ЗА 12 ДНЕЙ ДО НОВОГО ГОДА
До Нового Года оставалось ровно 12 дней, когда Динку отправили в командировку в Вену. В другой раз она бы страшно обрадовалась. Предпраздничная Вена - это же классно: огни на Кертнерштрассе, рождественские рынки, красочные витрины, лангошы, пунши и глювайны, и тонкий запах корицы повсюду. А еще можно сесть в электричку и съездить в один из крохотных городков, окружающих Вену, где ощущение праздника совсем иное, и все по-другому, там крутятся старенькие карусели, погоняя своих деревянных лошадок, и маленькие седаки заполняют пространство радостным детским смехом.
Но в этот раз Динка опустила глаза и тихо попросила:
- А можно послать кого-нибудь другого?
- Послать можно и кого-нибудь другого, – ответил шеф, внимательно глядя на странную сотрудницу, - причем далеко и надолго. А вот в Вену поедешь ты.
Тяжело вздохнув, Динка взяла сумку и отправилась собирать вещи.
Складывая в чемодан все самое необходимое, Динка размышляла над тем, до чего же все-таки жизнь несправедлива. Ведь любая другая девушка из ее отдела с огромным удовольствием поехала бы вместо нее, разве не видела Динка завистливых глаз, провожающих ее до двери, подумаешь, что немецкий знает только она: Австрия цивилизованное государство, там каждая продавщица говорит по-английски. А она бы, Динка, полежала на диване, почитала книжку, и разобралась бы, в конце концов, со своей жизнью, где в последнее время все шло кувырком и кое-как. Но отчего-то именно в ее сумочке лежит билет на завтрашнее число до Вены, и именно ей придется вкушать все те радости, которые именно ей вовсе не в радость.
Закрыв чемодан, она села в кресло и оглядела свое опустевшее жилище. Еще неделю назад это был дом, уютный и добрый, пусть и заполненный проблемами и повседневной суетой, но все же именно дом, где на протяжении последних 12 лет с ней жил Юра, человек, которого она любила еще со школьной скамьи. А теперь, когда она осталась одна, это стала просто квартира, место, где можно поесть, поспать, посмотреть телевизор и даже почитать книжку, но где совершенно невозможно жить. Изо всей силы сжав кулаки, она закрыла глаза и медленно посчитала до десяти: если сделать себе больно, то слезы так и останутся где-то под веком, внутри тебя, а то можно захлебнуться собственным горем, и кто тогда будет с милой улыбкой на лице рассказывать славным австрийским парням до чего же здорово вкладывать деньги в российский бизнес! Ведь уже и фирма, готовая их принять, имеется.
Почему он это сделал? Почему? Динка не могла понять. Ведь все было так здорово. У них была вполне цивилизованная современная семья, каждый жил полноправной жизнью, делал карьеру, и вполне успешно, а вечером они встречались, иногда шли в ресторан, иногда в гости к друзьям, или в кино, или в театр. На выходные часто выезжали в Подмосковье, зимой – в Альпы, летом на море. Ну, чего ему не хватало? Неделю назад он вдруг собрал вещи и ушел. Ничего не сказав. Ни слова. Только записка: «Прости. Но мне нужна семья, а не друг». Друг? Значит, она была просто друг? А ей-то казалось, что любимая женщина.
Всхлипнув, Динка выключила свет и, не раздеваясь, легла спать на диване в гостиной, потому что спать одна, без него, в спальне она просто не сможет.
Погода с утра была соответствующей. А чего еще можно ждать, коли пришла беда! Открывай ворота и не раздумывай, а на судьбу пенять, только время терять. Сильный снегопад, какого не было на Динкиной памяти, плотным кольцом охватил предпраздничную Москву. Мело так, что в трех метрах уже не было никакой видимости. Динку провожал отец, и теперь они ехали крайне медленно, придерживаясь габаритных огней идущего впереди автомобиля, стараясь не приближаться к нему слишком близко, но и не отставать, а то, что делалось перед этим автомобилем, было скрыто от глаз сплошной пеленой белых хлопьев. Справа, слева, вверху и внизу был только снег и больше ничего. Дине казалось, что они вовсе не ехали, а плыли на папиной «Вольво» в глубине снежного океана на какой-то фантастической планете, где кроме снега нет ничего: ни земли, ни неба, а только бесконечная белая пелена, причем плыли с черепашьей скоростью, а до вылета самолета оставалось полчаса - совершенно нереальное время для их не слишком совершенного транспорта.
- По-моему, я опаздываю на рейс, - с грустью констатировала Дина, представив при этом сердито сдвинутые брови шефа, выслушивающего ее странный рассказ о внеземном путешествии по снежному океану.
При этом она совершенно точно знала, кого и куда пошлют. Причем надолго. И что удивительно, в данный момент все это было ей абсолютно безразлично, словно происходило не с ней, а с кем-то другим: скажем, она смотрит телесериал, где главная героиня может лишиться работы, о которой так долго мечтала, и все из-за какого-то глупого снегопада.
Вот если бы можно было остаться на этой снежной планете навсегда! Так и висеть вне времени и пространства. Но только без мыслей, потому что мысли, как стрелы, пропитанные ядом, будут медленно искалывать ее сердце, пока оно не затихнет навеки. А раз так, то не лучше ли умереть сразу? Не мучаясь?
- Не волнуйся, клоп, в такую погоду самолеты не летают, еще посидишь часочек другой в аэропорту, - спокойно ответил отец, вырвав ее из печальных мыслей.
"Боже мой! - подумала Дина. - Как хорошо, что у меня есть такой замечательный папа!"
Она прекрасно знала, что он так же волнуется, как и она, и что в Агентстве его давно ждут, и телефон гневно разрывается звонками, а папа, мельком глянув на номер, хмуриться, но продолжает спокойно и уверенно крутить руль, направляя автомобиль туда, куда нужно Динке, потому что самое главное для него - это она. И от этой мысли у Дины навернулись на глаза слезы, а к горлу подступил предательский комок, мешающий дышать. Господи, хоть кто-то есть на земле, кому она нужна, такая, как есть, со всеми изъянами и недостатками, и путь не любимая женщина, но зато и не «друг», а единственная на свете девочка, клоп, как с детства называл ее отец.
Она со стыдом вспомнила, сколько ненужных и острых обид нанесла когда-то родителям, когда, проснувшись однажды утром, вдруг почувствовала себя совсем взрослым и самостоятельным человеком, ни от кого не зависимым и очень уверенным в себе. Пубертат, или проще переходный возраст, играй гормон, как говорила ее мать. Ты еще совсем дитя, но уже не веришь в это, потому что постигаешь мир по-своему, прислушиваясь лишь к собственным мыслям, кишащим в голове, словно клубок змей, и тебе уже никто не указ. Да и что они понимают, эти учителя, родители, доброжелатели? Ты и сам уже умный и можешь отвечать за свои поступки…точнее, отвечать еще пока не можешь, тебе только так кажется, и совершаешь без всякой ответственности. Так, когда Динка оканчивала школу, ее родителям неожиданно открылось, что их любимая девочка, отличница и скромница, на самом деле вовсе не такая уж скромница, да к тому же балуется наркотиками. А как это соблазнительно, выкурить одну другую сигаретку, напичканную душистой травкой, от которой голова легко покруживается, плавно изменяя мир, да и что от нее будет? Это же совсем легкий наркотик, к которому не привыкают, во всяком случае так говорит этот парень, который раздает их бесплатно. А ему, кажется, можно верить. А вот родители не поверили, и весь год отец довозил ее до школы и забирал обратно, вычеркнув из юной Динкиной жизни всех кавалеров, подруг, дискотеки и клубы. Боже, как она ненавидела родителей, когда вместо того, чтобы беспечно веселиться со сверстниками в какой-нибудь дискотеке, она зубрила немецкий и дочитывала очередной том Достоевского, Толстого, Тургенева, Лескова, потом Чехова, Сологуба, Блока и Андрея Белого, и так всю русскую литературу, в школьной программе не значившуюся. И как она теперь благодарна им за это, поскольку ею лучшей школьной подруги уже нет в живых, впрочем, не ее одной.
Почему-то именно сейчас, в этот и без того нелегкий период, мысли о прошлых ошибках настойчиво лезли в душу в виде отчетливых воспоминаний, словно бы это было только вчера, загоняя ее все дальше в темный омут депрессии.
"Господи, скорей бы мы доехали", - молилась Динка, глядя на снежное месиво за окном. Наконец, впереди возникли смутные очертания Шереметьево, и вскоре шлагбаум не очень-то приветливо открылся, пропуская их на территорию аэропорта, а Дина в 1001-ый раз проверила в сумке наличие билета и паспорта. Ее самолет должен был улететь 15 минут назад, и, хотя умом она осознавала, что это маловероятно, но все же волновалась, ненадолго став прежней Донкой, для которой работа и карьера – это основное.
Папа легко подхватил ее сумку и решительным шагом направился в зал вылетов. Молодая женщина едва успевала за ним, ели удерживаясь на скользкой подошве новеньких сапог, специально припасенных для таких случаев, в конце концов, она летит в Вену, а там нет такой грязищи, и в пропитанных едкой солью башмаках никто не ходит.
Папа, как всегда, оказался прав: самолет задерживался на неопределенное время. Это известие одновременно обрадовало и огорчило Дину. Ведь все могло бы сейчас закончиться. Интересно, что бы она сделала? Немедленно позвонила шефу или поехала на работу сразу? А может, плюнула на все, и, вернувшись домой, спряталась под одеяло ото всех на свете.
Папа проводил ее до таможенного пункта, поцеловал на прощание и сказал то, что она слышала на протяжении всей жизни, когда куда-нибудь уезжала:
- Как прилетишь, обязательно позвони, а то мы с мамой будем волноваться!
- Конечно, пап.
Динка махнула отцу рукой, благодарно улыбнулась, а затем, не оборачиваясь, пошла дальше, едва сдерживая слезы.
"Что я, с ума сошла? - думала она, удивляясь такой сентиментальности. - Словно в первый раз уезжаю из дома».
Напряженное ожидание, словно липкая паутина, оплело все здание аэропорта. Люди бродили с недобрыми лицами, высказывая все, что они думают об аэропорте, его сотрудниках, да и вообще обо всей стране в целом, где как был бардак, так и остался. Вот почему, когда прилетаешь на запад, и чище там все, и комфортнее, и в кафе уютней, и еда вкусней, и багаж подают сразу, и таможню проходишь быстро. А у нас… «А у нас в квартире газ! – думала Динка, - А у них, естественно, и зимы не бывает. И снега они не видели, и о наводнениях не слышали, ну, в общем, рай. Впрочем, как обычно – там, где нас нет. А я бы многое отдала, чтобы в этом снежном аду остаться, вместо их тепленького райка».
Динка неторопливо прогулялась по магазинам беспошлинной торговли, бесцельно глядя на витрины, с единственной целью - убить время, а затем заняла единственное свободное место, будто бы специально припасенное для нее. Рядом с ней сидела надменная брюнетка со скучающим и слегка брезгливым лицом. Оценивающе оглядев Дину и, видимо, сравнив с собой, она осталась вполне довольна результатом, и с чувством, толком, расстановкой принялась рассматривать только что приобретенные вещи, при этом сразу просветлев лицом. "Счастливый человек, - с завистью подумала Дина, - есть в чем найти утешение". Она сняла шубку и, аккуратно сложив, пристроила на сумку с вещами, стараясь расположиться поудобнее. Непрекращающийся снегопад подсказывал, что ждать придется долго. Динка достала маленький томик японской поэзии и попыталась углубиться в содержание, чтобы хоть как-то заглушить мысли о Юре. Однако это оказалось на удивление сложно, и очень быстро буквы и строчки совершенно мистическим образом превратились в его фотографию, совершенно живую, на которой он жил, двигался, смеялся, причем они были вместе. Неимоверным усилием воли Динка стряхнула с себя наваждение, и оторвала глаза от пустых страниц, чтобы прослушать очередное сообщение, и тут обнаружила, что «Миссис Дьюти фри», бесследно исчезла, а на ее месте сидел приятный пожилой господин. На вид ему было лет 50, впрочем, возможно, он был старше, просто выглядел так хорошо, поскольку был совершенно седым, что не только не портило, но даже придавало определенный шарм его сильно загорелому лицу, исчерченному неглубокими морщинками. Глаза у него были совершенно синими, такими синими, каких Динка в жизни не видела, и если бы не его европейский костюм, она непременно приняла его за араба, потому что именно таким представляла она себе гордое племя пустынных кочевников бедуинов. Незнакомец тем временем, улыбаясь, не сводил с нее глаз, а затем заговорил на прекрасном русском языке с легким акцентом:
- Я уже 20 минут не свожу с Вас глаз, а Вы меня даже не замечаете!
«Понятно, - подумала она, - сейчас начнет клеиться».
- Я читала, - холодно ответила она и опустила глаза в книгу.
- 20 минут шесть строк? Два стихотворения? Ведь, если я не ошибаюсь, это хайку?
- Вы такой знаток японской поэзии? – ехидно спросила она.
- Не знаток, но очень люблю, вот, например, это:
Пригорок у самой дороги.
На смену погасшей радуге –
Азалии в свете заката.
- А мне такое больше нравиться, - раздраженно проговорила Динка, -
Бабочкой никогда
Он уж не станет… напрасно дрожит
Червяк на осеннем ветру.
Динка тут же демонстративно опустила глаза в книгу, давая тем самым понять, что продолжать разговор не намерена. Ей и в самом деле этого не хотелось, однако новоиспеченный сосед будто и не заметил ее сарказма и продолжил, как ни в чем не бывало:
- Вот ответьте, пожалуйста, сколько времени Вы уже сидите здесь?
Дина нехотя посмотрела на часы:
- Ровно 1 час 22 минуты, - она снова опустила глаза в книгу.
- Вот то-то! - многозначительно констатировал "бедуин". - А я уже целых четыре часа! Можете себе представить?
Разумеется, она вполне могла это себе представить, вот только желания вникать в чужие проблемы не было никакого, потому что свои "достали", и, тяжело вздохнув, она посмотрела в синие глаза незнакомца и сухо проговорила:
- Нет, совсем не могу.
Бедуин весело расхохотался, и Дина, к своему безграничному огорчению, поняла, что отвязаться так просто от него не удастся, а значит, придется вести нудные и ненужные разговоры, потому что отказывать она категорически не умела никому, чем пользовались все сотрудники фирмы, где Дина работала. Она страшно ненавидела себя за эту излишнюю, как она считала, для современного человека черту, но поделать с собой ничего не могла и совершенно пала духом.
А бедуин, напротив, был очень доволен и отступать не намеревался.
- Знаете что, - сказал он, - давайте играть в "города", чтобы хоть как-то скоротать время. Вы умеете играть в "города"?
- Нет, - отчеканила она, а про себя подумала: "Вот занудный старик!".
- Ну, как же? - сосед искренне огорчился, но тут же поправился. - Ничего страшного. Это очень просто. Я называю Вам какой-нибудь город, а Вы мне в ответ называете другой город, который начинается на ту букву, на которую закончился названный мной. Например: я говорю "Москва", а Вы "Архангельск", а я "Калининград". Понятно?
Вообще-то, играть в города Дина умела, да и кто ж не смотрел «Джентельменов удачи», и зачем она сказала обратное, было не понятно ей самой, это какая-то вредность и злость на себя саму за эту нелепую ситуацию заставляла Динку противоречить вопреки разуму, но отступать уже было некуда.
- Ну, начнем! - твердо сказал сосед и при этом вздохнул, словно приступая к какому-то крайне важному делу, - Бухарест.
- Ташкент.
- Токио.
- Одесса.
- Арзамас.
- Сеул.
- Лондон.
- Нью-Йорк.
- Ах, Нью-Йорк! - старик откинулся назад и мечтательно закатил глаза. - Вы бывали в Нью-Йорке?
- Нет, не приходилось.
- Жаль. Это совершенно сумасшедший город. Ну, ничего, - он махнул рукой, - У Вас еще все впереди. А могу я поинтересоваться, куда Вы летите?
"Поинтересоваться можете, вот только ответ не гарантирован" - мрачно подумала Дина, тем не менее, ответила:
- В Вену.
- В Вену? Это же замечательно! – почему-то невероятно обрадовался бедуин. - Мне, лично, этот город нравится очень-очень. Традиции. Вот что самое важное, что Вы встретите там на каждом углу. Традиции, идущие из глубины веков. Ну, скажите, разве это плохо, когда на день святого Николая детишкам в ботинки кладут конфеты, а тем, кто провинился – розги, чтобы лучше себя вели, а вот на третье воскресенье адвента австрийцы собираются семьями в ресторане…
- Я все это знаю, - бесцеремонно перебила его Динка, - и мне это не интересно.
- Жаль, - вздохнул бедуин, - мне кажется традиции, это так интересно. Вот что Вы знаете о своих пра-пра-пра-бабушках и пра-пра-пра-дедушках? Держу пари, ничего. Или самую малость.
- Честно сказать, ничего не знаю, - невольно задумалась Динка, - как-то не интересовалась.
- Вот то-то. И это очень плохо. А ведь это ваша личная история, а с вашей личной истории начинается история государства, или Вы со мной не согласны? Разве это плохо - построить свой дом, семейный дом, который будет передаваться из поколения в поколение?
Услышав про дом, Динка побледнела и снова загрустила. Разговаривать со стариком больше не хотелось.
- В нашей стране, к сожалению, построить дом - это слишком дорогое удовольствие. У меня, лично, нет таких денег, - она открыла книгу и углубилась в чтение.
Но бедуин этого абсолютно не заметил.
- А дача? У Вас и дачи нет? – живо поинтересовался старик. - Ну, дача-то у Вас точно есть!
Перед глазами немедленно появился скромный коттедж, который папа построил несколько лет назад недалеко от Сергиева Посада, рядом с небольшим озерцом, которое в тихую погоду казалось Динке блюдечком, на котором разложен каемкой еловый лес, а в центре, на голубом фоне, катается солнце, плавают облака, и, кажется можно все это взять и ссыпать на ладони. Но сейчас даже это воспоминание не принесло ни малейшего облегчения истерзанной Динкиной душе. Вот только если утопиться в этом озере.
- Ничего у меня нет, - грустно ответила она, - дача принадлежит родителям.
- Так это не важно! Она же все равно перейдет к Вам! А потом к Вашим детям, внукам.
- А если никаких детей и внуков у меня не будет? Пропадет семейное добро. Не так ли?
Казалось, бедуин очень огорчился. Было видно, что детей он очень любит.
- Мне кажется, Вы чем-то огорчены, - сказал он, внимательно глядя на Динку, - поэтому так и говорите. Но поверьте старику, у Вас все будет хорошо.
«Мне нужна семья. А не друг», - тут же появилась перед глазами табличка, и Динка чуть ли не с ненавистью посмотрела на бедуина, как будто это и он виноват в том, что Юра ушел. Разве она вообще хоть кому-то сможет теперь верить?
- Проснулся? Проснулся, мой маленький друг! – вдруг радостно воскликнул старик, доставая из-за пазухи небольшую белую с серыми пятнышками крысу.
Крыса тут же уставилась на девушку немигающими черными икринками глаз, при этом тоненькие паутинки усиков, раскрытые веером вокруг влажной кнопочки носа, ходили ходуном.
- Вы ему понравились, - отметил старик, поглаживая друга.
И в первый раз за несколько дней Динка искренне улыбнулась, потому что точно такая же крыса жила когда-то у нее, и Динка до сих пор помнила, как пахла ее шубка.
- Славный! - сказала Динка и протянула руку.
Доверчивое животное немедленно переместилось на Динкину руку и так на нее посмотрело, что у Динки мурашки по спине побежали – ну в точности ее Дуська!
- Уже 15 лет мы вместе, – сказал бедуин, - вместе путешествуем, вместе работаем, вместе отдыхаем.
- А моя крыса 15 лет как умерла, - взгрустнула Динка, но тут же спохватилась - А разве крысы столько живут? По-моему, Вы меня обманываете?
Изумление ее было столь искренним, что старик не выдержал и рассмеялся:
- Ну, конечно, не живут, но ведь это особая крыса, честное слово, - и он очень серьезно посмотрел на молодую женщину, хотя в самой глубине его глаз вспыхивали задорные искорки, и, вопреки здравому смыслу, Дина ему поверила. Уж очень ей хотелось, чтобы эти крохотные создания, которых она очень любила, жили столько же, сколько и их хозяева.
Понемногу Динкина душа оттаяла, и она искренне заинтересовалась, а кто же, собственно, ее сосед:
- Можно теперь я Вас о чем-нибудь спрошу? – вежливо поинтересовалась девушка.
- Конечно, спрашивайте, - простодушно ответил старик.
Динке очень хотелось узнать, кто он по национальности, но ей было неудобно, а вдруг он что-нибудь не правильно поймет, ведь волна национализма в последнее время охватила почти все города России. Но он будто прочитал ее мысли:
- Вас интересует, кто я? Я турок, родился в Турции, на юге малазийского полуострова, там же учился и долго жил. Теперь вот путешествую по всему миру.
- Мусульманин? – зачем-то спросила она.
- Разве это важно? – искренне изумился бедуин. – Вообще-то христианин.
- Да нет, не важно, - смутилась Динка, - просто сейчас все такие религиозные стали, придают такое значение вероисповеданю, по религиозному признаку общаются, вот я и спросила.
- То есть, будь я мусульманин или иудей, Вы бы со мной разговаривать не стали? – как бы даже немного обидевшись, спросил старик.
- Да вовсе нет! Я и сама не знаю, зачем спросила! Вот Вы лучше скажите, - ушла от опасной темы Динка, - откуда Вы так хорошо знаете русский?
- Я знаю много языков. Это часть моей профессии, - снова повеселел бедуин. - Да и всегда приятно разговаривать с людьми на их языке. Иначе они никогда не откроют душу.
- А открывать душу, - Динка ели удержалась, чтобы не сказать «лезть в душу», - это то же часть Вашей профессии?
- Да, - спокойно ответил бедуин.
- Так кто же Вы по профессии? – теперь Динку сжигало любопытство.
- Аа! – многозначительно проговорил бедуин, - вот я Вас и заинтриговал.
- И все же? Или это большой, большой секрет?
- Даже не знаю, как Вам сказать… В какой-то степени, философ. И историк. В университете изучал теологию, долгое время работал по специальности. Специалист по древним рукописям. Написал сотню книг, переведенных почти на все языки, - он как будто хотел что-то добавить, но промолчал.
- А где Вы живете? - поинтересовалась Дина.
- Где живу? – казалось, вопрос старика озадачил. - Да я, скорее, гражданин мира. Толком нигде не живу, все больше путешествую.
- А как же семья? Дети? Внуки?
- Какая семья у кочевого человека? Сегодня я здесь, завтра там. А семья – это очаг, так сказать постоянное место жительства.
- Послушайте, но ведь когда-нибудь Вам надоест странствовать и раскапывать эти ваши древние рукописи, и что Вы тогда будете делать?
- Ах, помилуйте, барышня, вы меня уже на пенсию списываете? Нет, нет, нет, еще рановато. Да и скажу Вам по секрету, - он перешел на шепот, - слишком ответственная у меня работа, бросить невозможно: я по совместительству творю чудеса. Так что кто ж меня на пенсию отпустит?!
И хотя бедуин оставался абсолютно серьезен, глаза его смеялись, и Динка тоже улыбнулась, с удовольствием вступая в игру.
- Так вы волшебник? – так же шепотом спросила она. - И для меня можете сотворить чудо?
- Тссс, Вы слишком громко говорите, если нас услышат, то все пропало. Ведь чудес на всех не хватит.
- Они что, лимитированы?
- А как Вы думали? Это что ж, по-Вашему, бездонная бочка что ли? Запускай руку и черпай, покуда не надоест? Нет, чудеса всегда в ограниченном количестве, так что приходится отбирать, кто заслужил, а кто нет.
- А я заслужила? – еще тише спросила Динка.
- Ну, у вас превилигированное положение, так что загадывайте побыстрее желание, пока я не передумал.
Динка вспомнила, как на прошлый Новый Год где-то на Арбате они с Юркой вступили в какую-то игру с массовиками-затейниками, развлекающими народ перед праздником, где взрослому человеку требовалось наклониться, и, практически, проползти под низко натянутой веревочкой. Никто не решался пожертвовать чистотой одежды, и тогда ряженый Дед Мороз сказал: «Вот кто сейчас проползет, тому я, Дед Мороз, обесчу счастье в Новом году». И так он был при этом серьезен, что Динка поверила и проползла, да вот только счастья не получила.
- Вижу, Вы мне не верите, - намеренно грустно произнес бедуин, - ну ничего. Я ведь Ваше желание-то знаю, - и он лукаво подмигнул Динке, - так что, все равно исполню. А теперь пойдемте, выпьем кофе, похоже, нам еще придется поскучать. Как Вы на это смотрите?
- С удовольствием.
Они встали и отправились в бар, расположенный на 2-м этаже. Там было полно народа, так что некоторое время пришлось постоять, наблюдая с высоты за понурыми, усталыми людьми, десятки раз входившими и выходившими из одних и тех же магазинов.
Наконец, один из столиков освободился, и они прошли в зал, заказали по чашке кофе и по бутерброду, да взяли 2 маленьких эклерчика на десерт.
- Может быть мне показалось, - осторожно начал старик, - Вы будто чем-то расстроены. Скоро такой замечательный праздник, а Вы грустите. Не время сейчас для печали!
Динка уже совсем было забыла про свою беду, как вдруг все события последнего времени навалились с прежней тяжестью и придавили ее к стулу, так что она даже сгорбилась и опустила голову, машинально помешивая ложечкой сахар.
- Да, вяло проговорила она. Впрочем, это не важно, - Динка улыбнулась мученической улыбкой.
- Как это не важно? Как это не важно? А что же тогда важно?!
- Это мои проблемы, - вздохнула девушка, - причем внутренние.
И вдруг совершенно непонятно почему ей захотелось открыться этому человеку, рассказать все-все, от начала и до конца. Как она Юрку любила, как они вместе жили, как однажды чуть не утонули в Карелии, спускаясь по реке на байдарках, как она сломала ногу, и он несколько километров нес ее на руках, как однажды ее положили в больницу, и он каждый божий день приходил туда и приносил цветы, а еще писал письма и отдавал, чтобы ей было не скучно одной в палате… и как ушел, не сказав ни слова, назвав ее обидно другом. Она тогда ничего не могла понять, а потом всю ночь проплакала от обиды, и с тех пор все краски в мире исчезли, выкрасив все в черно-белый цвет. А еще она рассказала бедуину, что просто не знает, как теперь жить, как приходить в пустую квартиру с работы, где даже чай выпить не с кем, как тесно в ее душе от мыслей о Юрке, так что иные мысли просто туда больше не помещаются, что больше нет никакого смысла жить, потому что она любит его больше всего на свете, да и какой может быть свет без него – только вечная тьма.
- Ну вот, - сказала она, тяжело вздохнув, - вот и вся моя беда. Кажется такая маленькая, а объемом на всю жизнь. Да и какая теперь это жизнь.
Она достала из сумочки сигарету и закурила, тупо глядя в окно на стоящие неподвижно авиалайнеры, похожие в этой снежной пелене на громадные летающие монстры, причем преждевременно скончавшиеся.
Старик молчал, и Динка продолжила, будто разговаривая даже не с ним, а с кем-то невидимым, сидевшим где-то слева от нее.
- Понимаете, я всю жизнь к чему-то стремилась, чего-то добивалась, училась, делала карьеру, создала семью, чтобы все как у людей было, - усмехнулась она, - точно знала, что будет завтра, послезавтра, послепослезавтра, между прочим, даже частично оплатила кредит за квартиру, совсем немного осталось. Юрка, конечно, тоже вкладывал… и вдруг все полетело к черту. И я теперь не знаю, что делать. Каждый день вставать утром, идти на работу, возвращаться, ужинать, смотреть телевизор - и спать? И так всю жизнь? До самой смерти?
- Все как-нибудь обустроится, - попытался успокоить ее старик.
- Да не обустроится ничего! Не могу я без Юрки! Не могу, и все. Не умею, и никогда не научусь.
Динка прикусила губу, чтобы не заплакать.
- Ну, ну, ну, - старик накрыл ее руку своей теплой шершавой ладонью, - ведь не все еще потеряно. Возможно, он еще вернется.
- Нет, – покачала головой Динка, - он разлюбил меня, это очевидно. А, может, другую женщину встретил. Так что теперь все бессмысленно. Я, наверное, сопьюсь. Или сойду с ума. Мне теперь только и остается, что о смысле жизни думать. А ведь его нет, правда? – она испытывающее посмотрела на старика.
- Отчего же, - спокойно ответил он, - есть. И у каждого свой. Только одни об этом думают, а другие нет. Вот и Вы до какого-то момента не задумывались, но рано или поздно нас кто-то словно останавливает и заставляет посмотреть по сторонам. Так и Вы, бежали, бежали, думали, что так будет вечно, а дорога вдруг кончилась.
- Так я на краю пропасти?
- Упаси Боже. Вы просто пока не видите нового пути. Но он уже есть, я Вас уверяю, с Юрой или без. И никуда не деться от этого. Ведь, возможно, Вы и расстались с Юрой, потому что переросли старую жизнь, так сказать, выросли из штанишек, а все пытаетесь их натянуть. И поверьте, дело не в Юре, а в Вас самих. Вам ничего не остается, кроме как принять этот новый путь и двигаться, двигаться вперед.
- Принимай жизнь такай, какая она есть, так что ли?
- Да хоть бы и так. Ведь в этом и есть смысл. В самой жизни. А у каждого она своя, значит и смысл свой.
- Подождите, подождите, получается, что мой смысл жизни прожить 12 лет с Юркой и потерять его?
- Кто Вам сказал, что Вы его потеряли? Просто именно сегодня обстоятельства складываются так, но ведь завтра наступит завтра, и будет все по-другому.
- А если ничего не изменится?
- Да уже изменилось! Только Вам признавать это страшно! И кто сказал, что этот новый путь будет хуже старого?
- Кто сказал, что он будет лучше?
- Не будьте такой пессимисткой! Не нравится что-то? Тогда меняйтесь в первую очередь самим! Помните, как говорили древние? «Хочешь изменить мир, измени себя».
- А я не хочу себя менять. Мне страшно.
- Тогда Вы пропали. Ведь, как известно, смелого пуля боится, смелого штык не берет, а трус не играет в хоккей.
- А Вы неплохо знакомы с нашим фольклором, - улыбнулась Динка.
- Профессия такая. Изучать древности.
Оба рассмеялись. И вдруг впервые за последние дни Динке неожиданно полегчало, словно тоненький лучик пробуравил бетонную стену и чуть осветил темное пространство ее души.
- Значит, Вы считаете, что у каждого человека в любых, даже самых скверных обстоятельствах всегда найдется выход?
- Непременно. Только его увидеть надо. Слепота – природное свойство всех людей. Вы видите то, что вдали от Вас, а что под носом – не замечаете. И еще – никогда нельзя отчаиваться. Бог никогда не взвалит на ваши плечи тяжести больше, чем они способны выдержать. Помните притчу о человеке, который, шел по песку, а на небе видел события своей жизни. И вот он заметил, что когда на песке два следа, все в его жизни благополучно, а когда случается беда, остается только один след. И тогда он спросил у Бога: «Господи, почему, когда мне хорошо, ты шел со мной, я видел на песке два следа. А когда было плохо, ты оставлял меня, и я видел на песке только один след?». А Господь ему ответил: «Когда тебе было плохо, я нес тебя на руках. Это был мой след». Разумели?
- А что делать, если не веришь в Бога? – вздохнула Динка.
Старик внимательно посмотрел на нее и, чуть помедлив, ответил:
- Нет людей, которые не верят в Бога, есть люди, которые думают, что не верят, но в душе мы все - его дети. Ведь если душа отвергает Бога, значит она мертва, - он взял Динку за руку. - К тому же Вы забыли, что я волшебник, и уже готов исполнить Ваше заветное желание, а это ли не промысел Божий? - бедуин оставался совершенно серьезным.
Динка пожала плечами и…поверила ему.
- Так я загадываю?
- Разумеется. И поторопитесь, а то с минуты на минуты нас пригласят на посадку. Снег-то уже перестал падать!
И в самом деле, где-то далеко, далеко, над лесом, в небе появилась крохотная лазурная проталинка, а в воздухе теперь кружились только редкие, лохматые снежинки, и гул первого взлетевшего лайнера эхом ворвался в здание аэропорта. Одно за другим зазвучали сообщения информационной службы, приглашающие на посадку заждавшихся пассажиров. Аэропорт зажил и загудел, как улей, люди суетились, хватали вещи и спешно неслись к указанным выходам, словно от скорости передвижения зависели погодные условия, и если не спешить, все начнется заново.
- Пассажиры, вылетающие 284 рейсом в Париж, просьба пройти на посадку к выходу 7.
- О! - старик замер, приподняв при этом указательный палец. - Это меня. Как быстро промчались 3 часа!
- Париж… - мечтательно произнесла Динка, - это здорово.
- Да я в Париже-то всего несколько часов пробуду, а потом дальше, - бедуин неопределенно махнул рукой, не уточняя конкретно, куда лежит его путь.
- Несколько часов это тоже не плохо.
Динка улыбнулась и протянула ему руку.
Бедуин встал, крепко пожал девушке руку и осторожно взял свою дорожную сумку.
- Надеюсь, я не успел Вам надоесть, - улыбаясь, проговорил он.
- Ну что Вы! Да Вы просто мой спаситель. Я бы без Вас погибла, вот здесь, в этом аэропорту, а теперь я вполне готова к бою. Давайте я Вас провожу к 7 выходу, мой рейс все равно пока не объявили! – предложила Динка.
- Нет, нет, - отмахнулся старик. – Когда провожаешь, кажется, что прощаешься навсегда. А мы просто расстанемся на время. Идет?
- Идет, - согласилась Динка.
Старик помахал Динке рукой и вскоре затерялся в толпе суетящихся пассажиров. И тут вдруг Динка с ужасом увидела, что он забыл крысу.
- Подождите, - закричала она в никуда и бросилась к 7 выходу.
Старик уже заходил в трубу, ведущую в самолет, и Динка громко закричала, совершенно не надеясь, что ее услышат:
- Крыса! Вы забыли крысу!
Но старик вдруг остановился и оглянулся. Динка подняла зверька высоко над головой, показывая бедуину. Он улыбнулся, пожал плечами и что-то ответил, она не могла слышать что именно, но почему-то ей показалось, что он сказал: «Так она же Ваша». Да, да, именно так и сказал: «Так она же ваша».
Динка погладила маленького зверька по теплой спинке и убрала за пазуху.
- Что же мне теперь с тобой делать? Придется прятать, а то не пустят нас в самолет, - вздохнула она, но в глубине души отчего-то была уверена, что никаких трудностей с провозом крысы через границу у нее не возникнет, ведь крыса-то не простая, а волшебная.
Затем Динка села на свободное место, которых теперь было достаточно, и закрыла глаза. А когда объявили ее рейс, с удивлением увидела, что рядом сидит все та же «Мисс Дьюти Фри», словно все остальное ей только приснилось.
Уже в самолете, уютно устроившись у окна, Динка все вспоминала загадочного бедуина. А ведь она даже не спросила, как его зовут, да он тоже. Впрочем, это не имеет никакого значения, ведь имя может забыться, потеряться со временем в бесчисленных уголках памяти, а старый философ навсегда будет жить в ее душе. «Все-таки какой-то он странный. Загадочный. Но видно, что очень добрый. И рейс какой-то непонятный – 284. сколько раз летала в Париж разными авиакомпаниями, о таком не слышала. Может, чартер? Волшебник, - по-доброму усмехнулась она, - что ж, посмотрим, хотя желание мое невыполнимо. Юрка уже никогда не вернется».
Лайнер, гулко вспоров воздух, оторвался от земли, и плавно ушел за облака, и вдруг яркий солнечный свет брызнул в иллюминаторы, затопив салон неестественным для русской зимы прозрачным золотом. Люди стали спешно опускать шторки, и Динкин сосед, плотный, хорошо одетый и, видимо, очень уверенный молодой человек, сделал то же самое, огорчив тем самым Динку – она уже успела соскучиться по столь редкому для этого времени года гостю, как солнце. Она закрыла глаза и стала размышлять, какими странными путями движутся человеческие судьбы, иногда пересекаясь на какие-то несколько часов, которые остаются в памяти навсегда. И ведь вполне могло так случиться, что не заметил бы ее старый пилигрим, прошел бы мимо, или "Мисс Дьюти фри" осталась сидеть, разглядывая покупки, а она, Динка, читала бы книжку до тех пор, пока не объявили ее рейс. Но почему-то события развивались именно таким образом, чтобы вследствие массы мельчайших случайностей свести их на короткое время вместе, словно это было заранее предрешено. Кем? Зачем? Она не знала. Зато знала очевидное – старик вывел ее глубочайшего душевного кризиса, и теперь она стала прежней Динкой, сильной, уверенной в себе, веселой и спокойной. Теперь она точно знала, почему Юрка ушел, вовсе не потому, что разлюбил, а, как правильно заметил старик, их отношения перешли на новый уровень, просто она не хотела этого замечать, а вот Юрка понял. И правильно сделал, что ушел, ведь говорить с ней все равно было бы бесполезно, она же упрямая, как баран, и все знает наперед. А он заставил ее задуматься. Может быть, ему просто нужна жена и дети, и не суперледи, у которой планов на сто лет, да вот только в планах этих сплошные материальные ценности, да желание чего-то достичь, кого-то перепрыгнуть, кому-то нос утереть. Вот только кому и зачем? А, может… нет-нет, это невозможно… но все-таки, может, попробовать его вернуть?
Вот как странно получается: вольно или невольно, но старый бедуин на несколько градусов сдвинул дорогу ее жизни, тронул цепь, изменив что-то в будущем, чего бы никогда не произошло, если бы они не встретились. Да что там, немножко. Изменил всю ее жизнь, точнее представления о жизни, а значит и будущее. А главное, вселил уверенность в себя. Нет, она не умрет, и не сопьется, и не сойдет с ума. И Юрку обязательно вернет!
Постепенно ее охватила дрема, и она увидела странный сон: 2 огромных седых старца сидели за столом глубокого синего цвета, расчерченного загадочными линиями и исписанного цифрами, и двигали по этим линиям фигурки, словно играя в какую-то игру, вот только фигурки были вполне реальными человеческими судьбами. И эти мистические старцы сводили и разводили фигурки, одних убирали, выставляли новых, лишь одна единственная фигурка оставалась на столе неизменно, и это была она, Дина, а стол - ее жизнь, ее время, а линии - ее пути…
В Венском аэропорту, уже получив багаж, Динка включила телефон, и он тут же пропищал: «Это твой телефон говорит…». Динка улыбнулась и прочитала сообщения. Первое пришло от папы. Он уже беспокоился. А второе от Юрки: «Оказывается, я без тебя не могу». Динка улыбнулась, посмотрела наверх и тихо сказала кому-то, видимому только ей: «Спасибо». И только теперь она отчетливо поняла, кто же был этот странный бедуин, встретившийся ей в этот заснеженный предновогодний день в Шереметьево».
|
|