наперегонки. Если выиграю, купишь мне два.
- Я тебе и так два куплю.
- Так просто не интересно. Вставай! - Она схватила меня за руку. – Побежали.
- А мне можно? – улыбнулся Олег. – Готов войти в долю.
Лиза смерила его оценивающим взглядом. – Сиди уже. Вот когда за водой побежим, тогда и поучаствуешь. Можешь даже один сбегать.
- Лиза, - одёрнула её Марта. – Ну, как ты разговариваешь?
Конечно, я проиграл. Мороженщик конопатый парень лет двадцати торжественно вручил победительнице два приза.
- Тебе надо почаще тренироваться, - не без иронии заметила Лиза, когда мы двинулись назад. – Давай погуляем по берегу, - вдруг предложила она, останавливаясь и глядя на меня снизу вверх. – Расскажи мне, что ты снимаешь. Мама мне ничего не говорит. Наверно, считает меня маленькой.
- Мы снимаем рекламный ролик. Это такой крохотный фильм.
- А эти визгливые девицы они что - модели?
- Да модели из рекламного агентства. Мы наняли их как актрис, и они играют свои роли согласно сценарию.
- Какие же они актрисы? – удивилась Лиза. – Они и слов-то никаких не произносят, только бегают туда сюда и прыгают. А ещё, у них ужасно холодные руки.
- Понимаешь, это такой жанр... ну, такой вид кино. Им и не надо ничего говорить. Это будет делать диктор за кадром.
- Хорошо, - кивнула Лиза, - а про что фильм?
- Фильм про журнал. Ты же видела, как они передают друг другу журнал, рассматривают его. Зрители посмотрят и тоже захотят узнать, что там пишут.
- И всё?
- Всё.
Лиза задумалась.
- Знаешь, а мне не захотелось узнать, что там пишут.
Тут уже задумался я.
- Ты завтра уезжаешь? – неожиданно спросила она, останавливаясь у самой воды.
Чайки налету заглядывали нам в лица, пытаясь понять, собираемся ли мы кормить их или нет. На линии прибоя, словно обломки крохотного кораблекрушения кувыркались палочки от мороженого и одинокая пластиковая пробка. Я живо представил себе картину бури. Смелые маленькие человечки отчаянно боролись со стихией: убирали паруса, рубили грот и с еле слышным пронзительным писком исчезали за бортом, смытые коварной волной. Их безвестные судьбы в этот момент были мне ближе, чем собственная судьба.
- Да, надо ехать.
Лиза закусила губу. Ветер едва шевелил её золотистые прядки, и солнце играло на её по-детски острых загорелых плечах начищенным до блеска золотым бисером.
- Мама сказала, что ты больше не приедешь. Правда?
Она отвернулась, чтобы я не видел слёз.
Марте было семнадцать, и август уже давно стоял у нас за спиной. Колония хиппи постепенно редела. Мой блокнот так распух от адресов и фотографий, что больше не помещался в заднем кармане джинсов.
Природа ещё держала паузу, радуя нас последними тёплыми деньками, но по ночам с моря дул холодный ветер, и звезды, чтобы согреться прятались в кронах прибрежных сосен.
- Хочешь, я приеду? – спросила Марта, кутаясь в старый шёлковый платок. Отсветы костра плясали в костяшках её бус. Из лагеря доносились смех и бренчание гитар. Одинокий наблюдатель лениво курил, прислонившись спиной к сосне. Его парусиновая панама съехала на глаза, так что виден был только щетинистый подбородок и огонёк сигареты. За два с половиной месяца все уже успели привыкнуть к нему как к родному.
- Приезжай. Ты же знаешь, я буду рад.
Миновав дюны, мы вышли к морю. Ещё можно было различить горизонт. Справа один за другим дугой, повторяя изгиб залива, вспыхивали огни.
- Придётся снова поругаться с родителями.
- Тебе не привыкать.
Я встречал её на вокзале. С самого утра мело не переставая. Старая джинсовая куртка на искусственном меху совсем не грела. Чтобы окончательно не замёрзнуть я бегал по перрону под угрюмыми взглядами редких пассажиров. Поезд опоздал. Марта появилась в дверях вагона заспанная с тощим холщовым мешком и двумя бутылками рижского бальзама в руках. Её счастливая улыбка мгновенно согрела меня.
- Вот, - прошептала она, прижимаясь ко мне мокрой от снега и слёз щекой, - я тебе бальзам привезла – простуду лечить. Всю ночь представляла себе, как мы встретимся...
Через три дня снег растаял, а Марта уехала. У меня осталась тетрадь с её стихами, полбутылки бальзама и жуткая депрессия, которую я лечил травой и Башлачёвым. Напрасно...
- Отвечай! - Лиза дёрнула меня за руку. – Не делай вид, что не слышишь.
- Она действительно так сказала?
- Не считай меня глупенькой. Взрослые думают, что они какие-то особенные. Вовсе нет.
Дойдя до лодочной станции, мы повернули назад.
- Скажи, ты любишь мою маму? Только не ври, - скороговоркой выпалила она, забегая вперёд. – И смотри мне в глаза.
- Люблю.
- Почему же ты уезжаешь?
- Понимаешь, у меня есть работа, обязательства перед людьми, дом, наконец, там в другой стране.
Я остановился и сел на песок. Лиза опустилась рядом.
- Не понимаю, - сказала она, рисуя пальцем на песке домик, - разве это самое главное? Давай, я поговорю с мамой? Мы продадим наш дом и приедем к тебе, раз ты не можешь. Хочешь?
- Послушай, мы решим с твоей мамой сами, как нам быть. Есть вещи, которых ты ещё к счастью не можешь осознать.
Через секунду я проклинал себя за эти слова, но уже ничего нельзя было исправить.
Костя с Татьяной уехали вечером. В Минске их ждала работа, сын, беременная кошка и недоделанный ремонт в квартире. Запланированная вечеринка по случаю окончания съёмок не состоялась. Я позвонил в Ригу и отменил все приготовления. Марта выглядела спокойной, даже пыталась шутить. Я видел, как тяжело ей это даётся. Лиза осталась ночевать у неё, чтобы на следующий день поехать провожать нас с Олегом. В ресторан мы не пошли. Все дружно сошлись во мнении, что камерная атмосфера заведения совсем не подходит под настроение. Я купил бутылку хереса, и мы скромно отметили благополучное завершение нашего творческого мероприятия за кухонным столом у Марты.
Утром нас разбудила Лиза.
- Вставайте, сони! – крикнула она, появившись на пороге в своей розовой пижаме с Мики Маусом. – Солнышко проспите. Кто мне будет варить какао?
Вскоре подошёл Олег.
- Так толком и не поспал, - признался он, закуривая в дверях. – До трёх часов пялился в телевизор.
- Ничего, в самолёте отоспишься, - успокоила его Марта. – Что там ещё делать?
Наскоро позавтракав, мы выехали в аэропорт.
Когда машина свернула на Даугавгривас, Лиза обхватила меня сзади руками за шею и горячо дыша, зашептала в самое ухо, так чтобы никто не слышал: - Не уезжай, не уезжай, не уезжай...
Я взял её руки и прижал к глазам.
- Если хочешь, я остановлюсь? – спросила Марта, слегка притормаживая. – Сейчас будет развилка.
Её голос дрожал.
- Не надо.
- Не уезжай, - снова зашептала Лиза. – Я буду слушаться только тебя. Я всегда буду хорошо учиться и сама убирать свою комнату. Я буду самой лучшей. Только не уезжай! – уже кричала она, вырываясь из рук Олега. – Ты нас не любишь!
Самолёт быстро набрал высоту. Поначалу мне показалось, что с той тяжестью, которая лежала у меня на душе, он никогда не оторвётся от земли. Я увидел залив и солнце, упавшее в него огненной каплей. Сверкнула нитка железной дороги. Где-то там позади далеко внизу остались: старый дом с зелёными ставнями, берёза у калитки, город, ушедший камнями мостовых в песок, а шпилями соборов в небо, и две одинокие фигурки у ржавой сетки лётного поля.
2003
|
|