Суббота заблудилась где-то посередине неба. Светало. Все-таки светало. Нежно и тонко ковались ветки берез на аквамариновом стекле восхода. Аквариумном?.. как рыба глотала воздух, не могла надышаться. Рыбы не дышат, у них жабры. Тогда, наверное, я задыхалась. Долго и мучительно. Задыхалась тобой. В этом аквариумном – аквамариновом утре разгуливал ветер и прохладными ладонями касался груди. Ты сливался с ветром, и уже перестала различать, кто из вас, ветреных, был ласковей. И когда, разбуженная моим задыхающимся всхлипом, испуганно тренькнула синица, я умерла. Аквариумное утро засахарилось в сироп, увязли жабры. Повисли движения в тягучем золоте из невероятности, нереальности, невозможности. Я погибла. Захлебнулась в тебе, припавшем губами к обреченному соску. Задохнулась в твоих настойчивых пальцах. Суббота заблудилась посередине неба.
Когда ее нашли, было поздно. Шесть. И совсем рассвело.
Вспышками вспоминаю аквамариновое утро. Раз – шепча что-то, губами случайно (уверена) цепляешь мои. Два – дыхание в дыхании, мне (задыхаюсь) не хватает, мало. Три – пальцы сплетаются, языки, глаза в глаза, в зрачках – полночь (рыба - луна). Четыре – одно целое, сердца шаг в шаг, причудливый танец в аквамариновых струях, в кружевах теней от кованых веток берез, рыба, плещущаяся, серебристая, лунная. Пять – меня нет.
Вспышка – страх. Меня нет. Впиваюсь ладонями в лицо, вжимаюсь, не помнить этого, нет, нет. Сворачиваюсь калачиком в углу дивана, маленьким-маленьким, пушистым, не я. Вспышка за вспышкой, сдавливает грудь, и тепло колышется в животе.
Тихо, тихо. Я умерла, но я жива. Только уже не я. Оставшаяся на пятой вспышке. Родившаяся в аквариумное утро. Пеленающая воспоминания в росистую паутину. Гасящая вспышки прохладой ветреной. Не будет ярко. Будет ровный свет сочиться с кончиков пальцев, виноградово прозрачный, с прожилками. Не буду вздрагивать. Полежу, свернувшись калачиком.
Светало.
Воскресенье заблудилось посередине неба.
|
|