Над Северной стороной Севастополя плыли облака , обещая дождь.Стояло то знойное время года , когда исстрадавшейся крымской земле влага была жизненно необходима. Но дождя не было.
- Может, переждёте? - сказал возница Фету. - У меня кладбищенский сторож в знакомцах ходит , у него и пересидеть можно...Несусветный ливень намечается...
Возница - старый севастопольский унтер - в Крымскую кампанию служил под началом поручика Льва Толстого , о чём он немедленно доложил Фету , как только тот сошёл с парома , - большой Севастополь с Северной стороной был разделён бухтой! - и стал искать извозчика.
Мог ли Афанасий Фет отказаться от такого сопровождающего , хотя тот и запросил намного дороже? Не мог. Хотя и не в обычаях Фета было переплачивать - скуповат был старик!
По дороге к кладбищу возница сообщил Фету о последнем бое на Малаховом кургане , - географическая точка известная всему миру! - и о том , что только благодаря геройству унтера , то есть его геройству , поручику Льву Толстому удалось избежать гибели.
В последнем бою на Малаховом кургане Толстого не было. Об этом Фет знал точно. Как-никак , был он близок с графом.
«Пусть врёт , - подумал Фет , - надо будет не забыть рассказать об этом унтере Льву Николаевичу...»
- Так как, Ваше благородие , пересидите дождь?
- Дождя не будет , служивый , не должно сейчас быть дождю.
Бывший унтер взглянул на иссохшую под июньским зноем землю, на порыжелые бока кладбищенских кипарисов и согласился:
- Точно, может и не быть. Давно дождя ждём...
Афанасий Фет снял фуражку и подставил лысую голову тёплому ветру.
- Пойду , служивый , ты меня не жди... А Льву Николаевичу я непременно поклонюсь от тебя...
Фет вошёл за кладбищенскую ограду и остановился. Его «встретил» памятник генералу Хрулёву. Мрамор памятника успел потускнеть , но надпись светилась золотом: «Хрулёву - Россия».
Фет подошёл вплотную к мраморной колонне и , подслеповато щурясь , прочитал слова , заставившие сжаться его сердце:
«Пораздайтесь, холмы погребальные,
потеснитесь и вы, благодетели.Вот старатель
ваш пришёл доказать любовь свою, дабы видели
все, что и в славных боях и в могильных рядах не
отстал он от вас. Сомкните же теснее ряды свои,
храбрецы беспримерные, и героя Севастопольской
битвы окружите в вашей семейной могиле».
«Благодетели» , «старатель»... Фет знал - это были любимые слова Степана Александровича Хрулёва. «Благодетели» , - говорил он всегда о своих солдатах. «Старатель наш» , - отзывались они в свою очередь о генерале.
Почему же тогда , когда их произносил живой Хрулёв они не затронули поэтическую душу Афанасия Фета , а сейчас , повторенные в камне , заставили сжаться его сердце!?.
Фет был знаком со Степаном Александровичем Хрулёвым и знал , что в жесточайшем бою за Малахов курган 8 сентября 1855 года Хрулёв был ранен. Ранен в том самом бою , последнем за Севастополь , о котором упоминал старый унтер.
Но не умер тогда генерал от ран , а дожил до седых волос и скончался в Петербурге в 1870 году . Выполняя волю покойного , Хрулёва похоронили здесь , на Братском кладбище...Потеснились «благодетели», пропуская своего «старателя»...
Фет идёт мимо надгробных плит , и увлажненные глаза непроизвольно выхватывают черные точечки букв , буквы складываются в фамилии рядовых и офицеров , названия рот и батальонов.
Впоследствии Афанасий Афанасьевич Фет напишет у себя в дневнике:
«... Нигде и никогда не испытывал того подъёма духа , который так мощно овладел мною на Братском кладбище. Это тот самый геройский дух , отрешенный от всяких личных стремлений , который носится над полем битвы и один способен стать предметом героической песни...»
И родится стихотворение, которому Фет даст название:
СЕВАСТОПОЛЬСКОЕ БРАТСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов , мирт и каменных гробов!
Рукою набожно сложила здесь отчизна
Священные тела своих сынов.
... Из каменных гробов их голос вечно слышен ,
Им внуков поучать навеки суждено ,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен ,
Что им завидовать грешно...
Так напишет Афанасий Фет 4 июня 1887 года , через восемь лет после посещения Братского кладбища.
Но неужели эти строки написал тот самый «сладкозвучный» Фет , которому принадлежат такие строки:
Ночную фиалку лобзает зефир,
И сладостно цвет задышал...
« Истины нет, говорит Фет, мы ничего не значим, поэзия есть не что иное как безумие, а потому она ближе к истине...»
Из письма Полонского к Майкову.
Неужели эти гражданские стихи написал тот самый Афанасий Фет, стихи котрого лучшие композиторы России превратили в романсы: «Я тебе ничего не скажу» , «Сияла ночь. Луной был полон сад», «Опавший лист дрожит от нашего движенья»?
Тот и не тот. Каждое поколение прочитывает больших поэтов заново.
Евгений Винокуров сказал как -то о Фете:
«Через всё творчество Фета , то затихая , то громко звуча , проходит одна отчаянная , рыдающая нота , одна звонкая трагическая доминанта... Не идиллик , как принято считать , а поэт напряжённый , динамичный , дерзкий...»
«Дерзкий» - не винокуровское определение. Понятие это принадлежит Льву Толстому. В одном из своих писем он заметил:
«И откуда у этого добродушного толстого офицера берётся такая непонятная лирическая дерзость , свойство великих поэтов?»
Значит , не только последующие поколения прочитывают поэта заново , но и для современников он разный?..
«Если бы Фет (или Шеншин Аф.Аф.) не был оригиналом и притом не был бы чем -то цельным и единым , несмотря на сотни противоречий и софизмов , трудно было бы с ним ужиться...»
Всё из того же письма Полонского к Майкову.
... Над часовней Братского кладбища продолжали плыть низкие пузатые облака и казалось , что стоит им опуститься чуть-чуть ниже , они зацепятся за полированный каменный крест и прольются дождём. Но ни капли не упало на сухую жаждующую землю.
Фет дошёл до часовни. Оттуда доносилось заупокойное пение - отпевали защитников обороны , которые пережили своих товарищей и умерли тихой смертью....
Постояв несколько минут , Фет направился к выходу , где его поджидал знакомый возница - старый унтер.
Старик был слегка пьян и радостно бросился к Фету - хотел дорассказать некоторые подробности о военной жизни графа Толстого! Но , увидев воспалённые веки Фета , борозды от слёз на измятом пыльном лице , всклокоченную бороду , остановился и произнёс , словно извиняясь:
- Жалеете , Ваше благородие , нашего брата...Где-то и мне здеся отведут местечко...
Фет промолчал , видно не расслышал. А возница продолжал:
- Эх , побили мы тогда бусурманов, крепко побили , но и нам , что там говорить, перепало...А поручик Лев Николаевич Толстой - геройский был офице р, что тебе из пистоли стрелял , что шашкой рубал...
Фет вздохнул , хотел сказать: «А брехун , ты, братец!», но сдержался, ещё до парома не довезёт!..
До самого причала ехали молча , и лишь когда к дощатой пристани подошёл паром , Фет сказал вознице , вкладывая в свои слова иронию:
- Передам от тебя привет Льву Николаевичу...Помнит , небось , своего геройского унтера...
Возница отвернулся. Пробубнил:
- Не служил я под его началом , Ваше благородие. Ныне многие на графе зарабатывают...
- Не служил?
- Так точно , не служил. А служил я под началом майора Эраста Абазы - тоже геройского командира.
- Неужто того самого , что написал музыку к словам Тургенева «Утро туманное, утро седое»?..
- Уж не знаю , тот или не тот , только погиб он. На Братском и похоронен...
Фет только сейчас заметил , что на груди у старого унтера кресты да медали. И только сейчас Фет увидел , что вместо ноги у возницы деревяшка.
- Прости , братец , - сказал Фет, - а я о тебе Бог знает что подумал. Прости великодушно...
Над Северной стороной многострадального Севастополя плыли пузатые облака и тучи , обещая дождь , но дождя не было...
|
|