ВЕЛИКИЕ СИЛЫ
Директор Центра Наблюдения за Везувием Джованни Мачедонио не находил себе места. Хотя приборы, установленные на склонах и в кратере дремлющего вулкана, не фиксировали ничего тревожного, Мачедонио чувствовал, что в недрах горы происходит что-то жуткое. На чём основывался его страх, директор понять не мог. Вечером 10 мая он с двумя помощниками отправился на вулкан, чтобы лишний раз заглянуть в его жерло. Ответственность, лежащая на Центре Наблюдения и его директоре огромна. Подножия и склоны Везувия – самого опасного места Европы – плотно заселены. В случае извержения потребуется эвакуация до трёх миллионов человек. И оттого, насколько заблаговременно будет объявлена тревога, зависят жизни этих людей.
Учёные поднялись на фуникулёре к краю кратера, внимательно осмотрели его, но ничего подозрительного не заметили. Обычные небольшие облачка дыма, обычная, взвешенная в воздухе, вулканическая пыль. Внизу - красавец Неаполь - наследник Помпеи, залив, море – всё, казалось, было в порядке. Но всё же что-то тревожило Джованни и, возвращаясь, он то и дело оборачивался назад, как будто ожидая увидеть несущиеся с вершины потоки кровавой лавы. Перед сном синьор Мачедонио долго молился, чего не делал уже давно, но и во сне не покидала его тревога.
И Везувий ожил. Но вряд ли Джованни увидел бы это, даже вооружившись самыми современными приборами. Всё происходило совсем в других измерениях, чем те, где работает человеческая оптика. Над вулканом возникло облако необычной формы. Сначала оно напоминало пинию - итальянскую сосну. Её огромный ствол грациозно возвышался над кратером, расходясь в вершине ветвистой кроной, которую будто поддерживали восходящие потоки воздуха. Послышался запах серы. Затем у пинии образовался второй ствол, и третий и так – до восьми. Облако сделалось цвета грязи и стало похоже на огромного паука. Так возник в запредельном итальянском небе Вельзевул, смотритель ворот Везувия, князь псевдобогов. Осматривая покрытые мглой окрестности вулкана, он повисел в воздухе, затем опустился в кратер и ударил оземь одной из восьми лап. Дно кратера покрылось сетью широких трещин, из которых повалили ядовитые пары. И соткались из них полчища прекрасных в своём уродстве подданных Вельзевула из первого чина демонов. Среди них Астарот, Асмодей - и Маммона.
Вслед за псевдобогами явились демоны других чинов. Всплыли покрытые шерстью огромные дэвы с их шахом Аржангом во главе. За дэвами – химеры, за химерами – джинны. Химер возглавлял Хлоусс. Джинны же явились под началом Иблиса. Жуткие даже для собратьев своих возникли Страхи - из ничего, из бреда, из вечных тревог. Дейбос вел их – прекрасный обликом, но с глазами, наводящими ужас. Затем поднялись из преисподней Сатрапы, и князь их Сулла был с ними. Секты и Рыцари шествовали далее. Первых вёл Хасан, рыцарей же – король их Артур. Замыкали строй демонов Бесы.
И заняли демоны одну сторону кратера, расположившись на ней серо-чёрной, с фиолетовым дымом массой.
В это же время на другую сторону с неба бесконечными рядами опускались ангелы. И было их также девять чинов. Впереди всех – под началом светлейшего Ратона шестикрылые Серафимы, жаркие как кипящая лава Везувия. Далее, не нарушая иерархии, Херувимы сошли с небес, в центре их - мудрейшая Фиина. Опустились Престолы, коих вёл Метатрон, за ними – святые Господства. Затем – Силы небесные, с ними Жанна – верховная их госпожа. Власти за Силами, после Властей - Начала сошли в ожившее жерло, и их господин Бельфегор. Далее – сонмы Архангелов – впереди Михаил. Последними Лейла вела ха собой Ангелов.
Как только Великие Силы заняли жерло вулкана, явились верховные правители их. На стороне ангелов - великий, как вечное счастье Алахим. Перед рядами же демонов возник Люцифер.
В этот момент Луна, висевшая близко, почти задевая вершину вулкана, придвинулась ближе ещё, и с неё в кратер шагнул кто-то огромный, похожий на тень от Земли что лежит на поверхности лунной.
Все поклонились сошедшему, и он поклонился в ответ. И настал момент оправданий.
- Здравствуй, Князь Предстояния, - обратился к тени Алахим. – Давно же тебя не было видно. Надо так полагать, что не один ты прибыл на Землю, а вернулся вместе с Создателем нашим? Приветствуем вас – тебя и Того, Чьё Имя Не Знаем. И выражаем радость, что снова вы с нами. Какие же будут теперь дела на Земле?
- Здравствуй, Алахим. Приветствую тебя, Люцифер. Здравствуйте, Силы Великие. В несметном составе рад видеть вас. В целости вы, как будто даже прибавилось в ваших рядах. Что ж, будут дела. Дела непростые. Не знаю, как даже начать. Я пригласил вас сюда по Его повеленью. С тем, чтобы дали отчёт вы о том, что на Земле происходит. Как управлялись с миром, оставленным Им в гармонии и самодостатке.
И отвечал Люцифер.
- То, для чего были созданы, мы не забыли. Предназначенье своё выполняли исправно и ответ готовы держать. Однако кажется мне, что Тот, Кто Создал Этот Мир, не нуждается в наших отчётах. Видит он сам всё, и ничего от его внимания не ускользнуло. Полагаю, что не затем ты собрал нас, чтобы выслушивать, а для того, чтоб вердикт огласить. Итак, внемлем, и повиноваться готовы.
- Ты прав, Люцифер, - Князь Предстояния не спешил, будто смакуя величие и ужас момента. - Сейчас, за время, пока ты произносил свой монолог, Он узнал всё, что было нужно Ему. И вердикт Его слушайте. – Князь сделал паузу, Во время которой было слышно, как шипит едкий пар, вырываясь из трещин. - Этот мир Он… УНИЧТОЖИТ.
Везувий вздрогнул. Джованни Мачедонио проснулся в своей постели, и сердце его скрутила жесточайшая боль.
Великие Силы молчали. Ужас – насколько могли они его ощущать - сковал их, ибо являясь частью этого мира, должны были они разделить с ним судьбу. Но отвыкли Великие Силы от мысли, что кто-то может повелевать ими. Тем более – их уничтожить. Со времён, когда создан был человек, управляли они этим миром, и делали всё, что хотели. Дела их были, в общем, мудры и правильны, несмотря на то, что часто жестоки. И были Великие Силы всесильны почти. Почти… Ибо не знали они одного - для чего этот мир создан. А это уже не всесилие. Хорта была их назначением. Знали они, что делать должны, но зачем – понятия не имели. А это уже - бессилие. И что же за скорый суд осудил их? И к кому было взывать? Отныне бессилие было их сутью.
РУБИНОВЫЙ ЭРИК
Проснулся я оттого, что в комнате кто-то пел. В окно заглядывало утреннее солнце, которое летом в нашей широте – невозможный жаворонок. Пела Серафима. Она стояла лицом к окну, ко мне спиной. Я видел её волосы, крылья, которых было только два, и божественные голые ноги, за которые не жалко было отдать… ну не будем об этом. Тело моё лежало на кровати, а душа, отлучившись из него, слушала песню, присев на подоконнике рядом с ангелом.
Песня была мне не знакома, и пела Серафима не на русском языке, а на каком-то диковинном, какого я раньше и не слышал. А только я всё понимал. Не сознанием, а как-то по-иному, и пересказать словами не смог бы. Мне вдруг стал понятен этот мир и моё в нём место. Всё было очень просто. И от этого я испытал такое спокойствие, будто меня и нет вовсе. Стало смешно, зачем это люди так напрягаются, чтобы жить. Ведь можно гораздо проще. А можно и вовсе не… И все наши беды оттого, что мы до безумия всё усложняем, потому что и нас кто-то сделал слишком сложными. Это мгновение великой простоты мира было так сладостно, что я засмеялся в полный голос и всё испортил. Ангел перестала петь и повернулась ко мне. У меня перехватило дыхание. Серафима была… голой.
- Доброе утро, – ничуть не смутившись, сказала она.
- Зачем ты прекрасна… ммм… прекратила? Пой, - взмолился я, чувствуя, как ускользает просветление.
Серафима присела рядом со мной на кровать. Я вдруг осознал, что нет похмелья, и вообще, я как будто перенесён в детство, когда, просыпаясь, не чувствуешь ни боли, ни груза проблем, а только бесконечный интерес к миру. Потом она наклонилась и поцеловала меня в губы.
И тут я понял, как нужно решить задачу. Ту самую, которую не смог решить на городской олимпиаде по математике в десятом классе. Я тогда выиграл районную и попал на городскую. А там из пяти задач решил только четыре - последняя оказалась не по зубам. И такая желанная, почти заработанная поездка в Москву, на олимпиаду всесоюзную, ускользнула. И вот, через шестнадцать лет представилось мне простое и изящное решение.
Что это? Меня целует ангел, а я о каких-то задачах. Серафима оторвалась от моих губ, а я от волнения покраснел и надулся как клещ. Боже, какой гениальный сюжет пришёл в голову. И развитие… и герои. Так, время… события. А, чёрт, здорово, здорово, всё идеально. Немедленно записать! Я метнулся к компьютеру и тут только заметил, что Серафима уже оделась и снова сидит на табуретке, совершенно как в первый день.
- Симочка, что это? – прошептал я потеряно. – Что ты со мной делаешь?
- Сегодня мы пойдём к твоему джинну, - весело сказала она.
От неожиданности я вздрогнул. Никто кроме меня про джинна не знал. Однако я вспомнил, что Серафима – мой ангел, и потупил глаза.
Рубиновый Эрик – существо необычное. Это джинн. С детства с ним знаком, но никак не могу разгадать его сущности. Он живёт внутри меня. Он нелюдим, но если при определённых обстоятельствах меня потереть, он выскакивает наружу, и становится хозяином положения. Джинн бывает силён неимоверно, но, в общем-то, он достаточно благоразумен, чтобы не натворить лишнего. Эрик делает мою жизнь приятнее - это несомненно. Он - часть меня, иногда становится мной полностью, наполняет душу настолько, что больше ничего не нужно. Были периоды, когда джинн являлся каждый день, и мы много времени проводили вместе. Порой же не появляется месяцами, и тогда мне становится тоскливо. Желания мои он исполняет не все, а лишь по одному ему ведомой системе.
Рубиновый Эрик отделён от меня чем-то, что я не могу преодолеть. Сделай я это - наверно смог бы поставить его под контроль. Было бы это хорошо, не уверен.
- Я не знаю, как пройти к нему, - признался я. – Он сам приходит.
Серафима подошла ко мне и запустила руку в мою нечёсанную шевелюру.
- Я знаю.
- А ты уверена, что это нужно?
- Ты показал мне свой город. Почему же не хочешь показать то, что гораздо интересней?
- Ну что ж, джинн так джинн. Вообще говоря, я всегда рад его видеть. Но не представляю, как вы с ним поладите.
Вместо ответа Серафима взяла меня за руку и взмахнула несколько раз крыльями. Комнатное окно стало расширяться, массив стандартных многоэтажек за ним превратился в горный кряж. Подёрнутый дымкой свет городского восхода, как будто получив счастливое известие о том, что будет царствовать вечно, возрадовался, возликовал и с утроенной энергией стал освещать пространство.
Мы очутились в горах. Их крутые склоны покрывала невысокая, но бурная растительность. Деревья и кустарники, стеснённые, видимо, разряженностью воздуха, или необходимостью цепляться за склоны, были приземисты, корявы и покрыты какой-то на вид особо прочной, морщинистой корой. Отъявленной корой. Воздух был свеж и наполнен незнакомыми ароматами.
Мы стояли в неглубоком ущелье, куда с невысокой скалы стекала водопадом небольшая речка. Воды её, разбиваясь при падении о камни, искрились радугой, пузырились и пенились. Жёсткий ковёр травы по берегам речки и на склонах гор не был рассечён тропинками. На скалах не виднелись надписи. Чувствовалось, что место это труднодоступное и дикое. С одной стороны ущелье ограничивалось крутой скалой, грозящей камнепадами, по другую же находился довольно пологий склон большой горы, которая закрывала своим огромным телом горизонт. И склон этот – о чудо - был весь усыпан тюльпанами, алеющими на фоне сочно-зелёной травы.
Но странное это было место, ой какое странное. Здесь каким-то образом присутствовали моя квартира, весь дом и город. Вот она комната, из которой мы только что перенеслись, вот убогая мебель. Виден двор за окном. Квартира – вся на виду, как будто на экране большого телевизора, стоящего в углу - прочно и органично вписана в горный пейзаж. Ниже и выше, и со всех сторон – другие жилища. Лестница. Улица видна до самого конца микрорайона. И люди. Везде люди. Снуют как в муравейнике. Социум. Вот это да! Как будто кто-то взял два далеко отстоящих друг от друга пространства и смешал их воедино, приготовив невозможный салат.
Видимо, я долго стоял, открыв рот. Чтобы вывести меня из ступора, ангел прислонилась к моему плечу и произнесла:
- Здорово, да, устроился твой джинн.
- Джинн?.. - я встрепенулся.
Вдоль речки, рядом с водопадом, образованная весенними разливами, раскинулась довольно просторная и ровная площадка. На ней царило шумное оживление. Эрик играл со стаей обезьян в джамиль. Джамиль - пирамида из плоских камней - возвышался в центре площадки. Основанием пирамиды служил приличный валун, оторванный, видимо, от ближайшей скалы. На нём располагался другой валун, сверху же громоздились одна меньше другой десятка полтора отшлифованные водой галек. Венчал пирамиду маленький камень величиной и формой напоминающий рог трёхмесячного козлёнка.
Джинн запустил руку в водопад, извлёк из него ком воды и метнул в пирамиду. Ком с треском ударился о её центр, разметал гальки, не затронув, однако, валуны, и отскочил в сторону. Обезьяны с визгом бросились пирамиду собирать, сталкиваясь лбами и мешая друг другу. Эрик стремительно подлетел к водяному комку, подобрал его и бросил в обезьянью стаю. Казалось, при такой скученности, он неизбежно должен был попасть в одну из обезьян, но они так ловко расступились, что странный водяной снаряд, никого не задев, влетел обратно в водопад, а обезьяны вновь кинулись подбирать и ставить на место гальки. Джинн в мгновение оказался у водопада и снова выхватил из него комок воды.
- Не хлюзди!– крикнула ему одна из обезьян. - Ты должен использовать ту же воду!
Эрик бросил ком, моментально переместился в то место, где водопад уже перешёл в бурную речку, подержал над её поверхностью руку, и в его ладони опять образовался водянистый мячик. Джинн подлетел к пирамиде – при его приближении обезьяны бросились в рассыпную - прицелился и сильно метнул воду в одну из них, в ту, которая крикнула «не хлюзди». На этот раз бросок был точен, и мяч с хлюпом разбился о спину животного. Брызги разлетелись в разные стороны, но через пару секунд вновь собрались воедино. Поражённая обезьяна простонала что-то, отряхнулась и направилась в нашу строну. Подбежав, она с жалостливым выражением мордочки вскарабкалась Серафиме на руки. Игра продолжилась.
- Что, Сая, выбили тебя? – посочувствовала Сима и почесала обезьянку за ухом, отчего та зажмурилась и сладко зевнула. - Как тут дела?
- Давно ты у нас не была, джинн расстраивается, – промолвила в ответ обезьяна, с интересом осматривая меня.
- Игорь, - представился я и протянула обезьянке руку.
Сая поступила так, как поступило бы любое животное на её месте - внимательно и осторожно обнюхала мои пальцы. После этого перебежала ко мне на руки и полезла обниматься, всем своим тельцем показывая доверие и зарождающуюся любовь.
- Это Сая, - сказала ангел, – обезьяна справедливости. Самая шумная и далеко не самая безобидная.
Тем временем джинн выбил ещё двоих. Через несколько секунд они также оказались на руках у Серафимы. Похоже, она была здесь частой гостьей, и обезьяны благоволили ей.
- Сетарх храбрый, - объявила одна из них (видимо, это был самец). – Видела, как я построил пирамиду?
- Не ври, хвастун, - крикнула с моих рук Сая. – Не ты её строил.
- Молчи! – огрызнулся Сетарх и замахнулся на Саю.
- Сам молчи! – Сая соскочила с меня и, вскарабкавшись по белоснежному платью ангела, отчего я содрогнулся, вцепилась в Сетарха. Они свалились на траву и покатились, награждая друг друга оплеухами. Сетарх победил в этой короткой схватке и прогнал Саю на другой берег речушки, откуда та принялась что-то кричать. Победитель вернулась и снова взобралась на руки ангелу.
Джинн выбивал из игры всё новых обезьян, и они, сбегаясь к Серафиме, норовили взобраться на неё. Те, кому не хватило места на руках, прыгали вокруг, хватаясь за платье ангела, и кричали – каждая о своём. Поднялся неимоверный гвалт. Я испугался и стал сдирать с ангела наглых животных. Однако они снова запрыгивали, и унять их было невозможно.
И вдруг, заглушая шум водопада, разнеслось: «Рогда, Кая – вею, ломаю!» «…маю…» - вернуло эхо.
«Ноя, Сетарх – сею страх!»
Обезьяны вздрогнули и смолкли.
«Сая, Халая – пощады не знаю!»
Секунда - и обезьяны бросились врассыпную. На площадке около водопада не осталось ни одной.
Джинн поставил на вершину почти достроенной пирамиды рог козлёнка и по воздуху, как и положено джиннам, направился в нашу сторону. Сегодня он был красив. Из маленькой чёрной чалмы торчало перо павлина. С мочки правого уха свисала увесистая золотая серьга с крупной чёрной жемчужиной. Под шёлковым халатом, расшитым золотой нитью, виднелось мускулистое огненное тело. Стильно протёртые в нескольких местах джинсы были подпоясаны какой-то змеюкой в чёрно-жёлтую полоску, голова которой скрывалась в самом интересном месте. Там, где укрывалась голова змеи, находился источник пламени. Оттуда вырывалось оно – рубинового цвета. Серафима бегло осмотрела своё платье, на котором, как ни странно, не было ни единого пятнышка, и вытянула руки в сторону Эрика. Джинн распростёр свои длани к ней:
- Здравствуй, ангел любви, властитель дум и фантазий.
- Здравствуй, демон страстей, властитель крови и семени.
- Приветствую тебя в моём владении. Ты в безопасности здесь, интересного тебе бытия.
- Рада быть твоей гостьей, Эркин.
Они обнялись. Чалма на голове джинна при этом полыхнула ослепительно белым пламенем. «Позёр», - подумал я с любовью. Джинн обернулся ко мне.
- Здравствуй, мой повелитель. Рад видеть тебя. Я в твоём распоряжении. Сегодня очень важный день.
- Здравствуй, старина, - только и сказал я в ответ, задохнувшись от жарких объятий.
- Нехорошо вешать на это ангельское создание всех своих обезьян, - прошептал Эрик мне в ухо.
- О чём ты?
- Смотрите! – воскликнула Серафима, показывая в небо.
На горизонте показалась точка. Через несколько секунд у неё выросли маленькие крылья, ещё через несколько она превратилась в небольшой самолёт-биплан. К нему была прицеплена и развевалась по ветру растяжка. Когда самолёт пролетал над нашими головами, стало возможно прочитать надпись. Она гласила: «ПЯТЬ». Мы переглянулись. В глазах ангела и джинна была тревога.
- Что это значит? – спросил я.
- Это значит, что нам нужно спешить, - ответил джинн.
Да, конечно. Не для того меня привели сюда, чтобы играть в джамиль и собирать тюльпаны. Что-то должно было случиться сверх реальное, чтобы я оказался в этом нереальном месте. Только я собрался открыть рот, чтобы задать вопрос, как внимание моё привлекла дверь моей квартиры. Она открылась, и на пороге появилась… Лёлёка.
Адольфа Лёлека выпроводила рано утром, до того, как встали дочери. Потом затаилась в постели, пока дочки собирались в школу, – они уже были большие, и Лёлека приучила их самих заботиться о себе. В восемь часов, когда захлопнулась за детьми дверь, женщина вскочила. Был понедельник, на рынке – выходной, а значит, можно отвлечься от работы. Тем более, что никакая работа была невозможна. Потому, что… приближалась развязка. Вчера Солодов приходил явно не для того, чтобы поблагодарить её за босоножки. Он решил завязать с ней роман, но этому помешал Адольф.
Отношение Лёлёки к Игорю было ей самой абсолютно непонятно. Она его до жути… боялась. Так боялась, что после рыночного поцелуя грохнулась в обморок. Не сразу, через минуту, после того, как Солодов ушёл, зашла в контейнер, и рухнула в товар. «Солнечный удар! Солнечный удар!» - вопили соседки. Другие спрашивали : «А ты не беременная?» Самые догадливые шушукались: «Это, наверное, он приходил». Всё, конечно, заметили, как самая наглая предпринимательница рынка, бросив торговлю, носилась с каким-то молодым человеком, чего от неё ожидать было совершенно невозможно.
Причина такого страха Лёлёки перед этим, в общем-то, совершенно обыкновенным мужчиной была загадочна. Особенно если принять во внимание, что она его… страстно любила. Любила настолько, что не только себя готова была отдать в любом виде, но даже и все сбережения, и весь товар, и квартиру с дочерьми. Для Лёлёки – мощнейшего вампира во всём - такое чувство убийственно. Женщина знала, что если Игорь хотя бы раз овладеет ей, она просто перестанет существовать как Лёлёка, а чем станет – никому не известно. Поэтому, видимо, и боялась Игоря до ужаса и вела себя с ним так, чтобы отбить к себе всякое желание. Будучи неплохим психологом, Лёка чувствовала, что Солодов терпеть не может, когда ему навязываются, и намеренно бросалась на него при любой возможности. Хотя, намеренно, или повинуясь сильнейшему влечению – в этом сложно разобраться. В общем, запуталась она в своих чувствах и, не в силах выносить это ежедневное мучение, уволилась с прежнего места работы. Бежала. На время помогло.
Но вот теперь Игорь сам устремился к ней. Она чувствовала, что босоножки – это так… чтобы затуманить им обоим мозги. А на самом деле их влечёт друг к другу что-то очень могучее. Любовь? Во всяком случае, с позавчерашнего визита Игоря на рынок Лёлёка совершенно потеряла волю. И вчера, когда Солодов ушёл так же внезапно, как и появился, она бросилась за ним. Но Адольф, Адольф удержал, чем оттянул её гибель на несколько часов.
Однако Адольф ушёл, а самостоятельно сопротивляться влечению Лёлёка была не в силах. Порывшись в тумбочке, она нашла старую записную книжку. С, Слава, Света, Семейкин, Солодов. Солодов. Задыхаясь от волнения, женщина набрала номер. Трубка ответила длинным гудком. «Ну да, он, конечно, на работе – подумала Лёлёка и набрала номер коммерческого отдела, который помнила наизусть. Ответил Семейкин. То, что он сообщил в процессе маленького допроса, учинённого Лёлёкой, потрясло её. Оказывается, Солодов вот уже почти год как уволился, развёлся с женой, разменял квартиру и работает сторожем на какой-то автостоянке. От такой информации закружилась голова. Предмет её ужаса и вожделения свободен. Мается в одиночестве. Его можно легко взять. Брать людей в своё пользование – в этом Лёлёке нет равных. Но что дальше? Что произойдёт?
Семейкин легко выдал новый адрес Игоря, и через час она уже стояла у его двери. Позвонила. Никто не открывал. Лёлёка потопталась на лестничной площадке, осмотрела внимательно металлическую дверь и вдруг вцепилась в неё коготками. Неожиданно дверь поддалась и открылась. Незваная гостья сделала шаг и остановилась в нерешительности. Квартира была почти пуста. В коридоре, кроме деревянного ящика, не было ничего.
- Игорь! - крикнула Лёлёка.
Никто не отозвался.
- Есть кто-нибудь дома?
Снова тишина. Другой человек засомневался бы, стоит ли находиться в чужой квартире без приглашения хозяев и в их отсутствие. Но только не Лёлёка. Она уверенно закрыла за собой дверь, сняла обувь и направилась в комнату. Но тут, её ожидало нечто, что ударило даже по её канатным нервам. В комнате находилась кровать, старое креслице, две табуретки и раскладушка, на которой развалилась, закинув ногу на ногу, нагломордая… обезьяна.
Как Лёлёка зашла в квартиру? Наверное, я не закрыл вчера дверь. Но смотри-ка, как по-хозяйски ведёт себя. Сняла обувь, прошла в комнату и... Что это с ней?
- Золовка, - произнёс джинн.
- Да, или синявка, - ответила Серафима.
- Что, что? Что всё это значит? – возмутился я. – Какая золовка? Какая синявка?
- Не всё сразу, хозяин. Настанет время… А теперь нам пора идти.
Я задал только один вопрос:
- Далеко?
- Не знаю, - признался джинн, - от тебя зависит.
И мы двинулись в путь.
Первым гидом нам стала река. Мы шли по её правому берегу, по тропинке, зажатой между речкой и крутым склоном скалы. Впереди - ангел, за ней я, замыкал шествие Эрик. Я уронил взгляд на но… на ступни ангела и подумал: «А босоножки-то совсем не подходят для такого похода». Перевёл взгляд на свои ноги и с удивлением обнаружил на них… сапоги. Не современные, на полиуретановой подошве, не кирзовые, а как будто старинные, из мягкой козлиной ????? кожи, без каблуков, с чуть-чуть загнутыми вверх носами, удивительно удобные. Я с благодарностью обернулся к джинну и уже хотел попросить чего-нибудь подобного для Серафимы, но он только весело подмигнул. Следующий мой взгляд на ангела убедился, что она весело шагает в прелестных белых кроссовках, сразу видно – фирменных, мягких и удобных. Настигнутый догадкой, я ещё раз обернулся к Эрику. Так и есть… Его длинный халат превратился в футболку. А ноги облачились в гротескно-большие… лапти. Люблю джинна!
Мы весело шагали вдоль реки. Я крутил головой, осматривая удивительный симбиоз гор и города, и через какое-то время мой взгляд вознёсся в небо. Стоп!! Сзади в меня врезался… врезались подушки безопасности, надувшиеся на животе у джинна. В зените висел не привычный огненный шар, а огненная… колбаса. Солнце превратилось в слегка загнутый цилиндр, в кусок тора. Вот почему оно светит так ярко. При такой яркости, казалось, оно должно было сжечь, испепелить нас.
- Что, хозяин, жарковато? –прочитал мои мысли Эрик.
Какой смысл выспрашивать? Я твёрдо решил ничему не удивляться и не задавать вопросов. Ангелу я доверяю, джинну – тоже. Раз они меня куда-то ведут, значит так надо. Если я окончательно попал в мир собственного безумства – пусть. В конце концов, в реальном мире меня больше ничего не держит, кроме… а, чёрт, сегодня же я должен был охранять автостоянку. Потерял работу? Бес с ней. Не та это работа, о которой следует жалеть. А, к стати… Я покрутил головой и вдалеке, между огромным валуном и раскидистым кустом боярышника обнаружил кусок улицы, к которому примыкает автостоянка, где я тружусь… трудился сторожем. Вот так да.
Мы двинулись дальше и шли без остановки часа три, весело болтая. Джинн травил байки да анекдоты. Серафима читала стихи. Среди них – мои, которые я никогда никому не показывал. Я густо краснел и, наконец, не выдержав, предложил что-нибудь спеть.
- И то, дело, - согласился джинн. – Песню запе-вай!
Кинувшись к своей памяти, я выхватил оттуда первое попавшееся в ритме марша:
Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,
когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведёт.
Ангел и джин подхватили, легко попадая в ноты:
Надежда, я останусь цел, не для меня земля сырая,
А для меня – твои тревоги и добрый мир твоих забот.
Серафима пела совсем не так, как давеча в моей квартире. На этот раз голос её был не более, чем приятен. Джин же выводил с хрипотцой и с невесть откуда появившимся не то туркменским, не то турецким акцентом.
Так передвигались мы вдоль реки. Петляла речка, петляла и наша тропинка. Ущелье то сужалось, то переходило в небольшую равнину. На пути попадались каменистые завалы и небольшие буреломы. Ангел и джинн преодолевали их по воздуху. Мне же приходилось карабкаться и перепрыгивать, иногда рискуя свалиться в какую-нибудь расщелину. Но, в общем, дорога была нетрудна и не опасна. Город на встроенных в скалы экранах закончился, начались поля, пересечённые тут и там дорогами, по которым мчались автомобили.
Наконец я почувствовал усталость, о чем сразу стало известно джинну и ангелу. Им-то хорошо, они, наверное, усталости не чувствуют. Хотя, что я про них знаю.
- Привал, - объявил Эрик, когда я в очередной раз облизнул губы и поискал на поясе несуществующую фляжку.
Мы, не сговариваясь, дошли до казавшегося подходящим для привала места и остановились.
- Устала, - вздохнула ангел, и не успел окончиться её вздох, как на каменистой площадке возник и быстро надулся резиновый матрас из тех, что рекламируют постоянно по телеканалу «Rambler».
- Джинн! – благодарно взвизгнула Серафима и рухнула на матрас спиной.
«Крылья сломает», - ёкнуло у меня. Но белые крылья расправились, вздрогнули и сделали падение ангела плавным и ласкающим глаз. Оказавшись на матрасе, Серафима укуталась крыльями с головой - виднелись только грациозные как у балерины руки. Что и говорить, неестественны для человеческого глаза, но чарующе красивы были эти крылья.
Джинн же продолжал исполнять мои желания, даже не высказанные, а только наметившиеся в голове. Там, где стоящее у самой воды дерево предлагало заманчивую тень, вырос из камней столик с гранитными ножками и деревянной, не покрытой ни лаком ни краской, но гладкой и приятной на вид столешницей. Ножки столика оказались разной длины и упирались в скалистую поверхность так, что столик стоял ровно. Последовательно на нём образовались: закопчённый котелок, крупно порезанные свежие огурцы и помидоры, зелёный лук, большой кусок настоящей, не магазинной ветчины и несколько мягких даже на вид, дымящихся лепёшек. А также амфора с полустёртыми рисунками на боках - явно с вином, три маленьких чайничка и три пиалы. Два больших камня и ствол некогда упавшего неподалёку дерева как-то незаметно подкрались к столику, изобразив сидячие места.
- Люблю тебя, джинн! – сказал я вслух, и мы сели обедать.
Какое блаженство после утомительного перехода принимать пищу на свежем воздухе. Сидя в тени раскидистого дерева слушать журчание горной речки, смотреть, как играет её кудрями солнце. В такие моменты ничего больше не нужно, потому что всё есть: солнце, вода, деревья, близкие друзья. Ну и вкусная еда.
В котелке оказалась шурпа из баранины и… божьих коровок.
- Джинн? - Вопросительно воскликнула Серафима, приподняв сухой веточкой крышку.
- Нельзя никак было от них избавиться, - развёл Эрик руками. – столько их здесь летает.
- А чем есть-то? Ложки-то где? – Мне лично эти божьи коровки в свежеприготовленной шурпе, источающей острый, способный убить голодного человека запах, были нипочём.
- Sorry! – воскликнул Джинн, и на столике появились три деревянные, расписанные пёстрыми русскими рисунками ложки.
Мы с ангелом схватили их, схватили лепёшки и хотели накинуться на еду.
- Одну минуту, друзья, - остановил нас Эрик. Он уже нарезал выхваченной из-за пояса короткой кривой саблей ветчину, - Игорь, наливай.
На столике появились последовательно изящный хрустальный бокал, рог и… помятая алюминиевая кружка. «Ну нет, Эркин, из кружки будешь пить ты», -возмутился я мысленно, аккуратно полуобнял амфору и налил вина в бокал и в кружку. В это время джинн, закончив резать ветчину, красиво взял рог и мне ничего не оставалось, как плеснуть вина и туда. При этом, как я ни старался, ни одна капля не упала мимо. Я улыбнулся. Ну разве можно обижаться на джинна!
- Друзья мои! – провозгласил Эрик. – Сегодня мы собрались здесь по поводу очень – очень значительных событий, которым предстоит в скором времени свершиться. И в которых мы, волею судеб, будем участвовать. За то, чтобы всё закончилось хорошо. Я заметил короткую, но яркую, как молния вспышку тревоги на его лице.
- Послушайте…
- Выпьем.
Мы выпили. Нет, это было не вино. Это было что-то доселе мне неизвестное. Я очень чётко почувствовал, как выпитое стекает по пищеводу, обволакивает желудок, но не собирается им ограничиваться. Чувство спокойной уверенности растеклось по телу. Просветлённый ангелом мозг ещё дальше продвинулся в понимании мира, и я ощутил в разных его уголках незамеченную ранее мудрость. Стало хорошо. Стало ещё лучше, чем на природе с друзьями. Я вспомнил, что вся моя предыдущая жизнь с её несуразицей отринута и осталась не далеко, не близко, я в некой плоскости, которую я отныне могу обходить. Так вот ты какая, эйфория!.. Увлечённый новыми ощущениями, я не заметил, что ангел и джинн давно уплетают шурпу. Джинн – хрустя божьими коровками, как будто это сырая репа, ангел – удачно зачерпывая шурпу без них. Я с удовольствием присоединился к трапезе.
Насытившись, мы немного осоловели и прилегли на надувном матрасе – благо, он был широкий. После «вина» у меня обострились все чувства, и я с новым интересом принялся осматривать пространство. Горы, горы, такие любимые мной с детства, а рядом – среднерусские поля. Вдалеке виднеются куски деревни или села, выглядывают из-под деревьев кирпичные дома и срубы. Ездят машины, трактора. Но это всё никоим образом, ни звуком, ни проникновением, ни выхлопными газами не нарушает чистоту и благодать горной природы.
- Послушайте! – сказал я умиротворённо. – Я как бы больше не могу. Где мы находимся? Это что за дикий ландшафт?
- Очень просто, - ответил джинн, - мы находимся недалеко от твоего города.
- Это я вижу, но откуда взялись горы?
Джинн лежал, закинув руки под голову, и созерцал небо. В голове его пламя сделалось голубым и струилось ровно, словно вода в тихом ручье. Во рту он держал тростинку, через которую тончайший ручеёк пламени утекал в небо.
- Дело в том, что люди существуют в четырёхмерном пространстве-времени. На самом же деле, реальность имеет гораздо больше измерений. Говорят, их одиннадцать: восемь пространственных и три временных. Но людям природа дала чувств ровно столько, чтобы жить в четырёх. Три из них относительно прямые. Четвёртое – время – спиралевидно. А вот пятое, пространственное, которое человекам недоступно, затянуто в тугую петлю. Поэтому, при его проявлении объекты в трёхмерном пространстве кажущиеся далёкими друг от друга, сближаются. Так твой город кажется совмёщённым с тянь-шаньскими горами.
- Понятно. – Я старался сохранять невозмутимый вид. – Не спрашиваю, как вы можете здесь находиться. А я каким образом могу это всё воспринимать?
Джин и ангел подозрительно молчали.
- Что? Что? – запаниковал я. – Не молчите. Что со мной произошло?
Поверженный догадкой я схватился за голову. С головой что-то было не так. Я кинулся к реке, но поверхность ей бурлила, рябила, и разглядеть своё отражение не удавалось. Я с отчаяньем посмотрел на своих спутников и увидел, что ангел издевательски прихорашивается, держа в руках пудреницу с маленьким зеркальцем на крышке.
- Сима! – заорал я и бросился за пудреницей.
То, что я увидел, было ужасно. Голова от переносицы до макушки и, кажется, дальше – до затылка была рассечена канавкой. Дно канавки затягивала белая плёнка, которая время от времени сползала в сторону как веко, открывая какую-то неестественную черноту. В этой черноте как звёзды в небе плавали жёлтые точки.
Ну пусть я съехал с ума. Пусть оказался в каком-то пятом измерении, из которого неизвестно - выберусь ли когда-нибудь. Но я, оказывается, уже мутировал, изменил своей человеческой сущности. Мне сделалось плохо. Я ощущал себя каким-то чужим, насекомым с другой планеты, лишним, неестественным в этой такой земной природе.
- Пока не расскажете, в чём дело, зачем я здесь, и куда мы… - закончить фразу сил не хватило.
- Может быть и пора, - сказала ангел, серьёзно глядя на меня.
- Ну да, да, - согласился джинн.
Они помолчали, думая о своём.
- Дело в том… что… - начал Эрик, растягивая слова.
- Оставь ветчину в покое! – вдруг вскрикнула Серафима, бросив взгляд поверх моей головы.
Я обернулся быстро, как мне показалось. Но пока я оборачивался, джинн уже оказался около дастархана. Он держал двумя руками ветвь дерева, прикрывавшего от солнца наш лагерь. Ветвь почему-то опустилась из кроны и нависала над оставшимися после трапезы продуктами.
- Поймался, воришка! – весело прокричал Эрик. – Пойман с полич…
Тут ветвь стремительно взметнулась, захватив с собой джинна. Какое-то время дерево сотрясалось, из кроны доносилась возня, потом послышался возглас Эрика: «Сильный, зараза!» Серафима, вспорхнув, стала кружиться вокруг дерева, пытаясь разглядеть, что происходит в густой кроне. Ещё через минуту возни джинн сдался:
- Ладно, ничья, - провозгласил он. – Отпусти меня.
Крона перестала трястись. Две ветви не очень-то аккуратно вернули Эрика на землю, поставив вверх ногами. Он так и остался стоять на голове, делая вид, что ничего не произошло.
Серафима хихикнула, тоже опустилась и весело поинтересовалась:
- Что это Вы вздумали воровать нашу еду? Попросили бы, мы бы и так дали.
- Извините, - раздался сухой голос, – я так давно не ел человеческой пищи, что не удержался.
- Зачем тебе человеческая пища, приятель? Ты же дерево! – джинн потихоньку становился на ноги, поворачиваясь в воздухе как секундная стрелка на циферблате.
- Видите ли, я не совсем дерево…
- Позволь, приятель, ты настоящее дерево: листья, ветки, кора. Муравьёв на тебе полно. – Эрик демонстративно что-то стряхнул с себя.
- Джиннушка, не перебивай, пусть расскажет. Расскажите, пожалуйста, что произошло, - попросила ангел.
И дерево рассказало.
РАССКАЗ ЧЕЛОВЕКА – ДЕРЕВА
- Зовут меня Чернышёв Лев Николаевич, - начало необычное растение.
Услышав это имя, я затрепетал. Кто в России не знает Льва Чернышёва, одного из самых знаменитых путешественников современности? Кто не видел его репортажи про Антарктиду, про Ноев ковчег и Тунгусский метеорит? Это - человек - свобода, человек – приключение. Он прославил своё имя на весь мир. Признаться честно, я завидовал ему. И вот в этом странном краю это странное создание называло себя Чернышёвым, а я слушал и верил…
- Родился я в Туркмении, - продолжал тем временем Лев Николаевич, - на берегу Каспийского моря, в городе Шевченко. Отец мой был рыбаком. Может быть море, может романтичная, как мне казалось, профессия отца вселили в меня с детства тягу к путешествиям. В четырнадцать лет мы вдвоём с другом, в тайне от всех, на рыбацком катере переплыли через Каспийское море: из Шевченко – в Махачкалу. Катер увели в рыбсовхозе. Запасы топлива сделали на деньги, которые копили два года. Неприятности, постигшие нас после этого, ненамного уменьшили мою тягу к авантюрам.
Окончив школу, я в уехал в Москву и поступил в МГУ, на журфак. И вот тут-то началось... За пять лет я побывал в пятнадцати различных экспедициях. Из них такие значительные, как восхождение на Казбек, экспедиция на яхте по маршруту Витуса Беринга, путешествие древним путём «из варяг в греки» и лыжный поход на Северный Полюс. Таким образом, ещё будучи студентом, я стал известным бродягой. После же окончания института устроился в журнал «Вокруг Света» штатным… путешественником, сделав своё призвание профессией.
Путешествовал я самозабвенно. Сплавлялся на плотах по крупнейшим рекам мира. Ходил на верблюдах по Великому Шёлковому пути, повторил маршруты всех крестовых походов. Предпринял три кругосветных плавания на разных судах, из них два – в одиночку. Покорил высочайшие вершины всех континентов, в том числе массив Винсон в Антарктиде.
Дважды бывал на Северном полюсе, дважды – на южном. Тайно от властей Турции, чинивших препятствия, проник к Ноеву Ковчегу на Арарате.
И писал. Писал репортажи, зарисовки, рассказы, повести о своих путешествиях. Восемь книг вышло у меня в разных издательствах. Кроме этого, я снял несколько фильмов.
Последнее время я уже не работал в журнале. Мне удалось сделать свою профессию прибыльным делом. Я создал фирму «Марко», и на её счета стали стекаться благотворительные взносы, деньги от рекламы на яхтах, лыжах и воздушных шарах. Затем у меня появилось туристическое агентство, журнал «Путешественник». Книги расходились хорошими тиражами, съёмки покупали ведущие телекомпании. Теперь, когда раздобывать деньги на проекты стало легче, казалось бы – путешествуй в своё удовольствие и к интересу людей. Но…
Но тут в моём сознании стали происходить изменения. Я понял что предпринял все глобальные путешествия, которые только может предпринять современный человек, кроме полёта в космос. Последнее недоступно. Дальше придётся либо повторяться, либо придумывать что-то искусственное. И как только это осознал, тяга к делу, которым я занимался всю жизнь, стала неуклонно ослабевать. Проходили месяцы, а я не мог заставить себя разработать идею очередного путешествия.
В то же время на дне моей души стало что-то происходить. Что-то там образовалось и стало расти как опухоль, занимая мысли и оттягивая на себя чувства. Вся предыдущая жизнь отошла на второй план.
И вот однажды утром я проснулся, и с моих губ сорвалось: “Халкамчали мэлун чин”. Что это значит, я не знал. Откуда эти слова взялись в голове, вспомнил не сразу. Но когда вспомнил, ни о чём больше думать не мог. А было так.
В 1978 году я участвовал в экспедиции учёного – геофизика Алексея Золотова к месту падения Тунгусского метеорита. Экспедиция проводила изучение феномена времени и биолокационного эффекта в эпицентре взрыва и прилегающих к нему районах. Я присутствовал там как корреспондент, а также выполнял вспомогательные работы. Экспедиция оказалась интересной. В ходе её был выявлен эффект хронологического запаздывания, обнаружено различие биополей между "катастрофными" и современными деревьями. Но не это запомнилось мне из того, в общем-то, рядового путешествия. Во время экспедиции произошёл со мной странный случай. Я стал свидетелем шаманского ритуала – камлания. Да не просто стал свидетелем, а подпал под шаманский гипноз. Камлание происходило в тунгусском чуме и было, как объяснили наши проводники, частью ритуала поминок, которые эвенки устраивают через год после смерти человека. Камлала шаман – женщина, что больше всего меня тогда поразило.
В чум приволокли деревянное чучело и наставили вокруг него местных кушаний, в основном, приготовленных из мяса недавно убитого оленя. Шаманка предлагала чучелу блюда – одно за другим - потом отнимала их и ела сама. Затем раскурила трубку и стала окуривать чучело дымом. Потом, конечно, принялась бить в бубен и скакать вокруг деревянного болвана. Я с интересом наблюдал за обрядом, как вдруг земляной пол чума покачнулся, и я чуть не упал. Посмотрел на окружающих – членов экспедиции и местных жителей - но никто как будто ничего не заметил. Когда же взглянул на чучело - поразился. Оно смотрело на меня живыми глазами. Я зажмурился, встряхнул головой и … открыть глаза больше не смог. Оставалось только слушать шаманку, чьи слова, произносимые на чужом языке, я стал понимать.
«Довольно смотреть друг на друга, довольно, не возвращайся! - восклицала она. - Не смотрите друг на друга, не возвращайся, не возвращайся снова, не приходи, дети заклинают!» И показалось мне, что я ребёнок. Волосы на моей голове и левое ухо сгрызли мыши. Пять месяцев длится полярная ночь. Я хочу вернуть людям свет, солнце, но как это сделать, не знаю. А шаманка говорит, что нужно найти Источник Знаний. В нём сокрыты все знания об этом мироздании и о других мирах и о всей вселенной. Он даст ответы на все вопросы. А кто найдёт его, станет бессмертным (развить). Я отправляюсь в путь - искать Источник. Один, по зимней тундре. И путешествию этому нет конца. И сказке этой нет конца. И жизни такой тяжёлой – конца не видно. Есть лишь одно спасение - “халкамчали мэлун чин”. Но что это означает, я не знаю.
Очнулся я в своей палатке, на базе экспедиции. Оказалось - проспал почти сутки. Заснул незаметно во время ритуала, свернувшись калачиком на шкуре медведя. Но после того, как всё закончилось, разбудить меня не смогли. Переполошились. Врач – он тоже был членом экспедиции и находился тут же - констатировал… здоровый крепкий сон. Шаманка же сказала, чтобы не беспокоились, а отнесли в палатку и не будили - сам проснётся.
Очнувшись, я некоторое время пребывал в шоке от увиденного сна – так силён и эмоционален он был. На следующий же день ещё раз пришёл в то место, где было становище тунгусов. Но кочевники уже снялись, и где их искать, было неизвестно. Так и осталась неразгаданной тайна – где же этот Источник Знаний, и что такое “халкамчали мэлун чин”.
В экспедиции, где собрались сильные, целеустремлённые люди, не подверженные мракобесию, произошедший со мной случай стал анекдотом. Надо мной по-доброму посмеивались, было неловко. Я поскорее забылся в кипучей деятельности, и со временем эта история, казалось, выветрилась из головы. Но вот она вернулась, и я понял, что информация, заложенная в моё подсознание во время того камлания, дала всходы и стала причиной душевных терзаний последнего времени.
Что было делать? Постепенно сложился план. Я, организовал к месту падения Тунгусского метеорита ещё одну экспедицию, свою, на этот раз - с целью съёмки фильма. Сюжет же фильма был построен вокруг легенды об Источнике Знаний. В конце каждой серии я просил всех, кто слышал когда-нибудь эту легенду, знает что-нибудь об Источнике, или об эвенкийской женщине-шамане позвонить по указанным телефонам. Одновременно в моём журнале вышла серия репортажей о ходе Тунгусской экспедиции. Естественно, легенда об Источнике Знаний была и их интригой. В конце каждого – также приводились телефоны и адрес для писем.
Для приёма и обработки поступающей информации из работников фирмы «Марко» была образована специальная группа. Я настолько увлёкся Источником Знаний, что не заметил, как стал относится к нему как к главному делу своей жизни. Легенда превратилась для меня в реальность, в тайну природы, открыть которую – значило бы многократно превзойти всё до сих пор сделанное мной. Да что такое! Открытие Источника Знаний совершило бы революцию в развитии человеческой цивилизации, неслыханный скачёк. Вдумайтесь только – всё знать. У природы не остаётся тайн. Доступны любые технологии. Известно прошлое. Будущее прозрачно.
Днём и ночью думал я сказочном Источнике, представлял, каким он должен быть, и что может повлечь за собой его открытие. От этих мыслей порой у меня случалась лихорадка. Я стал разговаривать сам с собой. На лицах жены и детей появилась тревога. Люди, работающие со мной, стали косо на меня поглядывать и шушукаться за спиной. Однако работу свою они выполняли – я им щедро платил. После выхода фильма и опубликования репортажей последовал шквал звонков и писем. Забросив другие дела, я старался читать всё сам. На это уходила уйма времени, но особого результата работа не давала. Об Источнике Знаний никто ничего стоящего не сообщил. Некоторая часть писем была вообще от людей явно ненормальных.
И вот когда казалось - всё напрасно, и я начинал впадать в депрессию, улыбнулась удача. Как-то на исходе дня в офис компании «Марко» вошла молодая женщина - небольшого роста монголоидного типа азиатка. Одежда и лицо женщины говорили, что она – не жительница России. Я повидал на своём веку представителей множества наций и сразу понял, что она американка. Но заговорила женщина по-русски, причём акцент её был вовсе не американским. Акцент был в точности такой же, как у шаманки из тунгусской тайги.
- Здравствуйте, Лев Николаевич, - сказала гостья. И потом почему-то вопросом. – Источник Знаний?
Звали женщину Матрёна Кочениль, и была она внучкой той самой шаманки, которая вложила в мою голову легенду.
ИСТОРИЯ МАТРЁНЫ КОЧЕНИЛЬ
Ранним летним утром 1908 года обычный эвенкийский мальчик по имени Эрпини вместе со своим отцом, матерью и старшим братом пас оленей недалеко от ручья Чургим. Стояла ясная погода, но воздух был тяжёл как дым от костра. Вдруг в небе послышался сильный раскат грома, за ним ещё один, и ещё – так несколько раз. Это было необычно – какой же может быть гром, если небо совершенно ясное. Мальчик хотел спросить у отца, что это такое, но раскаты стали такими громкими, что оглушили его. Эрпини испугался и, упав на землю, закрыл уши руками.
В этот момент на горизонте появился огненный шар. Казалось, он вот-вот пролетит над ними – над маленьким Эрпини и его семьёй - и сожжёт их, но шар вдруг взорвался, ослепив мальчика. Наступила темнота, и в этой темноте Эрпини… нет, не увидел - почувствовал, как от взорвавшегося шара отделилось что-то ещё. На фоне темноты оно выделялось своей… чернотой. Эта чёрная чернота полетела дальше, а мальчик потерял сознание.
Очнувшись, он увидел страшную картину: его мать и старший брат, а также большинство оленей - мертвы. Отца нигде не видно. Деревья сплошь повалены в одну сторону и обгорели. Долго плакал Эрпини – один в центре страшной катастрофы, но постепенно, вытеснив переживания, сознание заполнила другая мысль. Он вдруг понял, что в тот момент, когда увидел чёрную черноту, много узнал об этом мире. Узнал, как родилось Солнце и появилась Земля, что такое жизнь и что будет после смерти. И понял Эрпини, что знание его – от черноты, и что в ней скрыто что-то или кто-то, кто знает абсолютно всё. Оно знает то, что было, что будет, и то, что никогда не свершится.
Был этот мальчик моим прадедушкой, а событие, которое он пережил, стало известно как Тунгусский метеорит. Видимо, он и его семья оказались ближе всех к месту падения метеорита.
Выбрался Эрпини из поваленной тайги и отправился к людям. И поведал о том, что случилось. Только о чёрной чёрноте никому ничего не сказал, потому что был уже не маленьким мальчиком, а величайшим в округе, а может быть и в мире, мудрецом.
Нужно ли говорить, что когда подрос, сделался Эрпини шаманом. Чёрную черноту про себя стал называть Источником Знаний и остаток своей жизни посвятил его поиску. Через тридцать лет он нашёл место, куда упал Источник. Перед тем, как предпринять попытку проникнуть к нему, прадедушка передал свои знания об источнике своей дочери – моей бабушке, но где конкретно находится Источник – не сказал. После этого он ушёл в тайгу и не вернулся.
Бабушка моя тоже стала шаманкой, но сказочный Источник искать не стала. Правда она поведала о нём сыну – моему отцу, и он продолжил дело Эрпини.
Отец был упрям, и не слушал свою мать, которая очень жалела, что рассказала ему легенду. Год за годом отец исследовал район падения Тунгусского метеорита, и возможное место, где может находиться Источник. Мне исполнилось десять лет, когда он повёл меня туда, велев хорошенько запоминать дорогу, поскольку кроме нас двоих никто об этом месте не знал. На следующий день он ушёл, и никто его с тех пор не видел. Бабушка и мама очень горевали, но я им ничего не сказала.
Оставшись тайге, я бы тоже стала шаманкой, и тоже сгинула бы в поисках Источника. Мама и бабушка не хотели этого и отдали меня в интернат в Усть-Илимске. Там я росла и училась. Учёба давалась легко, может быть, помогали способности, полученные по наследству от Эрпини. После окончания интерната я поступила в Новосибирский университет. После третьего курса, как лучшая ученица факультета, по программе обмена студентами уехала в Америку и там вышла замуж. Сейчас живу в США, и поэтому о Вашем фильме узнала совершенно случайно. Одна моя сослуживица – тоже из России – ездила на родину и здесь фильм увидела. Вернувшись, через некоторое время, в случайном, ничего не значащем разговоре она упомянула об Источнике Знаний. Сами понимаете, как это меня потрясло. Я раздобыла запись, посмотрела фильм, и вот я здесь. А бабушка моя умерла четыре года назад.
Дерево прервалось – перевести дух. Налетел ветер и крона Чернышёва откликнулась его порыву лёгким приятным шелестом.
- Надо ли говорить, как волновался я, слушая рассказ этой женщины. – продолжил Лев Николаевич. - Всё, чем я бредил последнее время, подтверждалось. И какая удача – единственный в мире человек, который владел информацией об Источнике Знаний, нашёлся. Отыскался среди шести миллиардов.
- А что значит «халкамчали мэлун чин»? - спросил я Матрёну, едва она закончила рассказ.
- Дословно, по нашему, по эвенкийски, - ответила она, - это значит “выскочить через верхнее отверстие жилища, у которого скрещиваются опорные жерди-халкамча”.
И, видя моё недоумение, добавила:
- А в переносном смысле это означает – преодолеть себя, прыгнуть выше головы, взять недоступную вершину. Видимо, попав под действие камлания моей бабушки, Вы невольно уловили её мысли. Теперь я понимаю, что она тоже постоянно думала об Источнике, но найти его ей представлялось чем-то недоступным, для чего требовалось «халкамчали мэлун чин». Об этом она никогда не говорила, но энергия её переживаний была так сильна, что, видите – повлияла даже на Вас. Да и Вы, видимо, человек не простой человек, раз сумели уловить её мысли и проникнуться Источником.
- А Вы хорошо помните дорогу к тому месту? - спросил я шёпотом. И совсем уже с замиранием духа. – Как Вы сможете найти его через столько лет?
Матрёна закрыла глаза и, еле шевеля губами, произнесла:
- Метеорит взорвался в небе в шестидесяти километрах к северо-северо-западу от фактории Ванавара, в междуречье Хушмы и Кимчу. Взрыв произошёл при отделении от метеорита того, что мы с Вами называем Источником Знаний. Это нечто пролетело ещё около ста пятидесяти километров и ушло под землю, не вызвав особых разрушений. Из под земли в этом месте потекла река, и образовалось озеро. Оно и сейчас там существует – небольшое озерцо. Место до сих пор глухое, необитаемое. Никто не подозревает, что хранится на дне этого озера, вернее – под дном.
Экспедицию мы с Матрёной готовили в полной тайне. Доставить вдвоём необходимое оборудование к берегу озера в глухой сибирской тайге очень непросто. Но мы не прибегли ни к чьей помощи даже для передвижения по тайге, где невозможно было проехать и на лошадях. Благо, Матрёна прекрасно знала эти места. Или помнила. Или чувствовала.
Мы вошли в озеро в аквалангах. Первые три попытки закончились неудачей. Восходящее от дна озера течение было слишком сильным, и плыть против него, погружаясь, не получалось.
Тогда мы отметили буем место, откуда вытекала река. Затем нашли в тайге два больших камня, обвязали их верёвками и погрузили в лодку. Подплыв к бую, мы привязали эти камни к себе и, как утопленники, бросились в воду. И тут произошло непредвиденное. Я промахнулся, опустившись на дно рядом с небольшой пещерой, из которой бил источник, а Матрёна на моих глазах погрузилась в неё. Я попытался приподнять свой камень и переместиться с ним к входу, но камень увяз в иле и ни в какую не желал отрываться от своего места. Промучившись минут десять, я перерезал верёвку и всплыл. Некоторое время ждал, что Матрёна поступит также, но глянец озера ничем не нарушался. Я бросился на берег. Благо, на всякий случай мы приготовили несколько запасных камней, не догадавшись, однако, заранее обвязать их веревками. На это у меня ушло с полчаса, и я повторил попытку. И вновь неудачно. От пещеры меня отделал какой-то метр, но снова чёртов камень не хотел двигаться, зацепившись за какие-то коряги. Погружаясь в третий раз, я отчаянно молился, ведь у Матрёны был на исходе воздух.
На этот раз мне повезло – я опустился точно в центр пещеры. При входе в неё восходящее течение было настолько сильным, что, казалось, меня вот-вот начнёт поднимать вместе с грузом. Однако, вход я преодолел и стал погружаться глубже.
Пересекая уровень дна, я вдруг совершенно чётко осознал, что возврата не будет. Эта мысль расположилась в моей голове легко и естественно. Я ещё мог перерезать верёвку и вернуться, но знал, что не сделаю этого. Паники не было, не было и сожаления. А между тем, за толщей воды оставалась навсегда моя такая интересная и такая счастливая жизнь.
Вода, омут, дно, ниже дна. Забытая прародина, ставшая чуждой стихия. Вещество, сделавшее самую успешную карьеру во вселенной. Жизнь – это развлечение воды, её спасение от скуки. Нам кажется, мы контролируем её. На самом деле она контролирует всё в этом мире. Вода, омут, дно, ниже дна.
Я погружался долго, я забылся во времени, стало темно. Вход в пещеру синел на куполе вселенной одинокой звездой. В какой-то момент мне показалось, что я не падаю, а всплываю, а камень парит надо мной воздушным шариком. Вода сменилась чем-то другим. Ветром, надутым парусом, бело-голубой рябью небес. Мыслями людскими, идущими непрерывным потоком. Страхами, надеждами, забвением. Вечными мечтами о лучшем и вечным движением в обратную сторону. Муками камней, вынужденных молчать. Величием хаоса. Преданностью тьмы и света друг другу. Ленью добра, правдой зла. Вакуумом. Временем.
Я очнулся на берегу реки, на берегу этой самой речки, около которой мы с вами стоим сейчас, только ниже по течению, где горы спускаются уже к равнине. Там она уходит под землю, чтобы выйти на дне таёжного озера. Рядом с собой я обнаружил акваланг и ласты Матрёны, но самой её не было. Однако уже то стало облегчением, что она была жива – от места, где река ныряет под землю, уходили вверх по течению её следы. Придя немного в себя, я отправился по этим следам.
Лев Николаевич сделал передышку, и джинн, пользуясь моментом, преподнёс ему рог, наполненный чудесной жидкостью из амфоры. Принятый ветвью, рог исчез в кроне.
- Прекрасная амброзия, благодарю Вас.
Дерево крякнуло, глубоко вздохнуло и продолжило рассказ.
- Итак, я отправился по следам Матрёны. Видимо, первое время я был немного не в себе, потому что не замечал, в каком необычном месте оказался. И лишь через полчаса или час пути обратил внимание, что солнце имеет необычную форму.
Потом заметил, что, если доверять зрению, поднимаюсь в гору, а если доверять ногам – спускаюсь. Мне показалось, что растительность не совсем соответствует местности. Я много путешествовал, в том числе в горах, и, например, никогда не встречал там баобабы. Всё это волновало меня и казалось необычайно интересным, но изучение этого мира пришлось отложить. Нужно было найти Матрёну.
Я прошёл ещё какое-то расстояние и подошёл к подножью большой горы. Глина под ногами сменилась камнем, и следы Матрёны исчезли. Опыт – большое дело. Я захватил с собой ласты и теперь, когда идти предстояло по острым камням, отрезав перепонки, одел их. Какая никакая, обувь у меня была. Я решил идти вдоль реки пока не настигну свою напарницу, или пока не произойдёт что-либо ещё.
Однако было непонятно: почему Матрена не ждала меня в том месте, где мы всплыли. Что заставило её двинуться в горы да ещё с такой скоростью, что я никак не мог её догнать? Хрупкая женщина, босая, она быстро должна была сбить ноги, устать, а я – опытный путешественник – давно должен был её настигнуть. Однако я даже не видел её впереди, хотя местность местами просматривалась довольно хорошо.
Я шёл весь день. Наконец когда странное солнце уже собиралось зайти за вершины гор, мне показалось, что я увидел вдалеке Матрёну. Она всё также шла вдоль реки. Я кричал, она меня не слышала – шум воды заглушал крики. Махал руками, но Матрёна не оборачивалась и заметить меня не могла. Собрав остатки сил, я ускорил шаг.
И вот, когда между нами оставалось каких-то двести метров, она обернулась, увидела меня и остановилась. На лице её я смог разглядеть усталую улыбку. Я присел на камень перевести дух – ноги уже не держали меня. И тут произошло страшное… На моих глазах невесть откуда появился огромный волк. Он набросился на Матрёну и повалил её. Я вскочил. Адреналин помог взметнуться в гору, но, добежав, я обнаружил Матрёну уже мёртвой. Пульс не прощупывался, глаза закатились. А страшное животное скрылось при моём приближении. Скрылось также внезапно, как и появилось – будто растворилось в скале. И мне показалось - оно что-то несло в пасти. Потом уже, когда я превратился в дерево, и всё, чем мог развлекаться, – целыми днями рассматривал окрестности - я понял, что волк этот забежал в пещеру вот в этой скале. – Дерево качнулось кроной в сторону ближайшей скалы. Видимо, оттуда он и появился, чтобы наброситься на Матрёну.
И вот спутница моя была мертва, и что меня поразило - на теле её не оказалось никаких повреждений – укусов или царапин. «Неужели умерла от инфаркта?» - сокрушался я, тщетно пытаясь спасти её. Ни искусственное дыхание, ни массаж сердца не помогли. Можете представить, каким это было для меня ударом. За короткое время знакомства мы настолько сблизились с этой женщиной, что, казалось, знали друг друга всю жизнь, и даже дольше. Поверженный, я опустился на землю и осознал… В моей голове стали всплывать события последних месяцев, и я наконец-то осознал их трагичность, начавшуюся не сейчас, с момента гибели Матрёны, а гораздо раньше, когда припомнилось мне это злополучное «халкамчали мэлун чин».
Трагичность, трагичность... Как только начал Лев Николаевич рассказывать, я почувствовал – нас что-то с ним связывает. Смысл Жизни, Источник Знаний. Оба мы стали жертвой как будто кем-то диктуемого желания познать непостижимое. Желания трагичного, которое увело нас из человеческого мира, от человеческой природы. И это логично: чтобы познать то, что человеку недоступно, нужно перестать быть человеком. Вот и всё…
А человек-дерево продолжал.
- Я похоронил Матрёну. Могилу выкопал ножом. После этого, обессиленный, упал на землю и уснул.
А когда проснулся, не смог встать. Мои ноги от ступней до колен приросли к земле, погрузились в зыбучий песок, невесть откуда взявшийся в этой гористой местности. Не поняв ещё беды, я попытался выбраться из песка, но только глубже увяз. Тревога охватила меня. Вокруг не было никого, кто мог бы помочь, и ничего, за что можно было зацепиться.
Как ни старался я, какие усилия ни прикладывал – выбраться так и не смог. Промучившись весь день, я вновь уснул… в стоячем положении. Проснувшись, продолжил свои попытки, но, конечно, безуспешно. Я вошёл в песок по пояс. Неминуемая смерть ждала меня. Однако… Однако прошло более суток с тех пор, как я выпил последнюю воду, а жажды не было. Как будто влага в моём организме пополнялась каким-то другим способом. Я вскоре понял, каким – она всасывалась ступнями ног, которые дошли до влажных слоёв песка. Тогда эта мысль показалась мне нелепой, бредовой, но в дальнейшем она подтвердилась. Я впитывал влагу кожей в количестве, достаточном для жизни.
«Пусть так, - вертелось у меня в голове, - пусть я не умру от жажды. Но я умру от голода». Но нет, голод мучил меня, скручивал живот желудочный сок. Но прошла неделя, другая, а я жил. Тело моё позеленело, и это лишь подтвердило – я стал растением.
Теперь я совершенно отчётливо чувствовал, как из погруженных в почву ног выросли отростки, из них другие. Ноги превратились в корни. А по всему телу стали появляться почки. С кровью прорезались они сквозь кожу, росли, разветвлялись, превращались в ветви. На ветвях появились листья. Я стал деревом.
Такова моя история.
Лев Николаевич замолчал. И мы молчали, впечатлённые рассказом. Наконец джинн негромко произнёс:
- Возьми, дружище, ветчину и подкрепись как следует.
- Мне не совсем удобно, - ответило дерево, - я должен извиниться перед вами.
- За что? – спросила ангел.
- Я не предупредил вас об опасности. Хотел втянуть в то, во что сам вляпался - в этот треклятый песок. Думал, кого-то из вас затянет, также как и меня, и будет у меня товарищ. Я так устал от одиночества, так измаялся в этой стране, в этой чёртовой сказке. - Чернышёв не выдержал и разрыдался. – Спилите меня! Не могу больше! Думаете, легко человеку всё время находиться на одном месте! Постоянно видеть один и тот же пейзаж! Я же всю жизнь путешествовал!
Серафима заломила руки, всем своим видом выражая сочувствие. Джинн же молвил:
- Видишь ли, дружище, каждому человеку дан лимит свободы. Видимо, ты его исчерпал. И поэтому тебя прикрепили к одному месту. И спилить тебя может лишь тот, кто сделал это.
- А кто это сделал? – громыхнул Чернышёв.
- Не знаю точно. Догадываюсь лишь, что пещера, о которой ты нам поведал, является ничем иным, как входом в царство великого Осириса. И тот, кто тебя здесь посадил, видимо посчитал, что рано тебе туда входить. А ведь ты в эту пещеру непременно полез бы.
- Осирис? – дерево понемногу успокаивалось, - Осирис… египетский бог… Царь загробного мира.
- Бог не египетский, название египетское. А ещё люди его называли Аидом, Плутоном. Да и не бог он вовсе.
- Послушайте, - дерево зашелестело листвой, - а вы-то как сюда попали? Хотя что я спрашиваю. Вы, наверное, живёте здесь. Вы же не люди…
Последние слова полоснули меня как бритвой. Оказывается, меня уже невозможно признать человеком. И я уподобился этому деревянному Льву Николаевичу. Меня переиначили, куда-то ведут. И в конце концов я.. я…
- Не надо паники, хозяин, - остановил Эрик зарождающуюся во мне истерику. А то Лев Николаевич подумает, что мы захватили тебя в плен. Мы как раз собирались всё объяснить. Собственно, вы с ним оказались здесь, видимо, по одной и той же причине. Кое-что происходит в этом мире. И происходящее весьма серьёзно, если не сказать…
- Не надо, не пугай людей, - перебила джинна Серафима. И уже обращаясь ко мне одному. - Тебе предстоит встреча с Богом.
Ничего себе, «не надо пугать»! Эти слова произнесла уже не та Серафима, которую я знал до этого момента. Что-то неуловимо изменилось в ней. И вот здесь-то я запаниковал.
– Я что, умру? Войду в эту пещеру и попаду в царство Осириса? А может быть, я уже мёртв?
Я схватился за голову, пальцы нащупали злополучную канавку и мне захотелось рыдать, как минуту назад рыдало дерево-путешественник. Но то, что сообщил джинн, прервало мою подготовку к рыданию.
- Грядёт конец света, - просто сообщил он.
И больше – ни слова. Простой такой джинн, глашатай апокалипсиса.
- Да, да, - подтвердило дерево, - и я что-то подобное чувствую. Какое-то напряжение ощущается повсюду. Даже муравьи по мне стали по-другому бегать. Как-то суетливо. А ещё…
- Засуетишься тут, - ухмыльнулся Эрик. – Осталось пять дней.
И вновь тишина. И что можно сказать после такого сообщения. Пять дней. Я вспомнил растяжку на самолёте. Для Льва Николаевича в силу случившегося с ним, мечтавшего о смерти, весть о конце света не стала таким уж шоком.
- А как, как всё это должно произойти? – полюбопытствовал он. - И кто вы всё же такие?
- Мы идём к Богу. Ведём его, - джинн указал на меня кивком головы. - Как Вам миссия? Господь Наш, Имени Которого Никто Не Знает, долгое время отсутствовал на Земле. Он отсутствовал так долго, что почти никто, даже мы, ангелы и демоны, те, кого Он оставил управлять этим миром, не помнили его. И вот недавно Он вернулся. И Ему очень не понравилось то, что здесь происходит. Настолько, что Он решил уничтожить этот мир и создать его заново. Вот так вот, не больше не меньше.
Мы с деревом молчали. Услышанное превышало психический порог. Сколько талдычили про конец света религии и всякого рода аферисты-сектанты. Даже учёные. Но только кто же его всерьёз воспринимал? Человеческая психика так устроена, что не хочет думать лишний раз о смерти. А теперь вот так вот запросто – бац, и конец света.
Первым очнулся Лев Николаевич.
- Ну а для чего Вы его ведёте… к Богу? – задал он логичный вопрос.
- Да! – меня подбросило. - Я-то здесь причём? Зачем вы меня к нему тащите? Чтобы он с меня начал?
- Дело в том, - ответила Серафима, что ты можешь этот мир… спасти.
- Я???? – горло у меня перехватило.
- Он хочет поговорить с людьми. Непосредственно с людьми. С представителями человечества. И только после этого примет окончательное решение. Надо полагать, оно будет зависеть оттого, что он от людей услышит.
Всё, с этого момента меня как личности не существовало. Меня раздавила, расплющила, раскатала по земле ответственность перед человечеством. Отныне я был воплощением его чаяний о спасении. Воображаемых чаяний. Ведь человечество ничего не знало. В то время, как я начинал восхождение в Богу, человечество, продолжало жить, жрать, работать, трахаться, воровать, запускать носы в чужие дела. Оно продолжало мнить себя вершиной эволюции и присваивать себе в этой связи всевозможные права. А его вот так просто можно раз - и уничтожить. Раздавить, сжечь, утопить, взорвать, или что там ещё? А нет… его просто не станет, и всё. Как будто и не было. Ни грязи, ни копоти.
Оказывается, ничтожность – это счастье. Ничтожность, безвестность, небытиё. Когда никто ничего о тебе не знает и по сей причине не возлагает на тебя никаких надежд, не может предъявить требований и возложить обязательства. Когда никому до тебя дела нет, и поэтому ты свободен, сам себе хозяин. Не имеешь денег, которые могут обесцениться, фирмы, грозящей обанкротиться. На тебе не сходятся интересы, не зависят судьбы. Когда от тебя вообще никто и ничто не зависит – это, на самом деле, счастье.
- Постойте, постойте, – меня посетили отчаянные сомнения, - а почему Я должен представать перед ним? Что, более достойных не нашлось? Я ведь никто, жалкая личность. Сторож на автостоянке.
Серафима подошла ко мне и положила руки на плечи.
- Ну что ты, - тихо сказала она, - возьми себя в руки. Трудно, конечно трудно. Но ты справишься. Ты… достойный.
И так же, как недавно, в моей квартире, она поцеловала меня в губы. На этот раз я не почувствовал себя особо умным. Мне просто стало легче.
- И всё-таки, почему?.. – так же тихо спросил я.
- Другие не в силах. Они не могут выйти за пределы своего мира, своей плоскости. Почти никто не может, за исключением единиц. А те, кто может, не справляются с дорогой. Посмотри на него… – Серафима сделала жест в сторону Льва Николаевича. – Дорога слишком трудна. А тот, Чьего Имени Никто Не Знает, Он сказал: «Пусть придут люди, если хоть кто-нибудь сможет. А если не сможет никто, то и не услышу я их». А ты не только сам можешь, ты и других за собой тянешь.
- Кого это я тяну?..
- И ты не бойся, - продолжала Серафима, пропустив мой вопрос, - мы поможем тебе. Ты не один. Ведь если людей не станет, и нас не станет. Мы же созданы Им для вас. Так что тебе помогут, даже если не мы с Эриком – помогут другие.
- Так что, и я должен был? – вздохнул Лев Николаевич из кроны. – И я… А только не смог. Ну да… да… Теперь-то всё понятно. Конечно, для меня этот Источник Знаний был то же самое, что Бог. И я устремился к нему. Это что, зов? Но я не смог. Простите меня, простите…
- Нечего просить прощения, дружище, - принялся успокаивать его джинн. – ты сослужил нам хорошую службу. Через эту пещеру мы гораздо быстрее попадём туда, куда нам нужно. Я так думаю. А показал нам её ты.
- День заканчивается, - сказала Серафима.
За долгим напряжённым разговором мы не заметили, как колбасное солнце склонилось к горам. Одна его часть приобрела багровый цвет, другая же ещё светила в полную белую силу.
- И правда, мы задержались, - забеспокоился Эрик. – А нам нужно спешить.
- Спешите, не спешите, - ответил Лев Николаевич, - «в гости к Богу не бывает опозданий». Если суждено ему пройти, он пройдёт. Вы что, пойдёте в пещеру? Предупреждаю - этот самый зверь всё ещё там. Он там живёт. Я почти каждый вечер вижу, как он выходит и отправляется на охоту. И, предупреждаю, он каждый день что-то приносит в зубах. Это матёрый волчище. В реальности я таких не видел. Очень опасен.
- Мы знаем, милый Лев Николаевич. Но, я думаю, другого выхода, вернее, входа у нас нет.
- Другой вход слишком уж далеко, - поправил Серафиму джинн. И вот через него мы можем и не успеть. Так что, спасибо тебе, дружище, и прощай. Еду оставляем тебе. – Джинн сделал жест в сторону дастархана. На нём громоздилась куча продуктов и напитков, среди которых я разглядел даже бутыль молока и пакет пряников. – Желаем здравствовать. Может быть, всё изменится.
- До свидания, Лев Николаевич, - сказала ангел. – Очень рада была с Вами познакомиться. Спасибо Вам.
Я хотел пожать Чернышеву руку – должна же была она оказаться где-нибудь среди ветвей, но, поискав её в густой кроне глазами, не решился и сказал просто:
- До свидания.
- Прощайте, друзья, - взгрустнуло дерево. – Спасибо за еду. И дай вам Бог… попасть к нему.
Мы с Серафимой и джинном направились в сторону скалы, в которой, по словам Льва Николаевича, имелась пещера. Однако, подойдя к скале вплотную, пещеры мы не замечали.
- Там она, там, - басило дерево, видя наше замешательство, – смотрите внимательнее.
И лишь принявшись исследовать скальную поверхность метр за метром, мы обнаружили то, что Чернышёв назвал пещерой. Это была нора. Пришлось приседать на корточки, чтобы заглянуть в неё. Лично я ничего не увидел. Но по лицам джинна и ангела было понятно – они увидели всё, что хотели. Между ними состоялся короткий диалог:
- Он может быть не в курсе, - сказала Серафима, в облике которой что-то продолжало меняться.
- Может, - ответил джинн, - то есть, относительно нас.
- Он продолжает выполнять свою работу.
- Конечно.
- Значит…
- Да.
Они помолчали, затем Эрик добавил:
- Я первый, - и очень ловко втёк в нору.
- Всё будет хорошо, - сказала Серафима, на миг обернувшись прежним прелестным ангелом, - лезь за мной и ничего не бойся.
И, сложив крылья, она нырнула в скалу. Мозг у меня как будто отключился, я плюхнулся на колени и, захлебываясь адреналином, пополз в темноту.
|
|