Поэма третья. Нелли Мурнова
Я в заботе, что стала мне так нелегка,
Сохранить свое имя хочу на века,
Путник милый мне ! Вспомни об этих словах,
Если ты посетить пожелаешь мой прах,
Ветер прах мой развеет, по свету гоня,
И никто уж на свете не вспомнит меня,
Но ладонь положив на могильный мой камень,
Ты души моей вспомни сияющий пламень,
Если слезы прольешь ты на прах мой, -- в ответ
На тебя я пролью свой немеркнущий свет,
Ты пошлешь мне привет, я приветом отвечу,
Ты придешь – и с высот опущусь я навстречу,
И о чем ни была бы молитва твоя,
Будет принята, верь. Это ведаю я…
Земляк -- великий Низами
Рос, как и я, в Кировабаде –
Гяндже старинной – виз-а-ви
С тысячелетиями... Ради
Свободы творчества поэт
Не шел к султанам в услуженье.
Он изучал до подзних лет
Восточного стихосложенья
Секреты... Сейфалдин-султан,
Светлейший властелин Дербента
Не с царского плеча кафтан
Послал, чтоб наградить поэта,
А раскрасавицу Афат...
Богат на светлые легенды
Родной Гянджа-Кировабад...
На кадрах тайной киноленты,
Которую кручу в душе,
Военный городок пилотов,
Наш сборный домик в алыче
И абрикосах... Террвrотов
Тысячелетний мавзолей
В честь мясника Джамард Гассаба,
Что был всех праведней, честней...
Я помню многое но слабо...
Остатки крепостной стены,
Подтачиваемые речкой...
Из детства прилетают в сны
Взывая к памяти сердечка
Железные врата Гянджи,
Что Ибрагимом ибн Османом
Искусно выкованы... Жил
Такой кузнец в Гянджи и в странном
Вдруг озареньи сотворил
Врата для крепости с узором
Орнаментальным... Покорил
Сердца, явив однажды взорам
Творенье гордое свое...
Я видела его на снимке...
Однажды, точно воронье,
Грузины налетели... Зыбки
Свидетельства старинных книг:
По повелению Деметра,
Когда глубин подземных сдвиг
Потряс разбуженные недра,
И крепость, рухнувшая в прах,
Гянджийцев погребла под камнем,
Грузинский вождь, внушавший страх,
Велел «Врата Гянджи» руками
Оставшимся Гянджийцам рвать
Из каменных столбов упавших,
И на руки, на плечи взять...
Гянджийцев, кровью истекавших,
Сатрап грузинский не жалел....
Ворота в монастырь Келати
Грузинский отнести велел...
Сатрап, того каприза ради,
В пути последних уморил
Оставшихся в живых гянджийцев...
Тиран грузинский нравом был
Жесток и беспощаден... Длится
Плененье створок врат досель...
Одна чердак там перекрыла
Вторую же в стенопанель
Монаршья воля превратила –
Пристроена она в забор
Лицом к некрополю Давида
Четвертого до этих пор...
Гянджийцев не прошла обида...
Арабы, персы по Гяндже
Военным проходили маршем,
Хазары жгли ее... Уже
В десятом веке в крае нашем
Гянджа поставлена судьбой
На путь верблюжьих караванов...
Торговый люд по ней толпой
В азарте бродит... Кто баранов,
Кто рис, кто масло продает...
В ходу динары и дирхемы..
Град богатеет и растет...
Здесь рудники... Политсистемы
Тогдашней также понял град
Все премущества... Столицей
Стал шададидов... Век подряд
Правленье шададидов длится,
Пока сельджукский Малик-шах
Гянджу у шададидов отнял....
Разруха, голод, пытки, страх...
А впрочем. Малик вскоре понял,
Что город – золотое дно –
И возрождаются ремесла,
Торгоаля.. Видно суждено
Быто славным городу, где после
Я, ваша Нелли, родилась...
Был у меня телохранитель –
Роскошный волкодав Джульбарс,
Дружок сердечный и ревнитель
Порядка... Помню как-то раз
К нам тетя Эмма-генеральша
Пришла... К ней шлепает Джульбарс
Трусцой неспешною -- и раньше,
Чем кто врубился, ей на грудь
Он положил две мощных лавы...
Без слов ясна любому суть:
«Зачем пришла?»... По зову папы
Джульбарс в сторонку отошел...
Посмей чужой к нам подступиться...
Пес был ответвен, строг... Не зол...
Его к нам привезли с границы...
Он очень трудно привыкал,
Скучал по пограничной службе,
Питье с едою отвергал...
Одной лишь бабе Дарье в дружбе
Он с первых дней не отказал...
Ей отдал всю собачью душу,
Глазами темными искал,
Ее со всем вниманьеи слушал:
-- Давай покушаем, сынок, --
Он поднимал к затылку уши,
Не суетился, как щенок...
Но – бабушка кормила – кушал...
Потом и остальных признал...
Но бабушка для псины славной,
Чья пасть – ведром, когда зевал,
Так до конца осталась главной.
Был ростом с жеребенка пес,
Массивен череп, лапы -- львины,
Грудь широка и черен нос,
Весь темно-рыжий лишь грудины
Светлей короткий мягкий мех...
«Сынок» ответственный, серьезный.
К порядку призывает всех
Своих, чужих повадкой грозной
Отваживает... Снисходил
До игр со мной великодушно,
Джульбарс мне вместо брата был,
Мы с ним существовали дружно...
Отец – военный. У отца
Дежурства, тренинги, полеты...
На маме – дом, семья... Ленца
В семействе нашем не в почете.
Со мною бабушка – душа
Накопленным делилась знаньем...
Лишь год ходила в ЦПШ...
Дечонкой юной со стараньем
Впряглась в работу – стала шить
Для лошадей из кожи сбрую
Но кто же стал меня учить
Стихам, пословицам? Родную,
Ее благодарить должна
За сказку о царе Салтане,
«Белеет парус»... Влюблена
Была в поэзию... Читали
Вдвоем Чуковского, Барто...
Я тоже пальчиком водила...
И – (вроде не учил никто) –
Но будто вдруг глаза открыла –
И начала читать сама –
И это неостановимо...
Иконой древнего письма
Теперь, когда промчались мимо,
Года, что с нею провела,
Останется в воспоминаньях
Родная бабушка... Была
Несуетна... В чередованьях
Всех катаклизмов доброта
Ее чудесная сгусстилась
И вызревала красота:
Соль в темных волосах пробилась,
А синева добрейших глаз
Небесныим озаряла светом.
Была как солнышко для нас...
Рассказывала мне, как с дедом
Андреем их свела судьба...
Тот был как Мелихов цыганист
И горбонос... Не голытьба...
С достоинством, высок, осанист...
Отец Андрея, Евдоким –
Как старый Мелихов в романе...
Поток судьбы неумолим –
И тает прошлое в тумане...
Когда мой папа, Константин,
Впервые встретил маму Тому:
-- Аксинья! – вымолвил, -- летим?
И полетели вместе к дому
Тому, в военном городке
Кировабадском – в абрикосах,
Где с Джулькою на поводке,
Два бантика в недлинных косах,
Я, Нелли, первые шаги
Осилила... В пути творимом
Успеть бы возвратить долги --
Воспоминаньями -- родимым...
Летя по жизни по налегке
Не потерять бы ни осколка...
Была в военном городке
Для офицерских деток школка...
Глухим забором окружен
Мирок, живущий по Уставу...
И в школе из армейских жен
Выстраиваться педсоставу...
Домашним пышкам и сластям
Класс гарантировал съеданье...
И не делились по мастям
Азербайджанцы и славяне...
По букварю нас провела
Учительница Валентина
Свет Тимофеевна... Была
Строга... Мне помнится картина:
Она:
-- Все встали и пошли! --
Командным голосов «рулила»
Тогда иначе не могли,
Отрыжкой сталинизма было...
В той школке я должна была...
-- Молчать! Не то воткну вам кляпы...
Я одновременно пошла
В музшколу тоже – ради папы....
-- Дочурка, музыку цени,
Быть музыкантшей – благородно...
Свободные часы и дни
Со мной отец делил охотно...
Уроки делать помогал,
Внимал клавирным экзерсизам,
По городу со мною гулял,
Что познавательным туризмом
Давало пищу для ума...
В походах по Кировабаду
Едва ли столько бы сама
Узнала... Открывался взгляду
Великолепный мавзолей
Имамзадэ, чей синой купол
Вздымался выше тополей
И будто синим пальцем щупал
Небесный раскаленный свод,
Чтоб синевой его расплавить...
Учебный не закончив год,
Переезжаем. Нам оставить
Пришлось Джульбарса, дом и сад –
В Баку квартирка небольшая...
У Джульки – с укоризой взляд
Печалится его душа – и
Бедняге-псу не объяснить,
Зачем такие перемены?
Могучий пес вдруг стал скулить,
Я плачу горько... Нотабене:
Приказ – и судьбы на кону...
По детству давнему скучаю...
И до сих пор мою вину
Пред бедным Джулькой ощущаю...
Но вот моя семья в Баку...
Уступами амфитеатром
Устроился на берегу
Мой новый город... Я с азартом
Осваиваю новый мир –
Ориентиры в нем нечетки...
Он чем-то все же окормил
Духовный аппетит девчонки...
Гляди на город – и умней...
Историей Баку напитан...
Ученый Клавдий Птолемей
Знал город Гайдару... Не выдам
Секрета: я о нем реку.
За двести лет до нашей эры
Так Клавдий называл Баку...
Жрецы зороастрийской веры
«Ударом ветра» --«Бадкубэ»
Его когда-то называли…
Свидетельством: ветра в судьбе
Баку и прежде завыывали –
И смерчи тучами несли
Песок и пыль мещанам в окна…
Смерч! Холмики песка легли
В квартире нашей прямо… Стекла
Так исцарапаны песком,
Что их уменьшилась прозрачность…
Но пессимизма нет ни в ком,
Все ряды доказать незряшность
Существования Баку…
Немало в городе диковин
Вниманье ваше привлеку
К Девичьей башне... Поголовен
Восторг пред чудом... Тьма легенд...
Одна гласит: с вершины башни
Дочь хана – (сильный аргумент) –
Пред свадьбой бросилась... Отважны
Девицы, коими любовь --
Антилюбовь рулит жестоко...
Стократно повторится вновь –
Дай Бог без крови – страсть Востока...
Холм старой крепости... Дворец
Старинный Ширваншахов, ханский...
Орнаментальный изразец?
Отнюдь... Рельефы и чеканки?
Нет, вовсе гладкая стена ---
Без надписей и «декораций»,
Без обработки -- не пышна,
Не для восторгов и оваций...
При разной ширине-длине
В дворец вписались сорок комнат.
А в центре зал диван-ханеэ.
Его – уверена – запомнят.
Он – восьмигранен и велик,
Массивны стены, окна в нишах
Узки и стрельчаты... Возник
Над залом купол – знаком высших
Занятий, коим госсовет
Себя здесь посвящает ханский....
Диван-ханэ подобной нет
В азербайжанской ли иранской
Архитектуре... Вот она
Орнаментована богато,
В арабских надписях, пышна –
Для фона ханского диктата...
Сто шестьдесят примерно лет
Назад главком князь Цицианов
Кавказских городов букет
Принес короне царской... Ханов
Приспешник князя умертивил,
Сам хан в предчувствии расплаты
Дал деру... Нород войсом был
Взят штурмом... Русские солдаты
На стены крепости взошли...
Им нукеры-азербайджанцы
Сопротивляться не могли –
И русским стал Баку... Иранцы
Не смели, как бывало встарь,
Впредь угрожать Баку набегом.
Жесток и грозен русский царь –
И всевозможным ханам, бекам
Открутит головы на раз...
Я здесь продолжила ученье...
Со мною вместе ходят в класс
Трех наций дети... Кто значенье
Различью наций придавал?
Здесь нация одна – бакинец...
А город явно тосковал
По зелени... Его окинешь
Порою взглядом: сер, угрюм...
Но люди в нем душой богаты...
И жадно впитьывает ум
Ребячий имена и факты...
Пусть на зубах скрипит песок,
Когда летят на город смерчи...
Но Моцарт духом так высок –
И бурь песчаных круговерти
Счастливых звуков перелив,
Которые легко рождаю
Не пересилят... Лейтмотив
Любви... Им папе угождаю...
-- Я Баха исполнять могу! –
Он улыбается умильно...
Уроки музыки в Баку
Дает мне Софья Львовна Мильман.
Прекрасный вдохновенный лик
Сияет творческим порывом...
Аккорд финальный – светлый миг...
Пока играю, маму рыбным
Рецептам в кухне учит мать
Моей наставницы еврейским –
«Гефилте фиш» фаршировать...
Мне кроме мамы было не с кем
Уроки эти посещать...
В дом с деревянной галереей
Готова каждый день бежать,
Чтоб Софьи Львовны взгляд скорее
Увидеть – и играть, играть,
Ее азартом вдохновляясь...
Учусь ответственно, на «пять»:
Я папу радовать стараюсь...
Когда случался выходной,
Мы выбирались все на Каспий,
Где не загаженное дно
И чист песок – на пляж дикарский...
Он в воду заходил по грудь,
А ростом он почти в два метра:
-- Плыви-ка дочь ко мне! –
Ничуть
Не страшно... Так вот незаметно
Меня он плавать научил –
Осталось навсегда уменье.
Он с детства лучшим другом был –
И пониманье и терпенье
Неисчерпаемы его...
Всегда поймет, во всем поможет,
Умнее нету никого
И нету никого дороже...
Баку напевами звенит...
Кумиром старших – знаменитый
Бюль-Бюль... А есть еще Рашид
Сладкоголосый, именитый...
А новым временем Муслим
Уже на сцену выдвигаем...
Эх, вот бы подружиться с ним!
Тайком о нем стихи слагаем...
В обычной школе сверх всего –
(Мне сумочку с крестом пошили) –
Я – санитарки: у кого
Не мыты руки – поручили
Перед уроком проверять...
Я проверять-то проверяла,
Но чтоб кого-то выдавать?...
Нет, никого не выдавала...
А дама классная строга
И требовательна – Людмила
Аркадьевна... Хотя строка
В судьбе бакинская сулила
Мне вдохновенье и успех...
Но – дан приказ: ему в Тбилиси –
Приказ опять касался всех...
Прощай, Баку... Опять пролился
Дождь разлучальный... Сесть и встать,
Как полагалось, на дорожку,
Еще одну перелистать
Судьбы тетрадку – под обложку...
Тбилиси – град в объятьях гор...
От описанья воздержаться
Хочу – не ставьте мне в укор,
Читайте в главке у Джорджадзе...
Был новый город для меня
Весь в аромате барбариса...
Я наслаждалась, семеня
По взгоркам старого Тифлиса...
По Мтацминде, где высоко
Княгиня Нина Чавчавадзе
Скорбь излила о том, о ком
России не исгореваться...
Там много и других могил...
В Святой горе нашли успенье,
Кто навсегда народу мил,
Деянья чьи и вдохновенье
Народа возвышали дух...
По эстафете принимала
Меня наставница и друг
Надежный – пианистка Алла
Баграмовна... Она внесла
Стиль векового постоянства,
Воспитанности, свет чела,
Вкус к жизни старого дворянства
Армянского... Еще Давид
Строитель здесь армян приветил...
Царь их доверьем наградит,
Создав традицию: в ответе
За город мелик – армянин...
В течение веков из мэров
Едва ли был пяток грузин –
По пальцам наскребешь примеров...
Армяне, городу служа
Благоустраивали рьяно...
Впитала города душа
Страсть к созиданию... Армяно-
Грузинский город на Куре
Своих армян не забывает.
В их память – дни в календаре
Их именами называет,
Больницы, улицы, дома...
Водопровод армянским мэром
Открыт и телефон... Весьма
Достойны – несть числа примерам.
Ведь даже университет
В столице Грузии – «армянский»...
Не без причины пиэтет
К армянам, честно долг гражданский
В Тбилиси исполнявшим... Мэр
Измвилянц был популярен,
Являл достоинства пример –
И так Тбилиси благодарен
Ему за службу, что, когда
Он, завершив дела земные,
Ушел из мира навсегда,
Его деянья послужные
Признав великими, назвал
Измайловской одну из улиц
Тбилиси, коему отдал
Усопший жизнь сполна... Вернулись
Навечно в город имена
Армян достойных: Арамянца –
(Больница им учреждена),
Добавим Мелик-Казароянца,
Манташева, без коих град
Скучнее был бы и бледнее.
Нет, ими не исчерпан ряд
Имен, что городу роднее:
Гостиница, фуникулер
И уличное освещенье,
И здания, что тешат взор –
Армянского происхожденья...
Здесь жил поэт Саят Нова...
В честь незабвенного ашуга –
Тбилисский праздник роз -- жива
Традиция поздравить друга
Букетом с запахом любви...
Моя наставница, с которой
Часы проводим виз-в-ви
За инструментом, умной, доброй
И обаятельной была....
С азартом Нелли-ученицу
В консерваторию вела,
Дав жизни цель... Мы к ней стремиться
Усердно начали вдвоем...
С ее дружила сыном Сашей...
Тбилисский замкнут окоем
Горами... Город будто в чаше.
Он очень зелен и красив...
Обрывы-кручи над Курою,
Реки стремительный извив,
Метехский замок над горою –
Душа в восторге рвется ввысь,
Вся в восхищеньи этим дивом:
Тбилиси, Тбилисо, Тифлис –
Как можно быть таким красивым?
Отрада сердца, песня глаз,
Нет краше города, поверьте...
В Тбилиси вышла в первый раз
В филармоническом концерте.
.Зал филармонии... Темно...
На сцене я за инструментом...
Игроаю... Красное пятно
Висок украсило моментом –
Волнуюсь... Слушали меня
С не меньшим, видимо, волненьем
Родители... Летел, звеня
Над залом Моцарт в то мгновенье...
-- В консерваторию – одна
Тебе дорога, -- убеждала
Вся вдохновения полна,
Наставница-подруга Алла
Баграмовна... Вдруг поняла,
Как были молоды, красивы
Мои родители... Росла...
И все открыты перспективы...
Звучание сердечных струн,
И приставанья шалопаев...
Но у меня был опекун,
Защитник Дима Николаев...
Себя училась уважать,
Свою девчоночью особость –
И никого не обижать,
Мальчишечье нахальство-робость
Не ставя никому в вину,
Я их, горячих, понимала...
Мою счастливую весну
Несуетливо ожидала...
Она возьмет позднее в плен...
Однажды в горном турпоходе
Вьентамец встретиля, Нгуен --
И стал писать мне письма... Вроде
Ему, студенту не резон
Со мной, подростком угловатым
Быть в личной переписке... Он
В ней видел смысл... Любви проростком,
Мне показалось, быть могла
Причина, та, что побуждала,
Отставив важные дела,
Его писать мне... Узнавала
Из писем, как его Вьетнам
Сезон дождей, Меконг, муссоны...
За что дается дружба нам?
Понятны не всегда резоны....
Здесь было много ярких встреч
В кругу отцовых побратимов
Был скромный человек, сиречь –
Из тех геройских невидимок,
Что службу тайную несли,
Лица в борьбе не открывая...
«Ивана» помните? Могли
Писать с него портрет... Взывая
К нему, просили рассказать,
Как он фашистам делал бяки...
Отмалчивался... Увязать
Геройство трудно с ним, но знаки
Наград высоких на груди,
Его геройство выдавали...
-- Ну, расскажи нам, не чуди...
Отмахивался лишь:
-- Едва ли...
На этих встречах обо всем
Шли меж приятелями споры...
Однажды речь пошла о том,
Что есть ученые, которым
Явилась в голову одна
Невероятная идея,
Что встарь была заселена
Пра-русскими сторонка, где я
В кавказском городе живу...
Его название – Теплица...
Неужто грежу наяву?
А озеро взаправду – Лисье,
К нему мы ездим отдыхать,
А по дороге – маки, маки...
Грузины стали – Лиси звать
То озеро позднее... Враки?
Под шашлычок и лимонад
Те «враки» слушать интересней...
Пусть мужики поговорят,
Ведь все равно закончат песней...
Брал дядя Толя Пижневой
Торжественно свою гитару.
И вдаль плывут над головой
Те песни, что душой впитаю.
Он тоже, как отец, пилот.
В его руках поет, как птица,
Гитара, за душу берет...
Ну, как тут песне не родиться?
А дяди Толина жена
Была, мне помнится, из Омска.
Та голосом одарена –
Вторая Зыкина... Негромко
Начнет – и чистым ручейком
Несет меня родная песня...
Дымок над тихим костерком
Уносит звуки в поднебесье...
Нетав сад арис кидевца
Удзиро лурджи халаси
Сцорэд исэти рогорц шениа
Начарэви царсулис
Нангрэви Нарикаласи
Чаhарасавит шэмогрчэниа...
Тбилисо,
Мзис да вардэбис мхарэо,
Ушэнод сицоцхлэц ар минда...
Сад арис схваган ахали варази,
Сад арис чаhара Мтацминда...
Как этот город не воспеть,
И запахи его и выси!...
Впервые жуткий облик смерть
Явила мне как раз в Тбилиси...
Жил мальчик... Я играла с ним,
Соприкасалась с ним судьбами...
Назавтра стал он неживым –
Отравлен местными грибами...
Забыть поныне не смогла ...
Учительница наша Чара
Свет Федоровна, что была
Чуть взбаламошной, подкачала...
Небесный раскаленный свод...
В том городе всегда темнеет
Внезапно. Солнце упадет
За горы, ветерком повеет –
Тьма непроглядная встает...
Но дочки Нелли нету дома –
Семейство в беспокойстве ждет –
А в школе сбор металлолома...
На что уж выдержан отец –
Пошел к директору скандалить –
И сборам тем пришел конец...
Переезжаем... Нам оставить
Пришлось и город над Курой...
В Москву вели отца приказы...
Тридцатиградусной Москвой
Ошеломлен ребенок сразу...
Сперва нам комнату дают
В московсом коммунальном рае
Семей на двадцать... Пришлый люд,
Что дали, то и выбираем.
Богатый прежде графский дом,
Где барыни и комиссарши
Под общим маялись замком...
У большевички, тети Саши
Причесочка «Даешь рабфак!»...
А «бывшая» Елизавета
Свет Павловна вся в кружевах
И в рюшечках из маркизета...
Кухарка графская была
Так любопытна неуемно...
Кому бы не звонили, шла –
И ухо выставив нескромно
Подслушивала...
-- Кто звонил?
Она с вопросом наготове...
Купцом Найденов прежде был...
Он кряжист, мудр, седые брови...
В те дни от «Гамлета» Москва
От Козинцевского в угаре.
И у меня им голова
Полна... Мне душу прожигали
Слова «Играть на мне нельзя!...»
Я Смоктуновскому внимала
С восторгом... Датский принц, дерзя,
Пугал и восхищал... Взломала
Барьеры прозы бытия
Шекспировскою острой мыслью...
Казалось: Гамлет – это я...
Заоблачной витаю высью...
Найденов фразою простой
Обрушивал меня на землю:
-- Шекспира не любил Толстой...
Не верю в это, не приемлю...
-- Да, вот вообрази-ка, граф
Шекспира не считал великим
Он был, я полагаю, прав...
Вот новость! Ведь обоих книги –
Сокровища моей души...
-- Я не могу понять Толстого...
-- Поймешь позднеее. Не спеши...
Нет объяснения простого...
Тот графский дом, где я жила --
На Пушкинской, с «Россией» рядом...
Когда я утром в школу шла,
Встречал поэт спокойным взглядом.
Он мне рассеянно кивал...
Я варежкою оттирала
От снега серый пьедестал...
В Москве я сердцем замерзала...
В тех южных, ласковых местах,
Была везде, всегда любима...
В Москве не то все и не так.
Вся, как арктическая льдина,
Жестоким холодом меня,
Морозом мартовским встречает,
Нет в душах теплого огня...
Класс из общенья исключает
Меня, казнит за полноту,
За мой тбилисский говор южный...
Души открытость, доброту
Отвергли, как балласт ненужный...
Москва не верила слезам,
Не открывалась мне навстречу
Добром, души ее Сезам
Закрыт пришедшей издалеча.
От холода внутри и вне
Внезапно сильно заболела...
Тогда лишь девочки ко мне
Пришли из класса – и несмело,
А все же дружба родилась...
И паренек Румянцев Саша,
Чья в классе непреложна власть
И с кем судьба похожа наша
За тем отличием, что он
Сын моряка и северянин,
Мне дружбу подарил. Бетон
Был неприятья прорван рьяным
Высоким рыцарством его,
Достоинством морской элиты...
И у «престола» моего
Весь класс, как было прежде... Квиты...
Но тесной дружбы нет как нет:
Отряд шагает к Терешковой,
Я – в музыкалку... Всем привет!
Все – в зоопарк, а я музшколой
Вновь ангажирована... Нет
С другими полного контакта.
Живу отдельно. Тет-а-тет
Порой лишь с Пушкиным де-факто
И с Бахом... В маленьком мирке
Живу в согласии с собою
С надеждою накоротке
На алый парус над судьбою...
В спектаклях школьных мне дают
Грибков «возвышенные» роли...
А я ведь втайне – Гамлет... Лют
Надрыв несовпаденья, воли
Закалка --- мол, не заклюют
Тычки с неуваженьем вместе,
Пробьюсь... А вскоре нам дают
Квартиру в Щукинском проезде...
И мне четырнадцать уже,
Но я на Пушкинскую езжу
В музшколу... Мощное туше –
Все аплодируют, но брежу
Не клиберновскою давно
Пианистической карьерой,
Хоть убеждают все: дано
Мне повторить его манерой
Той романтической игры,
Которой взял он в плен планету...
Не возражаю до поры,
Хоть знаю, что запала нету...
Но вот мне выдали диплом.
Его перевручаю маме...
-- Тебе. Я ставлю крест на нем,
На музыке... Отныне гаммы,
Сонаты, фуги навсегда
Отменены, забыты... Баста!
-- Как, почему? Куда ж тогда?...
А мы-то... Пожалей хоть нас-то...
-- Мне должно пожалеть себя...
Себя я журнаистом вижу...
В тренвоге вся моя семья:
День аттестата ближе, ближе...
Татьяна, мамина сестра
Тревогу в доме разрядила.
Она решительна, мудра:
-- Здесь нужно не вздыхать уныло,
А подготовиться всерьез...
Журфак запросит публикаций...
Ответом будет на запрос
Журнальный хит – без профанаций...
Есть популярнейший журнал
Про жизнь спортивную России.
Его Горянов возглавлял...
Ну, подкатили, попросили...
А школа, где теперь учусь,
Она как раз со спорт уклоном...
Я «мыслию по древу» мчусь –
Непросто авторам «зеленым»
Строки волненье обуздать...
Я чувствую, что стиль неловок...
А как же очерк мой назвать?
Простой сложился заголовок:
Ведь школа «Самая...» всегда,
Конечно «...лучшая»... И ладно...
Сдала свой опус... А когда
Он вышел, так душе отрадно!
И видит школа: журналист
Родился! И мешками письма
Мне шлют читатели...
-- Не злись,
А каждому ответь... -- Взялись мы
Подтягивать предметы. Те,
По коим предстоит экзамен.
Иду решительно к мечте,
Гляжу открытыми глазами
На предстоящее...
-- Тебя, --
Вещает нанятый историк, --
Валить все будут... Все стерпя,
Лишь тот пройдет, кто суперстоек.
А потому тебе вопрос
Сперва про князя Святослава...
Так, стоп... Теперь спрошу вразброс
Про Думу: кто в ней слева, справа?...
...Теперь --- про Курскую дугу...
...Потом расскажешь про Урарту...
-- Так, вперемешку, не могу!
-- Должна! Ты ставишь жизнь на карту...
Готовит к русскому меня
Профессор МГУ Таисья
Свет Афанасьевна... Ни дня
Без сочиненья... Закулисья
Вступительного и она
Мне обстоятельства раскрыла
До основания, до дна...
Я, маме уступая, было
Уж согласидлась на филфак...
-- Засохнешь там, -- твердит Таисья. –
Журфак твой выбор. Только так! –
Скорей всего, что согласись я
Филфак столичный штурмовать,
Учила б греческий с латынью,
Зато пришлось бы тосковать
По журналистике поныне...
Ну, так – опять журфак позвал,
Готовлюсь истово азартно...
Но подстерег меня завал
По математике внезапно.
По ней – вишу на волоске.
Глядишь – и выгонят из школы.
Тогда отец накоротке
Пошел решать вопрос... Укоры
Математичек все отбил
Все нашей Вере-директрисе
Растолковал – и убедил...
При ней – защитнице и «крыше»
Все ж получила аттестат...
В нем – все пятерки... Только тройки –
По математике... Летят
Дни летние быстрей, чем строки...
Вот день решения пришел –
И мы относим документы...
Я не одна, -- что хорошо –
С Андрющей... Абитуриенты –
Мы оба из когорты тех,
Кого готовила Таисья,
Надеемся, что лучше всех..
Андрюша Леонидов... Лисья
Мордашка... Вежливый всегда,
Улыбчивый, не без подтекста...
-- А мы ведь конкуренты...
-- Да --
И нет: нам конкуренты те, кто
Пришел без подготовки... Мы
Опередим их и поступим... --
Шум абитурной кутерьмы...
Их беспокойством не остудим
Решимость все преодолеть...
Худой взлохмаченный мужчина
Пугает: суперконкурс ведь –
Какая привела причина
Меня внезапно на журфак?
Меня в ответе распирало:
-- Я просто не смогу,
-- Так, так, --
Жить без журфака! – Удивляла
Сама себя ответом, но
В нем не было и грана фальши.
Я чувствовала: мне дано
С журфаком быть по жизни дальше...
Он о политике спросил
Без интереса, между делом,
Взял документы, огласил
Что должен, словом, в общем-целом,
Пришла экзаменов пора...
Со мною папа – талисманом...
Ответственнейшая игра –
Все на кону. Нельзя и в малом
Засбоить...
-- Здравствуй, как дела?
А я – Карелина Татьяна...
Литературу всю прочла,
Вот с грамотой – полна тумана...
Я сяду рядышком с тобой.
Поможешь, если в грамотешке
Себе я покажусь тупой? –
Так и свели пути-дорожки
С одной из будущих подруг.
Ее отец, Карелин Лазарь –
Писатель... Впрочем, я не вдруг
Узнала этот факт, не сразу...
Таких, как Таня, без затей
Перекрестили нецензурно –
(Поздней узнала) – в пис-детей
Находчиво и каламбурно...
Татьяна шлепнула на стол,
Как разрешалось, шоколадку,
Платочек сверху – и пошел
Процесс размеренно и гладко...
Пишу почти что наизусть:
С Таисьей каждый день писали...
Волненье подступает – пусть –
Ошибку допущу едва ли...
Предпочитаю ясный стиль –
Настропалила так Таисья...
По залу – в заднице фитиль? –
Тишком снует – повадка крысья –
Экзаменаторша... Вдруг к нам –
Хлоп по платочку:
-- Так, шпаргалка! –
Довольный взгляд по сторонам...
А там всего-то шоколадка...
Сердито удалилась прочь
Без извинений эта крыска...
Нет чтобы поддержать, помочь...
А впрочем, заключенье близко...
Туше – торжественный финал.
Сдаю работу и – на выход...
Изволновавшись, папа ждал...
-- Ну, что, девчонки, как там?... Вы хоть
Успели?... Написали все?
-- Не жду сюрпризов. Полагаю,
Что написали хо-ло-со...
Мой папа...
-- Таня... Помогая
Мне, ваша дочь,спасла мне жизнь...
-- Зачем так пафосно, подруга?
Готовься крепче и – держись...
Мы пробежали четверть круга –
Еще три четверти бежать...
-- Пока! Увидимся на устном...
-- Пока, Танюша. Так держать!...
Отец стал отчего-то грустным...
Четыре четверти пути
Прошла сквозь абитурный хаос...
Журфак, в студенты посвяти!
Звени для нас «Гаудеамус!»
Гаудеамус игитур,
Ювенес дум сумус.
Гаудеамус игитур
Ювенес дум сумус
Пост югундам ювентутем,
Пост молестам сенектутем,
Нос хабебит хумус,
Нос хабебит хумус.
Уби сунт, кви анте нос
Ин мундо фуэрэ?
Вадите ад Суперос,
Трансите ад Инферос.
Уби ям фуэрэ!
Вита ностра брэвис эст,
Брэви финиэтур;
Вэнит морс велоцитер,
Рапит нос атроцитер.
Немини парцетур.
Виват Академиа!
Вивант професорэс!
Виват мембрум кводлибет!
Вивант мембра квалибет!
Семпер сунт ин флорэ!
Вмант омнес виргинес,
Грацилес, формозэ!
Вивант эт мулиэрэс,
Тенерэ, амабилэс,Бонэ, лабриозэ!
Вивант эт Республика
Э кви иллам регит!
Вмвант нострум цивитас,
Меценатум каритас,
Кви нос хик протегит!
Переат тристициа,
Пэреант долорес!
Переат Диаболюс,
Квивис антибуршиус,
Аткве ирризорэс!
Бери, журфак, над нами власть,
Вступаю в братство, не робея...
И началась, и началась
Студенческая эпопея...
Во мне еще живет азарт
С восторженным энтузиазмом...
Но убивал его истпарт
С мврксизмом всем, сиречь, маразмом.
Вот: обязательно представь
Професссорше свои конспекты.
Нет – с «неудом» себя поздравь:
Она не признает «аспекты».
Ей Карла с Фридрихом подай,
«Перекаляканные» лично...
Не перепишешь – то беда...
Пишу, ругаясь неприлично –
Уходит время ни на что...
Есть интереснее предметы
Но министерство не нашло
Умнее ничего, чем эти
Маразм-марксистские дела,
Чтоб бедным нам мозги зашорить...
Студгруппа... В ней себя нашла
Не вдруг... Уклон языковедный
(Коль позабудем про истпарт),
Литературный мне по нраву.
Здесь главным блюдом а ля карт –
Кучборская с «античкой»... Славу
Кучборской не затмит никто
Едва ль кому еще когда-то
В стеклянном нашем шапито
С таким восторгом будет внято.
Одно на тысячу веков
Рождается такое диво...
Она из штампов, из оков
Нас корчевала резко, ибо
Была в том миссия ее...
На пальце перстенек с камеей...
Воображение мое,
С которым спорить не умею,
Мне: «Греческое» -- говорит –
Я этому со страстью верю...
На возвышении стоит
С осанкой царскою... Немею:
Начнется таинство сейчас...
Шумит вертеп и колобродит..
Она стоит, молчит – и раз!
Бросает толстый том. Он вроде
Уже готов слететь на пол,
Но – вот вам явленное чудо:
На самый краешек, на стол
Устраивается... Покуда
Летит – вниманье на него –
И -- на нее перелетает...
Всех поражает волшебство –
И в ту секунду начинает
Богиня страстный монолог...
И нет таких, чьи сонны очи,
Чьи изучают потолок...
Так выразителен и сочен,
Так страстен жест ее и слог...
И вдруг доходит, что не сказка,
Не выдумка тот миф, что смог
Преодолеть века... Привязка
Ее возвышенной души
К ушедшим в Лету персонажам
Все загрубелое крушит
В сознаньи-подсознаньи нашем –
И непогасших истин свет
Нас озарив, одушевляет –
И бездуховных больше нет
В собраньи нашем... Отнимает
Она неверие... Теперь
Высоким чувствам и идеям
Открыта в наше сердце дверь –
И не закрыть ее... И где я
Впоследствии ни окажусь
И с кем отныне ни поспорю,
Неволей-волей удержусь
На уровне духовном... Взору
Дана способность вглубь и вдаль
Лететь сквозь время и пространство,
Пронизывая, как хрусталь,
Зломыслие и интригантство...
В ней большевизма ни на гран,
Ни страха нету в ней ни злобы...
Общенье с нею – из наград
Судьбы – изысканных, особых...
Татаринова... И она
Нас вдохновенно возвышала...
И в ней духовная струна
Медиумически звучала
Как если б сам старик Боян
Ей сказы сказывал под гусли
И пел – а голос был медвян...
Мы, слушая ее, прижухли:
Она читает нараспев
Сказанье о святой Февронье
То радость чистую, то гнев,
Как будто воду из ладони,
Татаринова в души льет,
А голос то гремит набатом,
То нежной лирою поет...
И я сочувствую ребятам,
Кому услышать не дано
Тех душ сверхчистое звучанье,
Которым раскрепощено
И наше миросозерцанье...
Наш Вакуров, конечно, ас,
Но мне он малосимпатичен:
Нетонок – и не слышит нас –
И с голосом каким-то птичьим...
Бвл случай: в коридоре мы,
Девчонки, громко хохотали
Среди привычной кутерьмы...
К нам Миловидова: не ждали
Ремарочки, которой нас
Раиса перевозбудила:
-- Смеетесь? Молоды сейчас?
Чтоб сеть морщин не исказила
Девичьи лица, надо впредь
Уже не «ха-ха-ха» смеяться,
А «хо-хо-хо»... -- Нет. не суметь
От «гы-гы-гы» нам удержаться...
Характер трудный у нее,
Хотя язык, конечно, знала...
Произношение мое
Довольно жестко исправляла...
Я с группой сблизилась не вдруг.
Средь нас немало перестарков,
У коих свой, особый круг –
Работавших, поживших... Шварк об
Оставшееся позади –
И перестарки на журфаке.
Мне с ними неуютно...
-- Жди, --
Твержу себе, -- увидишь знаки,
Что ими принята в их круг,
Не торопись, не торопи их...
Сближенье началось не вдруг –
Как будто некто вправил вывих,
На место водрузив мозги...
Я Скоркиной стихи читала...
Глазами полными тоски
Раиса Тютчеву внимала.
Что с нею: слезы на глазах,
А с виду Райка грубовата.
Дрожит признанье на устах:
-- Так было... у меня... когда-то...
Уже немыслимо давно
Во мне то горе утонуло...
А позабыть не суждено:
Ты тайну сердца отомкнула...
И стала ближе и родней
Мне эта тетка-перестарок...
Вдруг легче и отрадней с ней,
А позже и с другими стало.
Со Скоркиной хочу дружить.
Она мудра и справедлива.
Как мать, подскажет, как мне быть,
Как стать и жизнь прожить счастливой....
Не все я понимала в ней,
Была порой колючнй, мрачной....
Но опытом нелегких дней
Она богата однозначно...
Наивную предостеречь
Меня от глупостей сумеет...
Нет, я не дам себя увлечь,
Неважно, что сердечко млеет...
Но я его запру в скафандр,
Не покажу, что дрожь в коленках...
Мне симпатичен Александр –
Гусар недавний – Иваненко.
Всегда улыбчив, деловит,
Неотразим по-капитантски,
Как на разводе – внешний вид...
Поди, влюблялись маркитантки,
Где полк его стоял, везде?
Неотразим со страшной силой...
Лариса из Улан-Удэ
Себя считала некрасивой...
-- Лабарова, не комплексуй,
Старалась ей внушить Раиса. –
Найдется вскоре обалдуй,
Что скажет: «Без тебя, Лариса,
И часа не могу прожить!
Всю жизнь мечтаю о бурятке,
Чтоб руку с сердцем предложить!» --
Смеется Ларка – все в порядке...
Слух немки был бы оскорблен:
Гыгычет Ларка мелким бесом...
А, кстати, на нее Семен
Глядит с сугубым интересом...
Семен... Я лучше промолчу...
Все начиналось так лазурно,
Воспоминаний не хочу --
Иначе брякну нецензурно...
Хоть Ларка из Улан-Удэ –
Из Забайкалья, из Сибири, --
В столице мерзла, как нигде:
-- Да, злые там морозы были,
Но воздух суше, нет ветров,
А в здешнем климате промозглом
Ледышкой каждое ребро
К пальтишку изнутри примерзло.
Сейчас бы омульей ухи –
Согрелась вмиг бы! – возмечтала...
Впервые Радка мне стихи
Цветаевские прочитала...
-- Твой русский классный!
-- Много раз
В Москву с отцом звал ордер «царев»...
-- Отец-то кто?
-- Его у нас
Все знают: генерал Кацаров...
В софийском доме русских книг –
Полно... С моей сестрой Венетой
Маринин каждый знаем стих.
Она сверкающей кометой
Сквозь злое время пронеслась...
Зато стихи ее бессмертны.
Над ней теперь любая власть
Не властна... Не напрасны жертвы... --
Вот так же лет пяток назад
Мне девочка одна читала
Есенина под звездопад
В пионерлагере... Узнала
Впервые: был такой поэт...
Те строки сердце занозили...
Стих русский! Вдохновенней нет
В природе... Навсегда влюбили
В себя хрустальные слова...
Боль русских трепетных поэтов
Меня терзает... Голова
Склоняется у их портретов...
Ах, сколько нужно толстых книг
Нам за семестр перелопатить...
Ярка Танюша Савиных,
Талантлива, тонка в обхвате...
Не то, что Таня Пайс и я...
Мы две пампушечки-толстушки,
И мы с ней – близкие друзья,
Что значит больше, чем подружки.
Соседки по двору... Привел
Рок вместе на журфак в то лето...
Мы с ней играем в баскетбол
За честь родного факультета...
Таков наш первокурсный хор,
Я в нем едва ли запевала...
Учусь – не ниже, чем на «хор»...
А в курсовой – о «После бала»
Толстовском выводы пишу...
Мою Таисью вспоминаю
С признательностью... Сгоношу
Работу в срок, что нужно, знаю...
В самокопаньях и борьбе
С собой семестр растаял первый...
Он стал ступенькою в судьбе,
Но измотал, издергал нервы.
С Татариновой началась
Вначале сессия, с провала...
Да, незачет мне. Сорвалась...
Вот – на Таисью уповала,
А знаний не хватило мне...
Но успокоила мэтресса:
-- Чуть подучи – и на коне!
Читаю не без интереса
Повторно... Славный Даниил
Заточник жарко словесами
Стариными взывал-молил
Всемилостивейшего... Маме
Читаю те моленья вслух....
Великолепен слог старинный.
Воистину – здесь русский дух,
Здесь чудеса.... Вздохнув, по длинной
Дорожке далее прошла:
Истпарт, марлен, литвед, античка...
Еще машинопись была
С физвоспитанием... Синичка
В руках – где «хор», а где –«зачет»...
Все с Божьей помощью свалила...
Я изменилась... Все течет –
И все, что было, закалило...
Каникулы на Клязьме... Снег,
Лыжня и перелом лодыжки...
.Боль. гипс – и разбирает смех:
Тот перелом меня за книжки
По древне-русской усадил
В заснеженном пансионате...
Вот так мой жребий начудил,
Что, видно, служит в деканате...
Но и со сломанной ногой
Я на танцульки ковыляла –
И это – номер цирковой,
Как в гипсе гордо твистовала.
Когда приехала домой,
Конечно, ужаснула маму.
Но был доволен жребий мой:
Довыполнила уч. программу,
Татариновой пересдав...
Второй семестр был в чем-то легче,
Однако был один удав –
Кириллов-логик, что калеча
Нам судьбы, издевался всласть...
О, как он, сволочь, упивался,
Над нами ощущая власть,
Как откровенно издевался...
Поляк Гжегорчик... Поварнин –
«Искусство спора» -- это вкусно.
Горда, что подружилась с ним:
Растолковал нам, как искусно
Атаки в споре отбивать,
Переходить в контрнаступленье –
И я могу истолковать
И суть приема и значенье...
Но логик заставлял решать
Неисчислимые задача...
Пришлось предмет пересдавать
Мне восемь раз – и чуть не плача
Я к ассистенту подошла...
И этот сжалился над бедной:
В зачетке стал писать... Но зла
Судьба: удав вернулся вредный –
И вновь едва не помешал
Освободиться из капкана,
Но ассистент не сплоховал:
Зачетку сунул:
-- Убегай на...
Кириллов сед и лупоглаз...
Чего ему недоставало?
Когда сдавала в пятый раз,
То самолично наблюдала...
Зачетку у соседки взяв
Ее колючими глазами
Гипнотизировал удав...
-- Свободны вечером? – словами
Надежду девушке подал...
-- Да, да, конечно, я свободна!
-- Тогда идите, -- он сказал
Со злобой, -- и начав сегодня,
Учите логику всерьез...
Из-за Кириллова-удава
Весь курс пролил немало слез...
Был не экзамен, а расправа...
Прологом к сессии была
В ВДНХ-овской газетенке
Неделя практики... Дала
Недавней школьнице-девчонке
Внезапно новый взгляд на мир...
Причем здесь Даниил-Заточник?
Завод: шум, грохот... Бригадир –
Седой, как лунь, старик-станочник ---
К нему с блокнотом подошла –
Послал тотчас меня подольше...
Та брань обидой обожгла –
За что? Не дал, зловредный, даже
Сказать, кто я и почему...
Начальник цеза дал другого...
С тем говорилось по уму,
В блокнотике осталось много –
И зарисовка удалась...
Растолковал начальник цеха:
Над первым рубль имеет власть –
И репортерская потеха
Его могла бы оторвать
От вдохновенного процесса
Добычи денег... Вспоминать
Картину заводского цеха
Я буду, надо полагать,
Довольно долго – апечатлила...
Под зарисовочкой стоять
Двум именам... Сусаннке было
Не до завода. У нее –
Жестокая любовь с Борисом
Молодкиным... Перо мое,
А этот опус был подписан
Влюбленной Конторер еще...
Вдобавок что-то написала
Про самодеятельность, что
Уже труда не составляло...
Второй семестр был озарен
Учителей с заглавной буквы
Духовным подвигом... Пленен
Курс Шведовым... Из первых рук вы
Ученье брали от него...
Нес -- точно воду чистой чашей
Подвижник дела своего,
Знаток Шекспира величайший...
Жаль, вскоре мтра хоронить
Пришлось... Но в нас, уже последних
Успел он знанье перелить –
И курс наш между ним посредник
И будущим... Нам открывал
С любовью Западов великий
Родной словесности портал...
Хранит душа святые лики
Учителей... В толпе толкусь
Вся в сессионной лихоманке...
Я у порога так боюсь,
А за порогом, в целом, марки
Высокой не роняю... Шли
Мы по зачетам – по ступенькам
К вершине курса... На мели
Лишь логик подержал маленько,
Но обошла на вираже...
В награду девочке ириски
И шоколадное драже...
Потом был пляж евпаторийский...
Товарищ папы, генерал,
Муж тети Эммы, дядя Миша,
С собою в южный город взял
Меня с Ириной... Обломился
Веселый отдых от щедрот
Минобороны мне с Ириной...
И сына генерал берет...
А Вовик вырастет скотиной:
Все ищет, чем бы навредить...
С отцом живет в пансионате.
Мы – на турбазе... Нас будить
Приходят рано...
-- Бога ради,
Вы дайте нам хоть здесь поспать!
-- Все на зарядку! – выкликали, --
Бегом по кругу! –
Мне бежать
Со сломанной ногой едва ли
Разумно... Словом, как везде,
Там благоглупостей хватало...
Но солнцу, воздуху, воде
И дружбе время уделяла...
Ирины папа уповал:
Дочь под контролем дяди Миши.
Он, кстати, тоже генерал
Известный – генерал Камышин.
И дядя Миша нас пасет,
Хоть ненавязчиво, но четко,
Как не сумел бы целый взвод.
Он нм и дядька здесь и тетка,
В одном лице,, отец и мать...
Не будь его, была б опаска...
Всегда легко того понять,
В ком МГУ-шная закваска..
С таким так просто тет-а-тет,
Общенье – сердца именины...
Прет философский факультет
Густым фонтаном из Ирины...
Нам есть о чем потолковать.
У нас – античные поэмы –
Мне их приятно вспоминать,
А у нее – философемы
Эпохи той же... Обе с ней
Серьезнейшие мы девицы.
И друг у дружки в беге дней
Общенья можем подучиться
Чему-то важному для нас...
Потом Ирина отдалилась –
К парням МГИМО-ным подалась,
В компашку к ним определилась.
Ну, и Господь с ней, коли так
Ей лучше, пусть с чужими дружит,
Как говорится, в руки флаг!
... Москва, сентябрь... Опять закружит
Журфаковская карусель...
Какое здание досталось!
Из флигелька, что был досель,
Журфаковская перебралась
Семья в торжественный дворец:
Шатер стеклянный, баллюстрада...
Архангельский мужик-мудрец
Не сводит пристального взгляда,
Зовет нас воспитать в себе
России собственных Невтонов
И – (под надзором КГБ) –
Свободных разумом Платонов...
Я с удовольствием учусь,
Мне все предметы интересны...
Истарт с тырпыром... Ладно, пусть...
Скучны и сухомятно пресны
Предметы, коих суть – марксизм...
Никто бы их учить не брался...
Боимся – навставляют клизм,
Декан по крайности поклялся...
Хлебаем муторную муть –
Осточертело выше крыши...
Ну, правда полегчало чуть
Нам с Козочкиной – легче дышим...
Митяева была грозна
И прессовала нас жестоко:
Давай конспекты! Довоздна
Передирали тупо. Прока
В той писанине ни на грош,
Что Козочкина понимает...
С ней бродом бред переползешь –
Не давит нас, не дожимает...
Экзамен... Думала – каюк...
Но все передирают с книжек.
Истпартовский тупой гроссбух,
Самозабвенно к носу ближе
Подтаскиваем – хорошо!
Но у кого-то он свалился –
Да так, что классом гром прошел...
Народ в испуге затаился...
Невинный сохраняя вид
Демократичная мэтресса
Неподражаемо хохмит,
Чем избавляет нас от стресса:
-- Чья промокашка на полу? –
И хохот группу накрывает...
Старушке воздаем хвалу...
Та хохма водушевляет
Входя в студенческий фольклор...
Однажды под шатром стеклянным
Вдруг завязался разговор
С Баталовым Володей... Рьяным
Он был любителем стихов –
И познакомил с Мандельштамом –
И будто вырвал из оков
Поэта... Праздником нежданным
Те музыкальные стихи
Открылись для меня впервые –
И словно пташечку в силки
Пленяют образы живые...
Я получаю насовсем
Машинописную подборку.
Глазами эти строчки ем,
Вбирая жадно их в подкорку...
Цветаева и Пастернак
Уже в моей душе сияли,
А Манделштам мне подал знак –
Он так мне ясно просигналил,
Что явно неспроста стихи
Мою отстраивают душу
И колят рифмы, как штыки
И, как морской прибой на сушу
Выплескивают на меня
Поэты боль свою и радость
И вдохновляя и казня,
Даря и горечь мне и сладость...
Словесник новый, Ковалев
С начала Пушкинского века
Снимал безмыслия покров,
Добавив в наши души света...
На фоне пламенных стихов
Под этим же шатром стеклянным
Явилась первая любовь –
Не тем несчастьем окаянным,
Которым маялась тогда
Сусанна, близкая подруга...
«Гори, гори, моя звезда,
Звезда любви...»... Ни гром ни вьюга
Ее не смогут погасить...
На свете, к счастью, есть мужчины
Чьи образы в душе носить
Мы не устанем до кончины...
А от деталей воздержусь,
Не расплескаю ни глоточка...
Любовью первою горжусь –
И все на эту тему. Точка.
Нас «диаматил» Селезнев.
Он был похож на Фантомаса
Он знает много умных слов,
Мозгов немерянная масса.
Но странный термин в обиход
Он ввел – и нас им развлекает,
Когда его пускает в ход...
Аудитория вздыхает:
Словечко клевое, давай!
Он:
-- ... Жижица... –
И все в восторге...
Давай, профессор, развивай,
Внедряй в незрелые подкорки
Марксистскую белиберду,
Законопать нам диаматом
Мозги с печенками, в узду --
Свободомыслие – диктатом
Безбожно выдержанной лжи,
Профессор лысый нас напичкай,
Напяль нам шоры – и держи...
Не то вспорхнет свободной птичкой
Душа раскованная ввысь –
И явится, ЦК пугая,
Непозволительная мысль...
Спасибо, Селезнев: ругая
Запретный нам идеализм,
Ты выдавал ориентиры,
Куда мы побежали из
Марксизма, сбрасывая гири
Мировоззренческой муры...
О Ванниковой... На зачете
Пыталась ей раскрыть миры
Моей души. Она в полете
Широкий обрела обзор...
Метресса не дает простора
Для самовыраженья, вздор
Пустячный тянет скучно... Шоры
Фактологические ей
Всю перспективу закрывают...
Военка... В сумме кучу дней
У нас бездарно отнимают.
Какие, к дьяволу из нас
По совести сказать медсестры?
Министр в погонах дал приказ...
Отдать приказ, конечно, просто,
Но половина из девчат
При виде крови выпадает
В осадок: стеклянеет взгляд,
Брык – в обморок... Их поднимает
Метресса, нашатырь под нос...
Такие вот из нас медички.
Уколы делаем, взасос
«Рот в рот» -- хоть не в анатомичке –
Друг другу дышим, чиоб «спасти»...
Надеемся, не пригодится,
А там – Бог весть... Судьба, учти:
Мы никудышные сестрицы...
Обременяют сверх всего
Еще дежурствами в больнице...
Возможно, что-то из того,
Что здесь узнаем, пригодится,
Когда нас поведет стезя
По журналистским перспективам.
Заранее узнать нельзя,
Какое знание к счастливым
Порогам жизни приведет...
Семестр закончили. Забудем.
...Каникулы!
-- Лыжню! Вперед!...
Ура!...
И нам, как белым людям,
Студентам надо отдохнуть...
И мы веселою компашкой
На Селигер держали путь,
Где на турбазе после тяжкой
Учебы славно развлеклись...
Там Гескин, Грунька и Сусаннка,
Виталик Найшуль... Вот где жизнь,
Свобода, воздух, сосны, санки...
Гитара, песни, споры, смех...
Гуляли... Славно отдыхали...
Да вот, ввели кого-то в грех:
Телегу в МГУ послали...
Был с иностранцами скандал,
Причем, с жестоким мордобоем...
При нас проректор зачитал
Телегу... Мы стояли строем...
Он удивленные бросал
На нас, детей московских, взгляды...
Он ничего не понимал...
-- Лапшу мне на уши не надо
Так нагло вешать... Наглецы,
Хотели явно вас подставить...
Ну, я им покажу! Лжецы!
Идите, с вами все!...
Прибавить
Одно лишь к этому могу,
Что разобравшийся толково
Тогда проректор МГУ,
Не знал нас прежде... Рыбакова
Должна бы знать нас хорошо,
А вот – поверила «телеге»,
А от нее слушок пошел
По факультету... Мы в забеге
По семестровой колее:
Конспекты, семинары, встречи...
В февральской белой кисее
Профессорские стынут речи...
Как нам, однако, повезло!
Как нас удачно Провиденье
Под эти своды привело...
Бабаев – вот оно, везенье!
Не собираясь удивить,
Он был понятным и конкретным.
Но начинает говорить,
Так, слоно делится заветным:
-- О Пушкине сказать любой
Способен или очень мало
Иль очень много..., -- пред собой
Кладет профессор книгу... Стало
В аудитории слыхать,
Как он задумчива вздыхает, --
Но не дано всего сказать,
Всего о Пушкине не знает
Никто, -- и поведет рассказ
Поэт Бабаев о Поэте...
Конечно, он не первый раз
И не последний знанья эти
Переливает в души тем,
Кто жаждет истины и света...
А вот как он касался тем
О современниках Поэта:
--- При Солнце не увидишь звезд
Однако это же не значит,
Что нет их в небе... – Внешне прост,
Негромок – сам звездой маячит
Для каждого, кто повстречал
В пути Учителя и Барда,
Кого, как старший, привечал,
Был счастлив, словом Эдуарда
Напутствованный на стезе
Поэта... Сам, интеллигентский
Мечтатель вопреки грозе
Военной был, юнец ташкентский,
Тем счастлив, что его стихи
Одобрила святая Анна
Ахматова... Судьбы штрихи
Его сводили постоянно
С великими... Святой Корней
Чуковский, Мандельштам Надежда,
Которой не было верней,
Когда фашистов тьма кромешно
Свет застилала всей стране,
Его ввели в литературу...
Через него от них ко мне,
Судьбы меняя партитуру,
Незримая тянулась нить,
Чего пока не осознала.
Но я судьбу благодарить
Должна за встречи с ним... Немало
Мне пан Рожновский Станислав,
Шляхтич московский, слез добавил,
Судьбоведущим также став...
Он, «дядя самых честных правил»,
Когда о Гофмане читал,
Предупредил нас громогласно,
Что предисловие писал
Дурак к собранью сказок...
-- Ясно? –
Что значило: не сметь ему
Ту пересказывать бодягу –
-- Не пожелаю никому
Того, что будет...
Спать не лягу,
А все же Гофмана прочту, --
Себе пообещала гордо.
Но сил не стало... На лету
Ту книжку в переплете твердом
Открыла... Предисловье... Так...
Хотя б его перелистаю –
И на экзамен... Боже! Знак
Судьбы: в билете я читаю...
Конечно, «Гофман...» И «Гюго...» --
Ну, этого я точно знала.
И на великого его
В сраженье с мэтром уповала...
-- Позвольте я начну с Гюго...
-- Нет, начинайте по порядку...
Как безволосая маго –
(Макака) -- излагаю кратко
То предисловие... Усы
Встопорщились у Станислава,
Предмет его мужской красы
Так заострился, что расправа
Не заставляла долго ждать
Себя – и не подзадержалась.
Он не сумел себя сдержать:
-- Вон! – заорал... – Какая жалость:
-- Ведь я все знаю о Гюго... –
Едва не взял меня за шкирку,
Как безволосую маго,
Прорвал пером в зачетке дырку –
И злобно указал на дверь...
Я вышла и стою, горюю...
Вот незадача... Что теперь?
Ведь я же днюю и ночую
Обычно с книжкой «на носу»,
А вот – не пофартило сдуру,
Хоть лучше многих знаю всю
Серьезную литературу...
Меня жалеет коллектив,
И мой пример – другим наука,
А я решаю, подостыв,
Что недруга сумею в друга,
Причем, сегодня, обратить.
Ведь я же мэтра уважаю.
Он умный – должен ощутить,
Кто я и что – соображаю.
В расстройстве возле двери жду.
Усталый Станислав выходит.
Я параллельно с ним иду...
Взгляд бросил – не сердитый вроде...
С признанья начинаю: прав
Профессор: я не дочитала,
На ночь оставила... Устав,
Свалилась в сон. И вот, попала...
Остановился:
-- Ладно, так.
Ступайте-ка в библиотеку
Читайте – и обратно... -- «Враг»
Стал точно другом. Человеку,
А не безмысленной маго...
Я прочитала... С упоеньем
Мэтр слушал...
-- А теперь – Гюго! --
Ну, тут уж выдала со рвеньем...
Зачетку снова в руки взял...
-- «Отлично», Нелли не выходит...
Каллиграфично написал
«Хор»...
-- Так-то лучше вроде...
Две пятых долгого пути
Прошла – два курса... До итогов –
Еще... Не поле перейти –
Три трудных года, сто уроков...
|
|