Эта смешная девчонка сидела на корточках и курила. Курила вот уже пять минут, одну сигарету за другой. Причем курить-то по сути она не умела и хотя первые пять сигарет пролетели в один миг, на шестой девчонка все же закашлялась, а следом разрыдалась.
Ей было лет пятнадцать, не больше. Про крайней мере на первый взгляд я бы больше ей не дала. Волосы у нее были длинные, темного, почти черного цвета. А глаза наоборот были совсем светлые, серо-голубые. И то и другое, несомненно, могло бы быть предметом ее гордости, но сейчас красивые волосы были очень растрепанны, а глаза слишком уж красны от слез. И все равно, пожалуй, ее можно было назвать симпатичной. Пусть не красивой, но как минимум миловидной.
Я собиралась пройти мимо, как проходила обычно. У каждого свои проблемы, у каждого свои дела и не люблю я в них влезать… но не прошла. Я могла бы сейчас объяснить это тем, что мне самой внезапно захотелось курить, что у меня кончились сигареты и мне не хотелось ради одной-двух затяжек переться до ларька и покупать целую пачку… я много еще чего могла бы сказать в свое оправдание, но все это были бы никому не нужные слова, лживые слова. Почему же я все-таки подошла? Честно? Да я и сама не смогу сказать тебе точно, только вот захотелось мне внезапно узнать о чем плачет эта смешная девчонка. Секундный порыв, но я ему поддалась.
- Не поделишься одной сигаретой?
Девчонка подняла на меня заплаканные глаза и я почти прочитала в них «Господи! Да когда же вы все меня в покое оставите!». На какое-то мгновение я совершенна убедилась, что она произнесет эту фразу вслух, только в несколько другой интерпретации. Мне даже стало интересно, как она это скажет, почему-то, несмотря на сигареты, мне она показалась совершенно домашним, правильным существом. Из тех, кто учится хорошо, родителей не огорчает и приходит домой ровно в девять вечера, не позже. Ну просто золотая молодежь.
Только глаза девчонки говорили, что если она и была таковой, то все сейчас до такой степени ее достало, что она готова сорваться, что она как натянутая струна, чуть прикоснись и зазвучит, сорвется…
Она молча протянула мне пачку «Примы» и спичечный коробок.
- Не надо, у меня зажигалка.
Сигареты были отвратительными. Но я и не ожидала что у нее будет что-либо лучше. Она не курит, она взяла первую попавшуюся пачку просто чтобы успокоится, может быть по совету подруг, а может и сама уже не раз подобным образом снимала стресс.
- Что случилось-то?
Я попыталась спросить как можно небрежнее.
И все-таки струну я задела. Мои опасения не сбылись, она не стала кричать, не стала даже бросать фразы о том, что это не мое дело. Наоборот, ее просто прорвало. Она говорила, говорила и говорила. Я взяла еще одну сигарету, затянулась.
В принципе банальная история. Бросил парень. Год были вместе, неразлучны. Он ей цветы дарил, в кино водил, в любви вечной клялся, а теперь она ему надоела, опостылела и вообще не девушка она, а ледышка. Новая я же любовь его просто бесподобна, мисс красота, мисс ум, мисс сексуальность и на два года старше Анюты (а я была права, ей пятнадцать!). А Анютка его любила и любит, обожала и обожает, жить без него не могла и сейчас не представляет как будет. Просто свет в оконце, смысл жизни.
Ты скажешь, я очень циничная и что ирония здесь не уместна. Да знаю я, как Ане плохо было, видела собственными глазами и сама такое прошла пару лет назад, только если б тогда не превратила боль в злость, а тоску в циничное равнодушие, ты бы меня уже не увидела, я бы за этим солнцем в то же окошко и сиганула бы.
А Анька уже успокаивалась. Она не ревела, не курила, просто сидела в прострации, опустошенная, словно перевернувшийся стакан, заполненный водой до краев.
Я ей что-то рассказывала, по-моему как раз про мой случай. Она кивала время от времени, но кажется не слышала и слова.
А потом она внезапно вздрогнула и как бы очнулась. Посмотрела на наручные часы и как-то рассеянно пробормотала:
- Домой пора. Ждут уже. И стемнело совсем.
Я кивнула.
- Тебе далеко до дома?
- Нет, близко. Я пойду.
- Иди.
Наверное надо было на прощание сказать что-нибудь ободряющее, но я ничего не придумала лучше, чем просто ляпнуть «удачи!».
Аня кивнула и пошла. Я проводила ее взглядом, достала из кармана куртки даже не распакованную пачку сигарет, закурила.
***
Второй раз я столкнулась с этой смешной девчонкой на той же улице, недалеко от своего дома. Причем столкнулась я в прямом смысле этого слова, Анютка чуть не сбила меня с ног. Вначале просто бросила «извините», потом обернулась и рассмеялась:
- Ой, привет! Как жизнь?
Я сказала «нормально». Ответный вопрос задавать не стала, это итак было видно по счастливо-глупому лицу девчонки, по сверкающим глазам и губам, которые против воли так и расплывались в улыбке.
Аня ответила без вопроса.
- У меня все здорово! Просто отлично! Я знала, я чувствовала что так будет! Что Саня не может уйти насовсем! Он просто врал себе и мне! Не знаю зачем, но врал, ведь он не любит нисколько эту дылду! Он только меня любит, понимаешь? Он мне звонил, он говорил то, что я даже и не мечтала услышать! Он просил прощения, понимаешь?! Саня, он гордый, а тут просил прощения! У меня! И говорил что любит! Он меня любит! Все еще любит!
Она смеялась и чуть не плакала, она была просто в истерике, в восторге, счастье. И она ждала что я засмеюсь вместе с ней, что обрадуюсь также. Ее просто распирало от всепоглощающего счастья и она спешила поделиться им со мной, со случайной знакомой, с которой вчера делила свою боль.
Что я могла ей сказать? Что могла ответить, если уже заранее знала как все будет. Я не помню что я сказала точно, помню лишь удивленно-обиженный взгляд Анюты. И точно помню произнесенное ею почти шепотом:
- Почему ты так говоришь? Ты его не знаешь! Ты его совсем не знаешь! Он другой, он хороший.
И от этого такого наивного, по-детски наивного слова «хороший», стало чуть тоскливо. Чуть грустно.
- Ладно, Анют, счастливо!
Я ушла первой.
***
Говорят что первая любовь самая сильная. Не важно в пятнадцать ли лет или пять, но она самая сильная, самая чистая, самая прекрасная, самая-самая-самая. Может быть поэтому и боль от этой любви самая жестокая, самая острая.
Недели через две я опять увидела Аньку. Она шла недалеко от моего дома. Волосы были растрепанны сентябрьским ветром, глаза совсем покраснели, в руках она бездумно вертела так и не зажженную сигарету.
- Ань!
Она даже не обернулась.
- Анют!
Смешная девчонка Аня обернулась ко мне. И разрыдалась.
Я затащила ее к себе домой, отпаивала чаем и валерьянкой. От Анютки несло перегаром.
Конечно же он ее бросил. Конечно же его большая страсть уехала поступать в Питер, а он решил снова попробовать с Анютой. Конечно же он захотел больше, чем просто поцелуев под луной. И когда влюбленная, до безумия влюбленная Анюта дрожащими губами сказала «нет», конечно же его любовь прошла, будто ее и не было. Девчонки из Анюткиного класса пошли пить. Конечно же Анюта не пила никогда в жизни. И конечно же она решила что это выход. Вот так, напиться, забыть, не помнить. Глупо. Очень глупо.
Но я ей этих слов не говорила, я сидела и убеждала что все будет хорошо, что найдется еще нормальный парень, который ее, Анютку, полюбит, по-настоящему полюбит… я успокаивала ее как могла и она вроде бы успокоилась, утихомирилась, перегорела. Я взяла с нее обещание, что она больше не будет пить, я говорила ей что это просто слабость, слабость и глупость, сорваться, напиться… а она отвечала, что сильной она быть не хочет, без него не хочет… но обещала.
Я представляю как ей было больно. Я почти чувствовала эту боль. И знаешь, я будто брала частичку этой боли.
Анютка забегала на чай, просто посидеть, поболтать. Ни слова о нем. И все-таки боль висела в воздухе. Однажды Анюта просто сказала «мне его не хватает» и заплакала.
А я сидела, совершенно беспомощная, и не знала чем ей помочь. Да и нечем здесь было помочь, она должна была пережить все это сама, пережить, перерасти.
Вот только почему-то мне очень не хотелось, чтобы в этой смешной девчонке появился холодный цинизм, чтобы вместе с болью она похоронила и слово «любовь».
***
Говорят что первая любовь самая сильная. Не важно в пятнадцать ли лет или пять, но она самая сильная, самая чистая, самая прекрасная, самая-самая-самая. Может быть поэтому и пустота после этой любви самая щемящая.
Все менялось, Анютка повзрослела и немного выцвела. Она не любила теперь патетику, слово «любовь» она заменяла легким «симпатия», большее она стала отрицать.
Ей было холодно и пусто. Слишком уж красочно, сильно, ярко она любила. Любовь ушла, забрав с собой цвет, а пустота была для нее непривычной, отягощающей.
Чего-то этой смешной девчонке не хватало. Того, что она теперь отвергала так сильно.
На улице выпал снег. Анютка как-то сказала, что она чувствует то же, что и деревья, в один миг потерявшие листву. Кстати, раньше Анютка стихи писала. Я не особенно в этом разбираюсь но, кажется, не плохие. Яркие они все были, сочные, иногда даже слишком.
А потом перестала. Потому что «зима пришла, листья облетели».
Но затем начался март и новая жизнь нахлынула потоком. Аня пошла на курсы английского, потом усиленно занялась подготовкой к экзаменам. К подобным разговорам мы больше не возвращались. Заходить Анюта стала намного реже, но все равно мы могли часами болтать, сидя на кухне. Болтать просто так, обо всем и ни о чем.
Анька оживала вместе с весной, она наливалась красками, наливалась жизнью. Для меня апрель был каким-то ленивым, а Анюта крутилась как белка в колесе, она заранее написала реферат, она была абсолютно готова к экзаменам уже за месяц… и при этом она не пропускала не одно мероприятие, у нее появилась какая-то компания и совершенно пропали ледяной цинизм и прохладная ирония, которые, казалось, уже накрепко засели в ее голосе и глазах.
Потом она уехала на летние каникулы и я совсем потеряла с ней связь.
Все-таки я привязалась к Анютке. Мне хотелось узнать как там она, все ли у нее хорошо, да даже просто как всегда поболтать на моей кухне.
А на прошлой неделе она зашла ко мне. Волосы закручены плойкой, на лице совсем немного косметики, а серо-голубые глаза блестят, искрятся. Мы много о чем говорили. Я кажется еще зачем-то в магазин бегала, по-моему это был торт или кекс, точно не помню. Оказалось, у нее был День Рождения, я наспех ее поздравила…
Но это все не важно. Важно лишь то, что она сказала, лишь переступив через порог.
- Лен, я люблю. Я снова люблю.
И мне захотелось плакать и смеяться...
И кем бы он ни был, мне захотелось расцеловать того, кто все-таки отогрел ее глаза.
Того, кто вернул весну этой смешной девчонке.
|
|