Дорогой мой «неизвестный читатель». Ты мне дорог уж тем, что заглянул на мою страничку. Даже, если и ошибся дверью или посмотреть количество знаков, решая, стоит ли грохать свое драгоценное время. Я тебе по любому поводу рад.
И если у тебя появилась потребность хотя бы хмыкнуть на прочитанное, это можно сделать, отписав по моему адресу.
С уважением. Автор.
«Сны на завтра»
1. 20.00
Мне придется начать свой рассказ с детства. Если я сумею рассказать все по порядку, то, думаю, и сам тогда смогу понять то, что со мной происходит теперь и что мне делать дальше, как жить…
В детстве я совершенно не понимал, что такое сон. Просто родители говорили, «ложись спать, потому что уже темно». Я ложился и не замечал, как засыпаю. Просто закрывал глаза и когда открывал, за окном уже было светло. Вот и все. Я не помню, чтобы мне что-то такое снилось. Если и снилось, то это было как продолжение сказок, прочитанных вечером, я рано научился читать, года в четыре – сестра меня научила. Так вот, мне казалось, что просто я их про себя ночью проговариваю и смотрю «мультики». Я догадывался, что родители, когда меня укладывали, хотели от меня непременно избавиться, чтобы заняться своими взрослыми темными делишками – темными потому что они делаются только ночью. И мне было немного обидно. Однажды я попробовал подождать и посмотреть… подсмотреть, хотя это и не совсем здорово, чем же таким эти взрослые по ночам занимаются, но у меня так ничего и не получилось. Я долго таращился на темную люстру, так долго, что неожиданно наступило утро. Заснул, наверно. Да, заснул.
Когда я подрос и пошел в школу, то мои подружки…
Здесь нужно объяснить. Не знаю почему, но среди мальчишек своего или там постарше возраста во дворе, да и в школе потом у меня никогда не было друзей. Так, знакомые были, одноклассники, которым при встрече можно было сказать «привет» и все. То ли потому что мне с ними было совсем неинтересно, или, что, скорее всего, им со мной было неинтересно – я никогда ни с кем не дрался, не ругался, у меня никогда не было игрушечных сабель, автоматов и прочей мальчишечьей ерунды. А вот с девчонками у меня было… нет, ничего такого, что вы, наверное, по своей глупости, простите, подумали. Просто я для них был свой. В куклы я, правда, не играл, хотя плюшевый медвежонок у меня был и без него я не ложился в кровать. Да и сейчас он у меня есть. Да вон он сидит в самом углу, видите?
Этот медвежонок был подарен моей сестре, которая была меня старше, но она умерла. Мне было тогда лет семь или восемь. Я помню только сладковатый запах в комнате и кругом на полу иголки от еловых веток. Как после Нового года. В мае это было. В комнату с гробиком меня не пускали. Вот после этого этот медвежонок и стал у меня… вместо сестры. Об этом медвежонке я может быть, еще расскажу, у меня с ним связано несколько… одним словом, он кое-что видел, и потому стал, как бы моим доверенным лицом. Ерунда, конечно, плюшевый медвежонок у парня двадцати лет, инфантилизмом попахивает, верно, но если принять или хотя бы постараться понять все то, что я хочу рассказать, то может оказаться, что совсем и не такая уж ерунда.
Я, как мне теперь кажется, очень любил сестру. И я не понимаю, почему мне не разрешили смотреть на нее мертвую. В общем, мертвой я ее не видел.
Кстати, кофе хотите, я заварю, мне не сложно? Попозже? Хорошо, пусть будет попозже, как скажете. Вы курите, если хотите, пепельница на окне. Я дома совсем не курю, хоть три дня, если дома сижу. Вот на улицу выйду, тогда сразу за сигарету хватаюсь… как собака у Павлова. Ну, это так… к слову.
Так вышло само собой, что я стал для девчонок нашего двора своим, что ли. Это, наверное, еще и потому, что я умел их слушать. Это может быть единственный мой талант – слушать. Черт, не могу сказать точнее. Слушать и слышать - разные вещи. Мне кажется, что очень немногие умеют слушать других. Мне так кажется. Ну, вот я и слушал их разговоры. Мне было ужасно все это интересно, не знаю почему. Иногда с какой-нибудь девчонкой я забирался на крышу гаража, и она мне, может час целый, рассказывала. И совсем не важно было при этом, о чем. Чаще всего почему-то все они мне рассказывали о своих родителях и о мальчишках, с которыми некоторые из них уже целовались.
Вы наверняка скажете, что у меня, мол, такая сексуальная ориентация, что я чуть ли там не трансвестит или что-нибудь в таком роде. Ничего подобного. У меня как раз с этим все в порядке. Но они как будто не замечали, что я тоже мужчина, для них я был вроде монаха, или еще кого-нибудь в этом роде – тот, кто слушает исповеди, что ли. А может быть, они знали, что я совсем не трепло и никому ничего… не трепло, одним словом.
Дом у нас большой и старый, буквой П. Восемь этажей и столько же подъездов. И двор тоже – один большой сквер, здорово заросший. Видите, с пятого этажа кажется, что это один сплошной лес… или роща. Да, скорее всего, роща, а что в этой роще, не видно отсюда. По всему скверу гаражи понатыканы. Говорят, что их, наверное, раз сто хотели сломать, но, сколько я себя помню, еще ни одного не снесли. Только перед самым домом площадка для самых маленьких, а все остальное, лабиринт из деревьев, кустов и гаражей. А в глубине сквера забор, за которым точно в таком же сквере стоит детский сад двухэтажный. Меня тоже туда водили, но я это плохо помню.
Мальчишки обычно уходили играть в соседний двор, где есть большая спортплощадка, а девчонки, в дочки-матери и во всякие такие игры – в вышибалу, классики в нашем дворе. И я с ними. Я не помню, чтобы меня за это дразнили или еще чего. Я, наверное, был больше похож на девчонку в то время, только в мальчишечьей одежде. И, так до класса может до девятого.
Потом как-то незаметно выросли все. Ну, и разговоры-исповеди стали совсем другие… так что я в курсе был, кто уже с кем попробовал трахаться, у кого проблемы с месячными и всякое такое. А я вроде для них как советчик по разным щекотливым вопросам, касающихся мальчишек.
Правда, пробовала Танька, из второго подъезда, меня совратить, лишить невинности. Она на два года старше меня, и была уже не такая прыщавая. Затащила к себе домой. Но ничего не получилось, такой вот облом вышел. Понятно, что дело нехитрое, теоретически подкованы все – по ящику в то время такую порнуху гнали по ночам, да и сейчас в интернете чего хочешь, а чаще чего не хочешь - порносайты сами мешками грузятся. Одним словом, не вышло. Особого расстройства я не испытал, подумал, что нельзя превращать секс в одну только физиологию – романов, про всякую там любовь несколько к тому времени перелопатил. «Каждому овощу свой фрукт» – в смысле времени, то есть. Так решил и ничего. И, правда, так потом все и оказалось, позже уже, когда в армии два года в форме отфигачил.
В школе учился вяло. Вначале, правда, нравилось. А потом надоело. Так с троечек почти и не слазил, редко когда по истории там или по географии четверки. Ну, еще по литературе иногда. Вот и все. Но из класса в класс перелезал. Я читал больше всех, наверно. Толку только от этого, в смысле ума ничего не прибавилось. Больше всего фантастику любил читать. А потом представлял себе, как бы это все на самом деле и со мной. Но только точно знал, что со мной ничего такого книжного быть не может – на то она и фантастика. Глупо, наверно? Не знаю. Не думал, что что-то такое и со мной…
Теперь, наверно, надо о своих стариках пару слов. Что? Нет, они на свой сад-огород укатили, так что до завтрашнего вечера их не будет. С последней электричкой приедут. Они у меня ничего – нормальные. Сквозь пальцы смотрели на то, как их чадо вырастает – не очень со своими советами лезли. Да и я им старался не докучать, сам до всего доезжал. Они оба в трамвайном парке работают, иногда приползают домой без задних ног. Не в смысле, что трамвай переехал, а устают очень. Ну, я как могу и чем могу – посуду там помыть, стирку провернуть, убраться – нормально живем, в общем. Я хоть и называю их «стариками», но это так просто. Они еще молодые совсем, меня родили, когда им по двадцать два было, вот и считайте, если мне теперь… не фига себе, мне послезавтра уже «очко» стукнет, совсем забыл. А я какую-то сопливую ерунду про детство развел. Нет, все же это необходимо, чтобы понять. Понять то, что со мной теперь происходит… и уже полгода почти. Так что я еще немного о себе потреплюсь, если не возражаете – времени-то у нас навалом.
Мать переживала очень, когда с бритой башкой пришел перед армией. Конечно, можно было и не стричься – все равно в армии бы обкорнали, но я специально «под ноль», чтобы привыкнуть. Мать все стонала насчет Чечни, дедовщины и прочих прелестей армии. И совершенно напрасно. Может, единственный раз в жизни по крупному повезло – попал, можно сказать, в санаторий. Хозвзвод при военной академии. Да еще, что-то вроде денщика к командиру академии. Ну, сапоги я ему, конечно, не чистил, больше «сбегай-отнеси-принеси». И за два года я его самого видел, общей сложностью месяцев шесть или семь. Ничего дядька, только какой-то угрюмый, ни разу не видел, что бы он смеялся или даже просто улыбался. А так ничего, вежливый, меня все время на «вы», хотя я ему не то что в сыны, во внуки годился. Вообще непонятно чем я занимался в армии – дурака больше валял. Если еще учесть, что от академии до моего дома сорок минут на метро, то можно сказать, что полная лафа и улет, вроде, как и не служил.
Кончилась служба. По глупости чуть было в этой же академии не остался прапором. Но отец сказал, что если я хочу оставаться полудурком, то он не возражает, а если человеком стать, то… так что в запас нормально ушел.
Ну и что? За целый год так человеком и не стал, по-моему. Работу искал месяца два. Везде корку высшего образования спрашивают, иностранный, а я не шпрехаю и спикаю и даже… как это – не парлекаю. В институт не захотел – еще четыре года коридоры обивать, мне школы выше крыши хватило. А потом, как бы я со своими трояками туда протиснулся? Нашел работу. Правда, компьютерные курсы все же закончил перед этим. Получил звание «ученая обезьяна». Научили, какие клавиши тыкать и ладно, остальное как бы само собой должно получаться. Теперь по восемь часов на монитор пялюсь, шарю в интернете, нужную для фирмы информацию свежую скачиваю. И платят ничего, мать столько же в своем депо получает, жить можно. И совсем по барабану, зачем фирме эта информация. Начальник мне наверно раз сто пел, что, мол, «кто владеет инфомацией, тот владеет ситуацией и всем миром». Ни фига он ничем не владеет – тоже в фирме винтик-шурупчик. И мне эта информация ничего не прибавляет, только мусор в башке к концу рабочего дня. Но я на его слова только киваю и помалкиваю. Тоже отец научил – «молчи больше, сойдешь за умного». Так что я больше помалкиваю себе в тряпочку. Тем более что на работе и поговорить-то не с кем. В курилке парой слов перекинешься с кем-нибудь, скажем о погоде, и все. В нашей комнате еще трое за компьютерами сидят, разные типы – попозже я и о них чего-нибудь расскажу.
Для чего я весь этот разговор про работу затеял? Может быть дальше станет понятно. Меня работа вполне устраивает, так бы наверно и сидел до пенсии в этой фирме, дай ей Бог не обанкротиться. Только ерунда полная пошла с полгода назад. И собственно об этом я и хотел. Но без вот такого вступления ничего понятно не было бы.
В общем, я думаю, что вам уже стало ясно, что я за тип? Все у меня среднее – рост, вес и прочее. Не красавец, не урод, не умный, но и не дурак. Одним словом, получается, что я никакой - может, напрасно и на свет родился. А, может, и родился только для того, чтобы быть наблюдателем и слушателем. Только сейчас это придумал. Может так оно и есть на самом деле? И так было всегда, с самого моего рождения, а я этого не понимал, и никто не понимал. Ну и ладно. Ну и пусть. Наблюдатель, так наблюдатель – и все.
А тогда… то есть около года назад. Да в конце сентября. Если точнее, то 24-го числа… это по поводу «наблюдателя».
В тот день я из армии пришел. Прямо в каптерке у старшины переоделся в гражданку и ушел. И пешком почти через всю Москву поперся. Одно дело когда «самоходом» ходил, и даже когда дома переодевался, то на улице себя неуютно чувствовал, и если куда надо было попасть, старался побыстрее в метро занырнуть. А тут… будто я город в первый раз увидел. Или вот - был-был слепым, а тут вдруг взял и прозрел – бывает же такое.
В общем, с Фрунзенской набережной до Сокольников пехом, часа три или больше тащился и по сторонам, как какой-нибудь приезжий лох, пялился. Или будто меня из тюряги какой выпустили. Устал, конечно, как собака, ноги гудят, но все равно чертовски приятно было ощущать… нет, не свободу, а… как бы это сказать – Причастность, что ли. Да, наверное, причастность к тому, что это вот город, а это вот я по нему иду и смотрю по сторонам на все, что попадается по дороге – на дома новые, магазины крутые, щиты рекламные. А они, в свою очередь, на меня смотрят.
Крысу видел. Сидела под машиной. А недалеко, на металлической решетке ворона пристроилась, ждала, когда эта крыса побежит к люку канализационному. Не знаю как где, а в Москве вороны ужасно умные, наверное, жизнь городская их заставляет умнеть. Вот, например, эта ждала, когда водила выйдет из дома там, или из офиса, в машину сядет и отъедет. Крысе деваться будет некуда. Тут-то она ее и оприходует. Я тоже остановился недалеко и долго смотрел – ждал, чем дело кончится. Пару сигарет выкурил, не дождался, пошел дальше, а ворона так и осталась сидеть и ждать. И думаю, что точно дождалась и отведала свежей крысятинки.
А вот еще про ворон. При академии гараж для служебных машин. Гараж теплый и, стало быть, ворота зимой из металла тоже чуть нагреваются. Так я наблюдал из окна казармы такую хрень зимой. Ворона комочки снега таскала и складывала в дырку в петле ворот. Ждала, когда снег растает. Будто законы физики учила… или сама жизнь научила, свои вороньи «университеты» с отличием закончила. А я в это время на подоконнике сидел с книжкой, и может, целый час наблюдал…
Потом, когда работу искал и бродил по всяким местам и местечкам московским, то тоже много чего видел. И мне это почему-то нравилось. Нравилось замечать всякие такие мелочи. Скажем, вон у того дома по стене «бежит» трещина… интересно, если она, скажем, «добежит» до крыши, стена отвалится или нет? Или - в урны стали пихать черные мешки пластиковые – а если сигарету бросить, дырка будет или нет? Ерунда это все, конечно тоже.
И люди. Вот люди, совсем не ерунда. До армии вся Москва заканчивалась моим двором, школой, еще парой-тройкой станций метро, в которых, как мне кажется теперь, тогда не было пассажиров. Ну, не было и все. Не видел я их, даже если еле-еле затискивался в вагон. А тут… просто крезануться можно от такого количества человеков разных. Вот, скажем, идет такой мэн в классном прикиде, с кейсом крутым, вроде бы все тип-топ, и вдруг, начинает в носу ковырять, типа пацана шестилетки, чуть ли не весь палец засовывает себе в нос. И это в самом людном месте. Ничего да? Или нищие в переходах подземных или в метро. Я почему-то раньше их тоже не замечал. Или недавно совсем такое в Москве. Тоже явление. Среди них есть «профи» и «самопал». Я это сразу вижу. «Профи» работают, посмотреть любо – всю психологию твою знают, и на тебя глядя, наперед знают, сколько ты им отстегнешь. Я-то, положим, отвинчу им, так они это еще за сто метров видят и сквозь смотрят. А я и вправду не кидаю мелочь. Не потому что я жмот такой, а… не кидаю и все – мне стыдно как-то становится, даже если я и один иду. Так, я всегда один и хожу. И старухам, что пасутся у палаток с пивом, на хлеб не подаю.
Вы, наверно думаете… по улыбке вашей вижу, что думаете – «ну, пацан, ты совсем урод, если все один да один бродишь. А как же телки? Ты же импотент наверно, а телки это дело враз секут». Готов сказать на это – «думайте, что хотите, но давно уже я не мальчик». И от красивых девчонок и даже от взрослых женщин просто балдею, но сам первый ни в жизнь не подойду. Не от робости, какой или еще чего, просто так. Наверное, я вижу… или думаю, что вижу, что… ну, не могу я вот так просто вторгаться в чужую жизнь. Не знаю, почему так – не могу и все. Вот если ко мне обращаются… время там узнать или, скажем, дорогу показать, что-нибудь в таком роде, то тогда я… выражаясь компьютерным языком, как бы «получаю доступ к программе». Понятно? Одним словом, я тогда себя чувствую легко и свободно иду на контакт. Вот. Так что не думайте, были и у меня разные «контакты». Правда, короткие, но были. А то, что в романах там о какой-нибудь безумной любви и страсти – этого ничего не было. И думаю, что такого и быть не может. Вернее, может быть, и могло быть только в прошлых веках. А сейчас век рацио и ничего такого просто быть не может. Хотя, наверное, и сейчас хотелось бы чего-нибудь душещипательного. Наверно, не хватает открытых эмоций или еще чего.
Вот, мать мою возьмем. Она случается, что над сериалами слезами обливается, как маленькая, и отец на нее за это только фырчит, но сам тоже порой смотрит. А я? Я телевизор смотрю очень редко, тогда только, когда совсем делать нечего. Люблю смотреть старые фильмы про страну Си-Си-Си-Пи, которой я самый хвостик застал, а потому и не помню. Забавные фильмы, где герои на экране целуются понарошку, как первоклашки, говорят со слезами про долг, совесть. Жизни отдают в борьбе за какое-то светлое будущее.… Наверное, так это и было, только то время ушло – кончилось. Но смотреть интересно, интересно видеть, как люди переживают по всяким, как им там казалось, великим идеям добра.
Во что я верю? Что люблю? И чем занимаюсь, когда не брожу?
Как-то даже и не задумывался. Во что верю? Верю, что… когда-нибудь умру, и меня совсем не будет. Нигде. Ни в Бога, ни в черта не верю. Придумали люди все, чтобы не так страшно было умирать, вот и все. Как книжки фантастические пишут – каждый развлекается, как может. А я люблю читать. Что именно? Ну, там Желязны, скажем… «Стальную крысу» читаю. Забавно. Забавно, что никакого соприкосновения с реальностью как бы нет. Это я так думал… еще полгода назад. Фильмы тоже. «Матрицу» наверно, раз десять смотрел. Ничего фильмец. Если предположить, что мы действительно и есть Матрица, то немного жутко становится, а так – классный фильм. Не смотрели? Мне так даже странно, а прочем… каждый по своему в этом мире. А фильм? Да нет, не смогу рассказать – это видеть надо и все.
И еще… ну это так… может еще и потому, что я немного похож на героя фильма, на Нео. И он мне очень нравится. Не в смысле внешности, а так… есть у него что-то такое, что меня очень задевает. Мне во дворе говорили, когда я в таком же прикиде выходил посидеть в сквере, что я очень похож. Только он крутой, а я самый, что ни на есть обыкновенный. Не, есть классные фильмы. А этот вот в башке застрял по многим причинам.
Кто именно говорил? Да, Танька из второго, та самая, что пыталась из меня мужика раньше времени… она и говорила.
Она теперь стала… между нами только, крутой путаной. На кабриолете красном «альфа-ромео» разъезжает. Дома не принимает клиентов – она по вызову работает. Во дворе все думают, что у нее фирма какая-то. То ли елочные игрушки клепает, то ли свечи сувенирные. Но мне сама рассказала. Это еще когда я из армии пришел. Вышел тогда посидеть во двор с книжкой. Тут же знакомые девчонки… теперь-то они уже, кто с коляской, а кто и с синяком под глазом от «любимого». С ними немного полялякал. Начало темнеть, разошлись все, а тут подкатывает. Я сразу и не узнал. Вышла из своей тачки, подошла, села рядом на скамейку, закурила. А я уже не читал – темновато было. Просто так сидел. Посидела минут пять и говорит
- Привет. Не узнал меня? – и очки сняла. Раньше-то она была такая светленькая, и волосы длинные были, а тут такая жгучая брюнетка «под мальчика» стриженая.
- Привет – говорю – если бы очки не сняла, да не заговорила, ни в жизнь бы не узнал.
- Вот такая жизнь и есть – неузнаваемая. Ты из армии приплыл?
- Ага, - говорю – только неделя прошла.
Она туфлю на шпильке сняла и давай себе подошву чесать. Интересно стало даже, как это она на таких шпильках на педали давит…
- Это хорошо, что цел и невредим пришел. Выпить хочешь?
Я вообще-то не пью, не нравится мне это. Если выпью, на следующий день совсем никакой. Так, иногда пива бутылку засосу, когда жарко и все. Ну, я ей и говорю
- В гости приглашаешь? Пошли. И пить совсем не обязательно. Так просто посидим – поболтаем. Ты одна живешь?
- У-гу. – сигарету щелчком кинула в песочницу – пошли. Вечер воспоминаний устроим. Я же помню, как ты всех нас, девчонок, во дворе «пас». Ну, вот и теперь… хочу поболтать за жизнь.
- Пошли.
Поднялись на восьмой этаж. Я у нее прежде всего раз был, помню квартиру. Тогда она с отцом жила, а матери не было, не спрашивал тогда, что с ней, а сама Танька помалкивала. Так пока мы в лифте ехали, думал, что вот какой крутой Танька стала, и квартира у нее, наверное, тоже стала такой же. И ошибся. За пять лет совершенно ничего не изменилось. Мне даже показалось, что в ее комнате даже большая кружка чайная с иероглифом на том же самом месте стоит, как в музее, где руками трогать ничего нельзя. Хотя это только с первого взгляда. Шкаф платяной другой стал – побольше. И в углу маленький бар появился, с подсветкой. А так все как было. И еще. Комнату она свою на замок стала закрывать. Я, наверное, здорово удивился этому. Заметила и так печально улыбнулась
- Да, вот так приходится. Отец крепко поддает, приходится закрывать, а то он начинает шмон устраивать – бабки на бутылку искать. Проходи. Я только взгляну, жив ли он, третий день не просыхает, пенсию пропивает.
Пока она его проверяла, я и рассмотрел комнату. Потом окно отрыл, грохнулся в кресло, ноги вытянул на полкомнаты и закурил. Танька через минуту зашла и стала переодеваться. Ни тебе «отвернись», ни тебе «извини» - будто меня и нет здесь. А я даже отворачиваться не стал, пялюсь на нее, как дурак и все. Пока сигаретой пальцы не обжог.
- А ты все такой же, паинька? – а сама почти перед моим носом трусики меняет.
- Да, нет,- говорю - есть у меня девчонка… вполне устраивает. И даже очень. Зачем соврал и сам не понял, и даже не покраснел при этом, только с голосом что-то стало – засипел. Ну, соврал в том смысле – что «я, мол, голых баб не видел, что ли».
- Ну, и хорошо. Я рада за тебя. Чего сидишь – вон бар, залезай в него и налей чего-нибудь… что захочешь. Я только косметику сниму.
Пока она в ванной прихорашивалась, я открыл бар, достал бутылку виски. Там были разные красивые бутылки, но такой я еще не видел, не говоря о том, что виски никогда не пробовал. Нашел стаканы хрустальные. А наливать не стал. В кино только видел, как пьют это самое виски – со льдом и с водой. А только пропорций я не знал, потому и не стал наливать. А тут Танька пришла с кубиками льда из холодильника.
- Себе как хочешь, наливай, а мне один сантиметр, три кубика льда и, вон бутылка «аква-минерале», доверху.
Я себе так же налил. Потом опять на кресло сел, а она, напротив, на свою кровать узкую. И после того, как косметику свою смыла, да старенький домашний халатик весь в незабудках надела, я его тоже еще помню, стало снова прежней Танькой, той Танькой, пятилетней давности, когда у нас с ней… вернее у нее со мной ничего не вышло. Только вот волосы, но это пустяки.
- Давай за нас с тобой выпьем, за старую дружбу, за детство… ну и так далее. Поехали.
Скажу вам, что виски, даже с минеральной водой, порядочная гадость – самогон и самогон, как его эти гринги глотают, привыкли наверно. За все время, что я у Таньки просидел, только полстакана и осилил. А Танька? Танька одна полбутылки выпила. Причем, после уже безо льда и минералки пила эту гадость. И не скажу, чтобы уж очень опьянела. И говорила, говорила… В общем, нужно было ей хоть кому-нибудь рассказать о себе, выговориться.
Я не стану пересказывать, потому что это… нельзя. Это как тайна исповеди, понятно? Я и так сказал вам, что она проститутка валютная, а этого в нашем дворе никто кроме меня не знает. Так что, я надеюсь тоже на вашу порядочность. Мне ее очень жалко как-то. Как о ней подумаю, так скулы буквально сводит. Я о ней очень часто думаю. Если бы она спросила совета, то сказал бы ей… не знаю, что сказал бы, вот какая штука. Но она сама… она сама понимает и ждет еще чего-то. Я так думаю – если ждет, то непременно дождется. А иначе как же? Вот и получается что-то вроде современного варианта с Мармеладовой. Нет, не впрямую, конечно, я понимаю, что не совсем так – могла бы наверно другую работу найти, но она всегда была такая… такая сексапильная, что ли. Потом, конечно уже в тягость, потому что поняла уже куда это все… в общем, время… оно все по своим местам и расставило. Теперь-то она уже уехала, но об этом я позднее расскажу. Ладно?
Так вот, это она мне тогда кассету с «Матрицей» дала посмотреть, а я так и забыл ей вернуть. Тогда же и сказала, что я похож на Нео. И еще сказала, что было бы очень здорово, если бы я и самом деле стал Нео. Она сама, конечно, не Троица, тоже в этом кино героиня, но… одним словом, было бы здорово. Это она еще тогда, когда все-таки под конец опьянела.
После этого фильма я «Курс молодого бойца» на этих компьютерных курсах прошел. Этот фильм и Танька меня к этому подтолкнули. Вот так.
2. 20.30
Это только полчаса прошло? А мне казалось, что я уже часа два болтаю. Похоже, вам еще потерпеть придется. Я приглашал вас вечером, не уточнил час. Что? Я понимаю, это называется регосценировка. Решили посмотреть, что я за тип такой еще при солнечном свете? Еще про себя рассказать? Конечно, как хотите, если вам интересно. Или вы это по профессиональным соображениям? Так я и понял, когда вы стали меня записывать на пленку. Я с самого начала это заметил. Я понимаю, что для дела, да мне и самому это нужно, только я так много про себя еще никому не болтал, а теперь вот, вдруг понесло. Как понос словесный какой, сам от себя такого не ожидал. Я все-таки с вами закурю. Ничего, окно открыто, а я на подоконнике пристроюсь – вроде как на улице. Да, не беспокойтесь, не собираюсь я сигать из окна – «рожденные ползать, летать не намерены» – мне еще разобраться во многом надо. Только вам придется потерпеть немного еще. Скажем, с полчаса или самое большое час. Теперь темнеет поздно, а надо, как мне кажется, дождаться, когда солнце сядет. Или хотя бы вон за тот дом скроется. Почему, я и сам не могу понять – так мне кажется.
Нравится ли мне музыка? Это вы для того, чтобы я не затыкался? Я понял. Я даже не знаю, что и сказать. Не понимаю я ее, вот что. Не понимаю, как это мои сверстники балдеют от попсы или там всяких хардроков. Не люблю, когда мне по ушам лупят, потому на всякие там дискотеки… нет, пару раз был, так меня после чуть не рвало, а в башке такое ощущение было, что там танк своими траками прогулялся. Вы погодите. Часов в одиннадцать тины во двор выползут, а на втором этаже… вот прямо под этим окном, одноклассник мой бывший живет. Он почти каждый вечер музыкальный центр на окно ставит и на полную громкость врубает, и какой-то особый кайф от этого испытывает. Может быть такое? Вот и я так думаю. Только по-моему, все птицы, что в сквере раньше гнездились на деревьях, давно уже от этой музыки передохли или улетели подальше. А раньше и соловьи были… Я не ворчу как пенсионер, какой, просто я не понимаю и все. Не понимаю, как люди ходят, скажем, в консерваторию на концерт. Или в театр. В живописи я тоже ни ухом, ни рылом, хотя в Третьяковке был. Да и в Пушкинском. Хотя, нет, вспомнил. Было что-то такое, однажды. Это еще перед армией. Выставка какая-то новая была… Что? Ну, да – экспозиция привозная. Нас классом водили. Вот. Все успели по всем залам пронестись, а я как дурак - только по лестнице поднялся и в первом же зале, от первой же картинки «улетел». Правда-правда, даже не поверил, что около часа прошло. Художник? Не помню… там у него над деревней жених с невестой летают, и… кажется петух какой-то черно-красный… и еще корова. Как вы сказали? Марк Шагал? Наверно, может быть и он, не знаю. Вот, единственный раз улетел. А отчего и сам не знаю. Просто, наверно, картина у него такая – «улетная» оказалась. Но это всего один раз только. Видите, я совсем даже не художественная натура, и к разным искусствам таким… не то что равнодушен – не понимаю, А бывает, но тоже редко, даже раздражает меня. Особенно когда вокруг говорят – «ах!» да «ох!». А я не понимаю, в чем тут дело, в чем тут этот «ах!». И кажется порой, что мне, таким образом, хотят башку задурить, а сами тоже ни черта не смыслят. Вот.
Я, пожалуй, с подоконника слезу. Не буду вас волновать. Нет, я просто вижу, что вы напряглись внутри, когда я… напряглись-напряглись, а потому и понимать, наверно, перестали, чего я вам болтаю. Так лучше? Вот и ладно.
Это, кажется, телефон мой проснулся, полузадушенный. Я его на кухне куклой, что на чайник ставят, придушил, чтобы не мешал. А он все равно. Если так долго звенит, то я знаю, кто это. Она долго еще будет своего добиваться. Вон, в подъезде, что напротив… ну, да, в первом, на седьмом. Видите, торчит в окне. Как вернулась из своей деревни, так и достает, сикульдявка. Машка зовут. Я ее Маруськой зову – обижается. Она в восьмом классе еще. Ни рожи, ни кожи, а туда же, Любови всякие себе насочиняла. Ладно, я все-таки возьму трубку, а то она закипит скоро. Сделать громкую связь? Как для чего? Может вы хотите знать… ну, знать, в какой я атмосфере варюсь, чтобы как-то мне помочь. Если мне еще можно помочь. Вот ведь засранка липучая. Да иду уже, иду. Это она в бинокль театральный… на палочке еще такой… углядела, что я дома не один. Да еще на подоконнике курил…
- Да, Марыська.
- Я тебе не Марыська, а просто Мария – никак не приучу меня правильно называть.
- Ладно, не брыкайся, чего тебе?
- Ты сказал, что сегодня вечером будешь занят. Говорил?
- Ну, говорил. Так я и занят.
- Если у тебя… если у тебя там… мне плохо видно, но если это женщина, то… иди ты тогда, ко всем чертям собачим, видеть тебя не хочу.
- А даже если и девушка – что тут такого? Ты мне кто?
- Вот-вот, только попробуй сказать, что я тебе никто…
- А, в самом деле – кто?
- Я – Ма-ри-я. Понял? Тебе разве этого мало. Или тебе сразу лизаться нужно… или даже трахаться.
- Маша, ты че такое несешь?
- Так у тебя со мной не выйдет, понял? Я не такая, чтобы вот так сразу.
- А я что говорю – подрасти малость.
- Ага, подрасти! А ты тем временем замуж… черт, женишься на какой-нибудь дуре. Вон, например, на Таньке.
- С чего ты взяла? Танька уехала уже.
- Все равно. Ты думаешь, я не знаю, как ты к ней шастал – видела, я все видела.
- Мы просто дружили. И с тобой я дружу, понятно.
- Знаю я эту дружбу. Кобель ты, вот кто.
- А раз кобель, так что же ты меня по телефону терроризируешь? Ищи своего прынца.
- Мне твой прынц не нужен. Мне… да иди ты к черту.
- Вот и поговорили. Довольна? Ну, и все. У меня человек сидит. Дело неотложное. И не звони сегодня больше. Понятно?
- Прости.
- За что?
- Ну-у… за кобеля. Я не со зла. Вернее, со зла, но…
- Ладно. Отдыхай. Книжку свою читай, невеста.
- Вау! Как ты меня назвал? Невестой? Слава Богу, дождалась, наконец.
- Да, это так, к слову.
- А оно не воробей! А оно не воробей!
- Ладно, все. Пока.
- Ну, еще минуточку… еще раз скажи…
- Правда, я занят. Честное слово.
- Честное-пречестное?
- Да.
- Ладно. Бай.
- Пока.
Вот ведь… видите, как приходится жить. Нет, она конечно, девчушка славная, я ничего не говорю, но… до ужаса прилипчивая. Вот такой треугольник дворовый получался. Я иногда к Таньке заходил поболтать, когда она дома, а эта маленькая «невеста» страшно злилась. Конечно, ревнует, я понимаю, но я-то тут причем. Я сразу сказал ей, что если хочет со мной дружить, то я не против, только большего из этого ничего не выйдет, пусть даже не рассчитывает. Я же понимаю – переходный возраст и все прочее – пройдет эта дурь и забудется. Я сразу так и решил, что уж лучше пусть буду я. Я в себе уверен, и ничего такого я не позволю себе и ей не дам глупостей наделать раньше времени. Так решил. И чего она во мне нашла? Тоже, наверное, какого-нибудь киногероя во мне увидела. А я вовсе не герой. Я все-таки, наверно, трус. Да, трус, и ничего в этом такого нет. Я стараюсь этого не показывать, но…
Я очень боли боюсь. Я не верю, как там, в кино герой, раненый пятьдесят раз и три раза убитый, продолжает мочить своих врагов пачками. Опять же фантастика. Я бы все равно не смог так. Я к зубному врачу-то иду, предварительно померев, пять раз от страха и протоптав «народную тропу» на потолке. Иду, когда уже сердце стучит где-то в горле, и его приходится все время глотать, чтобы оно не выскочило. Понимаю, что страх рождается от собственного воображения, но ничего поделать с собой не могу. К боли привыкнуть никак не могу, вот в чем фокус. Ни к своей, ни к чужой. Чужую, я еще хуже переношу. До армии еще… Колька из соседней квартиры с дерева спланировал и руку сломал. Вопил от боли, а я от одного только его вопля сознание потерял. Вам может быть смешно, наверно, но это так. И ничего с этим я не могу поделать. Нет, я не боюсь смерти, но только чтобы сразу, чтобы раз… и нет меня. И главное, без боли.
Вот-вот-вот! Смотрите-смотрите! Солнце уже задело краешком крышу, и сейчас прятаться начнет. Я ужасно люблю эту минуту. Потом еще долго будет светло, потому что оно не за горизонт, а только за крышу… вот, уже четвертинки не видно, а крыша, будто расплавленная становится. Когда небо все в тучах и солнца не видно… не видно, как оно садится, я просто места себе не нахожу, будто мне кто-то нагадил под дверью. Но зато… вот уже и половины не видно и сразу становится прохладней, не замечаете? Зато, когда вот так… как сейчас… приходит минуточка такая. Как бы ее назвать? Ну, скажем, верующие, они… я не знаю, суру, мантру или молитву какую читают, благодарственную за прожитый день, а я… нет, вот-вот совсем краешек… кусочек последний… лучик. И все! Все… а я… не сегодня, конечно. Сегодня я вон как треплюсь без остановки, а когда один. Странная штука происходит тогда. Все обычно успокаивается… так вот успокаивается… спокойно становится на душе. И еще тишина наступает, понимаете. Совсем тихо становится. Нет, не на улице… во мне тихо становится, как в пустой бочке, наверное. И тогда… тогда мне становится очень грустно и почему-то всех жалко. Ну, не то чтобы жалко, а… жалко, одним словом – не придумаю все равно лучше слова. Жалко. Всех-всех. И самых распоследних подонков в том числе, потому что ведь и они для чего-то родились… просто судьба наверно так вот повернулась. Меня вот Наблюдателем зачем-то сделала, а их…
Я и сам не знаю, зачем я это делаю. Наблюдаю – просто наблюдаю и все. И не для чего. Просто так наблюдаю. И мне всех жалко становится… особенно в такую минуту. Нет, ну что вы… зачем записывать? Для истории? Наблюдения не надо записывать, зачем они истории. Если записывать, то это уже как документ будет, а никакого документа и не нужно… я точно это знаю. Потому это все совершенно не важно для истории, то, что я наблюдаю. Вот, скажем, биноклю… самому биноклю совершенно безразлично кто через него и на что смотрит… и с какой стороны тоже. Мне кажется, что я тоже… вроде бинокля, какого. Непонятно? Я только и сам не понял, чего брякнул – просто красивое сравнение показалось. С одной стороны – близко-близко… руку протянуть только, а только один воздух хватаешь, а с другой… совершенно верно - рядом, а не достучишься, не дотянешься… потому как через бинокль… удаляющий. Не хочется обобщать, но, похоже, что в жизни человеков все так зачем-то и устроено. Ну, а я… мне хотелось бы… между тем и этим – вроде бинокля. Или, на крайний случай, вроде зеркала… хотя нет… зеркало… оно безразлично. Оно только отражает, наблюдать оно не может…
Фу, что-то я совсем стал ерунду всякую нести. Я бы на вашем месте, давно бы остановил и сказал – «парень, а не пора ли нам к делу-то». У вас улыбка хорошая, по ней сразу видно, что я правильно угадал. Теперь уже совсем недолго. Сейчас мы на кухню все-таки перейдем, мне вас непременно надо чем-нибудь накормить, чтобы… неважно. Давайте просто поужинаем вместе. А потом и приступим к делу.
Я очень обрадовался, что вы сразу же на мой звонок откликнулись. Вы и вправду занимаетесь всякими такими… шизиками, вроде меня? Нет, нет, вы не говорили, что я шизик, это я сказал сам. Наверно, очень интересная работа, скучать не приходится. Только у меня случай… это вы тоже может, тысячу раз слышали, про особенный случай. Но у меня действительно он особенный, уж поверьте пока. А скоро и убедитесь. Вам сколько сахара? Вот так хорошо? Вот и ладно. И я с вами заодно. Вообще на ночь кофе не пью, но сегодня спать не придется, я так решил. Вы потом поймете почему, так что и я с вами кофе чашку выпью. Вам воды не налить? Я люблю горячий кофе пить очень маленькими глоточками и запивать холодной водой. Не пробовали? Странное ощущение – мне нравится. В какой-то книжке прочитал и решил попробовать. И еще в этом есть маленькая хитрость. Кофе надо пить молча, как бы… за-дум-чи-во. Потому что это процесс, во время которого болтать не полагается. Это я сам придумал. Как у японцев чайная церемония. Правда, я не знаю, как она проходит, эта церемония, но мне представляется, что очень, похоже… и я смогу немного помолчать… приготовиться, так сказать, к основному изложению…
У вас пленки все записать хватить?.. Диктофон цифровой рассчитан на двенадцать часов? С ума сойти… преклоняюсь перед техникой, которая служит человеку.
Так… может быть вам еще? Пожалуйста, с большим удовольствием. Вы угадали, я действительно тяну время. С одной стороны я очень хочу поделиться этим – мне очень тяжело таскать этот груз… а с другой стороны, я еще продолжаю колебаться. Не уверен до конца, что это вообще нужно кому-то говорить. Но и жить с этим… одним словом, полная фигня получается. Но нет, я еще позавчера решил и позвонил… вот только дождемся девяти часов и тогда… Это я тоже давно так решил. И еще потому так, что… для чистоты опыта, наверно. Понятно? Вижу, что вам ни черта не понятно, что вы уже начинаете жалеть, что вообще приехали ко мне. Ладно, потерпите тогда еще десять минут, точнее, уже девять с половиной и тогда… если после десяти слов моих после девяти часов вы почувствуете, что это скучно, вы можете встать, и… я сказал, если почувствуете. Я не обижусь совсем. И даже в глубине души может быть, даже буду рад, что вы уйдете. Вы считаете, что я набиваю себе цену таким образом. Может быть, не знаю, не думал. Ладно, еще отвечу вам на любой вопрос, не касающийся предмета нашей встречи и… после и начнем. А не хотите меня слушать – тогда просто давайте посидим и помолчим…
3. 21.00
Ну, вот и все. Пора. Хотите, здесь на кухне останемся, а хотите, обратно в мою комнату пойдем. Хорошо. Тем более, что мой отец не курит и будет ворчать, что на кухне…
Устраивайтесь удобнее, да прямо в этом кресле. Оно, правда, не очень удобное, но другого нет, а я предупреждаю сразу, что долго рассказывать буду. Я на кровать присяду вот так, чтобы можно было в окно поглядывать, мысли тогда более менее ровные, меньше скачут
Значит так. Вы помните, час назад я начал с того, что сказал, что мне сны раньше никогда не снились? Вернее, наверно, они снились, только я их утром совершенно не помнил. Даже какого-то общего впечатления не оставалось. Девчонки во дворе мне свои сны рассказывали – не верил. Правда, никогда не подавал виду, что не верю, чтобы не обидеть, но считал, что все эти сны они сами же и придумывают. Считал, что если хочется им придумывать сны, то и пусть себе… может это им так необходимо – видеть сны. Только я никогда… просто спал и все… без всяких снов. Только полгода назад, в конце февраля, случилось. Случилось, что я стал видеть сны. Каждую ночь, понимаете. Совсем ненормальные сны. Я не сразу понял, что они ненормальные… через три или четыре дня только.
В феврале, двадцать пятого. Утром, когда умывался, заметил, что зубная паста моя кончилась. Я чищу зубы только «Лесной» фабрики «Свобода». С самого детства так. И сигареты курю только одну марку… вот такое постоянство. Подумал, что надо бы не забыть и на обратной дороге с работы купить эту пасту. Из тюбика, все, что там оставалось, до конца на щетку выдавил, а сам тюбик в мусорное ведро выкинул. Позавтракал и пошел на работу. До работы мне всего двадцать минут пешком. Правда, если вразвалочку идти. А накануне оттепель была с дождем, за ночь приморозило. Двадцать минут превратились в тридцать пять минут «вытанцовывания» по гололеду. На перекрестке серую жигули занесло и задней дверцей о фонарный столб приложидо. А следующая машина, тоже жигуль только синий первой бочком да по фарам… ДТП, одним словом. Хорошо, что еще никто не пострадал, а машины жалко все же. На работу опоздал на целых пятнадцать минут. Выслушал «фэ» от начальника молча и сел на место. Компьютер включил.
Рядом со мной Сергей сидит – программер класса люкс. Старше меня лет на пять. Работает в полулежачем состоянии, чуть не до потолка задрав ноги. Клавиатура на коленях, на башке наушники огромные с музоном, на глазах очки темные. И вечно жует спичку или палочку для чистки зубов. Вот такой видок. Но пальцы по клавишам как заведенные. Что у него на мониторе происходит, мне совершенно непонятно. Это как если бы я был букашкой и ползал по яблоку. Я наверно, никогда бы не понял, что яблоко круглое. Как не чувствуем мы, что земля наша тоже… вроде яблока. Так вот – Сергей это яблоко, а я просто букашка. Как мне понять, что он делает? Но все равно, я люблю смотреть, как он работает. То молотит по клавишам как ненормальный, то замрет, может на целых полчаса и непонятно, то ли спит, то ли думает. А может, то и другое одновременно. Но он один программер на всю эту дурацкую фирму. И от его программ начальство просто балдеет. Наверно считает его гением, и зарплату ему платят немереную. Правда, у нас никто не знает, кто сколько получает – производственная тайна, но я видел однажды, как он получал. Пачку денег такую, я и за год не заработаю. Нет, я не завидую, мне просто нравится смотреть, как он работает, вот и все.
Мы с ним никогда не разговариваем. А тут, он вдруг очки на лоб сдвигает и говорит
- Что, сынок, всыпали? Ты что Васильичу не сказал, что бальными танцами от самого дома занимался? Ему что – на тачке подвалил…
- А чего оправдываться? А потом, это последнее дело – оправдываться это себя не уважать – так ему и сказал.
Он так удивленно на меня посмотрел, будто впервые увидел.
- Я думал, что ты у нас просто пришибленный, а ты оказывается еще и с самоуважением? Интересный ты малый.
Я только хотел ему что-нибудь на это ответить, но пока я подыскивал слова, он опять очки на место водрузил и уплыл в свои программы.
До обеда все было как обычно. Столовая у нас на втором, а наш кабинет на третьем этаже. Так вот, поднимаюсь я после обеда к себе на этаж, а навстречу мне Светлана Олеговна из кадров. Она всегда со мной здоровается почему-то первая, хотя наверно старше моей матери. Или это я просто не успеваю с ней первым поздороваться? Не знаю, только все равно неловко как-то. Спускается она мне навстречу, в руках штук наверно сто папок разных. И вдруг, папки эти начинают из ее рук сыпаться и по ступенькам прыгать. Она пытается их удержать, но только все больше и больше теряет. Я, конечно, кинулся ловить их, но как-то неудачно и даже исхитрился своим зимним ботинком пройтись по парочке. В общем, минут десять мы эти гадские папки собирали. И еще человека три или четыре набежали помогать. Только когда все собрали, я помог ей донести до первого этажа и все. Но с обеда я тоже на пять минут опоздал. И опять Дмитрий Васильевич – начальник мой на меня наехал. Да так, что теперь и женщины, что сидят в нашем кабинете, тоже посмотрели на меня. Как на чокнутого посмотрели. В том смысле, что мог бы Васильичу ответить, что «так, мол, и так, производственная необходимость и т.д.». Но я опять промолчал. Я понял, что сегодня Васильич не в духе, тоже, небось, нагоняй за что-нибудь получил свыше, а теперь… хотя это последнее дело, вот так срываться и на подчиненных отыгрываться. Я, конечно, промолчу, мне его словеса до фени, а Оксана с Галиной, те его самого… так «уговорят» - устанет выслушивать. Он их никогда не цепляет.
Досидел я свои положенные восемь часов. Последний час просто дурака валял, игрушку поставил, шарики гонял. За окном темно уже стало – зима все-таки. Ну, вырубил свой компьютер и пошел домой. По дороге заскочил в маленький подвальчик с вывеской «Все для дома». Там действительно всего понапихано в крохотном помещении – от иголок до ракетного двигателя. Купил я пасту зубную и пошел домой. Кое-где догадались песком посыпать гололед, но все равно, мальчишки из школы длинную дорожку такую раскатали. Ну и я прокатился тоже, в конце только чуть не грохнулся. Пришел домой, поужинал. Да, только зашел домой, мать послала сходить в магазин. Как пошел в магазин я хорошо помню, потому что Танька на своей машине покатила куда-то, наверно на вызов. Она мне фарами посигналила, я в ответ рукой махнул. Одним словом, поздоровались,… а дальше, что было ничего, не помню.
Утром проснулся как обычно в восемь. Родители-то в половине восьмого из дома уходят. Пошел в ванную. Смотрю, тюбик пасты кончился. Я еще подумал… но я же купил. Пошел в прихожую, в куртке карманы повыворачивал – пусто, потерял видно, когда прокатился по льду. Додавил тюбик кое-как и в мусорное ведро выбросил…
На улицу вышел – гололед сплошной и песок никто не догадался сыпать. Заковылял на работу.
На перекрестке серую жигули занесло и задней дверцей о фонарный столб приложидо. А следующая машина, тоже жигуль только синий первой бочком да по фарам… совсем как вчера, и на том же самом месте. На работу опять опоздал на пятнадцать минут. Опять «фэ» от начальника молча проглотил и сел на место. Компьютер включил.
Сергей очки на лоб сдвигает и говорит
- Что, сынок, всыпали? Ты что Василичу не сказал, что бальными танцами от самого дома занимался? Ему что – на тачке подвалил…
- А чего оправдываться? А потом, это последнее дело – оправдываться это себя не уважать – так ему и сказал. А когда говорил, что-то подумал еще, что будто все это уже было. И сейчас он скажет…
- Я думал, что ты у нас просто пришибленный, а ты оказывается еще и с самоуважением? Интересный ты малый.
Я совсем обалдел от этих слов и до обеда свою работу никак не мог сделать, сосредоточиться не мог.
Поднимаюсь я после обеда к себе на этаж, а навстречу мне Светлана Олеговна из кадров, в руках штук наверно сто папок разных. И вдруг, папки эти начинают из ее рук сыпаться и по ступенькам прыгать. Она пытается их удержать, но только все больше и больше теряет. В общем, минут десять мы эти папки собирали. И еще человека три или четыре набежали помогать. Когда все собрали, я помог ей донести до первого этажа и все. Но с обеда я тоже на пять минут опоздал. Шел и думал, что вот опять… и точно - опять Дмитрий Васильевич взбеленился. И я опять промолчал. А женщины тоже мне те ми же словами, которые я уже как будто бы вчера…
Обычно я свою работу уже к трем часам успеваю сделать и отчеты разослать по внутренней сети, а тут еле-еле к шести управился.
По накатанной ледяной дорожке не стал катиться, но зато бабка какая-то сумкой своей, в которой не иначе как кирпичи были, по колену мне заехала и даже не взглянула в мою сторону, дальше засеменила, а после этого минут пять хромал.
Заскочил в магазинчик, пасту купил. Только домой зашел, мать из кухни крикнула, «не раздевайся, за хлебом сходи – кончился».
Только во двор спустился – машина Танькина фарами мне сигналит…
А дальше? Дальше, вернулся из магазина, поужинал и пошел в свою комнату. Взял книгу и завалился на кровать. Только не смог читать, даже не открыл книгу, а положил ее себе на лоб и стал соображать.
Ерунда какая-то получается. Вот у вас, скажем, бывали такие моменты, когда вы, находясь в совершенно незнакомом месте, в котором вы совершенно точно никогда не были, вдруг ловили себя на мысли, что все это вам очень знакомо? И что вот, стоит только повернуть за угол, а там будет стоять… ну, не знаю – мент с усами как у Буденного? Вы понимаете, о чем я? И что вы по этому поводу… не было там такого мента? Значит, такое было? Верю. Вполне возможно. Но это «явление» очень редко бывает, не правда ли? Или довольно часто? Ну, хорошо – память генетическая или еще какая, я понимаю…
А тогда у меня что? Я лежал и пробовал все это как-то объяснить. Как может один и тот же день с самыми мельчайшими подробностями повториться дважды? Я могу понять, что когда ходишь на эту дурацкую работу каждый день, неделю за неделей, когда делаешь одно и тоже каждый день, когда тебя окружают одни и те же люди, то… есть вероятность, что что-то и повторяется, но не до такой же степени, согласитесь? Это уж совсем невозможно… Я тогда еще не подозревал, что день этот вовсе не повторялся. Не подозревал, что перед этим днем я его видел… правильно, о н м н е п р и с н и л с я! Весь день, от начала до конца. И приснился так реально, что я ни на секунду не подозревал, что это сон. Ни на долю секунды… вот такая ерунда. Если учесть, что раньше я снов совершенно не видел, то вы сможете понять мое состояние. Только в тот вечер… нет, в тот вечер я так ничего и не понял. Заснул, не раздеваясь, и даже свет не выключил. Вот такая ерунда случилась.
Проснулся утром нормально. Вообще-то я всегда ставлю будильник на восемь и… просыпаюсь, буквально без одной минуты, даже в выходные дни. Чтобы не слушать трезвон, нажимаю кнопку и все. В пятницу не ставлю будильник, но все равно, когда просыпаюсь, давлю на эту кнопку – рефлекс такой, ничего не могу с собой поделать. А может быть, и не хочу…
В общем, проснулся. Почистил зубы из нового тюбика пасты, позавтракал. За завтраком прочитал записку от матери, что надо купить того, сего… и пошел. Пошел на работу. На десять минут раньше обычного вышел. И всю дорогу внимательно смотрел по сторонам. На перекрестке постоял минуту или две – все ждал, когда «жигуль» крутиться на льду начнет. Только вдруг увидел несколько осколков красных от подфарника на газоне и сообразил, что все-таки это вчера было, а сегодня это сегодня… и никак не вчера.
На работу вовремя пришел. Даже раньше всех, первый в кабинете был. Компьютер включил и долго ждал, когда Интернет дадут – он у нас через сервер… Потом Оксана пришла, что-то спросила меня, а я не расслышал, что – промычал что-то и все. Она засмеялась. Знаете, она очень здорово смеется. Вообще, редко люди умеют смеяться красиво, вечно у них то хрюканья, то всхлипывания получаются. А у Оксаны это даже красиво и заразительно. Это наверно от душевной открытости, я так думаю. Когда она смеется, то рядом с ней самый унылый идиот тоже начинает смеяться… и только все портит, мешает слушать смех. Она тоже с компьютером работает, всякие там таблички рисует и заполняет их, уж не знаю, зачем. Так вот, когда я вдруг случайно в «инете» наталкиваюсь на забавный анекдот, я его по «аське»… так мы называем систему писем ISQ, ей пересылаю. Пересылаю, чтобы послушать, как она смеется. Честное слово, если бы ей было лет на десять меньше, и не была бы она замужем, я точно бы втрескался в нее.
Потом остальные подтянулись. Дмитрий Васильевич заглянул в кабинет, первым делом на меня посмотрел… гад, и только потом поздоровался со всеми – «доброе утро, господа, желаю вам приятной работы. К вечеру обещали премию подтянуть». И улыбнулся так ехидно, что мне захотелось взять карандаш со стола и пульнуть в него. Знаете, это когда большим и указательным пальцем одной руки зажимаешь карандаш, а указательным другой, оттягиваешь, а потом отпускаешь. Такая катапульта получается. Но конечно я этого не сделал – вроде бы вышел уже из школьного возраста… а очень хотелось – то-то шуму было бы.
Премию, конечно же, не дали, обещали завтра. Оксана с Галиной расстроились – уже мысленно успели потратить ее, а тут такой облом. Но, может быть и к лучшему, завтра поменяют планы и какое-нибудь более интересное применение придумают этим дензнакам.
К вечеру опять потеплело, даже весной в воздухе запахло. Хотя какая весна в конце февраля? Побрел потихоньку домой. По дороге заглянул в книжный магазин, посмотрел фантастику, ничего нового для себя не нашел. Натолкнулся на какого-то япошку – Мураками. Хотел взять, но потом посмотрел, что в кармане у меня только два стольника, а еще продукты надо купить… в общем, не взял. Домой не хотелось. Во двор свой пришел уже с пакетом из «Пятерки». Сел на лавочку на детской площадке и закурил. А тут школьница подходит в короткой шубке и джинсиках. Швыряет свой школьный рюкзачок на снег и садится на другую, спиной ко мне и я вижу, что она плачет. Прямо в голос ревет и… матерится при этом. Ну, не то, чтобы совсем… неправильно выразился, а ругается обыкновенными общепринятыми словами, но только сквозь слезы это еще хуже мата мне показалось. Конечно, я не выдержал, голос подал
- Эй, промокашка, чего ревешь? Обидел кто?
Она даже не обернулась. Только на секунду замолчала и нормальным, спокойным голосом мне в ответ
- Отвали, козел. Не видишь, я типа репетирую - и опять зашлась плачем с разными стонами и выкрутасами.
«Ничего себе репетиция» - подумал, но уже жутко интересно стало
- Да, репетируй себе на здоровье. А только зачем же козлиться, я же только спросил? Может, тебе помочь надо, думал…
Она так резко ко мне обернулась. Смотрю, действительно глаза сухие, ни слезинки. Шапка у нее такая… с козырьком и с меховыми наушниками. А из-под козырька два прожектора такие, обалдеть. Но, наверно она меня узнала – меня во дворе все знают.
- Ну, вот, все испортил. Гадство какое-то, только что-то стало получаться, как влезают тут всякие. Расселся тут в темноте, я со света тебя не заметила, иначе бы не стала репетировать.
- И чего же ты репетируешь?
- Тебе-то какое дело? Ты что, режиссер?
- Да нет… может просто неплохой зритель. А как зритель, я хочу себе уяснить, чего ты тут из себя выделываешь. И вообще, я что-то тебя раньше не замечал во дворе, а я здесь с самого рождения. Как тебя зовут?
- Мария. Из двадцать восьмой. Мы два месяца как сюда переехали.
- Откуда?
- От верблюда. Все тебе скажи… Из-под Мурома.
- Из села Карачарова? Откуда родом Илья Муромец?
- А ты откуда знаешь?
- Так мы с тобой по одним и тем же книжкам жизнь стали узнавать.
- Фиг тебе, я не по книжкам… я жила там, понял?
- Иди ты? Интересно-то как…
- Ни черта интересного… глушняк полный и скукотища. И школа только восьмилетка. Развлечения - один телевизор. А тут классно все – дискотеки разные…
- Ты мне, Маруся, скажи все-таки, чего ты репетируешь?
- Я – Мария. Запомни. Маруся у соседей корова была, понял?
- Не дурак… Так все же…
- Плач репетирую, понятно. Ну, этой, как ее… Ярославны.
- Какой Ярославны?
- Короче, ну… ну, баба… женщина замужняя такая была… давно. Ейный муж отвалил на разборку, да в плен к чеченам попал. Они его в яме держали, а одна девчонка чеченка в него втюрилась и помогла ему бежать, понял. А жена его, пока ждала, все стояла на балконе и выла как ненормальная. Вот ее Ярославной и звали… а как имя ее, не знаю.
Меня смех разбирает, но стараюсь сдержаться
- А его как звали?
- Вроде бы Игорем. Еще он князем был. Про него опера есть. Так и называется – «Князь Игорь». Нам режиссерша кусман этой музыки притаскивала.
- Ну и как? Как тебе музыка?
- А-а-а… фигня. Ни тебе путнего ритма ни… фигня и все.
- Извини, Мар… Мария, но, по-моему, это у тебя в башке твоей полная фигня творится. Вы Лермонтова проходили?
- Не помню, а что? Кажется… чего-то там про орла, который чего-то клюет под окном.
- Вот и выходит, что ты из «Слова о полку Игореве» с «Кавказским пленником» бигмаг соорудила.
- Ну и ладно. Только я все равно Ярославну играть буду. Вот только текст выучить надо. А то я пока так только… имповизирую.
- Импровизирую?
- Я и говорю. А Натка уже текст вызубрила и сегодня она репетировала. Ты бы на нее посмотрел только… не Ярославна, а хрюня настоящая.
- А ты?
- Я настоящая Ярославна. Я красивая, это раз. Я длинная, это два. И у меня голос и темперамент – три.
- Да, я заметил.
- Правда? А заметил, на кого я похожа?
- Как я увижу, когда здесь темно.
- Ладно, в другой раз…
- Тебе все же надо прочитать от начала до конца «Слово» три или четыре раза. Так советовал Станиславский.
- Кто?
- Ну, был такой… у которого потом… по книжкам его артисты и режиссеры учатся.
- Что, так и говорил, что три раза надо?..
- И роль свою от руки непременно переписать… точно-точно. Ты в каком классе?
- В восьмом.
- И кто теперь в школе театром занимается?
- Алина…
- Не помню такой. Не важно. Если перепишешь свою роль и выучишь, я тебе может и смогу как зритель чем-нибудь помочь, идет?
- Годится. Я пошла… роль переписывать. И вообще поздно уже и я замерзла. У тебя какой телефон?
Обменялись телефонами. Смешно, почти одинаковый. Только две последние цифры, наоборот – у меня 26, а у нее – 62…
А дальше… опять ничего не помню, как отрезало, проснулся без одной минуты восемь…
Дальше… вы уже, наверно догадались, опять полная ерунда пошла. Снова на работу пришел раньше всех, снова Оксана смеялась, а я аж дрожал… внутри конечно, от этого смеха. Только когда Васильич про премию вякнул… он уже дверь закрыл, а я возьми и брякни, что, мол, премии сегодня не обломится. Посмотрели на меня как на… только я в монитор тут же уткнулся. А когда точно стало известно, что на самом деле не будет премии, Галина… она, вообще-то тоже неплохая, высокая такая, я рядом с ней могу только носом в грудь ей клевать, спортсменка бывшая… Вот она на меня… не очень сердито, конечно, но все же, «накаркал» и добавила словечко одно, обидное. Только я все равно на нее не обиделся.
И так же в магазинчик книжный заходил и за покупками. Потом также с Марией познакомился. Правда и тут… я все же на ее скамейку пересел, чтобы рассмотреть ее поближе. Классная девчонка, только малявка еще. И действительно похожа. Вернее, лет через пять-шесть будет вылитая Джулия Робертс. А пока она больше похожа на большеротого лягушонка, такая же большеротая и глазастая.
Потом, проводил до подъезда. Поговорили еще. Говорили бы больше, но уж очень она замерзла, а я в подъезд не хотел с ней заходить – могут черт знает что обо мне подумать. Не пошел, одним словом. Домой пошел. И еще долго про Марию думал почему-то. Ну, вроде как про сестренку.
Потом, в который раз, не помню, «Матрицу» поставил, пока родителей не было – к каким-то знакомым ушли. И долго не спал потом, все представлял, что если все, что нас окружает, да и я сам и есть эта матрица… страшно становится потому, что уж очень похоже на правду. Я еще об этом как-нибудь расскажу. Расскажу, что думаю по этому поводу.
На третий день… вернее, на третью ночь, опять то же самое произошло. Произошло и поехало… и уже почти полгода так. Стоит мне заснуть, как мне начинает сниться… совершенно верно, завтрашний день со всеми подробностями. Только мне кажется, что во сне я как будто все острее переживаю. Или это происходит потому, что когда этот день на самом деле происходит, то я уже это как бы по второму кругу… уже не так все остро воспринимается, более привычно, что ли. Но с другой стороны, в реальности я замечаю гораздо больше мелких подробностей. И еще…
4. 21.30
Вы на часы поглядываете, я заметил… Правильно. Я только что хотел как раз об этом… Я знаю даже, о чем вы хотите меня спросить. Как я теперь различаю, где сон, а где… все остальное? Может, сейчас в это самое время, вы мне снитесь, а потом я проснусь и уже не позвоню вам, и ничего не будет? Вот как раз во сне-то я и позвонил вам. И сегодня позвонил снова… вернее, реально позвонил. Только во сне я не знал, что вы приедете, и что этот разговор состоится. Не удивляйтесь, сейчас все объясню. Все просто… вернее, я думаю, что просто. По крайней мере, для меня. Я все-таки еще закурю. Нет-нет, на подоконник я садиться не буду, а то опять… Мария позвонит. Вы думаете, она сейчас читает? Ага, сщас… она перед зеркалом крутится, точно. Или опять в бинокль за моим окном сечет… как Никита какая.
Так, про что я?.. Во сне… сон продолжается, вернее действие… видите, я не называю это жизнью, во сне продолжается, от восьми часов утра до восьми вечера. Я это заметил только дней через десять. Потому что непонятно стало – а что же это сон как-то прерывается странно, хотя вроде бы должен заканчиваться тем, что во сне я ложусь спать… во, выразил. Между прочим, только так я и смог различать «иде я» - еще во сне или же… ну, вы меня понимаете.
Поначалу я сильно испугался. Подумал, что креза полная пошла. А потом, ничего – привык как-то, порой даже забавно было. Ну, когда, например, тебе еще не успели ничего сказать, а ты уже отвечаешь по теме. Первый месяц я даже не пытался что-то с этим делать, так просто наблюдал. А потом… потом ерунда разная пошла. То ли весна начавшаяся так на меня подействовала, то ли еще что, не знаю. Стал изменять события по мелочам. Причем, скажем, начинаешь вести себя иначе с самого утра, то что-то все-таки меняется, но… другое начинается. Тогда, после восьми вечера начинаются сильные головные боли, до тошноты. Я понял, что за все как бы платить приходится, когда вмешиваешься в события, которые должны развиваться как им надо.
Правда, по началу всякие планы были… даже и не совсем честные. Я об одном событии все же расскажу. Только сначала… сначала расскажу про одну штуку, которую я выкинул на работе через пару недель. Да, сразу за 8 марта, после праздника.
Вы чего-нибудь в компьютерных программах… соображаете? Вот и я тоже не врубаюсь. Остался на уровне продвинутого пользователя и все. А как там эти программы пишутся, хоть чеши репу, хоть нет – результат один.
Прихожу как обычно на работу. Женщин наших поздравили, какие-то штучки-фигучки им подарили… не, ну как без цветов? Цветы это само собой. Ну, вот. Сидим, что-то работаем. Я больше в окно поглядываю, потому как у меня после праздников не много проблем, сайты не успели еще обновить. А у Сергея что-то там не клеится. Прямо с самого утра. Материться при дамах не рискует, только мычит. Наушники свои даже снял. Что-то, одним словом, у него не получается. А уже перед самым концом рабочего дня, он уже на монитор свой совсем окрысился. Я думал, что он его сейчас грохнет. Только вдруг он себя по лбу хрясь, и завопил на весь кабинет как ненормальный – «мать его… так и так…». Бабы, те чуть не описались с испугу – никогда прежде с ним такого не было. Начали его успокаивать, мол, иди домой, отдохни, завтра на свежую голову сообразишь. А он на них дико так посмотрел и брякнул… ну, я вам не перескажу эту абракадабру – все равно не поймете. Очень уж специфическая фраза профи-программера. В смысле, вот где ошибка застряла. А я почему-то запомнил. Запомнил эту аброкадабру. То ли по какой ассоциации, то ли еще почему, не знаю. Запомнил.
Ну и на следующий день. Тьфу ты… на «повторе» этого дня, ни с того ни с сего, вспомнил… эту его. И часиков в двенадцать, когда он только еще начал закипать и уже наушники снял, я возьми, и вполголоса эту фразочку ему и выдал. Что тут было, это надо было только видеть.
Я думал, он просто скажет спасибо мол, помог разобраться. А он глаза на меня вылупил и громко так – «ни хрена себе! Женщины! Глядите, новый Билл Гейц родился. За полгода осилил то, чему я пять лет учился! А сидит такой тихонький, задолбанный… давай-ка, вали сюда, объясни еще раз дураку, где он напортачил». А я… я чего я ему скажу? Скажу, что от него же самого и слышал? А тут Оксана засмеялась так, что сразу у меня, наверно, уши сразу стали красные, я это всегда чувствую.
В общем, что-то такое невразумительное промямлил… «что случайно так вышло… вроде как мысли его же прочитал невзначай»… и еще какую-то муру нес.
После этого два дня весь отдел на меня приходил глазеть, как на экспонат музейный. И каждый просил прочитать его мысли… за телепата меня приняли. Еле отмахался.
Я, пожалуй, еще про Машку сначала расскажу и про Таньку тоже, а уж потом… потом, про игровой автомат, ладно? Тем более что одно с другим это связано. С этим автоматом не совсем хорошо все получилось, вернее, совсем нехорошо… с месяц всего назад. Так что про это потом, ладно? Лучше по порядку…
К маю только в школе у Машки спектакль по «Слову о полке Игореве» родили. И раза три до этого я с ней репетировал. Правда, я ничего путного не мог ей подсказать, только объяснял… ну, как там на сегодняшний язык переводятся всякие старые выражения. Ничего, она понятливая. Если еще учесть, что если во сне я не очень доходчиво объяснял, то уж потом… конечно, пришлось самому по книжкам полазить, а как же иначе. Иногда, у нее просто здорово все получалось и Алина Дмитриевна, режиссерша, она же физичка, хвалила ее. В общем, пригласила она меня на премьеру.
Да… не хотел почему-то рассказывать, но… ладно, так и быть, рассказывать так уж все.
Где-то с середины марта началось. Стала она меня… нет, не стесняться, а… черт, не знаю. Что-то у нее по отношению ко мне появилось. Бывает, что в таком возрасте прыщавом… влюбилась, одним словом. Каждый раз после работы меня у подъезда моего караулить стала. Причем, я только из арки выхожу… ну, вы видели – на улицу у нас две арки выходят, у третьего и шестого подъездов. Как только я из арки показываюсь, она, будто случайно навстречу мне идет. Иногда такая томная и жеманная, сил нет. А иногда ничего. Я думаю, это она что-то такое себе за день навыдумывает, а потом… потом пытается… как бы это… реализовать, что ли. Да, наверное, так – реализовать придуманное. Не знаю, что она про меня себе сочинила. Если бы знала, что я совсем не такой, самый что ни на есть обыкновенный, может, и не было бы такой… влюбленности. Нет, ну что вы… что я, совсем кретин какой - я к ней по дружески и все… ничего такого и в мыслях не было.
Только однажды… не во сне, точно… обошел дом с другой стороны, зашел, так сказать, с фланга. Стоит, с какой-то девчонкой разговаривает. То на часики посмотрит, то на арку – пора бы мне с работы появиться. Я дождался, когда ее подружка уйдет, подошел потихоньку сзади. Подошел и тихо так сказал – «Привет, Мария». Испугал ее, наверно.
Я думал, она меня убьет. Кулачками своими так размахалась, по носу один раз достала… до крови. А как кровь увидела, заплакала и стала прощения просить. А у меня, как назло платка не оказалось, по подбородку и под носом кровь только размазал. И тут… во сне перед этим этого точно не было, и крови не было и… случилось такое. Вдруг, как молния наверно, вдруг… я увидел ее совершенно другой… понимаете, совсем другой. Таких красивых людей просто не бывает, я точно знаю. Стоит передо мной такая… такая красивая, аж скулы сводит. И все вокруг сразу исчезло и стало так… как после захода солнца, когда еще вечерняя заря… и только лицо ее. И видно я на нее так смотрел… она даже рот открыла, очень красиво так рот открыла. Сколько мы так друг от друга балдели, не знаю. Вот тогда я в первый раз пожалел, что это не во сне – все могло бы еще раз повториться. Это как в «Фаусте» - «остановись мгновенье…».
Только кончилось это «мгновенье», она даже как-то глазами захлопала - тоже не поняла, что случилось, а потом развернулась и побежала. Домой побежала, точно, я специально посмотрел, чтобы… ну, чтобы чего не вышло такого.
И после этого она стала меня избегать и писать мне письма. Нет, я не буду вам их показывать и не просите, потому как нельзя, это ведь только ее и меня касается, правда? Скажу только, что я каждый раз балдею от этих писем, когда читаю и сейчас тоже, когда только говорю вам о них. Еще детские каракули, а… ну и все, и так слишком много сказал.
Нет-нет, я сам ей не писал и думаю, что правильно делал. А потом, чтобы я такого написал? Ей только в октябре будет пятнадцать, а мне уже… можно уже сказать, что двадцать один. Я же понимаю разницу. А потом, она и не просила меня отвечать. Наверно, ей просто надо было выговориться, а я привык слушать только.
Пригласила, значит. На этот раз я даже очень обрадовался, что сначала во сне увидел. Как раз 1 мая, для родителей, ну и вроде меня, приглашенных. Начинался спектакль в 19 часов, чтобы через шторы на окнах в зале меньше свет попадал. Но начали еще позже. Они, конечно, все здорово придумали, прямо как в настоящем театре. Когда я учился, ничего похожего не было – свет цветной, музыка, костюмы, декорации и все такое. Я на последнем ряду окопался, чтобы Машку не смущать своим присутствием. Вышла она… ну, будто бы на крутой берег реки в таком длинном сарафане, зеленом, с блестками и в этом, как его… как? Ага, я так и хотел сказать, в кокошнике… тоже с блестками и начала.
А в том месте… сейчас вспомню… во:
«Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил
Возлелей же князя, господине
Сохрани на дальней стороне
Чтоб забыла слезы я отныне
Чтобы жив вернулся он ко мне!»
Вдруг эти самые слова забыла, забыла и все – вылетело из головы от волнения, бывает же такое. А говорила она под музыку. Она молчит, вспоминает, а музыка-то стоять на месте не может, играет, играет… и кончилась вся. Я еще подумал, что надо было бы ей своими словами импровизировать, как тогда зимой на скамейке… а тут, наверно, двадцать часов стукнуло. Я как та Золушка на балу, раз… и слинял из сна, не увидел, чем дело кончилось, не досмотрел спектакль, даже обидно немного стало. Тем более, что после мы с ней собирались рвануть на Воробьевы горы салют смотреть. Сказала родителям, что чуть ли не всем классом едут… Конечно, салют можно посмотреть и у нас, в Сокольниках, но с Воробьевых - пол Москвы видно…
Проснулся как обычно в восемь, хотя и нерабочий день – праздник. Долго лежал, все думал, что бы такое сделать, чтобы спектакль не провалился. И придумал. Взял пол листа ватмана, написал крупно текст… тот, на котором Машка споткнулась. Вообще-то надо было это сделать поближе к вечеру. Я уже говорил вам – если я что-то начинаю изменять, то потом последствия бывают, голова раскалывается, и никакие таблетки не помогают. Но ради такого дела… в общем, сделал эту шпаргалку. И в зале уселся на первый ряд, хоть совсем и не хотел, с учителями рядом, которые меня знают. Пришлось всякие слова говорить, как, мол, я живу и где что делаю… и прочую ерунду. Не помню, что-то такое там наплел, кое-как, отстали. А тут и спектакль начался. Я тихонько лист свой достаю. Машка вышла, стала свой текст выдавать. Я успел вовремя развернуть. Она увидела тоже вовремя, только слегка прищурилась, чтобы прочитать. А потом… потом, дальше и до самого конца «плач» этот чуть ли не смеясь отбарабанила. За кулисы убежала, и в зале было слышно наверно всем, как она там хохотала. Я думаю, что она просто это от волнения, истерический смех был. Правда, сразу музыку погромче врубили.
Может, я ничего не понимаю, но штаб татарского хана на сцене появился под музыку, вы не поверите, «марша Черномора» из «Руслана и Людмилы» - это даже такой невежа, как я, знаю. Умора, одним словом. Но родители, глядя на своих чад и умиляясь до слез при этом, кажется, этого и не заметили. Ну, и ладно. Может это такая супергениальная мысль режиссера?
До конца спектакля еле-еле досидел. Не знал, куда мне свой плакат пристроить, он все никак не хотел обратно сворачиваться. Да еще после восьми голова стала болеть. Я уже подумал, было, отказаться от поездки. Вышел из школы, за угол завернул и только тогда закурил. Забыл совсем, что школу вон когда закончил, а привычка прятаться с сигаретой осталась. Подумал, что дождусь Машку и… пойду домой «страдать головой». Но увидел ее сверкающие веселые глаза и… по-е-ха-ли. Не мог я ей отказать в таком удовольствии.
Вы жаль, ее не видели. Она такая длинная, прямо с меня ростом. Тонкая, как… шкилетина прямо, как я не знаю что. Тепло было, она в одном топике и в джинсах, да и я в рубашке. Всю дорогу балаболила, словно боялась, что я ее критиковать начну за спектакль, а я даже и не думал, я больше старался не показать, что у меня с башкой не совсем в порядке. На «Парке Культуры» народ в вагон навалил, и так крепко вдруг нажали, что нас притиснули друг к другу и случайно… повторяю, случайно мы поцеловались. Правда, вскользь… так вышло, но все равно. А потом, она прижалась, голову мне на плечо положила и в ухо задышала. Я стараюсь как-то… как бы объяснить… понимаете, я все же живой, ну и физиология… в общем, стараюсь хоть нижнюю половину свою как-нибудь в сторону отодвинуть, а она руками мою талию обхватила и еще плотнее прижимается…
Так вот и ехали до «Воробьевых гор». Вышли из метро, до смотровой площадки дошли и… пока шли, потом салют смотрели, потом ехали обратно, не поверите, ни одного слова не сказали. Даже, по-моему, и не смотрели друг на друга, только она держала свою руку в моей и все… А мне все казалось, что она что-то про себя решает крайне важное.
До подъезда проводил. Постояли немного. Она, кажется, ждала, что я ее поцелую. И я, может быть, и хотел, но все-таки не поцеловал. Не знаю почему. Вернее, знаю. Просто испугался, что… мне показалось, что нельзя. Вот. И еще. Когда домой по двору шел, заметил, что голова совершенно не болит, а когда она перестала… в метро или еще где, не помню.
После этого Первомая, я ее долго почти и не видел. Два письма получил… скажу только, что уже не каракули, а почти взрослые письма. Я не понимаю чего-то в этой жизни – что, девчонки раньше стали взрослеть, что ли? Не понимаю…
Потом она уехала на полтора месяца в свою деревню. А вот теперь уже почти месяц терроризирует меня, издевается, как хочет. Приехала такая веселая, шебутная, да вы ее слышали по телефону. Я даже чего-то не врубаюсь во все это…
А теперь о том, что случилось с Танькой… с Татьяной за этот месяц, пока Марии в городе не было и про этот дурацкий автомат.
Вы еще не хотите кофе? А у отца, кажется, пиво есть, если на дачу не увез. Вы как? И я с вами, конечно. Сейчас организую. Совсем холодное – ничего? Даже банки инеем покрылись. Советую немного подождать – такое холодное пиво свой вкус теряет. Пусть хотя бы минут десять постоит, а потом станет то, что надо. Я еще не очень вас утомил своим трепом? Нет-нет, я помню на чем я… только соображаю, с чего начать.
Я уже рассказывал, что у Таньки я очень редко бываю, потому что ее занятия с моей работой как-то по времени расходятся. Я с работы, она со двора… и почти каждый день. Вот только когда у нее месячные, вынужденный перерыв получается. Так что за все это время с той встречи, о которой я рассказывал, у нее я был только пару раз – просто сидели, болтали про кино, про артистов… и всякое такое, даже про политику. Мне эта политика конечно до фени, а она от Явлинского тащится просто. Чего она в нем нашла? Такой же, как все – зажравшийся демократ, ничем не лучше и не хуже Жириновского или Зюганова. Мне больше куклы нравятся. Мне кажется, они более живые и прикольные. И вообще я совсем аполитичный, это плохо?.. Да, вы бы еще вспомнили, как при царе Горохе с этим дело обстояло… да ну их всех, неинтересно.
5. 22.00
Суббота была. Родители, как сейчас, на дачу укатили. Нет, я совсем не люблю в земле копаться. Я бы просто эти несчастные шесть соток выровнял и травой засадил.
Валялся в кровати долго. Потом сел у окна и книжку открыл. Купил я все-таки этого япошку – Мураками. Ничего пишет, только мне кажется, что он… как бы это сказать… черт, вот ведь не подберу – он с самого первого слова уже знает, чем закончит свой роман, вроде как просчитано у него все наперед. Может он даже наперед и все свои японские иероглифы сосчитал. Непонятно? Нет, читать, конечно же, можно, я ничего не говорю, но… нет, не могу выразить. Такое вот ощущение после остается ну и все.
Сижу, читаю и изредка во двор посматриваю. И ловлю себя на мысли, что было бы совсем хорошо, если бы сейчас Мария во двор вышла. Хотя знаю, что она поехала проверять, цела ли та печка, на которой Илья Муромец тридцать лет сиднем сидел. А хорошо было бы…
И вижу, по двору идет Татьяна к своему подъезду, а машины ее не видно. И волосы на голове у нее растрепаны, хотя ветра не наблюдается. Как-то вдруг мне не по себе стало. А в романе у этого самого Мураками герой его как раз через какую-то стенку во сне проходит. Да, забыл сказать, что у меня эта суббота… «первый раз».
Подождал я, пока Татьяна в подъезд свой зайдет, да на лифте на этаж поднимется, и позвонил ей. А она коротко сказала только – «зайди» и трубку положила. Мне совсем тревожно стало. Чуть не бегом пошел к ней. А у нее и дверь не закрыта даже. Сама на кухне сидит какая-то задвинутая.
- Тань, ты чего? Случилось что? С отцом?
- Ему что, со вчерашнего еще… машину грохнула.
- Как это?
- Как, как? На МКАД сволочи одни подставились, подловили гады и разводить стали. А машина не моя… в общем, служебная, понял? Мне за нее пасть порвут и ноги повыдергивают. Этим-то подонкам, под перышком, все, что было с собой за один подфарник отдала. А «альфочка» моя, когда от них пыталась уйти, весь бок так помяла, что восстановлению не подлежит. Одна радость, что сама даже без единой царапины. Я своему «работодателю» позвонила, думала он с этими тварями разберется – все же его обязанность, а он, гад, меня на бабки поставил. Тридцать штучек я должна, понятно? У меня только четыре – на свою машину копила.
- Ну, и что теперь делать?
- Не знаю… что-нибудь придумаю. Слушай, пойдем куда-нибудь с горя кутить. Я знаю, что ты не пьешь, а я хочу напиться в сиську, только одна боюсь еще в какую-нибудь кашу угодить. Пойдем, а?
- Поедем лучше за город, на природу. Шашлычки устроим.
- Не хочу на природу. Мне от себя самой противно, а ты на природу. Лучше в какой-нибудь кабак завалимся. Где потемнее и погрязнее. К тебе грязь не пристанет, а мне уже все равно. Сегодня не бросай меня. А завтра я что-нибудь придумаю, выкручусь.
Еще наверно полчаса я все пытался ее уговорить. Короче, решили ехать в Крылатское, на гребной канал. Думал, что удастся искупаться, позагорать, а потом, ближе к вечеру… подумал, что за день она немного успокоится и посещение злачного места удастся избежать Меня перспектива надраться совсем не прельщала. Словом, решил для себя тянуть резину до последнего.
Как-то не так поехали, но, в конечном счете, попали все-таки на пляж. Только в Серебряном бору. Еще лучше получилось, чем предполагалось. Целый день на пляже провалялись. Вы пробовали чередовать пиво с мороженым? Не советую, как испытавший на себе. Через четыре таких захода, еле до кустов дотянул. Отвратное состояние было, надо сказать. По-моему, у Таньки было не лучше. Весь день я у нее был чем-то вроде громоотвода – слез, истерики, злости пополам с матерщиной и еще черте чего. Под вечер она уже и сама захотела только домой, долго искала ключи от машины, которой не стало – в итоге, новый взрыв всякого такого мусора…
Домой ехали на троллейбусе потом на метро. Танька как-то дико глядела на всю эту сутолоку метрошную. Оно и понятно – «конный пешего не разумеет». Выходили из метро без одной минуты восемь…
Совершенно верно – дальше полный «форзац» и небытие. И снова субботнее утро. И знаю я, что меня ждет. Но что-то такое еще непонятное присутствует. Стал вспоминать весь будущий день. Ведь что-то было же такое, на что я еще даже обратил внимание и пометил себе, что хорошо бы не забыть. Это было чем-то очень важным в сложившейся ситуации. И только когда увидел идущую по двору Таньку, вспомнил вдруг.
Когда выходили из метро. А на выходе стоит ряд «одноруких бандитов» за стеклянной перегородкой. Танька мне что-то такое говорила, а я успел краем глаза зацепить, что парень в замшевой куртке (не смотря на жару) сорвал джек-пот у этих автоматов, а на табло цифры заплясали – один миллион четыреста восемьдесят шесть тысяч девятьсот сорок два рубля и тридцать шесть копеек. Я бы на его месте скакал и вопил, а он как-то тихо присел и исчез из поля зрения. А мы уже вышли из метро, а через минуту для меня все кончилось.
И снова…
- Тань, ты чего? Случилось что? С отцом?
- Ему что, со вчерашнего еще… машину грохнула.
- Как это?
- Как, как? На МКАД сволочи одни подставились, подловили гады и разводить стали. А машина не моя… в общем, служебная, понял? Мне за нее пасть порвут и ноги повыдергивают. Этим-то подонкам, под перышком, все, что было с собой за один подфарник отдала. А «альфочка» моя, когда от них пыталась уйти, весь бок так помяла, что восстановлению не подлежит. Одна радость, что сама даже без царапин. Я своему «работодателю» позвонила, думала он с этими тварями разберется – все же его обязанность, а он, гад, меня на бабки поставил. Тридцать штучек я должна, понятно? У меня только четыре – на свою машину копила.
А я чего-то вдруг раздухарился. Говорю
- Не дрейфь, Танюха, будут бабки – как с крыши упал. Ну, она именно так на меня и посмотрела, как на упавшего с крыши, и по асфальту размазанного.
- Откуда у тебя такие?
- Знаю где взять, только все очень хорошо продумать надо.
- Не, я на преступление…
- Кой черт преступление. Сами они в руки прыгнут. Считай, что они уже есть. Я их выиграю.
- Я знала, что ты блаженный, даже одно время хотела пожалеть тебя, приласкать там или еще чего, но то, что ты псих – не знала точно.
В общем, уговорил. А ей все равно деваться некуда, хоть квартиру продавай. Решили, в конце концов, что она своему этому… как его… ну кто крышует ее… ну да – сутенеру позвонит. Так и сказал ей
– Звякни и назначь ему встречу в метро у автоматов. Я выиграю, а он пускай бабки попробует получить с этих «бандитов».
- Нет, ты ваще… ты понимаешь, что если ты не выиграешь, что нам обоим крышка – грохнут и не задумаются. Закопают вместе.
- Это хорошо.
- Что хорошо?
- Хорошо, что вместе… вот тогда ты и сможешь меня… приласкать.
- Я и сейчас это могу, запросто и без проблем.
А я почему-то Машку вдруг вспомнил. Ясно так себе представил, что как это вот так… она обо мне… а я. И понял, что не смогу вот так «запросто»…
- Нет, Таня, не могу я так.
- Ты что брезгуешь? Думаешь, что…
- Ничего я не думаю, не могу и все – и брякнул вдруг - у меня невеста есть, вот.
- Так то невеста, а я тебе кто?
- Ты мой друг, понятно.
- Ну, а я что. Давай, по-дружески снимай штаны.
Штаны я не стал снимать. Сказал, что есть еще пара дел срочных, и все надо приготовить к вечеру… слинял, в общем.
Получается, что весь день пошел наперекосяк с самого утра. Вы думаете, что я не думал о последствиях – еще как думал, но Таньку как-то было нужно выручать, а ничего более интересного я бы все равно не смог придумать.
Пришел домой и завалился, как дурак какой, на кровать. Хотел даже заснуть и даже будильник поставил на шесть часов, но у меня ничего не вышло. Все думал, как бы это дельце получше…
Но через час наверно вскочил, как ошпаренный. Что же это получается, подумал – а если этот тип в замшевом пиджаке весь день на этом проклятом «бандите» упражнялся. И выходит, что я не смогу тогда его подменить, встать на его место. Тогда ничего не получится.
Вывернул карманы, но у меня и денег никогда много не бывает. Я всю зарплату в общую кучу семейную кладу, а потом беру оттуда, сколько мне нужно. Посмотрел в эту копилку на кухне – всего шесть тысяч и до зарплаты еще две недели. Все сгреб – если ничего не получится, то все равно мне крышка, а если… в общем, должно получиться, иначе как же.
Таньке позвонил, сказал, что я ее, и ее придурка ждать буду у автомата к семи вечера и полетел.
У автоматов никого не было. Совсем никого. И я немного успокоился, но решил болтаться здесь и наблюдать – как только появится этот тип, так я сразу займу этот крайний автомат. Мне казалось, что я все предусмотрел.
Пока болтался там без дела, у меня два раза документы проверили, чего прежде никогда не бывало. Наверно подозрительно я там выглядел – непонятно чего мечется парень, то ли ждет кого, то ли задумал что-нибудь криминальное. А я-то действительно «задумал» и верно на моей морде все это было написано.
К автоматам изредка подходили разные… проигрывали все подряд. Какую кучу бабок эти сволочи глотают вы бы видели. Я раньше об этом даже не задумывался, не обращал внимания. И все равно играют. Проигрывают и все равно играют. Все ждут халявной удачи. Только все это сплошной обман, как ни крути.
На «моем» автомате один дед три тысячи проиграл. Сначала у него все шло просто здорово и я уже начал психовать, что он и снимет весь банк, но потом пошел проигрывать и спустил все. И что? Да ничего, плюнул прямо на монитор с этими дурацкими картинками и ушел. Только ушел и тут же появился этот… в замшевой куртке. Я понял, почему в куртке – там такой сквозняк, что я в одной рубашке изрядно продрог, пока там болтался.
Но я все же его «зевнул», этого типа. Он прошел за эту загородку раньше меня и встал к автомату. НЕ К ТОМУ автомату. Я точно помнил, что тот, который выиграл, был крайний в углу, а этот рядом с ним. А времени еще два часа. Я подумал, что мне пора приступать, потому как может быть он только за пятнадцать минут до восьми перешел на другое место. Или еще раньше.
В общем, я стал играть. Там такой высокий стул, как в барах. Уселся на него и давай стольниками питать этого троглодита. И стараюсь очень медленно играть, после каждого захода по несколько минут рассматриваю ситуацию на экране, хотя, честно говоря, смотреть там не на что. Проиграл почти половину своих запасов, а потом отыгрался, да и еще пятьсот выиграл, а потом опять стал проигрывать. Башкой кручу постоянно, на часы посматриваю. И восьмой час пошел, а Таньки все не видно. А рядом этот парень быстро так играет. У него автомат с картами, покер или еще что, не знаю, не разбираюсь я в картах.
В двадцать минут восьмого Танька появилась, и вы думаете с кем? Ни за что не догадаетесь – с ментом. Майор такой пузатый, под пятьдесят наверно. Вот и пойми, где бандит и сутенер, а где… все перемешано. Я себя правда успокоил, подумал, что может быть он такой же майор, как я, скажем, папа римский, а этот прикид у него для маскировки, потому как сорок штук баксов унести без потерь отсюда не так просто будет. Да потом я же совсем не знаю, где эти гребанные грины выдают. Наверно, в кассе при этих автоматах и четверти такой суммы не наберется. Так что я все придумал на этот случай.
Уже без пяти минут восемь подозвал жестом Таньку. Подозвал и говорю – «пусть этот твой сопровождающий садится быстро на мое место и стольник свой заряжает. Через две минуты джекпот будет. И действительно, только он свое пузо пристроил у автомата, с третьего же пуска замигало, зазвучало… одним словом, все вышло как надо. А я?
А я успел только из-за загородки выйти, и вдруг у меня так кольнуло в груди, что поплыло все. Последнее что увидел – потолок в этом вестибюле, а в самом углу, у мраморной колонны такая сосулька висит, вроде какого… ну, как в пещерах бывает, не помню названия.
Потом… потом опять «сон».
Просыпаюсь я утром в Танькиной кровати в восемь утра. Таньки рядом нет, но должно быть была – кровать рядом помята и подушка тоже. И в комнате ее нет. А еще лекарствами пахнет. Постепенно вспомнил, что вчера случилось. Прислушался к себе – вроде бы все в порядке – ничего не болит, подняться попробовал. Нормально – жить можно. Только одежды своей не вижу – совсем голый лежу. Подумал, что неужели меня Танька… но не должно быть, не будет же она сонного или там… больного, если вчера что-то такое случилось, трахать. Встал, хотел в туалет пройти и вообще посмотреть, может Танька на кухне, только дверь на замок закрыта. Ни хренашечки, думаю, во попал. Ни одежды, ни записки какой, а телефон у нее в прихожей на столике с зеркалом. Не в окно же мне голому прыгать. Решил подождать еще немного, в кровать опять нырнул.
Танька только через час пришла. Зашла в комнату и спокойно села на кровать рядом. Молчит как партизан, хотя видит, что я уже проснулся, смотрит на меня, как я не знаю на что, будто в первый раз увидела. Я не выдержал
- Тань, ну что?
- Как это у тебя получилось?
- Что получилось?
- Ты хоть сам понимаешь, что ты натворил? Ладно, эти козлы получили свои бабки… тот, что со мной был, не один ведь был. На улице в машине еще двое были с автоматами. На этой машине они и тебя ко мне доставили. Хотели сначала в Склиф тебя везти – я не дала, потому как на инфаркт у тебя совсем непохоже было… но так просто теперь от них ты не отделаешься. Вот и выходит, что я тебя подставила.
- Одежду отдай, я пойду домой.
- Извини, я специально убрала, чтобы ты, если без меня проснешься, дверь не взломал и не ушел. Извини, я сейчас принесу. Не трепыхайся, не трогала я тебя, так что… нормально все. И еще… не знаю, как сказать – просто «спасибо» - как-то не то… а что-то другое, не знаю.
- Не надо ничего говорить. Обошлось все и ладно. Ты вот чего… уезжай из Москвы. Квартиру продавай и уезжай куда-нибудь. С отцом вместе. Может быть, он и пьет только потому, что здесь ему, в этой квартире, совсем не в кайф жить. Я же не знаю, но может у него с этой его комнатой…
Танька мне ладонью, рот закрыла.
- Молчи. Лучше помалкивай. Я сама уже думала об этом. Наверно, ты прав. Уедем. Уедем отсюда к чертовой матери – страна большая. Только как же я тебя на этих уродов оставлю – они же теперь от тебя не отстанут.
- Не бери в голову, скажу как было на самом деле. Приснилось мне… бывают же вещие сны у человека? Один такой сон во всей его короткой или длинной дурацкой жизни?
- Мне скажи… ты действительно это во сне видел или кто тебе слил информацию?
- Тань, это только сон, всего лишь сон единственный…
Не стал ей ничего рассказывать. Не потому что я ей не доверял, а… не надо ей знать, не надо ее грузить своим дерьмом. Почему дерьмом? А как это еще можно назвать? Может быть, действительно, если бы один… или несколько раз только такое… а когда каждый день и в течение полугода? Это как? Может быть, со стороны и здорово, но никому бы такого не прописал. Устал я от этого очень. Каждый день дважды проживать, лучше уж один раз сдохнуть.
6. 22.30
Что дальше? Уехала Танька. За три дня через риэлтовскую контору продала квартиру, все продала, что было, и уехала. С отцом вместе. Я на работе отгул взял, чтобы проводить. На Урал укатила, там какая-то тетка ее по матери живет. Нет, не писала. Да и времени-то прошло месяц только.
Только уехала, как через два дня Машка появилась, и теперь… ну вы видели, что выделывает. Нет, я даже рад этому, конечно…
Только что? Маленький один вопросец у меня в мозгу застрял и никак не хочет выковыриваться. Нет, мент настоящий или ряженый я не знаю, не объявлялся, все нормально… пока. У меня другое…
Я когда вспоминаю те автоматы, то одна деталька странная все время перед глазами маячит. Вот тот парень в куртке. Вот когда он снял банк, то тоже как я потом грохнулся. Это как? Я долго думал об этом, крутил по всякому. Получается, что я не один такой, вот что страшно. Получается, что еще есть человеки, которые… вы понимаете? А может их много таких?
И снова мне показалось, что все, что меня окружает – МАТРИЦА только. Я, такие как я, просто какой-нибудь сбой в системе, какие-то кластеры на харде повреждены. И чтобы эту программу отладить, надо перезагрузить ее, это знает любой школьник.
А третьего дня афишку увидел рекламную про «Матрицу 2». Знаете как она называется? Правильно – «Перезагрузка»! Мне совсем поплохело. Я и позвонил вам. Не пойду смотреть фильм ни за что. Пусть там даже этот Нео, что хочет вытворяет, мне-то что с того, кроме того, что я на него похож.
Что? Опять телефон? Я не слышал. Нет, теперь слышу. Это опять…
- Да.
- Слушай, я подумала…
- Мы же договорились, что ты не будешь сегодня…
- Не ругайся, пожалуйста, но мне очень, очень грустно. Плохо мне без тебя, плакать отчего-то хочется. И потом, ты помнишь, что мне обещал?
- Не… очень, что?
- Ты мне обещал своего мишку подарить. Обещал?
- Да.
- Если бы у меня сейчас был мишка, мне не было бы так грустно, и я смогла бы с ним разговаривать. Принеси мне сейчас, а? Я у отца леску сопру, в окно спущу, а ты мишку…
- Машенька, давай отложим до завтра. Утром встретимся, и получишь своего мишку, ладно? И вообще, ложись-ка ты спать, поздно уже.
- Еще одиннадцати нет.
- Ну, тогда почитай.
- Ладно, спокойной ночи. Только еще раз назови меня, а…
- Ладно. Спи, невеста.
- То-то же… бай.
Нет, вы мне скажите… что-то я хотел спросить у вас – забыл. Главное, что мне теперь делать. Может, я псих, может у меня… как это «матрицефобия» или «матрицемания». Может меня в психушку надо засунуть. Мне, честно говоря, это совсем не светит. Не светит такая перспектива. Я потому и позвонил по телефону экстренной психологической помощи. Может, можно обойтись как-нибудь без психушки…
Господи, что такое с вами? Что с лицом вашим, оно как-будто… нет, только не это. Вы почему-то вдруг, на одно мгновенье стали похожи на… нет, мне показалось. Тоже из фильма этого…
Можете помочь? Это здорово. И как это будет? К-а-к? Я проснусь, и ничего уже этого не будет? Снов этих не будет? А тогда что? Значит, я совсем не буду помнить ни одного дня из этих пяти с половиной месяцев?
Как, и вообще все начнется заново? С двадцать четвертого февраля? Ничего, что было не повторится – ни Таньки, ни Марии, ни…
Я так не хочу. Это моя жизнь, эти полгода – это моя жизнь, и ее я не хочу забывать, понятно. Я не смогу так.
Что вы делаете? Учтите, так просто я не дам себе вколоть эту гадость, и не надейтесь. Это только вы говорите, что физраствор с витамином, а на самом деле… Я так просто не отдам вам мою память, учтите. Что я сделаю? Не знаю, я подумаю. У меня есть еще пара минут? Это хорошо. Я подумаю… вот пока вы курите сигарету, я буду думать, а потом…
Потом я схватил плюшевого мишку, в три шага преодолел комнату и даже не коснулся подоконника. Я успел сказать себе «Я – НЕО». И полетел. Я полетел к тому окну, в котором еще горел свет на шестом этаже. Где без меня и без старого плюшевого медвежонка человеку было очень грустно.
А летать, оказывается, так просто. Надо просто в это поверить.
Июнь 2003.
|
|