Как-то я зашёл на ипподром. Мне было необходимо сделать репортаж о
скачках. Там – то я и встретил этого: неординарного человека. Не буду говорить его имени - к чему имена... Я лучше расскажу о нём самом...
Сидел я в верхних рядах и от того, что солнце светило справа от меня, мне приходилось часто поворачивать голову в левую сторону и немного вниз, что бы дать отдых глазам. И каждый раз мой взгляд натыкался на одну фигуру среди множества сидящих. Привлёк он меня тем, что в такое жаркое летнее время был одет в осеннее пальто тёмного цвета, ворот которого был поднят. Широкополая шляпа, низко надвинутая на глаза - что совершенно мешало разглядеть его лицо. Лишь однажды, когда он круто посмотрел вверх, к своему удивлению, я уловил в его чертах что-то знакомое. Сколько ни старался, я никак не мог вспомнить - кто же это. Странно, что его образ вызвал во мне какое-то грустновато - щемящее чувство. Такое обычно бывает, когда случайно встретишь на улице любовь своей юности или какой-то предмет вдруг вызовет в памяти фрагменты далёкого прошлого, наполненного большим светом и жизнью, нежели настоящее.
Всё это время незнакомец неотрывно следил за лошадью, которая позже пришла второй. Было видно, что он проиграл, но ничем не выдал своего огорчения, в отличие от других. В то время как одни «поливали» мир спорта руганью, а другие с горящими глазами, окрылено бежали за выигрышем, он спокойно встал со своего места и пошёл к выходу. Любопытство подтолкнуло меня пойти за ним.
Выйдя за ворота, незнакомец свернул за угол и двинулся через аллею, скрывшись в её тени. Прибавив ходу, я поравнялся с ним и незаметно заглянул в его лицо. "Бог мой! - пронеслось у меня голове -Да ведь это же - он!» Я узнал в нём ранее известного поэта, слава которого постепенно затихла, автора остроумных и смелых стихов, но внезапно исчезнувшего из печати. Я помнил его по фотографиям на обложках книг и даже сам как-то брал у него интервью, но сомневаюсь, что он меня помнит. Теперь его было не узнать, он сильно изменился; тогда он был молод, красив собой, дышал жизнью и здоровьем, а теперь... В то время даже его тень выглядела лучше, чем он сейчас: пальто развевалось на ветру точно чёрный парус на мачте пиратского корабля, щёки ввалились внутрь как у жестоко голодающего, но однако их аккуратно брили. Неизменными остались лишь уверенный быстрый шаг, орлиный нос, да прямой взгляд из-под густых бровей - он всегда смотрел куда хотел, не считаясь ни с чем. Тогда, давно, казалось, он смотрит сквозь – вас, теперь же его взгляд жёг, а капилляры покраснелых глаз походили на вспышки молний…
Тут только я понял, что поэт смотрит на меня.
-Добрый вечер! - приветствовал я его, застенчиво.
Вечер добрый - ответил он тихим голосом.
Какое – то время мы шли молча, но наше молчание начало смущать меня ещё больше.
-А я вас знаю.
-Неужели?! - брови его приподнялись.
-Да, да. Вы... - я произнёс его имя и поэт почему-то вздрогнул. - -Да, это я. Что вам угодно?
-Я читал вас когда-то. Ваши стихи мне очень нравились.
- Что ж, я рад - как-то безучастно ответил тот и снова стал смотреть на дорогу.
-Что с вами случилось? Почёму вы так внезапно перестали печататься?
Я уезжал и по некоторым причинам не был в курсе дела. Хотя ходили разные слухи, но если вы не против, я бы хотел услышать это от вас. Кажется дело связанное с наркотиками…
-Могу сказать, что кому-то трудно понять, как опасные игры со здоровьем посредством гашиша, бывают менее вредными и горькими, чем утрата жены. Особенно закону. Суд выжал из меня все деньги и душу.
-Простите! - поспешил я извиниться. - Насколько я знаю, вы перестали писать ещё до суда.
-Да? Зачем продолжать, когда всё лучшее и прекрасное ушло из этого мира?
-Вы имеете ввиду..?! Это можно понять, но, простите ,лучшее и прекрасное не ушло…
Он плотно поджал тонкие губы и я понял, что спорить бесполезно. Воз- никла неловкая пауза и я сменил тему.
-А что вы делали на скачках? Только не говорите, что вы азартный человек.
-Я действительно поставил деньги. Последние... - добавил он, чуть помолчав.
-И проиграли.
-Такова воля судьбы. У меня оставалось очень мало денег, а нужно было срочно их приумножить, иначе мне не купить морфия.
-Я подумал: как же опустился этот человек, но эта мысль как-то не вязалась с его взглядом - такой бывает у идущих на казнь.
-Зачем вам морфий? - вдруг спросил я.
-Уремия - он похлопал себя по бокам - Очень скоро от моих почек ничего не останется.
-Так вот зачем вам морфий! Вам делали операцию? Вы вообще обращались к врачам?!
Его отрицательный ответ меня шокировал.
-Думаете они дадут мне спокойно умереть?! Лучше в компании с морфием или на худой конец с болью, чем отдать себя в безразличные руки докторов.
Я он рассказал, как метался в приступе боли всё прошлую ночь и утро. Как зажал зубами палку, обёрнутую тряпьём, чтобы сдержать крик и приглушить стоны.
-… Денег нет - заключил он - последний приступ был совершенно непереносим - я едва не лишился рассудка. Протянул до конца лишь упрямой надежде на сегодняшние скачки. Забыл, что надежда ша плохой советчик и всегда пристрастна. Переносить следующий приступ у меня нет абсолютно никакого желания. Я иду к своему револьверу.
-Что?! - вскричал я.
-Я не раз лежал, грея на нём руку и сердце.
Я услужливо предложил ему денег. Сперва он отказался, но потом взял.
-Вы не боитесь смерти? - вдруг спросил я.
-Когда она за мной придёт меня уже не будет. Или я за ней приду... - добавил он усмехнувшись.
Я продолжал бурно протестовать:
-Но вы могли бы ещё столько дать миру!
-Что?! - возмутился он, словно услышал какую-то низость - Миру?! Это одна из причин по которой я сейчас не пишу.
Поэт посмотрел на меня, не скрывая презрения, от чего стало не по себе и пришлось оправдываться.
-Но вы писали такие великолепные вещи... Как вы могли оставить нас без истины и красоты?
-Первое часто не имеет ничего общего со вторым. У меня не всегда получалось сочетать их величественным союзом. Ну а если вам нужна истина, идите и добудьте её сами.
-Но люди были бы вам за это благодарны.
-Вы видите как я розовею и хорошею?!
Поэт начинал злиться.
-Но творить ваше призвание, - настаивал я - ваша судьба, смысл вашей жизни!
-Чушь! Всё это одна большая чушь!..
Разговаривали мы так, будто ни один день знали друг друга или виделись первый и последний раз в жизни... По поводу последнего раза я чувствовал какую-то необъяснимую уверенность. Оба быстро разгорячились. Сказывалось его одиночество, о котором не трудно было догадаться и мой острый интерес К нему.
-Хотите знать, в чём смысл жизни?
Я с удивлением посмотрел на него, а он рассмеялся, заметив моё недоумение.
-Поумирайте какое-то время и вам сразу откроются все тайны бытия. Видите этих птиц на деревце? - поэт снова стал серьёзным.
Я кивнул, а он, поспешно подойдя к нему, взмахнул рукой и ударил кулаком по стволу.
-Вы их напугали. - прокомментировал я, видя как они разлетаются.
-Возможно, но это не главное. До сих пор они сидели и мирно дремали. Кровь неспеша перетекала по жилам. А теперь посмотрите; они порхают над нами, они озабочены, они напуганы, все их чувства напряжены, а кровь... кровь бурлит! Смотрите - две из них улетели прочь от стаи - это самка и самец. Встряска заставила их уединиться. Спорю, чуть позже они займутся делами куда более приятными, чем дремота. А ведь даром теряли время.
-Это простой пример. Встряхнуть можно не только страхом. Трепет жизни - вот в чём суть!
Между тем поэт присел у лужицы. И тут только я заметил, что кисть его вся в крови и больших ссадинах. Он окунул её в прохладную водицу и поднял к небу лицо, выражающее блаженство.
-Ощущение такое, будто затушили горящую кожу. Рядом с болью всегда бродит наслаждение и наоборот. А ведь недавно мы просто шли...
-И что вы предлагаете? Избивать деревья и пугать птиц?
-Я предлагаю поесть. Боль напомнила мне о том, что я сегодня и крошки во рту не держал. 3а ваш счёт, конечно...
Ничего не оставалось, как молча согласиться.
Мы свернули в сторону тихого кафе и там я дал ему право выбора, тайно скрестив пальцы за спиной, в надежде, что его желания не превзойдут размеров моего похудевшего кошелька. Но он потратил скромную сумму на кофе и три пирожных, сославшись на то, что таких ещё не пробовал ни разу. Я только пожал плечами.
Когда мы уселись за столик, поэт тут же взялся за пирожные. Ел он не спеша, не поднимая глаз. Или его придавил рой мыслей или он просто
молча получал удовольствие от ужина - я не мог разобрать. По большей части взгляд его застывал на центре стола, выражение лица такое напряжённое, будто он силился разгадать загадку. Но иногда поэт сбрасывал одеревенелую маску и как-то странно вздыхал, начиная сосредоточенно жевать. Его лицо вдруг оживало и он расслаблялся. Но длилось это не долго. Я такие моменты у меня складывалось впечатление словно молния сверкала перед его мысленным взором, заставляя мгновенно собраться. Я не решался с ним заговорить, а он не заговаривал со мной. Так просидели мы, пока он не съел всё до последней крошки, затем вдруг поднялся и, извинившись, сказал, что вернётся через пять минут. Он и правда вернулся скоро, неся в руках тарелку салата.
-Если вы не против, я осмелился взять ещё вот это блюдо.
Я пошёл расплатиться, а когда вернулся, то застал его уплетающим салат с большим аппетитом.
-Что это за блюдо?- поинтересовался я, видя как он зажмуривается от удовольствия.
-Это азиатское очень вкусное, очень острое и солёное блюдо...
Не дослушав, я кинулся, к нему, пытаясь выхватить вилку. Движением руки он остановил меня и, указав на стул, поблагодарил улыбкой. Сам он выражал самое безмятежность.
-Я признателен вам за вашу заботу, но это излишне.
-Но это же безумие! Вы самым непосредственным образом убиваете себя.
Безумием было родиться,
Но и это скоро пройдёт. Отыграют его бледные блики
И твоё место новый займёт.
Мне вдруг стало понятно, что к нему вернулось душевное равновесие. Он снова стал самим собой, каким его знали прежде.
Я только махнул рукой.
-Вы - безнадёжны!
-Я знаю - ответил поэт и, ухмыльнувшись, добавил ещё щепотку соли. - В жизни и так слишком много страдания, что бы можно было пренебрегать удовольствием, каким бы оно не было. Когда я ещё это попробую? Скорее всего - никогда. Не так ли?
Я принялся возражать:
-Но этим вы только ускорите смерть и увеличите ваши страдания.
-Естественно. Любое удовольствие порождает за собой долг в виде страдания. Я надеюсь обмануть кредитора и сбежать в мир иной чуть раньше, чем он постучится в мои двери.
Поэт засмеялся собственной шутке. Смеялся он легко и звонко, будто не существовало в его жизни ни единого облака, а счастье переполняло его до самозабвения. Но мне от этого смеха стало жутко. Теперь поэт вёл себя так, словно наполнился небывалой СИЛОЙ И здоровьем. В осанке появилось что-то пренебрежительно – кошачье, глаза сделались бесстрастными, насмешливыми. Но сейчас, когда я глядел ему прямо в лицо, меня охватили сомнения; был ли этот образ истинным? Его бесстрашие перед смертью - в это я мог поверить, но его вдруг ниоткуда появившееся хорошее расположение духа настораживало. Создавалось ощущение, будто он натянул маску, сделанную из прежнего своего лица. Но сейчас он был только предо мной, а я, определённо, того не стоил. Тогда перед кем?..
Тем временем поэт продолжал:
-…Мне осталось жить всего ничего, но в этом копошащемся куске мяса - он постучал себя кулаком по груди - ещё осталось жизни! Так почему же мне её не израсходовать как мне хочется? А мне хочется.
Он на минуту умолк, задумавшись.
-Бывало такое время, когда я уставал или пресыщался жизнью. Тогда
я менял что-то; от простого мнения до места жительства и мировоззрения.
Но когда и это не помогало... - он засмеялся - я выкинул такую штуку...
И он рассказал как зимой, скучая прогуливался по берегу озера, со зло-
бой сшибая снег с ветвей елей ,пока не стал зябнуть. Тут-то его и кольнул озорной чертёнок; зайдя на лёд, он разрыл снег и, подпрыгнув, всем
весом обрушился на прозрачную гладь, которая, не замедлила
треснуть под ним, и он оказался по грудь в ледяной воде, а ноги по щиколотку увязли в иле. Пока он выбирался на берег, то исцарапал все ладони об осколки льда, но из-за холода раны не давали о себе знать - о
них он узнал позже. Дрожащий от холода, злой, но с разгорячённым духом
и кровью бежал он домой. Один ботинок пал жертвой вязкого ила, так что наш поэт представлял собою забавное зрелище. В наступивших сумерках это успели оценить трое, когда он пробегал мимо фонаря, послав в его адрес несколько острот, из-за чего на них тут же налетел полубосой вихрь. Дрался он ожесточённо, с усмешкой на устах, не щадя незнакомцев и себя. Хоть на его стороне было чувство превосходства и гордость, которые не оставляли его на протяжении всей битвы, в конце концов в больнице оказался поэт. Первые дни он чувствовал себя так, будто его прожевали какие - то мощные челюсти. К непрекращающемуся нытью костей и мышц прибавилась ещё и лихорадка. Он совершенно обессилел и когда не спал, то просто лежал я не двигаясь - на большее был не способен. Так, почти в полном одиночестве, он приходил в себя и восстанавливал силы. За это время поэт о многом подумал... Он сам набросился на этих людей и сделал это первым, хотя мог пропустить их шутки мимо ушей. Теперь
|
|