- Как! Ты не хочешь играть со мной в эту чудесную игру? которая принесет тебе смерть?
Она надела сегодня желтое платье с большими цветами, соломенную шляпу с лентами и белые нитяные перчатки по локоть - специально чтобы получить его согласие.
- Не хочу, - повторил он и отвернулся. Тогда она тоже отвернулась и пошла, - не в ярости, не в возмущении, - в обиде и печали. Он не удержался и стал смотреть ей вслед - как она идет, как рассеянно снимает шляпу, как её темные, медные, рыжие, золотые волосы рассыпаются по плечам.
Потом он ушел в дом, сел в кресло-качалку, открыл любимую книгу, но не читал, а все больше думал о том, как он глуп и как он не хочет смерти - даже когда ее предлагают так бесхитростно. Он решил не выходить пока из дома, чтобы не встретить кого-нибудь, а особенно - её, и терпел так до вечера, а вечером поднялся сильный ветер и она пришла, как обычно, внезапно, случайно, как будто бы мимо, и он смотрел на ее улыбки, как они вспыхивают и гаснут, расцветают и опадают - как звезды, как птицы, как листья, и забыл было о смерти, но потом снова вспомнил и ушел гулять, не прощаясь.
А после настали серые, слепые деньки со слабым дождем, без ветра, и он сидел дома, качался в кресле-качалке, читал любимую книгу и находил в ней много интересных вещей. Мысль о том, что он мог бы вступить в какую-то игру, казалась нелепой. Он был спокоен, даже немного вял, - и совершенно не боялся, что она вдруг появится на пороге - хоть в каком платье, хоть в какой шляпе. Но она и не приходила, видно поняла, что он надежно защищен своей любимой книгой, вялостью, креслом-качалкой. Кто знает? Кто знает, о чем она думала? Надеялась ли на что? Какие сокровенные расклады он нарушил своим отказом? Он и раньше-то не знал, чего ей хочется. Быть может, она мечтала присоединиться к его одинокой, усталой душе - со своим ярмарочным, бестолковым кукольным оркестром? c этими бубенчиками, волынками, шарманками? Он содрогнулся, представив вереницу румяных обезьянок, хихикающих Коломбин, бледных, нахальных Арлекинов, которых она притащила бы за собой, чтобы дождаться, когда из неуместнейшего соединения, из кантаты и балагана, явится вдруг некий меланхолический праздник - с чего?, изысканная и веселая сказка, настолько упоительная, что все и думать забудут о том, что случится в конце." Со мной, со мной случится",- пробормотал он.
А может быть, ей хотелось забраться в спутанные лабиринты его сознания? и похозяйничать там на руинах? полазить по лесам неоконченных дворцов? попугать утонченных дев-призраков откровенной улыбкой и желто-красным платьем? потолкаться среди фантастических зверей и людей со сплетенными крыльями? пробубнить скороговоркой их волшебно-изменчивые, а то и вовсе не существующие имена?
Или просто заглянуть туда краешком глаза и полюбоваться тайнами?
"Вот ещё!!!" - подумал он, вскочил с кресла-качалки и крепче запер дверь. Но она и не приходила.
Шум дождя постепенно стихал за окном, и после ненастья случился день, который бывает раз в году, о котором не помнят и поэтому не ждут - день, когда солнце светит не назойливо, не жарко и не липко, а свежий, чистый ветер перебирает тихонько его лучи, тепло растворяет, растапливает двусмысленность и тяжесть, обременившие сердце, и дышится легко: даже в запертую комнату, сквозь незаметные щели, заносит ветер узкие лучики солнца, и в их ласковом мягком сиянии жалко и празднично кружат пылинки. Такой день настал. Он отпер дверь и вышел наружу, где сильнее вина ударили ему в голову солнце и ветер. Всё ему сделалось смешно и смерть окончательно позабылась. Тайно от себя он знал, что увидит сегодня её: ведь они были из одного теста, она и этот день. И поэтому когда они встретились, вместо того чтобы пройти мимо, он расплылся в широкой улыбке и сказал, в ответ на её выжидательный взгляд: "Ну что ж.. Я искал тебя".
А после он ничего не запомнил. Был ли то сон, или какой-то цветущий обморок, но он забыл, как они садились в небесный деревянный пароход и как он сам крутанул тяжелое гребное колесо, и внизу остались провожающие с гирляндами, смехом, цветами - чему они радовались? Кто их провожал? Зачем? - их голоса затихли внизу, а с ними остались лишь солнце и ветер. И скрипел, скрипел по небу их колесный пароход, высоко над морем, а что происходило в его тесной каютке - он не помнил. Казалось, его там не было, но кому тогда поднималось навстречу, из темноты, её лицо, её прекрасное, улыбающееся лицо, значит, он все-таки был; были еще и слова, но они, срываясь с губ, тотчас распадались на части, растворялись в воздухе, превращались в золотистый сумрак, скрывающий очертания каюты, где не было уже ни его, ни её, только голубоватые тени многоточий и вопросительных знаков, - да снаружи, в солнечном ветре, в лунном ветре хлопали лопасти пароходного колеса. И трещала обшивка. Все-таки пароход этот был очень стар - кто же отправляется в небесное путешествие на новых сверкающих пароходах? Старый, обшарпанный, тихий пароходик.. И разбился он тихо, без шума и грохота. Он и не заметил, как оказался на белом песке, у берега моря, среди обломков их корабля. Один. Игра закончилась.
Он ходил потом вдоль кромки воды, долго, долго ходил, но нашел только шляпу с лентами. Игра закончилась и унесла её с собой, проглотила её, ничего ему не оставила, даже воспоминаний. Он все забыл. Улыбки? как звезды, как птицы? Кольца? медные, рыжие, золотые? Зачем он ввязался? Сразу было ясно, что все кончится плохо, но он никак не ожидал, что настолько плохо. И упрямо разыскивая её на берегу, под темнеющим небом, под стихающим ветром, прижимая к груди её легкомысленную шляпу, он вдруг догадался, что не от смеха дрожал её голос, когда она рассказывала ему глупости. Она боялась. Она боялась, ведь если бы он понял, что победитель ей не известен, то никогда бы не согласился принять участие в её любимой, чудесной игре.
|
|