- Сейчас я Вам сделаю укол, и у Вас закружится голова. Как только закружится, скажите мне!
Я боюсь смотреть, как в мою вену вкалывают иголку, старательно отворачиваюсь. Хирург в это время щедро мажет мою грудь спиртом – машет малярной кистью, брызги во все стороны. Анестезиолог выясняет возможные противопоказания. Интересно, зачем сейчас, когда укол мне уже ставят… Но додумать я не успеваю. Голова начинает кружиться, я честно пытаюсь сказать об этом сестричке, но…
Я лечу сквозь красивый спиралеобразный тоннель, с поворотами и горками. Сначала спирали на стенах тоннеля красноватого цвета, затем поворот – и они становятся золотистыми. Вокруг разливается яркий свет, лететь так приятно, теперь я знаю, что все будет хорошо. Я лечу долго-долго, но теперь каким-то образом еще понимаю, что одновременно с этим я еду на каталке по коридору, и меня везут две медсестры. Все это не важно. Я лечу, лечу дальше – и приземляюсь.
Я лежу на животе на кровати, голова кружится, как после шампанского. Так! Кажется, мне собирались делать операцию – я скосила глаза вниз и влево – вижу повязку и пластиковую фляжку. Ощущаю холод – это лед. Значит, операцию сделали. Сквозь шум в голове начинаю смутно слышать голоса, но не понимаю слов. Надо напрячься и прийти в себя. Терпеть не могу беспомощности! Пытаюсь поднять голову – неет, рано, так сильно кружится! Ладно, положим ее пока назад. Попытаемся пока теоретически. Вспомним все: меня зовут Аня, я работаю в институте математики, делаю диссертацию. У меня есть подруга Вера. Научного руководителя зовут Антон Николаевич Егоров. Тема моей диссертации… подождите, какая же у меня тема?
В палату вошел хирург. Подошел, наклонился:
- Ну как, Анюта, проснулась?
Я честно пытаюсь приподнять голову и посмотреть на врача. Глаза разъезжаются в разные стороны. Нет! Скажу я четко, как в школе, что это за беспомощность!
- Я не могу сфокусировать на Вас свой взгляд.
- Чего ты не можешь? – удивился хирург. – Ладно, лежи. Ну, ты нам и устроила! Сосуд крупный задели, долго кровь не могли остановить. Но все позади. Главное, радуйся – у тебя доброкачественная опухоль. Послезавтра выпишем!
- Правда? Спасибо, Станислав Леонидович!
Я испытываю огромное облегчение. Значит, все обошлось! Хирург – он такой душка!
Вчера, когда меня готовили к операции, этот большой грубоватый дядька мне совсем не понравился. Он молча посмотрел снимки, довольно больно надавил на грудь, чтобы нащупать шишку, не обращая внимания на мои гримасы и шипение.
- Завтра после операции не пить, не есть, быть готовой к большой операции.
- Это как?!
- Если биопсия покажет рак – снова на стол и грудь отрежем.
Развернулся и вышел из палаты.
Ну, ничего себе! Я и так столько натерпелась, а тут все в начала, только еще хуже и страшнее? Говорили же, что доброкачественная! Так не честно!
Все началось месяц назад, когда наш институт пригласил специалиста-маммолога. Тетеньки в возрасте записались на прием поголовно, и меня уговаривали. Ну вот еще, буду я ходить по врачам! Это не в моих привычках. Однако директор института издал приказ об обязательном профосмотре, и мне пришлось подчиниться. Ворча что-то о нарушении прав личности («хочу - болею, имею право!») я все же отправилась на прием. Ладно уж, потрачу полчаса, чтоб отстали.
Женщина-врач задавала какие-то вопросы, записывала ответы в карточку. На меня даже и не смотрит. Потом попросила раздеться до пояса, сначала внимательно осмотрела мою грудь, и лишь затем аккуратно стала давить пальцами по периметру. Правую тронула лишь слегка, а левую прощупала на несколько раз, даже больно сделалось. Наконец она установила палец на какую-то точку и удовлетворенно заявила:
- Вот. Дайте свою руку, я вам покажу. Неужели раньше не замечала сама?
Сердце ухнуло и провалилось. Ничего у меня там нет, не может быть!
Врач своей рукой установила мой указательный палец на то место, где только что она что-то нашла. Я почувствовала под своим пальцем твердую чужеродную фасолинку.
- Нет, я ничего не замечала! Откуда это может быть?! Разве это бывает в моем возрасте?
- Ой, девушка, опухоли бывают даже у маленьких девочек. А рак груди молодеет… Может, была какая-то травма, удар? Изменения бывают даже от стрессов или на фоне гормональных расстройств.
Сердце бешено колотилось, я даже вспотела от волнения.
- Да не волнуйтесь вы так! Заметили вовремя, сейчас назначим вам лечение, капельки, таблетки. Через месяц еще посмотрим. Да, еще сдадите анализ на гистологию, это прежде всего.
- А если не поможет? Это что, рак?
- Вот анализ и покажет, что это. Чаще всего приходится делать операцию, даже если это доброкачественная опухоль. Но при раке лечение более серьезное и длительное.
Из кабинета я вышла оглушенная. Наши лабораторные дамы, вычислили, конечно, сразу, пристают с участием. Да только мне не до них. Домой добежала и разрыдалась.
Ну почему это случилось именно со мной? Это просто несправедливо. И так не вовремя! Я как раз заканчиваю диссертацию, тут такой ответственный момент. Надо рассылать авторефераты, выступить еще в головном институте, исправить замечания оппонента, кое-что переделать в третьей главе. Антон говорит, что если я не защищусь на заседании Совета через три месяца, то меня могут опередить. Ведь моя такая актуальная идея просто носилась в воздухе! В Зеленограде работают в параллельном направлении, у них очень хорошие аспиранты, и Вовчик, например, делает что-то такое. Если он успеет со своей защитой раньше – будет уже не тот эффект. Конечно, может, ты нашла даже более крутые методы для решения задачи, чем тот же Вовчик, и результат у тебя получился покрасивее. Но вот доказывай потом свою научную новизну. Кто-нибудь из Совета непременно спросит, а что, сбснно, нового вы тут нам рассказываете, чего Владимир Николаевич еще не сделал? И вообще, девушка, нечего вам тут плагиатом заниматься.
В общем, запугал меня руководитель, подгоняет. Прав он, чего там. А тут такая досадная неприятность. Досадная, не страшная. Рак – да какой у меня может быть рак, это не про меня. И вообще, откуда у меня, такой спортивной, с таким правильным образом жизни, может быть вообще какая-то болезнь? Я и насморком то редко болею. Вот, у Верунчика аллергия бывает по весне. И кожа у нее нежная, вечно то обгорит, то поцарапается. А я – женщина-кремень! Меня так просто не возьмешь.
Я позвонила Верунчику. Верка – лучшая подруга, с кем еще поделиться, как не с ней. Она и поддержит, и посоветует, как поступить. Я набрала номер подруги.
- Вер, привет.
- Привет, Анюта. Как дела?
- Тут видишь ли какое дело… Ну, ты же тоже ходила к маммологу, у тебя все в порядке?
- Нет, я не ходила. Понимаешь, как-то со своими делами совсем забыла, что надо на какой-то там прием. Я тут вообще два дня на работе не появлялась. А что такое?
- Да тут нашли у меня…
Я почувствовала, что опять сейчас расплачусь. Верка тоже это поняла, по голосу. Она меня вообще понимает с полуслова.
- Анюта, так. Успокойся. Там не может быть ошибки? Что нашли, уже установили? Что сказали нужно делать?
- Я ничего не знаю… Веер… Ну почему у меня!
Тут уж я перестала сдерживаться и захлюпала носом.
- Все, Ань, жди, сейчас я у тебя буду. – и в сторону от трубки – Макс, где ключи от машины?
Верунчик – она добрая и веселая. Как-то с ней все неприятности отступают, или, по крайней мере, превращаются в смешные недоразумения. От нее всегда исходит тепло и свет. И в переносном смысле, и в прямом: ее ярко-рыжая шевелюра и улыбающееся веснушчатое лицо просто освещают окружающее пространство. Верка никогда не унывает, ни из чего не делает проблем, и другим не дает. Мы с подругой быстро разобрали ситуацию на составные части.
Во-первых, почему именно со мной. Ничего не именно со мной, а очень даже со многими, так статистика говорит. Ты что, газет не читаешь, телевизор не смотришь? И у Верунчика может быть такая же бомбочка внутри, кто его знает? Верунчик тоже пройдет осмотр, вот только разберется с некоторыми своими обстоятельствами. И, вполне возможно, составит мне компанию в хождении по врачам.
Во-вторых, Верка, кажется, знает реальную причину происхождения моей фасолины. «А ты не помнишь? В прошлом году, в бассейне! Ну, как мы ныряли от бортика, и я тебя еще ногой лягнула? Да сильно так». В общем, виновата она, Верка, своей вины не отрицает и готова нести ответственность.
Да, я вспомнила. Правда, мы ныряли и бесились целой компанией в бассейне, и Верка нечаянно лягнула меня пяткой прямо в грудь. Я стояла у бортика, а она нырнула. Было так больно, что сначала даже дыхание остановилось, а потом пришлось собираться и идти домой. Хорошо, Верунчик подбросила на машине, и еще примочки мне какие-то холодные сделала. Впрочем, через пару часов все бесследно прошло и забылось. Бесследно? Но, конечно, Верку я не виню. Виноват… наверное, здоровый образ жизни, физкультура и спорт. Все, в бассейн больше ни ногой!
- Брось, Ань, ну что ты говоришь, ну с кем не бывает. Будто дело в бассейне. Вон, мы на горных лыжах накатаемся, нападаемся… Знаешь же, как горнолыжники говорят: «Если ты катался с гор и не падал, значит, плохо катался!» Ну, получилось так. Случайность.
Да, на чем мы остановились. Кто виноват, мы выяснили. Теперь – что делать. Ну, конечно, сдать этот самый анализ и успокоиться насчет рака. 99% что у тебя не рак, а доброкачественная опухоль. Опять же, назначат лечение, таблетки там. Что, тебе трудно попить таблетки? И через месяц все забудется. Ну а если операция? Ну и что, операция! Подумаешь. Полежишь в больнице, никто тебя не будет беспокоить. Сама же говорила, что никак не можешь как следует переписать третью главу, все тебе мешает эта суета. А там уж точно неделю тебе никто мешать не будет. Недели тебе хватит?
Итак, ясно: что ни делается, все к лучшему. Также мы порешили, что откладывать проблему на будущее не следует, несмотря на всю мою занятость. То есть я попыталась было закинуть такую удочку: ну, ходила же я год с этой фасолиной, может еще десять лет прохожу. Не болит же, не мешает. Верунчик отмела мои доводы как малодушие и трусость. Не откладывай на завтра. А то будешь ходить как с бомбой замедленного действия внутри. Откуда ты знаешь, когда сработает механизм?
Разговор с подругой успокоил и настроил на позитивный лад. И действительно, что это я? И так мне по жизни везет, в общем-то. С медициной редко приходится сталкиваться. Наверное, существование таких, как я, практически здоровых людей нарушает закон мировой справедливости, какое-то глобальное равновесие. Вот, тот же Вовчик недавно с гепатитом в больнице месяц отвалялся. Получается, чтобы даже мы с ним были в равных условиях, мне тоже надо потратить свое время на врачей и лечение. Чтобы все было честно.
На другой день я пошла сдавать анализ в онкологический диспансер. Народу там было немерено, хорошо, что пришла за полчаса до открытия, оказалась десятой в очереди. Онкологический люд был… страшненький такой. Некоторые с бутылочками на животе, на костылях, кто-то в бинтах, кто-то дышал с присвистом. Однако вели себя в очереди спокойно, обыденно и как-то отрешенно. Никто ни с кем особенно не разговаривал, кроме двух тетушек, которые оказались знакомыми, уселись на скамейку и потихоньку говорили себе о чем-то. Молодых никого не было, все примерно за пятьдесят. И как меня угораздило… Я почувствовала, что опять начинаю себя жалеть. Стоп, Аня! Это все меня не касается. Я тут оказалась совершенно случайно.
Процедура сдачи анализа оказалась нестрашной и безболезненной. Небольшой укол шприцом с длинной иголкой, чтобы взять образец ткани опухоли. Потом пошла на маммографию. Здесь уже не было очереди, а был современный красивый аппарат и смешливая молоденькая сестричка. Маммограф представляет из себя такой рентгеновский аппарат в виде большой прищепки, в которую укладывают грудь. Ну, у кого она большая, как у обширных теток за пятьдесят, может, и укладывают. А мою небольшую, упругую и аккуратную… я бы сказала, пришлось прищипывать, причем довольно больно. Это почему-то развеселило сестричку, она сообщила мне, что не так часто приходится работать с такими небольшими и неудобными предметами исследования, в основном все происходит гораздо проще. Я решила рассматривать эти слова, как комплимент.
Затем пришлось опять ждать – теперь уже, пока выдадут результаты. Ну вот, наконец, вынесли фотографии. Девчонка из маммографического кабинета показала мне, где моя опухоль. Действительно, хорошо видно на снимке, даже мне. Хоть я ничего в этом не понимаю.
В цитологической лаборатории дали маленькую бумажку, на которой небрежным докторским почерком накарябана какая-то фраза. В очереди к врачу я разобрала эту фразу: «клеток не обнаружено». Ну вот. Сдавала-сдавала анализ, столько времени потеряла. Получается, не попала она, что ли, в эту шишку? Раз ни одной клетки не обнаружено? Что, снова все сначала?
Оказывается, это не каких-нибудь клеток не обнаружено, а раковых. То есть надо радоваться, опухоль доброкачественная. Но, кроме хорошей новости, есть и плохая. Придется оперировать, такой размер и такая динамика не оставляет времени для попыток консервативного лечения. Так что я должна быстро пройти предоперационное обследование и ложиться в больницу.
Следующий месяц я провела в больничных очередях, злясь на себя. Кажется, какому-то злому божеству потребовалось мое время, и оно пожирает его. Верка пыталась настроить меня положительно. Напомнила, что наши родители вообще полжизни проводили в очередях – и ничего. Советовала читать там книжки. Как же! Разве там можно сосредоточиться. Начнем с того, что меня постоянно оттесняют бывалые бодрые бабульки. Где уж мне, неопытной, состязаться с ними. Я вечно не знала, в какие списки и когда записываться, когда приходить, чтобы попасть вот к этому хорошему врачу, который уж точно все скажет. Да и не хочу я ничего этого знать! Зачем я вообще ввязалась в эту историю! Все, казалось, происходит не со мной, а с кем-то другим.
Сидя в обшарпанных коридорах и вполуха выслушивая очередную историю болезни тетечки слева, я думала: «Ну существует же теория очередей, теория массового обслуживания! Ну почему в медицине нигде, ни за какие деньги нельзя прийти к назначенному времени и сразу попасть к врачу или на анализ?» Большую часть анализов я сдавала платно, что не избавляло ни от очередей, ни от грязи, ни от хамства.
Работа моя застопорилась, не было ни времени, ни настроения. Прибегала в лабораторию, чтобы сделать только самую необходимую текучку – и опять по больницам. Тут не до творчества. «Ничего»,- с тоской думала я, - «вот улягусь на коечку в больницу, там у меня будет время поработать над третьей главой. В тишине и покое».
И вот, наконец, я в больнице. Причем, самое страшное позади, есть время, пока я тут лежу, поразмыслить. Все необходимое у меня в тумбочке: и том «Системного анализа», и палм с ценными указаниями Антона и моими черновиками. Вот только очухаюсь…
- Проснулась наша девочка! – это бабушка с соседней койки, Раиса Ивановна. Вчера мы с ней едва познакомились, мне было как-то не до бесед. Я только усвоила, что обе мои соседки по палате – здешние старожилы. Приезжают регулярно, «на химию». Вернее, Раиса Ивановна - на химиотерапию, а вторая, Катерина Петровна, - та на какие-то другие загадочные процедуры. Еще две койки пустовали. Как объяснила Раиса Ивановна, на них отлеживаются после уколов местные, Н-ские больные. Отлежатся – и домой. Я их еще увижу, у них в среду «химия». Раиса Ивановна и Катерина Петровна из деревни, они уж тут не первый раз живут, и не последний, даст бог.
Катерина Петровна практически все время спала, а Раиса Ивановна проявила ко мне живой интерес и полное понимание. Вчера она ко мне не приставала, только сказала несколько ободряющих слов. Видно же, что мне ни до чего было. А сегодня утром проводила, перекрестила: «С богом!». А сама отправилась на свою химию на четвертый этаж. Вернулась только сейчас, и хоть ей самой нехорошо, ко мне подошла сначала, улыбнулась, поприветствовала: «ну вот, все уже позади, завтра уж домой запросишься». А потом уже к себе на коечку легла отдыхать.
Кажется, я опять уснула. Разбудила меня сестричка – воткнула мне в вену какой-то укол, посмотрела повязку. Разрешила потихонечку садиться, а потом, если ничего, так можно и вставать. Сегодня моя задача – приходить в себя, больно не должно быть, но если что, то сказать на пост. Поставят укол. Ну а завтра уже будет гораздо легче.
Я уселась на кровати. Голова слегка кружилась, но в целом уже не так страшно. Зазвонил мобильник. Я посмотрела на номер - мама. Мама звонит мне где-то раз в неделю, ну и я ей с той же частотой. С тех пор, как я уехала учиться, наши отношения не назовешь особенно близкими. У нее одна забота: как бы меня выдать замуж и внуков дождаться. Как встретимся, так и начинается. А чем я живу, что меня заботит, зачем, в конце концов, мне тот муж дался - это не важно. Впрочем, и я хороша. Сама то сильно ли интересуюсь тем, чем живут мои родители, как там они, в нашем маленьком городке? Об операции я тоже не сообщила домой – зачем их беспокоить? А то примчатся сюда, начнут бестолково участвовать, мама еще плакать примется. Мне и так не по себе.
- Да, мама, все хорошо. Нет, нормальный у меня голос, просто устала. Да, конечно, в отпуск приеду. Ничего не случилось, все в порядке!
А у самой язык еще немного заплетается после наркоза. А мама тоже, как чувствовала, позвонила. Ну вот, теперь еще Верунчику перезвонит, а та все и расскажет. Предупредить, что ли, чтобы молчала?
И тут мне неожиданно так захотелось, чтобы мама приехала, чтобы пришла сюда, села рядом, а я бы рассказывала ей все, жаловалась, а она бы гладила меня по голове и успокаивала.
- Не рассказала матери то, что в больницу попала? И правильно, и молодец. Завтра-послезавтра выйдешь, а через месяц все забудется. А мать то, поди, немолодая, сердце то у нее заболит.
Раиса Ивановна, оказывается, подслушала мой разговор и теперь высказывает свое мнение по поводу. Ну вот, а я то думала, побуду несколько дней наедине со своими мыслями… Впрочем, на эту симпатичную старушку я совсем не обижаюсь.
Хотя, какая она старушка? Лет пятьдесят, ну пятьдесят пять. Лицо хоть и в морщинках, но красивое: большие карие глаза, полные подкрашенные губы, приятный загар, волосы - вообще роскошные, темные, густые, блестящие, скрученные в простой пучок.
- Что, думаешь, я старая? Конечно, у меня уже дочка такая, как ты, замужем, живут отдельно, в соседней деревне. Но мне еще только сорок восемь. Это все химия, из-за нее эти круги под глазами, и морщин прибавилось, и волосы лезут. До болезни я знаешь, какая красивая была?
Никаких кругов под глазами у нее я особенно не заметила, а волосы… если это то, что осталось после химии, то что же было раньше?
Я уселась поудобнее на кровати, подложив себе под спину подушку, и приготовилась слушать. Вскоре я знала все о своей соседке. Всю жизнь она прожила в горной деревушке, в город только на учебу ездила на бухгалтерские курсы. Замуж молоденькой вышла, дочь родила-вырастила, всю жизнь с мужем работали, не болели ничем серьезным. А тут у обоих почти одновременно рак нашли. Операцию сделали в прошлом году. У мужа хуже дела, ну, подробности опустим, только выписали его, дома он, недолго ему осталось. А у самой Раисы Ивановны все будет хорошо. Она сюда на пятую химию приехала, еще пять раз - и все. Возможно, даже с инвалидности снимут, на работу выйдет. Может, еще и красота вернется. Хотя, после всего курса лечения обычно люди так выглядят, не приведи господь.
- А здесь химию хорошо делают. Зинаида Григорьевна - мастер. Так аккуратно ставит укол, и все время следит за состоянием, если кому плохо совсем станет - так быстро процедуру прекратит и чем-то там отваживает. Ну, опыт то у нее огромный, уже много лет старшая операционная сестра, свое дело знает.
Зачем это все? А чтобы метастаз не было. Саму то опухоль вырезали, но отдельные зловредные клетки могли остаться. Вот их и надо изничтожить.
Да, тут многих вылечивают окончательно. Трудно, конечно, выдержать. Печень, почки, сердце не справляются с этим лечением, потом еще несколько лет надо от последствий химии лечится. Но зато жизнь. Да почему, нормальная жизнь, не хуже других.
Вот, погоди, девчонки местные прибегут, увидишь. Они вообще не унывают, особенно Ленка – та все шутит. И у Маргариты совсем волосы выпали – а она в парике, да на дискотеку.
Тут моя собеседница показала на спящую соседку и перешла на шепот:
- А Катерина – не жилец. У ней в легких жидкость скапливается, совсем, бедняга, дышать не может, и такие боли. Приезжает сюда, ей откачают – еще недели две держится. И опять сюда попадает. Только недолго уже это все.
- А она знает?
- Да знает, конечно. Держится до последнего, у нее дочка одна сына ростит, так бабка Катерина помогает. Знает, что без нее дочке трудно будет, вот и старается жить, пока может.
Тебе трудно, поди, меня слушать? Я ж болтать то могу, пока не заткнешь! Ты полежи, поспи. А я к подруге схожу в соседнюю палату.
Я послушно улеглась на спину. Голова еще слегка кружилась, но в целом мне было уже совсем неплохо. Главное, ощущение счастья оттого, что все самое плохое позади, и мне не придется больше никогда возвращаться в это страшное место.
Странно все-таки. Совсем другое я ожидала здесь увидеть: горе, отчаяние, невыносимые страдания, тоску… А оказалось – обыденная жизнь, со своими тревогами, волнениями – и радостями. С надеждами, стремлениями. И необыкновенным мужеством. Все, кого я встретила в онкодиспансере и здесь, в больнице, поражали своим оптимизмом, полным приятием того, что случилось с ними, готовностью бороться за свою жизнь. Причем, для многих главным мотивом этой борьбы является не личное счастье - какое уж тут счастье с водой в легких - а собственная необходимость для других, близких людей. Осознание не до конца выполненного долга, что ли.
Наверное, у каждого человека есть своя миссия, и ее нужно исполнить до конца. А потом можно спокойно умереть. Только смогла бы вот я так же, если бы моя болезнь была серьезная? Годами сражаться, для чего? Мне кажется, я бы быстро сдалась. Несмотря на всю свою "силу воли". Просто не для чего мне бороться, и не для кого. Хоть и говорят, что я сильная женщина, спокойная и твердая. Спокойная! Да я тут уже чуть с ума не сошла, глядя по сторонам.
Если во всем искать какой-то смысл, то, наверное, все, что со мной случилось - это испытание. Которое я не выдержала. Каким-то неведомым силам было угодно показать мне мою слабость и никчемность, погрузив меня в это совсем другую реальность. И какие из всего этого нужно сделать выводы? Не вешаться же, в самом деле!
И все же – кому это было надо – выбрасывать меня из моего уютного мирка, где все так понятно и просто, где меня окружают милые люди и привычные дела. И, главное, зачем?
Так, кажется, опять мысли движутся по кругу. Наверное, это последствия наркоза.
Видимо, последнюю фразу я сказала вслух. Входившая как раз в дверь Раиса Ивановна с живым участием посмотрела на меня.
- Не беспокойся, Анечка, все пройдет. И все вспомнишь, что сейчас, кажется, забыла, и… что тут видела – забудешь. А что мысли тут по кругу – так то у всех. Все думают сначала: "почему это случилось именно со мной? за что мне такое наказание?" А мне так кажется - никому это не бывает напрасно. Значит, что-то сделал в жизни не так, вот и наказание последовало. Или сам себя наказываешь, чувствуешь свою вину за что-то. У тебя, конечно, так... предупреждение. А мне так крепкое наказание предназначено, есть за что. Хочешь узнать, чего я натворила?
Мне, конечно, было любопытно. Интересная она все-таки женщина, Раиса Ивановна. Оказывается, жила она до сорока лет - семья, дочка, работа, ну как у всех, - нормально. А потом вот влюбилась. И так ей показалось, что до этого момента она как во сне жила, как не с ней это было. А настоящее – он только сейчас и начинается. А у того мужчины тоже – семья. Что делать? Как ни скрывались, в деревне всем все известно. Да и не хотелось им скрываться, а хотелось, наоборот, пожениться и быть всегда вместе. Как они оба жалели, что не встретились раньше! Хотя, может быть, если бы молодые были, то и не заметили друг друга. Потому как - молодые, что они вообще понимают. Скорее женятся, замуж выходят, а зачем, почему... Раиса Ивановна теперь уже и вспомнить не могла, любила ли она мужа своего, когда за него молоденькой девушкой выходила.
Так вот. Семья и у него, и у нее, дети. Соседи, родственники совестят - какая вам любовь, на старости лет. Уже внуки скоро у обоих. Ну и расстались, скрепя сердце. Уехал он в город с семьей.
Да только с тех пор все пошло наперекосяк. Отношения в семье не наладились. Да нет, муж - он ничего, простил. Только не нужно уже стало Раисе его прощение. Они не ругались, но как-то замолчали. Перестали разговаривать друг с другом, есть он, нет его – Раисе все равно. Да и дочь вышла замуж, уехала. Совсем стало тоскливо. Тот мужчина не писал, нет. Только через два года узнала Раиса, что разошелся он, один живет. Но что тут уже поделаешь. Муж Раисы к этому времени начал болеть, дочка родила, всем надо было помогать, стало совсем не до себя, только успевай.
Потом, когда мужа на обследование повезла, и сама сдавала анализы. Так обоим диагноз и поставили. Потом - операции сделали, сначала мужу, потом ей. Вот, теперь лечится, да дочке помогает. О той любви Раиса больше не вспоминала. Только ведь тут, в больнице, времени много, можно подумать не торопясь – за что и почему.
- И за что? За измену мужу, что ли? – спросила я.
- За неверно сделанный выбор. Вот только никак не пойму, когда я сделала неверный выбор: когда молодая замуж выходила, или когда не решилась разойтись в сорок лет. Ведь видишь как – решаем мы, а наши решения ой как на многих отзываются. И мужу моему досталось – за меня. Он то ни в чем не виноват.
Тут наша интересная беседа была прервана не менее интересным ужином. Завтрак то и обед я проспала, и теперь больничная каша и котлетка показались прямо-таки ресторанными деликатесами.
Потом позвонила Верка, поздравила меня с успешной операцией. Она уже все про меня выяснила у лечащего врача.
- Вот видишь, а ты боялась! Я уже с твоим врачом договорилась - завтра тебя забираем. Нечего тебе там, в больнице делать. Там же вся обстановка на нервы действует! А мы тебя с Максом на машине – и домой. Там ты быстро поправишься. А на работу еще две недели не будешь выходить. Как раз дома поработаешь, только на перевязки будем тебя возить. Да, от Игорька тебе привет (Игорек – студент-практикант из нашей лаборатории, я его курирую, славный умный мальчишка в очках - на Гарри Поттера похож). Так что, Анюта, не грусти. Кстати, я тебе сюрприз приготовила. Новый Год знаешь, где встречать будем? Поедем на горную турбазу, я уже путевки заказала.
Веркин звонок был из другого, счастливого мира, где пахло снегом и елками, где был Новый год и мои друзья. Как все-таки хорошо иметь такую подругу! Скорее бы наступило завтра!
Перед сном мне поставили укол: снотворное с обезболивающим. Но заснуть я долго не могла, наверное, выспалась за сегодняшний день. Все думала о свободе выбора, невыносимой свободе – если попытаться представить возможные последствия, причем не для себя только, а для многих других людей. Я всегда считала себя решительной особой, выбор не являлся для меня трудной задачей. Просто я хорошо понимаю, что плюсов и минусов у всех возможных вариантов столько, что никакой научный подход не поможет их взвесить и измерить. Поэтому надо поступать так, как подсказывает интуиция, не особенно раздумывая. И я принимаю решения быстро, никогда не сожалея о том выборе, который сделала. Потому что потом стараюсь видеть только положительное в тех последствиях, которые за этим произошли. По-моему, очень позитивный подход. Но, наверное, я просто не попадала в такие ситуации, когда - как ни сделай, все плохо. Вот как бы я поступила на месте Раисы Ивановны? Проще всего было считать, что я бы никогда не оказалась на ее месте. Не вышла бы за нелюбимого человека. За нелюбимого? А может быть, она любила его, когда выходила за него замуж. Или думала, что любила. Иногда люди принимают за любовь такие странные вещи. Да и не единственная это причина для многих, чтобы замуж выходить. И даже не главная.
И действительно ли я уверенна в правильности всех своих решений? Когда уезжала из родного города – мама не хотела меня отпускать. Но нет, тогда все было правильно. А вот когда меня бросил Ромка, я так страдала тогда, мне хотелось, чтобы с этим человеком меня ничего больше не связывало. Тем более, ребенок. Ромка ведь тогда даже не узнал, что у него мог бы родиться сын. Правильно ли я сделала тогда? Был бы у меня сейчас уже пятилетний малыш. Здорово же было бы! И Ромка, может быть бы вернулся. И мама бы получила своего внука, которого так хочет.
Только нужен ли мне Ромка, и этот малыш, вообще. Я бы наверняка не стала поступать в аспирантуру, не до того же.
В общем, бессмысленные рассуждения: что бы было, если бы я тогда поступила по-другому. Поступила бы иначе – и было бы по-другому сейчас. Может, не лучше, и не хуже – но совсем иначе. Даже трудно представить, как. И вообще, это была бы уже не совсем я. Значит, было бы это как бы не со мной – так зачем об этом думать?
Но в любом случае тот поступок имел огромные последствия. Для меня, для Ромки, для мамы. А для того, кто не родился? Это же чудовищная разница: или ты есть, или тебя совсем нет!
Нет, невозможно об этом думать.
А может то, что я сюда попала – это наказание за тот мой поступок? Тогда это слишком легкое наказание. По крайней мере, с точки зрения того, кто вообще не родился.
Так, с тяжелыми мыслями и чувством вины, я наконец, провалилась в сон.
Утро было серое и пасмурное. Просыпаться совсем не хотелось – или действие снотворного еще не кончилось, или вчерашние тяжелые раздумья – я даже не помнила, о чем, но настроение было препротивное.
После утренней каши и перевязки был "большой обход" - с заведующим отделения и всеми врачами. Мой Станислав Леонидович голосом двоечника, не выучившего урок, доложил наши истории болезней строгой заведующей в очках. Явно ему больше нравится держать в руках скальпель, чем эти бумажки. Выходил из палаты последним, подмигнул мне весело и шепнул: «Анька, готовься, выписываю тебя».
Настроение мигом улучшилось. Я засобиралась, стала складывать свои вещи, нетронутый палм. Домой!
Зашла сестричка, принесла мои документы. Объяснила, как теперь себя вести, куда ходить на перевязки, когда снимать швы. Я мысленно подсчитала – до Нового года успею!
Телефон заверещал: пришла смска. Верка пишет, что они уже подъезжают, будут через десять минут.
Получила вещи в гардеробе, переоделась. Попрощалась с соседками, они сидели в коридоре: «Все, Анюта? Молодец, счастливо. Больше сюда не попадай!»
И вот я уже одеваю пальто, неловко, боясь задеть больное место. Открывается дверь - мои! Верка, Макс, о, Игорек приехал тоже! Нет, только не обниматься, осторожно! А за ними… мама. Приехала! Ну да, я же не сказала Верке, чтоб она молчала. Мама, почувствовав неладное после нашего разговора в день операции, позвонила подруге, и на другой день уже была здесь. Прости, мама, я просто не хотела тебя волновать. Как хорошо, что ты приехала…
Три недели спустя я сижу в кресле у камина, укутанная пледом, с книжкой в руках. Ребята еще не вернулись - катаются на сноубордах. Я, конечно, пока не могу себе этого позволить. Но мне и так хорошо! За окном кедры, пахнет деревом, из которого сделана эта избушка, смолой, дымком из камина. У огня так тепло, не хочется ни шевелиться, ни думать. Новый год с друзьями на турбазе в горах, чистый воздух, красота невероятная. Песни под гитару, наши разговоры. Сашка Завадский приехал из Москвы, и мне кажется, я догадываюсь, ради кого. Хороший парень, и мне нравится его внимание. Только реагировать мне как-то пока лениво. Я сижу в кресле, смотрю на огонь, и улыбаюсь.
август-сентябрь 2005 г.
|
|