Дача зимовала под Барыбино.
Утопал в сугробах сонный сад.
Месяц плыл в пурге златою рыбиной,
уходя от бредней и засад.
Завывала дачница-метелица,
на свой лад справляя Новый год.
На террасе таяла поленица.
Пил-гулял студенческий народ.
Было уж, наверно, полвторого
или два… Да в этом ли вопрос?
Не было какой-то Снегирёвой,
а метель мела, крепчал мороз.
И поскольку был я самый трезвый
из гулявших, выпивших повес,
мне сказали: "Ну, давай, конь резвый,
дуй за Снегирёвой через лес!"
"Да она, наверно, не приедет.
Спит в Москве на белых простынях!"
"Нет!" - взревели пьяные соседи,
вытолкав с крыльца в метель меня.
Что ж... Побрёл я по лесной дороге.
До платформы было вёрст под пять.
Заплетались и скользили ноги,
и хотелось в снег упасть да спать.
Дьявол меня дёрнул так напиться?
Бес ли подтолкнул на скользкий путь?
Где ты, Снегирёва? Где ты, птица?
Иль в снегу сподобилась заснуть?
Над платформой фонари качались,
по платформе вьюга снег мела.
Одинока, будто на причале,
не меня ли девушка ждала?
Волчья шубка от пурги седая,
взгляд испуган, тонет лик в шарфе.
Смотрит на меня, поди, гадая:
что за отморозок подшофе?
Заглянув в глаза её сурово,
так и не достав во тьме до дна,
я спросил: "Не вы ли Снегирёва?"
"Я", - кивнув, ответила она.
Вот, поди ж ты, экая корова!
Потеряла на морозе прыть!
"Что ж, пошли со мной, мисс Снегирёва.
Нам до дачи с вами плыть да плыть".
А метель мела, не унималась,
лес стонал, хмель голову кружил.
Я, глотнув из фляжки водки малость,
Снегирёвой выпить предложил.
"Нет, спасибо, - молвила девица. -
Но и вам не вредно ли в пургу?"
Да с такою впору удавиться
иль замёрзнуть голышом в снегу!
Мысль пришла ехидная нежданно
обломать её, да побольней:
"Ах, как жаль: не Снегина вы Анна!"
А в ответ: "И вы - не тот Сергей!"
Так и шли мы всю дорогу молча
через лес в кромешной темноте.
Всё ж, душа её, как шуба - волчья.
И глаза какие-то не те.
Взгляд из-под ресниц заиндевелых
был пугающ и неумолим…
То ль она в лесу осатанела,
то ли был в ту ночь я пьяным в дым.
"Чур меня!" - я бормотал в дороге
в изготовке вспрыгнуть на сосну.
С виду ведьмы сдержанны и строги,
но чуть что - клыками полоснут.
Слава Богу, кончился просёлок.
И метель как будто улеглась.
Показался дачный наш посёлок,
и домишко, где гуляли всласть.
Нас калитка в садик пропустила,
ветер в сени дверку распахнул.
Снегирёва шарфик распустила,
шубку волчью бросила на стул.
Я застыл... Я канул в восхищенье,
Онемев от дивной красоты.
За грехи ль мои мне отмщенье?
Снегирёва, да откуда ж ты?!
Ах, какие долгие ресницы!
Словно ели, зелены глаза.
Щёки - две румяные зарницы,
русая до пояса коса.
Брови Снегирёвой соболины,
губы Снегирёвой - маков цвет…
"Что вы мне устроили смотрины?" -
прошептала девушка в ответ.
Не она ли мне ночами снится?
Да не с ней ли я тону в мечтах?
Снегирёва, что же ты за птица?
И в каких ты водишься местах?
Господи! Да я б упал к ней в ноги!
Да всю жизнь бы на руках носил!
Ох, уж эти ведьмы-недотроги!
Выпьют душу да лишат всех сил.
Спал народ на лавках да на печке.
Толик ликом на столе заснул.
Теплились во тьме три талых свечки.
Я нашёл для Снегирёвой стул.
"Будьте, Снегирёва, здесь, как дома.
Выпьете со мной за Новый год?
Вы, быть может, преданы другому?
Отчего ж он вас в ночи не ждёт?"
Усмехнулась… Выпив, закусила.
Неумело спичку подожгла.
Сигарету нервно закурила,
Изумрудным взглядом обожгла.
"Да какое до меня вам дело?
Ну откуда в вас такая спесь?!
Что ж вам, мужикам, так мало тела?
Каждый в душу норовит залезть!"
Да, она, пожалуй, истеричка.
Что за горе в птице-снегире?..
За окном крик первой электрички
возвестил о первом январе.
Что ж она на жизнь так ополчилась?
Что ж так сердце злобою свело?
Видно, что-то у неё случилось.
Видно, душу снегом замело.
"Снегирёва, не гневите Бога.
Я и сам невзгоды пил до дна.
Лишь у дураков легка дорога.
Только без потерь судьба скудна.
Как в судьбе поставить просто точку!
После многоточий жить трудней...
Снегирёва, папенькина дочка,
вы ещё не знали трудных дней.
Вы ещё не ведали ударов,
от которых хочется рыдать
и забыться в полумраке баров,
и в хмельном тумане дрейфовать.
Девочка, вы знаете поверхность...
Ах, как мамы дочек берегут!
А ударит первая неверность,
сразу - в слёзы да в пургу бегут".
Она сникла от суровой прозы.
Свечи еле тлели у зеркал.
Я курил, она глотала слёзы.
Вот уж, приласкал, так приласкал!
А не лучше ль было целоваться
в полутьме до стона из груди?
А не лучше ль чувству бы отдаться,
да, лаская, чушь ей городить?
Грудь её, видать, - туга и розова,
будто у январских снегирей.
Улететь бы с нею в край берёзовый
райских птиц, неведомых зверей.
Я сказал ей: "Всё не так хреново.
А не выпить ли на брудершафт?"
Плача, улыбнулась Снегирёва,
встала. Стала дивно хороша.
Выпили и долго целовались.
Обнявшись, сидели у огня.
Снова целовались и смеялись,
мысли сумасшедшие гоня.
Ходики с придушенной кукушкой
деловито шли, не видя зги.
Месяц полустёршейся полушкой
растворялся в мареве пурги.
"Снегирёва, мы нужны друг другу!
Снегирёва, выйди за меня!
Плюнь на сплетни, на родню, на вьюгу!
Пусть гуляют, по углам звоня!"
Ах, как Снегирёва хохотала
до икоты, до весёлых слёз!
Отдышалась, будто кросс бежала,
и спросила: "Это что, всерьёз?"
"Да какие тут смешки да шутки?
Не до смеху, Снегирёва, мне.
Мои ночи одиноки, жутки…
Не тебя ли я зову во сне?
Видно, сон мой был святым и вещим.
Сны должны реальность предварять.
Завтра забирай из дому вещи.
Будем угол где-нибудь снимать".
"Что ж, - сказала, - поживём, увидим.
Надоело душу мне латать.
Да кого с тобою мы обидим,
коли будем вместе мы летать?"
Мы встречались с ней на Огарёва.
Пролетел, как сон, медовый год.
А потом пропала Снегирёва,
упорхнула без вести в полёт.
То она куда-то улетала,
то влетала счастья поклевать.
Прижималась сладко и устало
и влекла в скрипучую кровать.
Я тонул в её зелёных омутах,
я пылал в тисках горячих рук.
Как Земля, вращалась наша комната
и летела в темь, как в море круг.
Я пытался приподнять покровы
с тайны этих стайных снегирей
и узнал, что папа Снегирёвой
чин большой имеет при дворе.
У неё есть предки-дипломаты,
у неё в родне - "одне" послы.
А мои - кто? Сельские приматы?
Диплодоки-ящеры? Ослы?
Может, она в интересах клана
бросила, как пёрышко, меня.
Да кому она, как мне, желанна
с ночи той да вьюжистого дня?
По платформе средь метели рёва
по ночам в начале января
я брожу… Но ведьма Снегирёва,
видно, обратилась в снегиря.
Как недолго длилось наше счастье!
Отошло, как слабое дитя.
Как легко ей было рвать на части
мою душу… Даже не прочтя!
Чёрт с ней, Снегирёвой! Перебесится!
Да она - такая же, как все!
Отчего ж я так хочу повеситься
на её до пояса косе?
Москва,
30.06.2000 г.
|
|