В тяжком сне забылась Иудея.
Над Голгофой свет стоит незримый.
Одинока тень на галерее
во дворце наместника из Рима.
Мгла сгустилась зла, неумолима
над каскадом лестниц, улиц, кровель.
Бледен сонный лик Иерусалима,
словно от большой потери крови.
Где-то эхом замер крик павлина.
У костра блеснули стражей латы.
Так скорбящи спящие долины
и раздумья Понтия Пилата!
"Как ты там, пророк из Галилеи,
на кресте, презреньем пригвождённый?
Где твои о доброте идеи?
Где твой Бог, оракул прирождённый?
Ты одним с народом мазан миром.
Но толпа предаст за сладкий пряник
своего вчерашнего кумира,
обваляв его во всякой дряни.
Простота порою - хуже кражи.
Не напрасно ты распят с ворами
той толпой, что возносила в раже
тебя, будто Бога, над царями.
Да с твоим ораторским талантом,
да с твоим умом необоримым,
не тебе быть жалким арестантом,
не тебе быть жертвою для Рима!
Тридцать три - не возраст для пророка.
Тридцать три - не время для распятья.
Что ж закрыто было Божье око?
Что же ты не раздавал проклятья?!
Ты ведь с виду не юродив вроде.
Взор приветлив и умён, и кроток…
Стоит ли страдать о жадном сброде,
что гребёт проценты с оборота?!
Дай им волю, продадут и храмы,
и святыни превратят в притоны.
Вся их правда - мизерные граммы,
вся их ложь - увесистые тонны.
Ты ль, Иисус, не знал в последний ужин,
что предательскую выпьешь чашу?
Да кому, глупец, теперь ты нужен?
Умный бы сбежал в лесную чащу.
Где твои друзья-назаретяне?
Где борцы за мир и идеалы?
След простыл… Ведь каждый нынче тянет
на себя чужое одеяло.
А не ты ль, на смерть свою бредущий,
предложил безгрешным бросить камень?
Бросили б… Тут не гадай на гуще!
Не было каменьев под руками.
Каждый кажется себе безгрешным,
мня себя пророком из пророков.
Нет числа потугам их потешным
выбраться из грязи и пороков!
Стоило ль спасать их состраданьем,
вкладывать в ладонь последний грошик?
Стало ли светлей их мирозданье
от деяний добрых и хороших?
Знай! Вчера для этой казни гвозди
отковал по моему приказу
лишь за ящик виноградных гроздей
тот кузнец, кому лечил проказу.
Знай! Тот крест, что держит тебя плотно,
сколотил без совести зазренья
тот почти ослепший нищий плотник,
кому ты вернул недавно зренье.
Знай, что яму для креста-распятья
на Голгофе в радости, не в горе,
продолбили рудокопы-братья,
чьих детей ты исцелил от хвори.
Хорошо ль тебе под их плевками?
Что ж твой лик был кроток и спокоен?
Да по мне, пусть бросили бы камень!
Да в висок...! Чтоб не терпеть такое!
Благо ль бисер сыпать перед мразью?
В наше время свиньям до любви ли?!
Не они ль тебя облили грязью?
Не они ль тебя к кресту прибили?
То-то… Слушай мудрого Пилата.
Жизни опыт - сердце всех сентенций.
В мире правят сила, зло и злато!
За ночь и любовь берёт сестерций.
Кстати, где Мария-Магдалина?
Не другому ль дарит свои ласки?
Не она ли, светочем палима,
шла с тобою, веря в твои сказки?
Кто ты, проповедник странной веры?
Где ты был, что делал в эти годы?
Одинокий вестник новой эры…
Но один не сделает погоды.
Говорят, ты обошёл полсвета
и у лам учился в Гималаях.
Стоило ль брести тебе с Тибета,
чтобы в горло вгрызлась свора злая?
Станут годы ветхими веками,
станут боги новые весомы,
на крестах застонут над песками
тебе в жертву принесённых сонмы.
Обратятся реки ручейками,
камень в пыль сотрут столетий ветры,
воспылают жаркими кострами
сонмы, не приявших твоей веры.
А не я ли сотворил кумира,
осудив тебя по высшей мере?
Срок придёт, и ведь почти полмира
будет без оглядки в тебя верить.
Такова природа черни в сумме.
Мне ль не ведать всю изнанку жизни!?
И, хотя кумир ещё не умер,
чернь готова погулять на тризне.
Вся их жизнь - работа из-под плети,
зов желудка, золота и плоти.
Хоть в одном нашёл ты добродетель?
Много ль ключевой воды в болоте?
Ты, Иисус, пришёлся мне по нраву.
Жаль, что до предела ты наивен.
Да тебе б склониться перед правом
сильного, подобно гибкой иве!
Прошепчи с креста мне покаянье.
Мигом снимут, и примчится лекарь!
Да тебе ли ждать от жалкой пьяни
состраданья, немощный калека?!
Прохрипи в ответ на обвиненья,
что не так был искренен ты в вере!
Кто из нас двоих уйдёт в забвенье?
Перед кем сердца откроют двери?.."
А с креста - ни стона, ни ответа.
Стало душно, как перед грозою.
Но ни туч над головой, ни ветра…
Лишь сполох ушёл во тьму звездою.
И заплакал над Иисусом дождик,
и потёк кровавыми слезами.
И блестели в Его теле гвозди
и венец терновый - над глазами.
С неземным весенним ароматом
тишина текла во мгле безбрежной...
И кружил над Понтием Пилатом
голубь странный, тихий, белоснежный.
Москва
02.06.2000 г.
|
|